Текст книги "Догоны, XXI век. Путевые записки шуточного родственника"

Суданский стиль

Особого разговора заслуживает архитектура Дженне. Она составляет ядро так называемого «суданского стиля», и именно постройки Дженне остаются образцами для многочисленных сооружений, разбросанных по западносуданской саванне в Кот д’Ивуар, Гвинее, Буркина-Фасо и Нигере, а также на севере Ганы и Республики Бенин. Из построек Дженне главная – знаменитая мечеть, краса и гордость всей Республики Мали (илл. 24–27, цветная вклейка 8, 9).

До середины прошлого века традиционная архитектура Мали привлекала небольшое внимание, но впервые её памятники были описаны уже около двухсот лет назад. Общий интерес к традиционной африканской архитектуре (и к архитектуре Мали в частности) резко возрос в конце 1960-х – начале 1970-х гг. (время общего «ренессанса» африканистики), но вновь несколько снизился уже к концу 1980-х гг.

В литературе, посвящённой архитектуре Мали и всего Западного Судана, особняком стоят имена двух исследователей. Прежде всего это Сьюзен Деньер, чья монография «Традиционная африканская архитектура в исторической и географической перспективе» [Denyer, 1978] до сих не утратила своего значения. Несомненным достоинством книги является то, что С. Деньер, пожалуй, впервые смогла наметить контуры так называемого «суданского стиля» традиционной архитектуры (типичные сооружения – мечети в Дженне и Мопти): по С. Деньер, это наличие внутреннего дворика с бассейном для сбора дождевой воды (это совсем не обязательная деталь), плоская с парапетом или коническая крыша, наличие деревянного каркаса и использование в качестве основного строительного материала сырцовых кирпичей [Denyer, 1978, p. 160]. По мнению С. Деньер, эти черты характерны для городской архитектуры, а за пределами городов встречаются только на плато Догон. Сложился суданский стиль, с её точки зрения, ещё до появления в Западной Африке ислама; он не был связан и со средиземноморскими влияниями. Другая исследовательница, сыгравшая, несомненно, выдающуюся роль в изучении архитектуры Мали и всего Западного Судана – Лабелль Пруссен. Её работы начали публиковать с конца 1960-х гг. [Prussin, 1968; Prussin, 1969; Prussin, 1970; Prussin, 1974; Prussin, 1986]. Лабелль Пруссен принадлежит гипотеза о связи суданского стиля с миграциями мусульман (торговцев-диула) [Prussin, 1968]. Как сейчас стало понятно, точки зрения С. Деньер и Л. Пруссен в общем не противоречат друг другу: суданский стиль сложился именно в долине Нигера вполне самостоятельно, причём по преимуществу в Дженне. Ислам же не мог не способствовать распространению такого, к примеру, типа сооружений, как мечеть, по всей принигерской саванне.

Среди других исследователей архитектуры Мали следует отметить Жана-Луи Буржуа, несмотря на относительно небольшое количество написанных им работ [Bourgeois, 1987; Bourgeois, 1989]. Однако именно его перу принадлежит подробное описание истории строительства мечети в Дженне [Bourgeois, 1987]. Что касается архитектуры догонов, также принадлежащей к суданскому стилю, то тут следует отметить монументальную, прекрасно иллюстрированную монографию Вольфа Шийнса «Народная архитектура догонов в Мали. Типологическая эволюция и будущее всемирного наследия» [Schijns, 2009], до сих пор остающуюся наиболее обстоятельным трудом, посвящённым архитектуре этого народа. В Республике Мали истории отечественной архитектуры уделяется достаточно большое внимание; она осознаётся как важнейшая часть национального культурного наследия. По мере возможности публикуются исследования памятников традиционной архитектуры (во франкоязычной литературе используется термин l’architecture vernaculaire, т. е. «народная архитектура»); в г. Мопти действует Centre de l’Architecture en Terre (Центр земляной архитектуры), финансируемый фондом Ага Хана.

История ключевого памятника суданского стиля – пятничной мечети в Дженне – неплохо изучена. Как уже говорилось, первая мечеть в городе была построена в XIII в. при двадцать шестом царе Дженне Кой Комборо. Он принял ислам и стал, таким образом, первым султаном Дженне. Древнейшая мечеть располагалась к западу от современной, и её руины можно было видеть ещё в конце XIX – начале XX в. Вторая мечеть была построена в 1834/35–1835/36 гг. на том же месте, где находится современное сооружение. Наконец, последнее было построено в 1906–1907 гг. на месте предшествующей постройки и, по словам жителей города, точно воспроизводило её. По уверениям Кола Ба (сертифицированный гид в Дженне), все жители города убеждены в том, что и вторая, и третья мечети точно воспроизводят сооружение XIII в. Но вопрос, насколько точно постройка начала XX в. соответствует облику древнейшей мечети, всё же остаётся открытым.

Сохранилось очень краткое описание первой мечети. Его оставил Рене Кайе, посетивший Дженне в 1827 г. Он был единственным европейцем, который видел первую мечеть прежде, чем та окончательно пришла в запустение. В своем дневнике Кайе писал, что здание было уже в аварийном состоянии из-за отсутствия должного содержания [Caillié, MDCCCXXX, p. 206]. Из описания следует, что ко времени визита Кайе в Дженне мечеть не покрывалась новой обмазкой после сезона дождей (май – сентябрь) на протяжении несколько лет: в результате обмазка была полностью смыта и начала разрушаться сама сырцовая кладка. К концу XIX в. мечеть окончательно превратилась в руину. Посетивший город в конце XIX в. французский журналист Ф. Дюбуа сделал её реконструкцию (илл. 25), в которой подозрительно легко усмотреть сходство с древнеегипетскими раннединастическими мастабами. Нельзя исключить, что Ф. Дюбуа мог сознательно придать своей реконструкции «мастабообразный» вид – тем более что те были открыты в Египте именно тогда, когда он писал свою книгу. Другим источником для реконструкции первой мечети могли послужить тогда ещё сохранявшиеся постройки в Сегу, для которых, как уже говорилось выше, были характерны именно приземистые пропорции, которые действительно напоминали раннединастические мастабы: в Сегу декор в виде пилястр, если судить по французским рисункам и гравюрам, изображающим сооружения XIX – начала XX в., был более массивным, чем в постройке начала XX в., а их шаг был заметно уже, чем в третьей мечети и в домах Дженне. Такой же вывод можно сделать по фотографии руин первой мечети. Следует также отметить, что в Сегу существовали постройки, которые были близки фасаду дворца Агибу Талля в Бандиагара, но опять-таки отличались от него более приземистыми пропорциями. К тому же, судя по старым рисункам и гравюрам, в Сегу значительно чаще, чем в Дженне, встречались арочные перекрытия.

В том, что в Дженне сохраняется преемственность архитектурных стилей, легко убедиться на примере третьей мечети: её современный вид практически ничем не отличается от первоначального, зафиксированного сразу же после постройки (илл. 26), а потом в 1930 г. (илл. 27) – и это при том, что каждый год после сезона дождей глинобитные стены оплывают и подновляются. На основе сохранившихся фотографий руин (илл. 24) и реконструкции Дюбуа можно заключить, что стиль третьей мечети, возможно, действительно не отличался радикально даже от древнейшей постройки. Таким образом, можно сделать вывод, что тот суданский стиль, что зафиксирован в декоре третьей мечети, по крайней мере не отличается радикально от суданского стиля XIII в.; на том же настаивают и сами жители города. Однако суданский стиль всё же менялся: если сравнить фасад мечети с фасадами домов в Дженне, то мы обнаружим довольно существенные различия. Например, после марокканского завоевания Дженне в конце XVI в. добавилась такая деталь, как окна (до сих пор практически неизвестные в традиционных постройках за пределами Дженне, Тимбукту и Мопти). Вероятно, окна настолько поразили граждан Дженне, что появился даже термин «марокканский стиль» (илл. 29), хотя собственно марокканские черты в нём ограничены только окнами и дверями. «Стиль тукулёров» (илл. 29), если исходить из его названия, не мог появиться ранее 1862 г., когда город был завоёван основателем теократической империи Эль Хадж Умар Таллем.

Но дело-то в том, что у народа тукулёр до завоевания Дженне не было никакого определённого архитектурного стиля: на родине Эль Хадж Умар Талля, в местечке Альвар (Хальвар) на границе между Сенегалом и Мавританией, сохранилась построенная при его жизни небольшая мечеть, но в её декоре трудно обнаружить что-либо, кроме окон, хоть отдалённо напоминающее стиль тукулёров в Дженне (илл. 28). В то же время в населённых дженненке деревнях на нагорье Бандиагара существует архитектурный стиль, похожий именно на марокканский стиль Дженне: там строят прямоугольные двухэтажные дома, декорированные такими же узкими пилястрами, но без декора фасада башенками и без марокканских окон. Согласно традиции, как мы помним, дженненке прибыли в эти места не ранее X в.; следовательно, они могли принести в Страну догонов тот архитектурный стиль, что существовал в Дженне и до тукулёров, и до марокканцев, и до обращения города в ислам. К слову, декор мечети имеет меньше деталей, чем декор жилых домов, что, возможно, является дополнительным (но косвенным) доказательством того, что современная мечеть действительно воспроизводит облик древнейшего сооружения и, соответственно, зафиксировала тот суданский стиль, что существовал в XIII в., задолго до марокканского влияния.

Илл. 28. Мечеть в деревне Альвар (Сенегал), построенная при жизни Эль Хадж Умар Талля. Источник: http://senegalfouta.canalblog.com/ archives/2011/04/27/20988764.html

1. Крыльцо (gum hu)

2. Угловой пилястр (sarafar har – «взрослый мужчина»)

3. Пилястр (sarafar woy – «взрослая женщина»)

4. Макушка башенки (sarafar fuula – «шляпа взрослого мужчины»)

5. Фронтон, декорированный остроконечными башенками (sarafar ydie – «ребёнок»)

6. Сферический декор башенки (sarafar dyutu)

7. Малый пилястр (gaga)

8. Декор фронтона (musi bumo – «голова кошки»)

9. Toron – деревянные балки

10. Tintin – глинобитная скамья

11. Слуховые окна (funey)

12. Окно с деревянной решеткой (koyradi funey, дословно – «открывающиеся в сторону города»)

Илл. 29. Стиль тукулёров (слева) и марокканский стиль (справа)

Есть ещё одно свидетельство в пользу того, что суданский стиль, подразделяющийся теперь на марокканский стиль и стиль тукулёров, возник именно на местной почве. Фасады домов суданского стиля обладают интереснейшей чертой: они антропоморфны в том смысле, что большинство деталей декора, судя по их названиям, осознаются в антропоморфных понятиях. Но, в отличие от Древней Эллады, архитектурные детали не уподобляются человеческому телу: в Мали архитектурные образы осознаются в понятиях системы родства, т. е. фасады как целое обозначают традиционную большую африканскую семью. Прямого соответствия между названиями архитектурных деталей и символическим пониманием фасада нет. Так, вершина портала осознаётся как символ патриарха семьи, но венчающие его башенки называются sarafar ydie («ребёнок», «дитя»), и их количество растёт по мере увеличения числа членов семьи. Это, кстати, типично африканская черта, характерная и для изобразительного искусства – оно не столько изображает, сколько намекает на мифического героя, или напоминает о некоем событии и т. д., что тоже можно считать доказательством в пользу сугубо местного и явно доисламского происхождения суданского стиля. Порталы же мечетей в Дженне и Мопти, как мы сможем убедиться, и вовсе зооантропоморфны; любопытно, что именно в жилых домах, построенных в стиле тукулёров (которых, в определённом смысле, можно даже считать предтечами радикального ислама), антропоморфизм архитектуры доводится подчас до высшей черты (илл. 29, 30, цветная вклейка 13).

Дальнейшие рассуждения будут исключительно умозрительными, поскольку никаких точных доказательств тут не может быть в принципе. Как мне кажется, то, что даже в архитектурных образах Мали мы обнаруживаем большую африканскую семью, являющуюся основой всё той же «горизонтальной» социальной структуры, является самым веским доказательством местного происхождения суданского стиля и в то же время представляет собой один из немногих примеров в истории мировой архитектуры, когда облик сооружения действительно отражает устройство местного общества.

Илл. 30. Портал мечети в Мопти и маска антилопы Валу из Национального музея (Бамако)

В мечети в Дженне есть одна действительно загадочная деталь: её портал очень похож на маску догонов Валу, изображающую антилопу. Такой же портал можно видеть и в мечети в Мопти (илл. 30), построенной явно в подражание первой. В марте 2015 г. в Мопти я спросил Бокари и Мусу Гиндо, откуда взялась такая откровенно языческая форма на фасаде сооружения, призванного быть цитаделью ислама. Тут-то и выяснилось, что они это сходство вообще не осознавали. Но, приглядевшись к мечети, догоны со мной согласились и тут же сами обратили моё внимание на сходство другого портала мечети с маской типа Н’домо у бамбара. Между прочим, сходство портала мечети с маской Валу ещё в 1971 г. отметил британский африканист Ф. Уиллетт [Willett, 1971, p. 184], но, как ни странно, после него никто этим не заинтересовался.

Между тем, это действительно интересный вопрос: как форма, распространённая именно в искусстве догонов (о чём речь пойдёт ниже), могла появиться в Дженне, да ещё и в мечети, причём приём этот оказался столь популярным, что через некоторое время был воспроизведён и в Мопти? Возможно, что прояснить этот вопрос может следующее наблюдение:

В ходе моих полевых исследований наиболее яркие примеры публичных поддразниваний и шутливых оскорблений я наблюдал между отдельными бозо и догонами или между их небольшими группами. Бозо, традиционно бывшие рыбаками во внутренней дельте Нигера, во время моего исследования являлись наиболее заметной [этнической] группой, занятой в Дженне в строительстве. Не вызывает сомнений, что в этом ремесле они оставались монополистами, по меньшей мере на протяжении всего прошлого века [Marchand, 2003, p. 50].

Получается, что строителями третьей мечети с высокой степенью вероятности были уже хорошо известные нам бозо, а их-то с догонами связывают особые отношения. Этническая же территория последних начинается совсем недалеко от этого города, и в самом Дженне их немало – так, по уверениям жителей города, лучший хлеб там выпекают догоны-Гиндо. Много догонов сейчас приезжает в Дженне учиться в коранических школах, знаменитых на всю Западную Африку (илл. 31). В следующей главе, посвященной г. Мопти, мы подробно поговорим об отношениях догонов и бозо.

Илл. 31. Ученики коранической школы в Дженне

Дополнительным аргументом в пользу местного, малийского происхождения суданского стиля может быть техника строительства. Она весьма разнообразна: в Стране догонов широко используется камень, который никогда не используется в Мопти, расположенном примерно в 50–60 км от нагорья Бандиагара: на лёссовых речных берегах камня нет, а у догонов он имеется в избытке. Возможны и комбинированные техники – земляное строительство с применением камня. Технология требует от строителей высокой квалификации: в состав глины для кирпичей и обмазки стен входят многие компоненты, причём от точного соблюдения пропорций, в которых они добавляются, зависит прочность сооружений. Эти ингредиенты таковы: гуммиарабик, рисовая мякина, мука из плодов баобаба (она же используется для приготовления весьма приятного на вкус соуса), солома, стручки акации и «земля из Бурема» (terre de Bourem) – род глины, встречающийся во многих местах в долине Нигера. Надо заметить, что все эти ингредиенты используются не всегда – если сооружение невелико по размеру и не испытывает больших нагрузок, то дело обычно ограничивается только добавлением соломы и рисовой мякины. В средней дельте Нигера в регионе Мопти, где выращивают много риса, последняя используется чаще, чем в засушливой Стране догонов, где тот практически не возделывается.

Итак, на основании анализа источников и собственной полевой работы в 2015–2019 гг., я могу предположить (но только предположить!), что легко узнаваемый суданский стиль сложился в основном уже к XIII в. Характерные его черты таковы: техника земляного кирпичного строительства на основе деревянного каркаса, варьирующаяся достаточно широко в зависимости от наличия на месте тех или иных строительных материалов; прямоугольные в плане сооружения, что отличает их суданский стиль от характерных для большей части Тропической Африки круглых или овальных в плане построек; характерный архитектурный декор в виде разделки стен вертикальными пилястрами (вариант – декоративные ниши). Архитектура скального обрыва нагорья Бандиагара (плато Догон) стоит особняком, но её всё же можно рассматривать как локальный вариант суданского стиля, сформировавшийся на севере нагорья до XV в. (т. е. после переселения туда «дженненке»), а на юге – после XV–XVI вв. (время миграции на нагорье Бандиагара основной массы современного населения, выходцев из Страны манде), на основе местных традиций (теллем) и тех, что были принесены из долины р. Нигер. Об особенностях архитектуры догонов мы поговорим в главе «Гриоль и другие» именно в связи с запутанной и далеко ещё не ясной историей их переселения на нагорье. Пока же отметим, что близость этнической территории догонов к Дженне (она начинается к востоку от шоссе, соединяющего Сегу и Мопти, и в том месте, откуда отходит поворот на Дженне, её отделяет от города едва ли тридцать километров) и заметное присутствие догонов в городе, как и некоторые архитектурные детали в виде маски Валу на фасаде мечети, заставляют предположить, что между древнейшим городом Западной Африки и Страной догонов издревле существовали связи куда более глубокие и тесные, чем это кажется на первый взгляд. Впрочем, подробно к этому вопросу мы вернёмся позже.

От Мопти до Бандиагара

Малийская Венеция

Мопти – новый город, расположенный при слиянии Нигера и его южного притока, р. Бани, примерно в 130 км от Дженне. Статус города он получил только в 1919 г., уже при французах. Как Бамако и Сегу, основан он был рыболовами-бозо ещё в XIX в., а острова, из-за которых город и получил название «Малийская Венеция», наверняка заселялись ещё в глубокой древности (не исключено, что под современными зданиями скрывается такая же агломерация, что и вокруг Дженне-джено). Со временем протоки между островами были засыпаны и превратились в улицы. И сейчас жители Мопти продолжают отвоёвывать метр за метром у реки Бани: они набивают мешки всяким мусором, укладывают их в реку, покрывают всё землёй и так расширяют свои владения.

В архитектурном отношении старый Мопти очень похож на Дженне. Как уже говорилось, мечеть (илл. 32) представляет собой реплику знаменитой постройки, но поменьше и без огромного двора (она была встроена в скученные городские кварталы). Та часть города, что примыкает к мечети, изобилует прекрасными образцами домов в суданском (цветная вклейка 13, 14), а также колониальном французском стиле (илл. 33), которые в Дженне полностью отсутствуют. Обязательно надо посетить Centre de l’Architecture en Terre (Центр земляной архитектуры), о котором уже упоминалось выше. При нём есть небольшой музей, где вам подробно расскажут об особенностях малийской архитектуры, о её главных памятниках и о технике строительства. К сожалению, во время нашего последнего посещения Мопти в конце ноября 2017 г. музей был закрыт: в городе нет туристов, и показывать его некому.

Очень интересен порт Мопти и расположенные рядом с ним рыбный и соляной рынки, но сейчас они находятся в упадке – после начала войны на севере страны торговля на Нигере резко сократилась, а о туристах и говорить нечего. Тем не менее порт по-прежнему заполнен барками под флагами всех стран, имеющих выход к Нигеру, а в соляном порту и сейчас можно увидеть знаменитые плиты сахарской соли. В наши дни значение транссахарской торговли этим продуктом резко упало – соль стала доступной, и ту, что добывают в Сахаре, теперь дают только скоту. Однако значение соли в культуре по-прежнему остаётся очень высоким: когда в 2015 г. мы с Мусой собирались в Энде, он купил 25 кг соли в качестве дара всей деревне. Подарок был принят с благодарностью, и женщины Энде распределили соль поровну между всеми семьями.

Илл. 32. Мечеть в Мопти

Илл. 33. Дворик дома в колониальном стиле в Мопти

Интересен и рыбный рынок – там можно полюбоваться на огромных (и очень вкусных) нильских окуней, которых в Мали называют «capitaine» (на бамананкан – «salen»). Наш шофёр Ладжи Сиссе родом из Мопти, и он рассказывал, что самый большой капитен, которого он лично видел, весил около семидесяти килограммов, но попадаются экземпляры и покрупнее. Но несмотря на обилие рыбы, поймать её в Нигере и его притоке Бани не так уж и легко. Бывают периоды полного безрыбья. В марте 2015 г. я попытался ловить в Бани нахлыстом, но не поймал ничего (сопровождавший меня рыбак-бозо вволю поиздевался и надо мной, и над Бокари – о причинах столь нарочитого поведения мы поговорим позже). Зато я наблюдал процесс традиционной рыбной ловли. Он не очень сложен, но требует от рыбака хорошей физической подготовки: поперёк течения устанавливаются сети с поплавками, и рыбак периодически ныряет с лодки в воду, чтобы их проверить. Тогда, в марте, и в сети попадалась только мелочь. Это был местный вид тилапии и молодь капитена, так что был посрамлён даже профессионал-бозо.

Продаётся на рынке также вяленая и копчёная рыба, которую малийцы ухитряются сохранять без соли. Используется она опять-таки для приготовления очень вкусного соуса: он не имеет рыбного запаха, и присутствие в нём рыбы обнаруживается только тогда, когда её кусочек попадается на зуб. В порту есть рыбный ресторан «У бозо», где, по уверениям Бокари Гиндо и Ладжи Сиссе, готовили совершенно умопомрачительные блюда. Но после начала войны в 2012 г. он закрыт по тем же причинам, по которым закрыт Музей земляной архитектуры: кормить стало некого. С террасы этого ресторана открывается хороший вид на порт, а прохладительные напитки там можно выпить и сейчас.

Имеется на рынке и кузнечный ряд, с которым связана одна забавная и весьма поучительная история. Мне надо было купить образцы гарпунов, которые от палеолитических мадленских гарпунов отличались только тем, что сделаны не из кости, а из железа. Но торговец за пять наконечников назвал совершенно несуразную цену – такую, что на эту сумму он мог бы безбедно существовать пару-тройку месяцев. Попытка торга успехом не увенчалась: при виде европейца у кузнеца сделалось изменение сознания, зрачки встали поперёк глаз, как у голодного кота, и он полностью утратил договороспособность. На следующий день на кузнечный рынок отправился Бокари, который за десять минут сторговался на двенадцати тысячах франков КФА (около тысячи двухсот рублей). Таким образом, сумма покупки оказалось в десять раз меньше той, что кузнец назвал мне (сто двадцать тысяч франков КФА). Я наблюдал за этим торгом, спрятавшись в соседнем ряду. В Мопти до недавнего времени жил выдающийся знаток культуры Мали Мадани Куйате, вождь гриотов всего региона Мопти, а по совместительству – руководитель казначейства региона Мопти. Правда, сейчас он перебрался в Бамако. Куйате – гриоты джаму Кейта. Мадани, между прочим, прекрасно владеет русским языком и очень переживает из-за Украины – он учился в Киеве.

В ноябре 2017 г., после серии террористических актов обстановка в Мопти стала очень тяжёлой – страх, висящий над городом, ощущался почти физически. Это был единственный из увиденных нами малийских городов, где на улице нам пришлось сталкиваться с настороженными, а то и прямо враждебными взглядами. Правда, оптимизм и любопытство малийцев всё же взяли своё: когда Николай Жилин запускал на набережной свой дрон, немедленно собралась толпа любопытных. Увидев скопление народа, подъехал на мотоцикле полицейский, и я уже с тоской думал о продолжительном и нудном общении с местными властями, поскольку было непонятно, как они отнесутся к съёмке с высоты птичьего полёта города, который регулярно подвергается террористическим атакам. Всё обошлось: полицейский арестовывать нас не стал, но присоединился к толпе любопытных, шумно выражавших своё восхищение чудом современной техники.

Город Севаре находится в 13 км от Мопти и соединён с ним дамбой – как и в случае с Дженне, в сезон дождей вся округа залита водой. Город это совсем новый, хотя и он основан на месте старой деревни, причём уже догонской. Знаменит он своим лицеем, где учились мой брат и многие малийские интеллектуалы. Ещё одна достопримечательность Севаре – дом, где жил великий малийский писатель Ямбо Уологем, умерший 17 октября 2017 г. Говорят, он целыми днями сидел на террасе и ни с кем не общался.