Текст книги "Свидетельствуя о Христе до смерти… Екатеринбургское злодеяние 1918 г.: новое расследование"

Запомним это признание Милюкова: к 7-му марту Временное правительство имело четкое решение об отправке Царской Семьи в Англию. Таким образом, утверждая, что у него не было «никаких оснований полагать» у что ему удастся положительно решить вопрос об отправке Царской Семьи в Англию и что этот вопрос «еще не поднимался во Временном правительстве и никаких переговоров с правительством Англии в это время не велось», Керенский в очередной раз лгал. Выступая на пленуме Советов 7-го марта, Керенский знал, что получено согласие английской стороны на отправку Государя в Англию. Но вместо этого 8-го марта Царская Семья была арестована.

Но вернемся к аргументам Керенского. Керенский, да и не только он, а и Г.Е. Львов, П.Н. Милюков, Дж. Бьюкенен утверждали, что причиной невозможности вывоза Царской Семьи за границу стало противодействие Временному правительству со стороны Петроградского Совета. Совет – вот та почти демоническая сила, которая, по утверждению Керенского и других, мешала Временному правительству спасти Царскую Семью. Что же представлял собой Петроградский Совет в марте 1917 года? Совет образовался 27 февраля 1917 года на основе Союза петроградских рабочих кооперативов, который действовал заодно с социал-демократической фракцией Государственной Думы. Полное его именование было «Временный Исполнительный Комитет Петроградского Совета рабочих депутатов». По своей сути этот совет был меньшевистским. 27 февраля на съезд советов собралось 125–250 депутатов³⁷. В состав президиума вошли депутаты Государственной Думы: меньшевик Н.С. Чхеидзе, трудовик А.Ф. Керенский и меньшевик Н.Д. Соколов. Таким образом, мы видим, что Керенский первоначально был членом президиума Совета и соратником Чхеидзе. Правда, вскоре между Керенским и Чхеидзе произошел конфликт: Чхеидзе категорически отказался поддерживать образованное Думой Временное правительство и отказался от предложенного портфеля министра юстиции, а Керенский не только поддержал Временное правительство, но и вошел в него, согласившись на должность того самого министра юстиции, от которой отказался Чхеидзе. Большинство историков при этом утверждают, впрочем, со слов того же Керенского или Львова, что между Советом и Временным правительством сразу же образовалась вражда. Однако это не соответствует истине. «Совет в первое время своего существования, – пишет А.А. Демьянов, – всегда поддерживал Временное правительство»³⁸.

Здесь необходимо осветить еще один важнейший вопрос, без которого взаимоотношения между Временным правительством и Советом будут непонятны. И Временное правительство, и Петроградский Совет находились под сильнейшим влиянием масонской ложи Великого Востока народов России. В.С. Брачев пишет: «Особо важное значение придавало руководство Верховного Совета Великого Востока народов России взаимодействию с Петроградским Советом, руководящая роль в котором, как и во Временном правительстве, принадлежала „братьям-масонам“: Н.С. Чхеидзе (председатель), М.И. Скобелев, Н.Д. Соколов, К А. Гвоздьев. "Тот факт, что Чхеидзе был „братом“, – отмечал впоследствии А.Я. Гальперин[5]5
  Один из руководителей ВВНР. – П.М.


[Закрыть], – сильно облегчал мою задачу. Я мог говорить с ним совсем просто: чего кочевряжитесь, ведь все же наши считают это неправильным, надо исправить и сделать по-нашему". С учетом существования тайного единого масонского центра (кадеты, меньшевики, трудовики, прогрессисты, эсеры), цепко державшего под своим негласным контролем и Временное правительство и Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, традиционное ленинское представление о периоде с марта по июль 1917 года как периоде двоевластия нуждается в серьезной корректировке. Власть-то, оказывается, была у нас все-таки одна»³⁹.

То же самое пишет и В.В. Кожинов: «В тогдашней „второй власти“ – ЦИК Петроградского Совета – масонами были все три члена президиума – А.Ф. Керенский, М.И. Скобелев и Н.С. Чхеидзе – и два из четверых членов Секретариата – К А. Гвоздьев и Н.Д. Соколов. Поэтому так называемое двоевластие после Февраля было весьма относительным, в сущности, даже показным: и в правительстве, и в Совете заправляли люди "одной команды"»⁴⁰.

В подтверждение этого достаточно сказать, что в состав Верховного Совета ВВНР Керенский и Чхеидзе были избраны одновременно на общем заседании!⁴¹

Таким образом, Керенский давно знал Чхеидзе, да и всю головку Совета – по работе в ВВНР, и имел с ними тесные отношения. С самого начала февральского переворота все члены ВВНР действовали вместе и сообща. «В момент начала Февральской революции, – писал масон Н.В. Некрасов, – всем масонам был дан приказ немедленно встать в ряды защитников нового правительства: сперва Временного Комитета Государственной Думы, а затем и Временного правительства. Во всех переговорах масоны играли закулисную, но видную роль»⁴².

Да, между руководством ВВНР и Чхеидзе могли быть определенные разногласия (Чхеидзе после февральского переворота считал роль «братства» выполненной), но, безусловно, все главные вопросы решались масонским Верховным Советом, и никакой Петроградский Совет не мог ему противостоять.

Учитывая вышеизложенное, можно с полным основанием сказать, что так называемые разногласия между Временным правительством и исполкомом Совета носили в марте 1917 года непринципиальный характер и легко могли быть улажены руководством ВВНР. Тем более когда дело касалось такого важного вопроса, как судьба свергнутого Императора и членов его Семьи. Член Временного правительства Суханов фактически подтверждал это, когда говорил, что «не стоило большого труда, чтобы смягчить решение Исполн. Ком.»⁴³.

При этом Керенский все время стремился продемонстрировать Совету верховенство власти Временного правительства. «Чрезвычайно любопытно было отношение Керенского к исполнительному комитету Совета раб. и солд. депутатов. Он искренно считал, что Вр. правительство обладает верховной властью и что испол. комитет не вправе вмешиваться в его деятельность»^. (Набоков). Всё вместе взятое позволяет утверждать, что пресловутое «давление» и «влияние» Петроградского Совета на Временное правительство, вплоть до его большевизации, было колоссальным и сознательным преувеличением, устраивавшим обе стороны и их зарубежных покровителей.

Любопытно, что англичане воспринимали Керенского именно как представителя Совета во Временном правительстве! «Для Бьюкенена, – пишет Мельгунов, – имя Керенского было синонимом только «заложника демократии» в правительстве, своего рода советским представителем в этом правительстве; это было имя лица, которое может в создавшейся обстановке воздействовать на Советы и «заставить Россию воевать»»⁴⁵.

Теперь вернемся к объяснениям Керенского, касающимся судьбы свергнутого Императора и его Семьи. Керенский утверждал, что вывоз Николая II в Англию состоялся бы после суда, в том случае, «если суд не найдет Его вины, Временное правительство вышлет Его в Англию». А что будет с Царем, если «суд найдет вину»? Керенский об этом умалчивает. Так же, как он умалчивает о том, как возможен «беспристрастный суд», когда верховодить на нем будут заклятые враги Николая II – эсеры, кадеты, бундовцы и так далее? Разве не понятно, что они в любом случае найдут «вину» Царя? И, наконец, следующий момент, говорящий обо всей лжи Керенского: если арест Государя и Государыни он смог хоть как-нибудь объяснить «злобой масс», стремлением обеспечить «их безопасность», стремлением «беспристрастного суда» и так далее, то объяснить арест четырех молодых девушек, больного 14-летнего мальчика и людей из Царского окружения, добровольно оставшихся со своим Государем, он объяснить не мог никак и этот вопрос просто игнорировал. Если бы Керенский думал бы о благе Царской Семьи, он, конечно, вел бы себя иначе. Лишив Царскую Семью свободы, он обрек ее на мученический путь, окончившийся подвалом Ипатьевского дома. Собственно об этом же пишет и Набоков: «Я лично убежден, что это „битье лежачего“, арест бывшего императора, сыграло свою роль и имело более глубокое влияние в смысле разжигания бунтарских страстей. Он придавал „отречению“ характер „низложения“, так как никаких мотивов к этому аресту не было указано. <…> После прибытия Николая II в Царское Село всякий дальнейший путь оказался фактически отрезанным – увезти бывшего императора за границу в ближайшие же дни стало совершенно невозможным. Актом о лишении свободы завязан был узел. 16 июля в Екатеринбурге этот узел был разрублен «товарищем» Белобородовым»⁴⁶.

Таким образом, следует признать, что мотивы, которыми руководствовалось Временное правительство в отношении Царской Семьи, были далеки от стремления облегчить ее участь. Чем же руководствовалось Временное правительство, подвергая аресту Царскую Семью?

В отличие от Керенского, официальный глава Временного правительства князь Г.Е. Львов был более откровенен. Говоря о причинах ареста Царской Семьи, он показал: «Временное правительство не могло, конечно, не принять некоторых мер в отношении главы государства, только что потерявшего власть. Эта мера, принятая в отношении Императора и его супруги по постановлению Временного правительства, состояла в лишении их свободы. Я бы сказал, что принятие ее в тот момент было психологически неизбежным, вызываясь всем ходом событий. <…> Временное правительство было обязано, ввиду определенного общественного мнения, тщательно и беспристрастно обследовать поступки бывшего Царя и Царицы, в которых общественное мнение видело вред национальным интересам страны, как с точки зрения интересов внутренних, так и внешних, ввиду войны с Германией»⁴⁷.

Как мы видим, у Львова нет даже и намека на противодействие Совета, на отказ английского правительства предоставить убежище Царской Семье. «Временное правительство не могло не арестовать Царскую Семью. Оно было обязано это сделать», – вот смысл слов Львова. Кто же обязывал Временное правительство лишать свободы Царскую Семью?

Велика вероятность того, что, принимая это решение, революционные власти руководствовались не внутрироссийским фактором. Решение об аресте Царской Семьи было принято под давлением или даже по прямому приказу из-за границы. Милюков в своих показаниях говорит, что решение об отправке Царской Семьи за границу было принято на секретном заседании, и протоколы этого заседания не велись. Он фактически подтверждает, что решение о высылке Царской Семьи было сделано в согласии с английским послом сэром Дж. Бьюкененом: «Что касается меня лично как министра иностранных дел, то я счел себя обязанным, в силу решения Временного правительства, признавшего необходимым отъезд Царя за границу, переговорить по этому вопросу с послом Великобритании Бьюкененом. Бьюкенен на словах мне сказал, что необходимые меры будут приняты. Я припоминанию, что, обсуждая со мной этот вопрос, он говорил о практических шагах, какие могло предпринять правительство Англии в этом вопросе, и, в частности, о присылке английского крейсера, на котором могла бы уехать Царская Семья. Я помню, что Бьюкененом сущность сказанного им была после нашего разговора подтверждена письмом, как это обыкновенно было принято при дипломатических сношениях. <…> Спустя некоторое время я опять поднял в беседе с Бьюкененом вопрос об отъезде Царской Семьи в Англию. Своим словесным ответом он дал мне определенно понять, что правительство Англии "больше не настаивает" на отъезде Семьи в Англию»⁴⁸.

Бьюкенен, в свою очередь, опровергает Милюкова и пишет: «Мы со своей стороны немедленно согласились на эту просьбу (о предоставлении Императору убежища в Англии. – П.М.) и в то же время побуждали его сделать необходимые приготовления для путешествия в порт Романов. <…> Наше предложение оставалось открытым и никогда не было взято назад. Если им не воспользовались, то это произошло потому, что Временному правительству не удалось преодолеть противодействие Совета»⁴⁹.

При этом следует сказать, что в своих мемуарах Милюков писал, что в те дни Бьюкенен имел колоссальное влияние на Керенского. «Кто же стоял тут за Керенским и придавал ему смелость? – пишет он. – Тогда я не мог знать об этом, но воспоминания Бьюкенена заставили меня прийти к заключению, что источником этим были переговоры в английском посольстве. Бьюкенен устраивал у себя ряд совещаний с Керенским, Львовым, Церетели, Терещенко»⁵⁰.

Исследователь О.А. Платонов считает, что Временное правительство сознательно затягивало отправку Царской Семьи в Англию, обманывая англичан. Мы же полагаем, что все было иначе: определенные, очень влиятельные силы в английском правительстве противодействовали отправке Царя в Великобританию и предоставили Временному правительству самому придумывать причины, объясняющие содержание Царской Семьи под стражей. Временное правительство и Керенский объясняли невозможность вывоза Царской Семьи, в частности, противодействием Исполнительного Комитета. Действительно, уже 6-го марта председатель Исполкома Н.С. Чхеидзе провел переговоры с Временным правительством относительно ареста Семьи Романовых. Временное правительство тянуло с ответом. Часть исследователей полагает, что это было вызвано тем, что Временное правительство стремилось вывезти Царскую Семью в Англию и поэтому пыталось противодействовать Исполкому. Нам же представляется, что Временное правительство ждало ответа и конкретных шагов из Лондона и получило, в конце концов, отказ и, скорее всего, рекомендации, что делать с Царской Семьей дальше.

При этом не надо забывать, что послы Англии и Франции имели на Временное правительство огромное влияние. Кстати, велико было их влияние и на многих членов Исполкома.

Главным же доказательством решающей роли в аресте Императора Николая II именно союзников, а не Временного правительства служит признание генерала М. Жанена, возглавлявшего в 1916–1917 годах французскую военную миссию при русской Императорской Ставке. Признание это было сделано Жаненом в 1920 году, в телеграмме французскому верховному комиссару Сибири Могра по поводу обстоятельств гибели адмирала А.В. Колчака. Объясняя Могра, почему он, Жанен, фактически способствовал выдаче «верховного правителя» пробольшевистскому «временному иркутскому правительству», обрекая адмирала на неминуемую гибель, Жанен пишет: «Адмирал был передан комиссарам Временного правительства так же, как это было сделано с Царем, которого французский посол мне персонально запретил защищать»⁵¹ (выделено нами. – П.М.).

То есть Жанен недвусмысленно дает понять, что в марте 1917 года именно французская сторона сыграла решающую роль в выдаче Императора Николая II Временному правительству.

О том, что французские правящие круги немедленно отстранились от судьбы свергнутого Императора, свидетельствуют бумаги самого французского посла М. Палеолога. В его бумагах мы находим следующее сообщение в Париж: «Секретно. 21 марта 1917 года. Руководители военных миссий при русской ставке заявили о готовности сопровождать Императора в Царское Село, желая оказать ему тем самым услугу и защиту. Я приказал генералу Жанену не покидать Могилева»⁵².

При этом следует добавить, что за действиями этой власти постоянно наблюдали ее истинные руководители: западные масоны. В Петрограде действовал эмиссар военного министра Франции и крупного масона А. Тома член «Великого Востока» капитан Ж. Садуль. Кроме того, между Керенским и Альбером Тома в 1917 году был агент связи Эжен Пети⁵³. Английское масонство действовало напрямую через Бьюкенена. В Париже и Лондоне были прекрасно осведомлены о призывах радикалов «убить Романовых» и о требованиях Исполкома заключить их в Петропавловскую крепость. Более того, западным правительствам поступали сигналы из разных источников о смертельной опасности, угрожающей Царской Семье. В следственном деле Соколова имеется несколько писем посланника России в Португалии П.С. Боткина послу Франции в этой стране Ж. Камбони и французскому министру иностранных дел Стефену Пеню, а также одному частному лицу с изложением своего разговора с послом Камбони. Эти письма датированы июлем 1917-июлем 1918 года. Смысл этих писем один: просьба к французскому правительству спасти Императора и его семью. В письме от 25 июля 1917 года Боткин пишет: «Хорошо зная те чувства симпатии и преданности, которые правительство республики питало к Его Величеству Императору Николаю II, верному союзнику Франции, я позволил себе в совершенно частном разговоре с послом обратить его внимание на исключительную важность вопроса о сохранении жизни бывшего монарха.

Я полагаю, что можно было бы найти возможность сговориться по этому вопросу с Временным правительством России. Этому последнему, быть может, было бы даже удобнее согласиться на коллективное выступление великих держав, союзниц России, в вопросе, который Временному правительству трудно разрешить по собственной инициативе».

В другом письме к Ж. Камбони от 5 августа 1917 года Боткин пишет: «Господин посол, я позволяю себе вновь вернуться к вопросу, который такой тяжестью лежит у меня на душе: освобождению Его Величества Императора из заключения. Надеюсь, Ваше Превосходительство простит мою настойчивость. Меня толкают на это вполне естественные чувства преданности подданного к своему бывшему Монарху, и в то же время мне кажется, что я выражаю точку зрения искреннего друга Франции, который заботится о сохранении неприкосновенности уз, связывающих наши две страны.

Короче говоря, я смею надеяться быть выслушанным Вами с доверием. Поверьте мне, господин посол, в интересах нашего союза необходимо, чтобы Франция взяла на себя почин в освобождении Императора из Его тюрьмы.

Вспомните, что Франция заключила союз с Царской Россией. Точно также Император Николай II оставил трон, твердо держа в своих руках знамя нашего союза. Ведь это Императорская армия пошла в Танненберг и, оставшись теперь без своего Верховного Вождя, потеряла свою былую удаль. Согласитесь, что Царская Россия со времени заключения союза не причиняла Вам столько забот, как новая Россия за время своего короткого существования. Вы поспешили приветствовать русскую революцию, закрыв глаза на прошлое, но это прошлое не умерло и может в один день предстать пред Вами как живой упрек. Вспомните, что русский народ остается перед историей непонятной загадкой, которая готовит нам еще много неожиданностей.

Вы послали выдающихся государственных деятелей для поддерживания нового порядка вещей в России, но среди этих многочисленных случаев вмешательства во внутренние дела нашей страны что было сделано для облегчения участи несчастного Монарха, которому Франция все-таки кое-чем обязана? (Выделено нами. – П.М.)

Можно спасти Императора и необходимо сделать это без промедления»⁵⁴.

Выделенные нами слова чрезвычайно любопытны и важны. Они лишний раз доказывают нашу мысль: западные союзники имели все возможности для вывоза из России Царской Семьи, так как имели колоссальное, если не решающее, влияние на политическую власть постфевральской России, но они этого не хотели делать. Абсолютно понятно, что если бы англичане или французы дали бы четкое указание Временному правительству выслать Царскую Семью из страны или отправить ее туда, куда она захочет, то Временное правительство немедленно выполнило бы этот приказ старших «братьев», и никакой бы Исполком ему в этом бы не помешал.

Джордж Бьюкенен, оправдывая себя и свое правительство, так же, как и Керенский, ссылается на Исполнительный Комитет: «Я выразил Милюкову надежду, что приготовления к путешествию Их Величеств в порт Романов будут сделаны без проволочки. Мы полагаемся, сказал я, на то, что Временное правительство примет необходимые меры к охране Императорской Семьи, и предупредил его, что если с нею случится какое-нибудь несчастье, то правительство будет дискредитировано в глазах цивилизованного мира. 26 марта Милюков сказал мне, что они еще не сообщали об этом проектируемом путешествии Императору, так как необходимо предварительно преодолеть сопротивление Совета, и что Их Величества ни в коем случае не могут выехать прежде, чем их дети оправятся.

Я не раз получал заверения в том, что нет никаких оснований беспокоиться за Императора, и нам не оставалось ничего более предпринимать. Мы предложили убежище Императору, согласно просьбе Временного правительства, но так как противодействие Совета, которое оно напрасно надеялось преодолеть, становилось все сильнее, то оно не отважилось принять на себя ответственность за отъезд Императора и отступило от своей первоначальной позиции. И мы должны были считаться с нашими экстремистами, и для нас было невозможно взять на себя инициативу, не будучи заподозренными в побочных мотивах. Сверх того, нам было бесполезно настаивать на разрешении Императору выехать в Англию, когда рабочие угрожали разобрать рельсы впереди его поезда. Мы не могли предпринять никаких мер к его охране по пути в порт Романов. Эта обязанность лежала на Временном правительстве. Но так как оно не было хозяином в собственном доме, то весь проект в конце концов отпал»⁵⁵.

Приведенная выше ложь Бьюкенена схожа с ложью Керенского, и главная цель этой лжи – доказать, что Царя и его Семью в Англию не пустил Совет. Для того, чтобы придать этому утверждению более убедительный вид, Керенский рисует кровожадную толпу, требующую немедленной казни Царя, а Бьюкенен – рабочих, готовых разобрать рельсы перед его поездом и английских экстремистов, не позволяющих (!) королю спасти своего брата и союзника. При этом Временному правительству снова была предложена роль козла отпущения: Англия так хотела спасти Царя, а безвольные Керенский и Милюков не смогли ей в этом помочь! Характерны слова Бьюкенена о том, что если с Царской Семьей случится какое-нибудь несчастье, то Временное правительство дискредитирует себя в глазах «цивилизованного мира». Ниже мы увидим, как в точности по такому же сценарию будут развиваться события летом 1918 года: немцы будут так же грозить большевикам «осуждением всего цивилизованного мира», требовать сохранения жизни «принцессам германской крови», а большевики, обязанные всем германскому правительству, немцев слушаться не будут.

Истинные мотивы ареста Государя и силу, сыгравшую в этом решающую роль, осветил недавно скончавшийся в США профессор князь А.П. Щербатов, который хорошо знал Керенского. В своем интереснейшем интервью он привел свои беседы с Керенским. «Меня, – говорил он, – в первую очередь интересовало, как принималось решение об аресте Государя и членов Царской Семьи, и была ли хоть какая-то возможность избавить их от того страшного пути, который завершился подвалом Ипатьевского дома в Екатеринбурге. <…> Керенский в наших беседах долго избегал обсуждать тему о том, кому же принадлежала инициатива взять под стражу "гражданина Романова". Наконец я спросил его об этом прямо. <…> Внимательно посмотрев на меня, Александр Федорович произнес: «Решение об аресте Царской Семьи вынесла наша Ложа». Речь шла о могущественной масонской ложе Петербурга «Полярная звезда», членом которой состоял и Керенский»⁵⁶.

Итак, если показания Щербатова истинны, а у нас нет оснований сомневаться в их точности и правдивости, истинные причины ареста Государя и невозможности его выезда за пределы России, кроются не во внутриполитической ситуации в России, а в определенных масонских планах по отношению к Императору и его Семье. Учитывая все вышеизложенное, можно сделать вывод, что весной-летом 1917 года определенные влиятельные силы Запада, в первую очередь Англии и Франции, руками своих ставленников из Временного правительства и Петроградского Совета, сознательно создали обстановку, при которой выезд Царя и его Семьи из России был невозможен.

Получив карт-бланш от Лондона и Парижа в вопросе решения участи Царской Семьи, революционные власти, как мы уже видели, лишили ее свободы. Это лишение свободы было обставлено целым рядом демаршей, в виде постановлений и митингов, на которых звучали призывы к расправе с Царской Семьей, а также оголтелой клеветой на Государя и Государыню, развязанной в прессе. Все чаще появляются требования «трудового народа» заключить «Николая Кровавого в Петропавловскую крепость». С новой силой зазвучали призывы к цареубийству. В этой канве особым эпизодом является приезд в Александровский дворец полковника Масловского.

9 марта в Александровский дворец прибыл левый эсер Мстиславский (псевдоним Сергея Дмитриевича Масловского). Масловский был видным деятелем «Великого Востока народов России». Именно он составил и написал его устав⁵⁷. Масловский был одним из организаторов так называемой «Военной ложи»⁵⁸ и был тесным образом связан с генералом М.В. Алексеевым. Будучи полковником Генерального штаба, в 1915 году Масловский предлагал своим «братьям» убить Царя. Осуществить это убийство, по словам Масловского, было не так трудно, так как «имеется возможность найти нужных людей среди молодого офицерства»⁵⁹. Масловский был частым гостем религиозно-философских собраний у Мережковских, имел тесные контакты с февральскими заговорщиками и сыграл заметную роль в февральских событиях 1917 года⁶⁰[6]6
  Примечательно, что отец Масловского, Масловский-старший, был профессором военного искусства Петербургской военной академии, у которого в молодости слушал лекции Император Николай II. – П.М.


[Закрыть], когда он возглавил Военную комиссию Исполнительного комитета Совета. Мстиславский-Масловский хорошо знал Керенского и активно сотрудничал с ним в ходе переворота в Петрограде.

Согласно версии самого Масловского, он прибыл в Александровский дворец во главе отряда 2-го стрелкового полка с целью: «любой ценой обезопасить революцию от возможности реставрации. Смотря по обстоятельствам, или вывезти арестованных в Петербург, в Петропавловскую крепость, или ликвидировать вопрос здесь же, в Царском»⁶¹. При этом он, Масловский, выполнял поручение Петроградского Совета и имел мандат, подписанный Чхеидзе. Но цель, о которой говорит Масловский, была заранее невыполнимой. Было совершенно ясно, что охранявший Царскую Семью в Александровском дворце отряд во главе с полковником П.П. Коцебу, подчинявшийся напрямую генералу Л.Г. Корнилову и Временному правительству, не даст без санкции вывезти Царя из дворца, ни говоря уже о его убийстве. Масловский этого не мог не понимать. Кроме того, солдаты его отряда были настроены совсем не против Царя, наоборот, испытывали смущение от того дела, которое им приходилось делать. «Чем ближе было к Царскому, – вспоминал Мстиславский, – тем больше мрачнели лица солдат. Среди жуткой напряженной тишины подъехали мы к вокзалу. Солдаты крестились»⁶².

Понятно, что от такого отряда никаких «революционных подвигов» ждать не приходилось. Собственно на них Масловский и не рассчитывал, так как, по его собственным словам, он оставил солдат на станции, а сам поехал в Александровский дворец вместе со своим помощником Тарасовым-Родионовым. Здесь возникает вопрос: зачем, если Масловский считал своей целью арест и сопровождение Государя в Петропавловскую крепость или тем более его убийство, он оставил свой отряд на станции, а не приказал солдатам следовать вместе с собой в Александровский дворец? Ведь Масловский совершал противозаконный поступок, даже по меркам беззаконного Временного правительства, который мог и должен был вызвать противодействие со стороны охраны дворца.

Но в том-то и дело, что у Мстиславского, по всей видимости, была совсем другая цель. В чем же она заключалась? Ответ на это дает сам Мстиславский. Здесь следует заметить, что Мстиславский писал свои мемуары уже в 20-х годах и дал волю своей фантазии. По воспоминаниям других участников этих событий (полковника Кобылинского, Бенкендорфа, Волкова и других), события происходили совершенно иначе, чем их описывает Мстиславский. Но совершенно точно, что те слова и действия, которые Мстиславский приписывает себе, полностью отражают его истинные намерения. По версии Мстиславского, он прибыл во дворец в неподобающем для приличного человека виде. «Вид у меня был „разинский“, – писал Мстиславский. – Небритый, в тулупе, с приставшей к нему соломой, в папахе, из которой выбивались слежавшиеся всклокоченные волосы… И браунинг, торчавший из кармана»⁶³.

По словам Мстиславского, он потребовал от офицеров предъявить ему Царя. Офицеры просили не оскорблять таким действием Государя, но Мстиславский настаивал и грозил применить силу. Мстиславский ясно осознавал, что этот «акт унижения – да, унижения – необходим, что даже не в аресте, а именно в нем существо посланничества. Ни арест, ни даже эшафот, не могут убить самодержавия (выделено нами. – П.М.). Пусть действительно он пройдет передо мной, простым эмиссаром рабочих и солдат. Он, Император, как арестованный в его былых тюрьмах»⁶⁴.

Вот в чем смысл приезда Мстиславского в Александровский дворец: масон Мстиславский унижает православного Царя, унижает по поручению остальных «братьев». Неслучайно Мстиславский называет эти свои действия «устанавливаемым ритуалом». Неслучайно он угрожает убийством. Визит Мстиславского – это попытка повторить с Николаем II то, что сделали победившие якобинцы с королем Людовиком XVI, когда они заставили его одеть фригийский колпак и пройти под скрещенными шпагами, символами торжества масонства.

Далее Мстиславский рассказывает, как он заставил охрану показать ему Царя и тот появился перед ним: «Послышались быстрые шаги, на перекрестке появился Царь с измученным лицом, он остановился и постоял, словно в нерешительности, затем двинулся к нашей группе. Казалось, он сейчас заговорит. Мы смотрели в упор, в глаза друг другу, сближаясь с каждым его шагом… Была мертвая тишина». Далее Масловский прочел в глазах Императора «огнем колыхнувшуюся, яркую, смертельную злобу. Николай приостановился, круто повернувшись, быстро пошел назад».

Это описание Мстиславского-Масловского. Главное в нем: Масловский заставил Царя выйти к нему, народному комиссару, и тем самым унизил Монарха, показав всем силу новой власти. Но реальные события отличались от того, что описал Мстиславский.

Подруга Государыни Лили Ден вспоминает об этом эпизоде так: «В один далеко не прекрасный день ко Дворцу подъехал грузовик, набитый солдатами, которыми распоряжался офицер, пользовавшийся очень дурной репутацией. Его встретил Коцебу.

– Я приехал за Императором, – заявил "офицер", прибавив непечатное ругательство. – Он будет заключен в Петропавловку.

– Вы не вправе увозить Императора, – возразил Коцебу. – Я комендант. Я отказываюсь выдать Императора.

– Ага! Так я и знал! – завопил "офицер". – Император удрал! Нам так и сказали в Петрограде. Мы обыщем Дворец.

У Коцебу чуть не дошло до драки с ним.

– Говорят Вам, что Государь здесь… Я это докажу.

Комендант послал за графом Фредериксом и попросил его предложить Государю медленным шагом пройти по коридору… "Офицер" с угрожающим видом кинулся к нему, но Коцебу схватил его, сказав наглецу: