Текст книги "Железное золото"

– Спасибо вам, – говорю я Каваксу сквозь слезы.

Он сжимает мое плечо:

– Миры велики, а ты совсем маленькая. Как думаешь, малышка, ты готова лететь туда?

– Да, – отвечаю я дрожащим голосом. – Да, я готова.

18. Эфраим
Герцог Длинные Руки

Когда я прихожу в себя, голова раскалывается, тошнит – красноречивые признаки сотрясения мозга. Хотел бы я сказать, что это новые для меня ощущения. Где-то неподалеку капает вода. Шарканье ног и приглушенные голоса Я сижу на жестком стуле. Руки скованы за спиной. Вонь аммиака жжет ноздри, как огненные муравьи. Я очумело моргаю и открываю глаза.

Рядом со мной стол. Посередине его лежит серебряная пила для кости. Кровь стынет у меня в жилах. В памяти звучат крики.

За столом, посреди этажа недостроенной высотки, стоит мужчина красивой и вместе с тем зловещей наружности, со стройными ногами, с алебастровой кожей и дизайнерскими скулами на восемьдесят тысяч кредитов. Он кажется бесконечно скучающим. Притопывает сапогом из акульей кожи. Его длинное пальто, доходящее до середины икры, – цвета дождливой полуночной улицы. Его шитые на заказ брюки – черные, как и шелковая рубашка с высоким воротником, скрепленным застежкой из оникса. В довершение этой стильной абсурдности его волнистые волосы стоят торчком, будто ленивое розовое пламя свечи. Глаза цвета розового кварца мерцают, когда он смотрит в темноту за окном.

В тенях у стены недостроенного небоскреба маячат мужские фигуры. На них черные кожаные плащи длиной до ботинок, воротники подняты. В глазах, челюстях и вокруг лысых голов, покрытых яркими татуировками, мягко светятся биоимплантаты.

Когда в поле моего зрения вплывает черный, походящий на ночной кошмар, к горлу подкатывает тошнотворный страх. Редко мне приходилось видеть таких гигантов. У него глаза-жуки и распущенные белые волосы по пояс. Он прислоняется к бетонной опорной балке. На нем хромированный костюм. В лице ни кровинки. Восьмипалые руки размером с обеденные тарелки увиты синими жилами; безупречные ногти остры как бритва. Он бросает пакет с нашатырным спиртом на пол.

– Вор очнулся, – говорит он низким интеллигентным голосом.

– Спасибо, Горго, – отвечает розовый.

Он отворачивается от окна и направляется ко мне. В руке у него тонкая тросточка, он поигрывает ею на ходу. Трость, похоже, сделана из настоящей слоновой кости, а при виде рукояти в виде ониксового осьминога я бледнею, пытаясь скрыть страх. Розовый кладет трость на край стола и со вздохом опускается в кресло.

Я морщусь:

– Что ж, выглядит зловеще.

Розового мои слова не забавляют.

– Мы не знакомы, мистер Хорн, но у нас много общего.

При всей субтильности этого типа, голос его обольстителен и глубок. Я не в первый раз имею дело с такими, как он. Если черных выводили как машин для убийства, то розовых приспособили для траха. И те и другие могут быть очень убедительны. У них тоже существует своя иерархия. У черных есть меченые. У розовых – розы. Очень редкие и такие же дорогие. Я сухо сглатываю, глядя, как розовый проводит ногтями по столешнице, и лениво думаю, у какого золотого он был секс-игрушкой. Я бы спросил, но обезьянки из плоти очень этого не любят.

– Мы оба воры, – говорит розовый, – а все воры в нашем мире делятся на две категории. Первые считают, что надо красть все, что только можно. Они верят в анархию. Вторые же полагают, что не все должно быть украдено. Что некоторые вещи должны быть священны. Они верят в порядок. Мой вопрос таков: к какой категории относитесь вы, мистер Хорн?

– Боюсь, вы что-то путаете, – говорю я, пытаясь растянуть мышцы онемевшей шеи. – Я не вор. Я страховой следователь.

– Нет. Вы были следователем. Но я спрашиваю не об этом.

– Послушайте, я знаю, что мы все выглядим, словно…

– Эфраим Хорн, – мягко перебивает меня розовый, продолжая смотреть мне в глаза. – Родился в семьсот седьмом году эры Покорения в больнице Курнёв в Эвенстаре, Гиперион. Нынешнее место жительства: семьсот семьдесят семь, шестнадцать Б, Солт-Плейс, Верхний Западный променад, уровень семнадцать. Известные соратники: Вольга Фьорган, Кира Ламенсис и Дано… Солнечный Свет?

– Я ему говорил, что это дерьмовое имя. Но выбор был между ним и Звездопадом. – (Никто не смеется.) – Крутая компания.

Нет, это не какие-то уличные рэкетиры. У них есть ресурсы и деньги. В моем имени особого секрета нет. Но у кого они выведали мой адрес? Эта информация стоит больше, чем пара стаканов в грязной забегаловке. А место рождения? Черт побери, на Луне это знает один-единственный человек, но Холидей к этим людям не притронулась бы даже в обеззараживающих перчатках. Единственный способ это разузнать – получить доступ к старым учетным записям легиона. Очевидно, копали очень глубоко.

Снова бросаю взгляд на трость с рукоятью-осьминогом.

Несколько ужасных мгновений розовый наблюдает за мной, и я вспоминаю некогда дошедший до меня во время восстания слух, что при битве за Луну некоторые отряды за неимением техники использовали розовых как живые детекторы лжи. Вполне разумно. Они тонко чувствуют нюансы интонации, поведения…

– Да, вы правильно назвали мое имя. Золотой лавровый венок вам за это, – говорю я. – Но я не вор.

– Разочаровываете, – бормочет розовый. – Весьма разочаровываете. – Он смотрит на пилу для кости. – Как утомляют эти теларианские игры…[8]8
  Намек на многопользовательскую онлайн-игру.


[Закрыть] Все эти уличные притворщики плетут свои сети, забывая, что они мухи, не пауки. Поскольку вы определенно не способны ответить на сложный вопрос, я задам вам простой. Мистер Хорн, где мой меч?

У меня сдавливает горло.

Они с меня шкуру заживо спустят.

– Ваш меч? – Я хмурюсь. – Извините, гражданин, я больше по части стрелкового оружия. Если только это не эвфемизм для обозначения вашего члена. В таком случае, он может быть во рту вон у него. – Я кивком указываю на типа по имени Горго; взгляд черных глаз монстра прикован к моему лицу. – Судя по его виду, в свое время он глотал не только медовуху и жареное мясо.

Розовый хохочет. Его люди не реагируют. Они в гробовом молчании смотрят на черного.

– Что ты думаешь о нем, Горго?

Тот улыбается, демонстрируя полный рот золотых зубов:

– Должно быть, господин, юмор – это его механизм выживания. При нынешних обстоятельствах это указывает на определенные суицидальные наклонности. Мне наказать его?

– Возможно, позднее, – говорит розовый. – На данный момент я очарован. Слишком давно никто не заставлял меня смеяться. Смело! Но хорошая комедия всегда сопряжена с риском. – Он проводит языком по нижней губе. Медленное, намеренное движение, возможно проделанное ради меня, – или просто заученный сексуальный прием, которому его в юности обучили в садах. – Вы знаете, кто я?

– Намекните мне.

Розовый щерится.

– Аве, Регина, – хрипло произносит он на латыни.

Как только эти слова срываются с губ, на лбу его проступает призрачная татуировка, изображающая византийскую корону. Она движется, напоминая щупальца осьминога, отрастившего колючие шипы. Центральное место в короне занимает черная рука.

– Теперь вы знаете, кто я? – спрашивает розовый.

Активированные словами чернила бледнеют и исчезают. Его кожа снова становится чистой и бледной, как фарфор.

– Ага, – тупо говорю я.

– Тогда назовите мое имя, мистер Хорн. – Он приподнимает бровь. – Не заставляйте меня повторять дважды.

– Вы… герцог Длинные Руки.

– Как вы умны! – Он откидывается на спинку кресла. – А вам известно, почему меня так называют?

– Я слыхал кое-что. – Смотрю на пилу.

– Превосходно. Присутствующий здесь Горго убежден, что мы должны причинить вам боль, чтобы развязать язык. В наши дни дело всегда доходит до варварства. Так эффективнее. Но теперь, когда территориальные войны в нашей маленькой преисподней позади, я надеюсь, что у вас хватит воспитания для учтивой беседы.

– У вас интересное понимание учтивости.

– Все относительно. Итак, теперь вы знаете, кто я, и понимаете, что вам может угрожать. В таком случае разве есть хоть малая толика опасности в предположении, что мы будем честны друг с другом?

– Допустим, что все когда-нибудь случается впервые.

– Прекрасно, – говорит герцог. – Прекрасно. Так будет проще. – Он складывает ладони вместе и встает. – Вы были здесь во время битвы за Луну, верно?

– Все три года.

– Воевали за восстание?

– Отчасти.

– Передумали?

– Нет. Просто повидал достаточно рук и ног отдельно от туловища.

Мне что-то не хочется вдаваться в политику, как и при недавнем разговоре с Холидей.

– Так, значит, вы были свидетелем разграбления Гипериона?

– Вы хотели сказать – освобождения? Сделавшего вас богатыми, ребята. – (Он смотрит на меня, пока я прочищаю горло.) – Хорошо. «Разграбление Гипериона» звучит гораздо лучше.

Герцог продолжает:

– После смерти правительницы, но до того, как Повелитель Праха контратаковал, чтобы помочь отрезанным легионам и нобилям, и Гиперион погрузился во мрак. В это время Музей древностей был разграблен солдатами, обещавшими защищать его, и гражданами, думавшими лишь о своих карманах. Пока планета готовилась к следующей волне войны, эти кретины сбежали с общим наследием человечества. Наследием, принадлежащим всем цветам. Как вам известно, вся торговля на черном рынке Луны – моя епархия. Это мои владения, дарованные мне королевой. Когда я обнаружил клад с украденными сокровищами, которые чуть ли не с лотка толкали эти бабуины, бывшие легионеры, я счел своим долгом гражданина Луны вернуть ценности на их законное место. Теперь же я обнаружил, что жемчужина моей коллекции, клинок Силениуса, был украден… снова. Наши информаторы сообщили, что это было особенное ограбление. Такое способны провернуть лишь немногие «свободные художники».

– Ну, нас и правда осталось не так уж много, – вздыхаю я. – Вы наряжаете всех в пыльники и даете выгодные контракты, чтоб они воровали для вас.

– Мы вне хаоса. Воры порядка, – говорит он и одним изящным движением проводит пальцем вдоль стола.

Его жест напоминает мне о том случае, когда я взял Тригга покататься на коньках. Он так неуклюже взмахивал руками… Куда ему до этого грациозного эстета. Но именно это я в нем и любил. В изяществе нет честности – во всяком случае, когда ее демонстрируют люди.

– Забирая бесценный клинок из музея, вы знали, у кого его крадете? – спрашивает герцог.

– Нет, не знал.

– Лжешь, – рокочет Горго.

– Убедите меня, – говорит герцог, но я не знаю, с чего начать. – Не прибавит ли вам красноречия граната во рту? У меня на борту есть некоторое количество. – Он кивает на яхту, стоящую на посадочной площадке рядом со строящимся этажом.

– Я что, похож на идиота? – хмыкаю я. – Если бы я знал, то ушел бы. Черт, да я бы застрелил человека, попросившего меня сделать это! Есть разница между смелым и глупым. И я знаю, какой стороны держаться.

– В самом деле? – не верит герцог. – Ваша репутация говорит о другом. Такое впечатление, что вы… прямо-таки стремитесь умереть.

– Опять… – Я закатываю глаза и чувствую колющую боль где-то за глазницами.

– Четыре ваших ограбления проведены средь бела дня. Почти всегда – в присутствии зрителей.

– Я работаю через посредников. Через третьих лиц. Иногда они умалчивают о деталях, касающихся работы. В данном случае – о важных деталях. Скажем, о том, под чьим покровительством находился артефакт. – Я подаюсь вперед, стараясь быть убедительным, потому что моя жизнь сейчас зависит от того, поверит ли он моим словам. – Я не крыса. И я не играю с синдикатом. У каждого должны быть свои принципы.

Теперь я каждую секунду жду прикосновения к шее прочной карбоновой проволоки. Или укуса одной из марсианских гадюк, которых шипы – подонки из синдиката – любят импортировать просто забавы ради. И последним, что я увижу, будет этот смазливый высокомерный главарь бандитов, развалившийся в кресле, словно король Вселенной, при том что в прошлом он был всего лишь секс-игрушкой. Эти нувориши думают, что у всех остальных короткая память. Ах если бы!

Но проволока не появляется. Как и гадюка.

– В садах нас учили телесной эмпатии, а также искусству танца теней – как соразмерно подражать языку тела, чтобы человек почувствовал себя непринужденно, – говорит герцог. – Подобный прием способствует установлению эмоционального контакта. Благодаря этому я чертовски хорошо вынюхиваю лжецов. – Кажется, он презирает свое обучение, но все равно откидывается на спинку кресла и принимает позу – зеркальное отражение моей. Поникшие плечи, расставленные ноги – идеальная копия. – У вас, мой дорогой, нечестное лицо, поэтому легко понять, когда вы говорите правду.

– Так вы мне верите?

– Да.

Я колеблюсь.

– Тогда я могу идти?

– Какой это был бы приятный мир! Хотя вы не ведали, что творите, совершая ограбление музея, ваш поступок, как вам известно, является преступлением не только против меня, но и против самой королевы. Так что, боюсь, вы не можете просто уйти. – Он сочувственно улыбается. – Лично я отпустил бы вас, будь это все только между нами. Я вижу, насколько я вас напугал. Честно говоря, зачастую этого наказания достаточно. Но увы, теперь дело касается не только нас двоих. Об этом стало известно другим. Герцога Длинные Руки оставили в дураках. Я не могу допустить такого. – Он подается ко мне, ложась грудью на стол. Жилка на его виске пульсирует. – Это абсолютно неприемлемо. Как сказал однажды старый Каменный Рыцарь, милосердие поощряет негодяев. Мы с вами имеем несчастье плавать в море, кишащее злодеями. Долг существует. Его надлежит оплатить.

Я не могу сообразить, что сказать, как отвертеться. Его слова рождают всплеск страха в моей душе. Они собираются меня серьезно покалечить.

– Пожалуйста, не волнуйтесь. Несправедливого наказания не будет. Если бы вы перешли дорогу герцогу Длинные Ноги, то до конца жизни ковыляли бы на вживленном металлическом протезе. А если бы оскорбили герцога Длинный Язык, то невнятно лопотали бы, как чернозубый из Затерянного города, – тот главарь куда более жесток. Ну а я заберу лишь вашу руку, причем не самую любимую. – Он улыбается, а Горго проскальзывает вперед. – Обещаю.

Вот теперь появляется удавка. Горго сзади накидывает мне на шею тонкую проволоку и сдавливает – не так сильно, чтобы прорвать кожу или раздавить трахею, но достаточно ощутимо, чтобы дать понять: это произойдет, если потребует главный. Я цепенею.

– И какую же руку не жалко отдать? – интересуется герцог. – Вы задолжали мне. Выбирайте. – Я пытаюсь откинуть голову, но мешают пальцы Горго толщиной с картофелину. – Ну же.

Рассудок покидает меня. Во рту пересохло, я дрожу.

– Л-левую, – выдавливаю я, когда натяжение гарроты ослабевает.

Герцог кивает своим головорезам, и они хватают меня за левую руку. Я в ужасе смотрю, как он берет пилу для кости и включает ее. Бритвенно-острые зубцы вибрируют. Накатывает паника. Воспоминание о том, как кожа отслаивается от мышц, как жир отделяется от костей, – и крики друзей. Однажды я смотрел на это, и в голове билась одна-единственная мысль: «Хвала Юпитеру, это происходит не со мной!» Чувство вины возвращается. Голоса моих друзей, кричащих друг другу в разбомбленном здании Эндимиона: «Молчи! Молчи!» Страх при виде металла, который вот-вот начнет вгрызаться в мое тело. Чудовищное зрелище оголенных мускулов – словно в лавке мясника. Я лихорадочно пытаюсь придумать, за счет чего бы поторговаться, но мне нечего предложить. В груди у меня зарождается отчаянный, жалкий всхлип, но я не позволяю ему вырваться. Герцог опускает пилу к моему запястью. Зубцы жужжат, словно крылышки насекомых. Я стискиваю зубы и закрываю глаза.

– Есть способ сохранить эту руку, – шепчет он. – Скажите мне, где клинок.

– Я не знаю! Я уже продал его своему посреднику.

– Назовите его имя.

– Я… не могу.

– Почему?

– Повторяю: я не крыса, – холодно говорю я.

И сразу успокаиваюсь. Теперь я боюсь меньше, потому что есть веская причина, по которой не жаль и руки лишиться. Убеждения. Я уже и забыл, каково это – иметь убеждения!

– Я могу вскрыть вашу грудную клетку. – Он крутит пилу. – Лишить вас мужского достоинства. Отрезать пальцы ног. Превратить ваши глаза в желе. Если я действительно захочу найти вашего посредника, вы все скажете. – Он собирается перейти к делу. Запах одеколона Горго бьет мне в нос. – Скажите, кто он!

Я с ненавистью смотрю на герцога:

– Давай, сволочь, приступай!

Он смотрит на меня сверху вниз, потом смеется:

– Горго, полагаю, ты задолжал мне бриллиант.

И выключает пилу. Удавка исчезает с моей шеи. Я поднимаю взгляд и вижу, как черный выходит вперед, роется в бумажнике из кожи аллигатора, достает бриллиант в форме капли и вкладывает его в руку герцога. Тот опускает бриллиант в карман и улыбается мне, а черный уходит.

– Я бы разорвал Луну на части ради человека вроде вас, мистер Хорн. Человека с принципами.

– Что? – Адреналин покидает мое тело, и я обмякаю, будто из меня выпустили воздух. – Вы о чем?

– А Осло сказал, что вы умный. Странно. Белый, склонный к преувеличениям.

Я тупо моргаю. Я не называл его имени.

– Вы знаете Осло? – спрашиваю я.

– Знаю ли я Осло? Ха! Он часто выступал в роли посредника между гильдией Офион и синдикатом. Если бы вы предали его – что ж, Эфраиму Хорну пришел бы конец. Но вместо этого вас ждут сокровища. Видите ли, так получилось, что главе воров, – он касается своего черного пальто в том месте, где, предположительно, бьется его сердце, – нужен вор хаоса. А кто может быть лучше, чем специалист, рекомендованный мистером Осло и испытанный мной лично? Ведь в моих планах – приобрести нечто особенное. Так что, мой дорогой серый, это была завершающая часть вашего квалификационного отбора. Поздравляю. Вы прошли его блестяще.

Я моргаю, глядя на этого безумца:

– Лезвие-хлыст Силениуса… Вы наняли меня, чтобы украсть этот клинок… у себя?

В ответ на лице розового вспыхивает улыбка.

Еле сижу на стуле, меня сотрясает дрожь, и я все еще не до конца уверен, что он не собирается схватить мою руку и отпилить ее.

– Ну ты и мудак, – бормочу я.

– Вы явно никогда не встречались с другими членами королевской семьи. – Он с обидой касается своей груди. – Я самый деликатный из них.

– У синдиката достаточно воров, – говорю я. – Зачем вам я?

– Разве кто-то из них сравнится с вами?! – восклицает герцог, пытаясь польстить мне.

– Как минимум трое. Призрак, Зендрик… – Я качаю головой, жалея, что не принял предложения Холидей о работе. – Я вам говорил, гражданин, – я не связываюсь с синдикатом. Вы, парни, играете слишком жестко. Не знаю, для какой работы вы хотели меня нанять, однако придется вам использовать своих людей. – Я бросаю взгляд на подонков в черных плащах и на Горго. – Я не ношу ошейник.

– Все мы носим ошейники. – Герцог постукивает себя пальцем по лбу, там, где дремлет невидимая корона. – Просто некоторые из них более удобны. А теперь ваша очередь, мистер Хорн…

Он достает что-то из кармана и кладет на стол. Сей предмет называется «поцелуй королевы». Черная железная роза, которая может подкупить стража, открыть двери и запугать даже сенаторов республики. Это мандат правительницы синдиката, и лишь немногие теневые сущности удостаиваются права носить «поцелуй королевы» по ее повелению.

– Это не просьба. Долг пока не списан. Он висит на вас, а также на черной, зеленой и алом, – тихо говорит герцог. – Теперь осмелюсь предположить, что человек с вашей репутацией, с вашей… историей склонен к вендетте. Я предостерегаю вас: не думайте об этом как о бремени, возложенном на ваши плечи, а вместо этого смотрите как на величайшую возможность, которая дается раз в жизни. С синдикатом вы можете возвыситься. Вы можете править. Служите мне хорошо – и этот мир станет вашей игровой площадкой.

Я не ведусь на его льстивые речи. Я не желаю возвышаться. Мне насрать на эти игры и нелепую манию величия – синдикат всего лишь очередная банда с организацией и финансовой отчетностью выше среднего. Рано или поздно подобные шайки пожирают самих себя. Но хоть я и стоял на краю ограждения, решая, не спрыгнуть ли, это еще не значит, что мне хочется быть распиленным на куски. А именно это и случится, если я откажусь. Или он сперва доберется до моей команды. И я снова буду слушать их крики. Я думаю про Вольгу, стоящую под дождем, как потерявшийся щенок.

– Согласен, – бормочу я. – Итак, что воруем?

Герцог Длинные Руки весело смеется:

– Рад, что вы спросили! Мой дорогой, мы крадем лишь самое ценное на всех планетах!

19. Эфраим
Перно

Мои коллеги смотрят на «поцелуй королевы» на кофейном столике. С того момента как я выложил розу перед ними, они не шелохнулись. Я поворачиваюсь к стене и рассматриваю свисающие и стекающие часы на картине. Одна из моих любимых работ Дали. Теперь, когда оригинал утерян или уничтожен, даже подделка «La persistència de la memòria»[9]9
  «Постоянство памяти» (исп.).


[Закрыть] – сокровище. Я украл это полотно у одного серебряного криминального барона в Громаде. Время в комнате остановилось, так же как и на картине.

– Это же шутка, да? Опять развлекаешься, Эф? – наконец говорит Кира, оживленно жестикулируя.

Дано, устроившийся по соседству со мной на диване-трансформере, усмехается. Он, словно нанюхавшийся валерьянки кот, растянулся, перекинув ногу через подлокотник. Сверхкомпенсация за счет ловкости – будто мы не знаем, как Дано комплексует из-за того, что весит пятьдесят кило в сыром виде. Он гасит окурок в кофейной чашечке, стоящей у него на животе в качестве пепельницы, и прикуривает новую сигарету. Кудрявый дымок окрашивается в зеленый и фиолетовый сполохами рекламы «Электронного любовника», которая крутится в окне соседнего здания.

– Ты что, тоже участвуешь в этой шутке? – насмешливо произносит Кира.

– Малышка, вся жизнь – шутка, – шепчет Дано, выпуская дым из ноздрей.

– Замечательно. Все это шутка. А мы – ее изюминка. – Кира смотрит на нетронутый стакан: я налил ей водки с лимоном в попытке добиться, чтобы она смирилась с историей о моей ночи с герцогом.

Да, я хочу, чтобы она это выпила. Черт, да выпей ты четыре такие порции, женщина! Кира – просто ходячий стресс, когда трезвая, и лишь умеренно терпима, когда выпьет.

Сейчас поздний вечер, темный цикл. На Гиперион сыплется ленивый летний дождик. А я оказался между сумасшедшим с пилой и заказом, который определенно меня прикончит. Но я смирился. Это конец пути. Синдикат желает невозможного. Затея настолько из ряда вон, что я поначалу даже подумал: герцог шутит.

Нас ждет смерть. Но лучше уж быстро и аккуратно отдать концы на работе, чем медленно умирать от рук бандитов. Теперь осталось убедить в этом мою команду. Если мне это не удастся, всякий, кто не согласится, получит осьминога в рот, и к утру его тело будет валяться в канаве.

– Это полный отстой, Эфраим, – брюзжит Кира. – Они пришли к тебе. Что ж, прекрасно. Ты взял этот контракт. Я в нем не заинтересована. Никогда не хотела связываться с этими психами. Если ты не дурак, то тоже должен понять, что не стоит лезть в это дерьмо. Его много. Слишком много!

– Это и тебя касается, – замечает Вольга без всякой злобы. – Эфраиму нужна наша помощь. В свое время он помог нам. Ты участвуешь.

– Да в шлак это все!

– На сей раз я на стороне травяной задницы, – протяжно произносит Дано, мусоля окурок в уголке рта. – Это маньячно и несексуально.

Вольга подается вперед. Кира невольно вздрагивает.

– Дано, ты сидел бы в Уайтхолде или был бы мертв, если бы не этот человек. Кира, где бы ты была, если бы Эфраим не выплатил твой долг той цифровой акуле? Я бы до сих пор торчала на Земле: грузила ящики и занимала деньги у разных подонков, чтобы было на что поесть.

Я смотрю на нее и ощущаю внутри незнакомое тепло. Я обидел ее там, у бара, но она все равно относится ко мне с любовью. Почему?

– Мы поможем ему, потому что он помог нам. – Вольга умолкает.

– Чертовски хорошая речь! – хлопает в ладоши Дано.

– Не тявкай, ты, мутантка, – презрительно бросает Вольге Кира. – Здесь никто никому ничего не должен.

– Они знают, кто ты такая, Кира. Они знают про всех нас, – говорю я в мой бокал с перно.

Это напиток из тех времен, когда мне было не все равно, что пить, – изумрудно-зеленый со вкусом лакрицы. Тригг любил его. Пока подтягивались на встречу мои товарищи, я опрокинул пару бокалов, развлекаясь просмотром повторяющегося новостного ролика о том, как Жнеца убирают руками «Вокс попули». Львиное Сердце не сумела этому помешать. При виде того, как короля и королеву застали со спущенными штанами, у меня теплеет на сердце.

– Они хотят, чтобы участвовала вся моя команда. И это не просьба.

– А если мы не согласимся?

– Если мы откажем «поцелую королевы», мы покойники, – говорю я.

Кира начинает фонтанировать вдохновением:

– Мы можем уехать из города. Устроиться на другой стороне, в Эндимионе. Там полно работы.

– Я не поеду в Эндимион! – отрезаю я.

– Эф…

– Нет, это крутая идея. Местное отделение синдиката встретит нас с приветствиями. Нам покажут достопримечательности города. Сферу-полумесяц, палаццо Тридиан, эфорские шпили. – Я приставляю палец к голове и будто нажимаю на спусковой крючок. – А потом они нас убьют.

– Мы можем убраться с планеты.

Я вздыхаю:

– У герцога Длинные Ноги свои люди на пристанях. Они убьют нас по пути.

– Тогда мы не полетим коммерческим рейсом. Мы наймем корабль с обратной стороны Луны через «Эридан интерпланетари». Я могу стереть записи о передвижении. Или добыть для нас документы Земли либо Марса.

– Кира, может, у тебя и хватит денег зафрахтовать корабль. Но купить искусственно состаренные паспорта Солнечной республики с голограммой и магнитным кодом в такие сроки? – спрашиваю я, зная, как сильно она любит свою сверкающую новую квартиру в районе Сордо. В одном из этих новых стеклянных домов Ридэйча. Аляповатое дерьмо. – Много у тебя осталось после первого взноса за твое логово?

– Это не твое…

– У твоей ипотеки аппетит больше, чем у Вольги, любовь моя. Да и эти бриллианты на тебе не похожи на распродажные. От Густава?

Лицо Киры искажается.

– Не напрягайся, я не проверяю твои счета. Но все новые деньги тратятся одинаково.

Она выглядит смущенной, но я продолжаю давить. Мне нужно, чтобы она поняла: у нас лишь один выход.

– Итак… после бриллиантов, ипотеки, серверного парка в свободной комнате… я бы сказал, что у тебя на счету где-то тысяч пятьдесят.

Судя по выражению ее лица, там меньше. Леди любит тратить деньги.

– Господи! Ты даже не платишь налоги, и ты разорена!

Кира не унимается:

– Мы можем скинуться. Дано, сколько у тебя?

– У меня? – Дано отрывает взгляд от датапада, в котором переписывается с одной из своих подружек. – Ты роешь не в той шахте, малышка. Я слишком сильно люблю флаеры и розовых, поэтому мне не светит увидеть на своем счете кругленькую сумму. Пороки быстро превращают мои денежки в шлак. А у тебя как, Жестянщик?

– У меня сухо, – говорю я.

– Все проел?

– Типа того.

– Вы стадо дегенератов, – бормочет Кира.

– У меня есть деньги, – говорит Вольга.

Кира резко поворачивается к ней:

– Сколько?

– Все.

– Вся твоя доля? – недоверчиво переспрашивает Кира.

– Да.

– Со всех наших контрактов?

– Да. – Вольга колеблется, потом смущенно добавляет: – Ну… мне нужно есть. А я ем намного больше, чем вы… ну, те, кто поменьше. И я люблю пиво. И каждую перемену цикла плачу хозяину квартиры. Он говорит, что я его лучший квартиросъемщик. – Она краснеет. – И… и иногда я хожу в «Церебиан». Ну, вы знаете. В зоопарк. Мне нравятся животные и попкорн. И люди там все такие счастливые. Особенно дети. Но я хожу в середине дня, тогда билеты дешевле, – быстро добавляет она, – чтобы уменьшить общую сумму расходов.

– Вольга! – Я притворяюсь удивленным. – Ты себя не контролируешь. Настоящий гедонист.

– Я знаю, – бормочет она, качая головой. – Знаю.

– Вольга, я шучу. Ты бережлива, как белая.

– Спасибо! – отвечает она с лучезарной улыбкой, потом щурится. – Бережлива. Какое чудесное слово.

– Этих денег хватит с избытком, – весело произносит Кира. – С такой суммой мы можем раздобыть настоящий звездолет. Даже купить подержанный…

В моем бокале осталось где-то на сантиметр перно. Я выплескиваю его ей на колени.

– Ты что, сдурел?! – взрывается она.

– Ты ужасный человек, – говорю я. – Это деньги Вольги.

– Что-то ты зашлаковалась, Кира, – хмыкает Дано.

– Почему? Потому что я хочу жить?

– Я не против, – вмешивается Вольга. – Я поделюсь.

Я знаю, что она копила полученные деньги, чтобы купить участок на Земле. Когда-то мечтавшая о Луне, теперь она хочет открыть приют для искусственно выведенных животных, брошенных хозяевами. Она рассказала мне об этом однажды, когда была пьяна. Вольга хочет собрать зебракор, грифонов и прочих тварей, которые, возможно, сожрут ее, когда она будет спать. Она забыла о своем признании, но я помню, и чтоб мне пусто было, если я позволю этим двоим заграбастать ее долю.

– Нет, ты против, Вольга. Или я против вместо тебя. Даже если бы у нас было десять миллионов кредитов, это ничего бы не изменило. Куда бы мы ни отправились, они найдут нас и убьют.

– Есть еще один вариант, – говорит Кира. – Можно рассказать об этом контрразведке республики.

Дано демонстративно принюхивается:

– Странно, Эф. Такое хорошее местечко – и воняет крысами.

– Я не крыса! – возмущается Кира.

– А воняешь как крыса. Знаешь, что мы в Затерянном городе делали с крысами?

– Ты, мелкий ржавый…

– Как ты меня назвала? – переспрашивает Дано, мгновенно садясь.

– Я не крыса. Я просто не хочу сдохнуть старухой на дне моря. Дипгрейв – вот что нас ждет, если мы попытаемся выполнить их заказ. – Кира сжимает виски дрожащими пальцами.

Я понижаю голос:

– Голова болит?

– Забыла прихватить свое зелье, – кивает она.

– Я тебе сто раз говорил: завязывай с киберигрой. – Я достаю из куртки свой серебряный диспенсер и выбираю золадон. – Земная подделка, но должно сработать.

Кира жадно глотает таблетку и откидывается на спинку кресла. Потом фыркает и допивает водку. Я наливаю ей еще.

– Лучше?

– Нет! – Она трет глаза. – Почему мы? – спрашивает она меня. – Что ты натворил? Я знаю, это потому, что ты где-то напортачил. Кому-то задолжал.

– Не в этот раз.

Вольга могла бы разнести мои планы вдребезги, если бы сказала, что, прямо перед тем как меня сцапали люди герцога, я встречался с упырем. Она видела волчий плащ Холидей. Но большая девочка помалкивает.

– Так ты берешься за дело? – спрашивает меня Дано. – Ты хочешь участвовать?

Я определенно этого не хочу, но с улыбкой отвечаю:

– Это будет ограбление века. Тут есть и хорошая сторона. Синдикат никогда не нарушал своих правил. Ни разу. Если мы добудем этот приз, нет никаких причин считать, что они не выплатят нам комиссионные. Восемьдесят миллионов кредитов. – (Дано присвистывает. Вольга не реагирует. Кира ошеломлена.) – И если мы выживем, чтобы иметь возможность их потратить, нам больше никогда в жизни не придется воровать. Покупай остров. Покупай звездную яхту. Вы станете свободными. Вас ничто уже не коснется. Даже эта война.