Текст книги "Железное золото"

– Я сделал его для нас обоих, чтобы водить по очереди, – тихо говорит он.

Пакс берет кольцо с магнитными ключами, снимает один и протягивает мне. Я принимаю подарок и смотрю на сына. У меня такое ощущение, будто мне врезали прямо в сердце.

– Хочешь показать мне, как он ездит? – спрашиваю я.

Пакс расплывается в улыбке.

Мы с ревом несемся по узкой тропинке, вьющейся между деревьями, углубляемся все дальше в лес, и в конце концов тропинка приводит нас к потаенной бухте. Пакс везет нас над озером, байк парит в полуметре над водой. Неподалеку от середины озера я похлопываю его по плечу и указываю на один из множества архипелагов. Мы паркуем байк там и спускаемся с него. Пакс садится рядом со мной на бревно, и мы смотрим на противоположный берег, на дом, где спят наши друзья. Над головой висит Земля. Вода плещет о замшелое бревно. Сын склонил голову, машинально ковыряет мох.

– Ты снова уходишь, – говорит он. – Да?

– Да. Я хотел попрощаться.

Пакс надолго умолкает.

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Я тоже не хочу. Но я должен.

– Почему?

– У меня нет для тебя простого ответа, Пакс.

Он смотрит на отражение Земли в воде.

– Почему ты не можешь послать кого-нибудь другого?

– Некоторые вещи надо делать самому.

– Это нечестно! – Пакс трясет головой, и я замечаю, что по его щекам текут тихие слезы. – Ты только что вернулся!

– Ты прав, нечестно. Но однажды ты поймешь, что значит отвечать за жизни других. – Я пытаюсь обнять сына, но он отталкивает мою руку:

– Это нечестно! По отношению ко мне. К бабушке. К маме. Ты нужен ей здесь. Она этого не скажет, но ты ей нужен. Ты не знаешь, каково это, когда ты уходишь. Тебе все равно.

– Конечно, мне не все равно.

Пакс скрещивает руки на груди:

– Если бы тебе было не все равно, ты бы остался!

Больше всего на свете я хочу дать ему то, чего он желает, то, в чем он нуждается. По взгляду сына я понимаю: его доверие ко мне разрушается. Хотелось бы объяснить ему, что он прав: да, отец должен быть рядом со своим сыном. Ведь и я рос без отца, хотя отчаянно нуждался в нем. Я ненавидел его за то, что он оставил нас. Что умер на эшафоте из-за своего провалившегося восстания.

– Я вернусь, – говорю я.

– Нет. – Пакс качает головой и отводит взгляд. – Не вернешься.

Я веду байк обратно через озеро, чувствуя спиной бьющееся сердце сына, и ощущаю, как между нами растет зияющая пропасть, как тянутся годы, безвозвратно утекает время и уходит жизнь, которую не вернуть. И я знаю, что могу изменить это. Остаться. Но я не останусь. Я не могу. И я ненавижу того, кем я должен быть. Нет, хуже. Я ненавижу того, кем я позволил себе стать, но этого все равно недостаточно, чтобы измениться. Недостаточно, чтобы сдаться.

Должно быть, я вижу сына в последний раз. Вот он поднимается по лестнице в дом. Каблук замирает на верхней ступени, как будто Пакс хочет повернуться, как будто с губ его готовы сорваться прощальные слова любви. Но сын исчезает в доме, а я остаюсь в оглушительной тишине гаража и думаю о том, что же случилось с той жизнью, которую я себе представлял, впервые увидев Пакса на берегу, на руках у моей матери.

Я вытираю глаза и кладу ключ в карман.

Поднявшись по лестнице, я слышу, как Севро беседует со своими девочками. Предполагалось, что мы все вместе пробудем здесь месяц после нашего возвращения. Но все пошло прахом. Ладно, пусть Севро наговорится вдоволь с дочерьми. Иду прочь из дома, через лесистую лужайку к посадочным площадкам.

– Ты собирался попрощаться? – звучит голос из темноты.

Я смотрю сквозь ветви кипариса и в тени вижу освещенное звездами лицо моей жены. Она сидит на каменной скамье и смотрит на меня, сложив руки на коленях. Ее охранников не видать. На ней пурпурный шелковый камзол с высоким воротником, распахнутым до основания шеи. Под глазами у нее синяки.

– Я хотел позвонить тебе с орбиты, – бормочу я.

– Когда будешь вне пределов досягаемости?

Я колеблюсь.

– Да.

– Ясно. Это единственный способ утверждать, что я не замешана в твоей измене. Пожалуй, разумно.

Я подхожу к жене. Мне неловко нависать над ней, и я сажусь на бортик каменного фонтана. Поворачиваюсь к Виргинии. Вода пузырится на полуразбитом лице каменного херувима и вытекает через глаз и ухо.

– Это не измена, – говорю я.

– Нет, измена. Эвфемизмы заводят слишком далеко. Ты оставляешь мне хаос. Танцор будет добиваться, чтобы мне объявили импичмент.

– Для этого ему потребуется две трети голосов. Он может получить большинство при голосовании за мир, но никак не в вопросе об импичменте.

– Ты думаешь, они действительно поверят, что я не знала о твоем отлете? Ты мой муж. Они считают, что у нас с тобой все пополам.

Я часто думаю, что из моей жены могло бы получиться два человека. Одна женщина далека от совершенства, зато полна жизни и света, и вся состоит из неловких намеков, фырканья, смеха. Вторая – властная львица. Я вижу на лице Виргинии тени Августусов, двух моих великих врагов, ее брата и ее отца.

– Ты уходишь сегодня вместе с упырями? – спрашивает она.

– Холидей уже сообщила тебе?

– Куда ты собрался?

– Я не могу этого тебе сказать.

– На Марс? – Я молчу. – С Орион на Венеру? – Я снова не отвечаю. – «Вокс попули» думает, что ты собираешься взять Седьмой легион и штурмовать сенат.

– Я не хочу гражданской войны.

Она смотрит в сторону посадочных площадок. Я тянусь к ее руке. Она отдергивает ее.

– Какой смысл во всем этом – я имею в виду брак, – если мы перестали верить друг другу? – спрашивает она. – Какое же супружество без доверия? Я знаю, что ты любишь меня. Я знаю, что ты любишь нашего сына. Но любви недостаточно. Ты не можешь что-то скрывать от меня лишь потому, что я с тобой не соглашусь. Эта война не ваша ноша, чтобы нести ее в одиночку. Мы все разделяем ее. – Она смотрит поверх моей головы. – Но, быть может, ты думаешь, что тебе суждено умереть? Думаешь, что тебе предстоит последовать за ней?

Я чувствую внезапную боль жены.

– Дело не в Эо.

– Нет, дело в том, что ты жаждешь бурь. Ты веришь, что их приход принесет тебе мир. – Она качает головой, вот-вот готовая расплакаться. – Я уже потеряла мать, отца и братьев. Я не желаю хоронить тебя. – Она фыркает. – Да я и не смогу этого сделать, если ты умрешь где-то вдали. Ты исчезнешь, словно никогда не существовал. Тобой завладеет космос или наши враги. И Пакс вырастет без отца. Такое впечатление, будто ты хочешь, чтобы я отдалилась от тебя. Ты этого желаешь?

– Сколько еще людей умрет, если не покончить с этим? – говорю я.

Ее лицо каменеет, она отшатывается от меня и встает.

– А сколько умрет, если ты уйдешь? Республика трещит по швам. Если ты отвергнешь ее авторитет, она рассыплется. Законы, над которыми ты смеешься, защищали демократию десять лет. Десять. Без гражданской войны. Без убийств и переворотов. И, наплевав на эти законы, ты даешь понять всем планетам, что закон ничего не значит. Останься со мной. С твоим сыном. Вместе мы сможем заставить Танцора передумать или остановим его. Мы сможем завершить все это достойно.

– Есть лишь один способ завершить это.

– Твой способ. – Я молчу, и ее губы сжимаются в тонкую линию. – Нет. Мы пробовали твой способ. Теперь попробуем мой. – Она касается датапада у себя на запястье. – Вульфгар, веди стражей.

С далекого неба несется скорбный звук, который большинство спутали бы с ветром. Но я знаю, как шумят военные гравиботы, идущие на полной скорости. Я вскакиваю.

– Мустанг…

– Прости, Дэрроу. Ты сам сделал выбор. Если ты не желаешь прислушиваться к своей жене, ты будешь повиноваться своей правительнице.

Я хватаюсь за интерком:

– Севро, уходим! Немедленно! Сюда идут стражи!

Севро не отвечает. Связь глушат.

Я проскакиваю мимо жены и мчусь к ближайшей посадочной площадке. Теперь воздух надо мной наполнен ревом гравиботов. Сосновые иглы ему не помеха. На меня падает мощный луч света. Я чувствую сильное жжение в шее – кто-то в воздухе пустил в ход лучевое оружие.

– Стой! – грохочет сверху усиленный громкоговорителем голос. – Именем республики, стой!

Я несусь по траве. Посадочная площадка совсем близко. Ощущаю позади сотрясение воздуха и успеваю вовремя выхватить клинок и напрячься. «Птичья клетка» рушится на меня, словно удар черного по позвоночнику. Я падаю наземь, фиброволокна сжимаются вокруг меня. Но прежде чем они успевают притиснуть мои руки к бокам, я активирую клинок. Он рассекает сеть, и я выбираюсь из нее к тому моменту, как на газон передо мной опускаются десять стражей республики в полном вооружении. Среди них пять цветов. Их небесно-голубые плащи обвисли от сырости летней ночи. Вульфгар делает небрежный жест, и его шлем соскальзывает в пазы доспехов. Белые волосы лорд-коменданта рассыпаются по плечам.

– Вот и ты, Вульфгар, – говорю я, вставая.

– Дэрроу.

– Решил отправиться на ночную прогулку?

Вульфгар улыбается:

– Ночной воздух успокаивает душу.

Я обвожу взглядом двинувшихся вперед рыцарей. Они благоразумно держат дистанцию и сохраняют построение дугой, вместо того чтобы окружать меня. Среди них есть черные и золотые. Я отмечаю их первыми, но больше всего я опасаюсь Вульфгара. Они пришли сюда подготовленными, в импульсных доспехах новой модели, с оружием временного поражения, если не считать прикрепленных к предплечьям лезвий-хлыстов. Я остро осознаю, как тонка моя кожаная куртка и как уязвимы голые руки и непокрытая голова. Вульфгар смотрит на лезвие-хлыст у меня в руке.

– Может, прогуляемся вместе, Утренняя Звезда? Твоему духу не помешало бы успокоиться.

– Мой дух легок, как воздушный змей, – говорю я. – Это у всех остальных, похоже, проблема.

– Я получил приказ от сената и правительницы арестовать тебя.

«…И правительницы». Я сопротивляюсь порыву оглянуться на жену.

– Так, значит, ты на их стороне. Хочешь торговаться с Повелителем Праха.

– Я на стороне республики, Дэрроу. Как и ты. И не говори, что я предал тебя. Никто не может быть выше закона. И закон призна́ет тебя невиновным. Народ не допустит, чтобы Жнец понес наказание. Ты возвысишься и станешь сильнее, чем когда-либо.

– Ты действительно так думаешь?

Они посадят меня в камеру. Я чувствую в глубине сознания присутствие Шакала. Слышу, как звон обеденных тарелок эхом отдается в каменных стенах. Я давным-давно сказал себе, что никогда больше не буду пленником. Не позволю, чтобы у меня отняли право выбора, а мое тело сковали… Я не могу допустить, чтобы меня снова лишили свободы.

– Ты действительно думаешь, что Повелитель Праха когда-либо согласится на мир? Ты слишком проницателен для этого. Ты же видел Новые Фивы. На сорок километров ничего живого.

– Мой долг – поддерживать новый устав Сообщества и правительницу. Как и твой. Это то, что я знаю.

Вульфгар слишком наивен, чтобы увидеть пропасть между его представлением о республике и ее коррумпированной реальностью.

– Я предполагал, что ты так и скажешь. – Я кивком указываю на мой корабль. – Тебе придется отойти, Вульфгар.

– Я не отойду.

– Если я тебя отодвину, тебе это не понравится.

Я делаю шаг вперед. Рыцари плавно отступают. Их плащи втягиваются в отсеки на спине доспехов.

– Дэрроу, остановись, – со смехом говорит Вульфгар. – Мы в импульсных доспехах СИ-семь, а ты в кожаной куртке.

– И что?

Его голос делается мягче.

– Подумай, чем ты рискуешь. – Вульфгар кивает в сторону дома.

Я оглядываюсь на Мустанга. Она стоит на краю лужайки, позволяя исполнителям закона делать свою работу.

– Будет ли твой сын гордиться тобой? – Шагнув вперед, Вульфгар печально добавляет: – Поймет ли он тебя?

Ближайший из его людей в десяти метрах от меня. Мне ни за что не преодолеть это расстояние – они уложат меня раньше.

– Однажды поймет, – говорю я.

Я тяну время, чтобы к нам присоединился Севро. Я не уверен, что они засекли его присутствие в доме.

Лицо Вульфгара каменеет – он понимает, что я не собираюсь сдаваться.

– Из уважения к твоему титулу в последний раз прошу тебя мирно пойти с нами.

– А если я откажусь?

Вульфгар разводит руками:

– Будет насилие.

Севро, должно быть, прячется где-то в темноте. Даже если нас будет двое, шансов выкрутиться немного. Но их станет гораздо меньше, если я позволю им взять меня под стражу. Я окажусь во власти бюрократов, и они не выпустят меня, пока Танцор не заключит мир и ловушка Повелителя Праха не сработает. Либо мои люди освободят меня силой, и начнется гражданская война.

– Будь по-твоему. – Я бросаю клинок на землю.

– На колени.

Я повинуюсь. Три стража выходят вперед – золотой, черный и алый в механизированных доспехах. Они несут металлический электрический ошейник. Их оружие направлено на меня.

Я смотрю мимо них на остальных людей Вульфгара:

– Кто из вас служил со мной на Земле?

– Я, сэр, – отвечает молодая серая с бледным лицом. – Восьмой легион, вторая когорта. Я шла за вами через перевал Кардунг-Ла против Минотавра, а потом через Врата Парижа.

– А кто служил со мной на Марсе?

Золотая и алый церемонно кивают мне.

– А кто по-прежнему служит со мной? – спрашиваю я.

Стражи переглядываются.

– Помните о своих клятвах! – предостерегает их Вульфгар. Его левая рука тянется к лезвию-хлысту на предплечье. – Будьте непоколебимы!

Люди, пришедшие арестовать меня, ждут указаний.

– Да здравствует свобода, – говорю я, не глядя на них.

– Да здравствует Жнец, – отвечают двое ветеранов.

Они ломают строй и обращают гравитационные винтовки против своих. Глухой удар – и двоих отбрасывает метров на двадцать. Остальные разворачиваются к новому источнику угрозы.

– Вырубите его! – ревет Вульфгар.

Все, что мне нужно, – чтобы он отвлекся на полсекунды. Я хватаю клинок с земли, и он превращается в лезвие-хлыст. И, стоя между тремя стражами, я срубаю ствол винтовки золотого вместе с несколькими его пальцами. Потом наношу обратный хлещущий удар и рву связки правой руки черного. С алым я расправляюсь четырьмя поочередными уколами в запястья и колени. Они не успевают сделать ни единого выстрела. Через три секунды три стража с криками валятся на землю. Раненые, но живые.

Потом воздух на линии огня взрывается.

Я использую золотого как живой щит – перехватываю, когда он начинает шататься от нанесенной мною раны, – и кидаюсь к оставшимся, а два моих ветерана тем временем сеют хаос. Я бью хлыстом черного с импульсной винтовкой. Хлыст обвивается вокруг дула в тот самый момент, когда черный спускает курок. Я дергаю хлыст, и травматические заряды летят в строй закованных в броню рыцарей и швыряют двоих на колени. Я возвращаю хлыст, срезав по пути дуло винтовки, а потом отрубаю полруки стражу, потянувшемуся за клинком. В другого стража попадает моя союзница-серая. Вульфгар вскидывает эгиду, и из его правой руки вырывается перламутровый энергетический щит. Лорд-комендант перехватывает выстрелы серой по строю нападающих и мчится к ней на гравиботах. Край эгиды проходит через ее незащищенную голову и разваливает череп надвое. Серая падает мертвой. Вульфгар врезается в ветерана-золотую, их доспехи жутко лязгают. Винтовки сцепляются, вспыхивают клинки.

Стражи стараются держаться на расстоянии, чтобы иметь возможность пользоваться своим нелетальным оружием. Я получаю прошедшим вскользь энергетическим разрядом в левое плечо. Нервы от плеча до локтя пробирает леденящий холод. Я испускаю яростный рев и бью одного из алых в грудь с такой силой, что он падает. Кто-то сбоку врезается в меня плечом в броне. Мои зубы лязгают. Полсекунды спустя в меня выпускают «птичью клетку». Спасают рефлексы: я замечаю боковым зрением какое-то движение и рассекаю фиброкартридж надвое в полете, прежде чем он успевает развернуться. Я хлещу лезвием-хлыстом по ноге черного, который взлетает надо мной на гравиботах, чтобы уклониться от моей атаки и стрелять в меня под более выгодным углом. Позволяю стражу поднять себя над землей, потом дергаю клинок, отрывая противнику ногу. Я падаю между стоящими внизу бойцами, а он валится в стороне с бессвязным криком.

Приземлившись, я швыряю лезвие-хлыст в серого, целящегося в меня с десяти метров. Клинок летит кувыркаясь и вонзается серому в плечо, пробивая броню насквозь. Я выхватываю другой клинок у сшибленного алого и перекатом вскакиваю на ноги. И тут из моего левого бицепса выходит лезвие, как будто мое тело порождает метровый язык ужасного металла. Женщина-черная пытается пришпилить меня к земле, но я сдвигаюсь в сторону так, что клинок рассекает мышцу. Освободившись, разворачиваюсь к черной, и мы обмениваемся градом ударов, но я не успеваю ее прикончить – оставшиеся трое стражей атакуют меня слева. Я отскакиваю назад, поворачиваюсь к ним и меняю позицию, чтобы оказаться лицом к лицу с одним из них, в то время как он закрывает меня от остальных. Я отбиваю его клинок вбок и наношу колющий удар сперва в левое плечо, потом в правый локоть. Это не смертельно. Страж роняет оружие.

Я верчусь с лезвием в руке, применяя так называемый смерч Лорна, и пара рыцарей, еще сохраняющих боеспособность, бессильна перед этим хаосом. Я двигаюсь так быстро, что они кажутся застрявшими в грязи. Избегаю смертельных ударов и одну за другой отсекаю руки противников, сжимающие рукояти клинков. Потом я в упор стреляю из гравитационного пистолета в серого, только что вставшего на ноги. Он отлетает и врезается в дерево, ломая ветки.

Я поворачиваюсь к Вульфгару в тот самый момент, когда он выдергивает лезвие из груди золотой. Она лежит мертвой на земле.

– Дэрроу…

Я в ярости бросаюсь на него. Он – воин льда. Проданный в рабство еще в детстве, он был гладиатором, сражался в ямах и возвысился лишь благодаря силе своих рук. Он сражается с дикой, сокрушительной силой, но я – последний ученик Аркоса. Я отбрасываю своего более высокого противника. Наши клинки – буйный дождь искр и жаждущий крови металл. Вибрация проходит через мои руки. Я дышу размеренно. Мои ноги приминают траву. Я намерен победить. До того, как это происходит, мы несколько раз успеваем обменяться ударами. В какой-то момент я вижу, что Вульфгар теряет душевное равновесие. Два рубящих удара по ногам, колющий удар в колено, потом в подмышку. Я использую инерцию отклонения его клинка для перехода к следующей атаке и наношу рубящий удар сбоку по его бицепсу. Вульфгар уворачивается, отступая, и из-за резкого движения плечами теряет равновесие. Я преследую его, ведомый своим клинком, жестким и нацеленным в правое плечо противника. Потом позади меня раздается вопль. Холодно-синий энергетический заряд парализующего оружия попадает Вульфгару в прикрытое доспехами бедро. Он не причиняет никакого вреда, но толкает противника навстречу моему удару.

Я ощущаю сопротивление плоти, от клинка к рукояти. В следующий миг лезвие окрашивается красным.

Вульфгар отступает на шаг. Его ноги подкашиваются. Он шатается. В его глазах недоумение и пустота. Клинок вошел ему в рот и вышел через затылок. Кровь течет по бороде. Зубы лязгают о металл.

Вульфгар падает на колени и, мертвый, смотрит на меня с расстояния, равного длине клинка.

Я рефлекторно выдергиваю оружие из его рта. А потом на меня обрушивается осознание.

– Дэрроу! – Севро мчится ко мне от дома с мультиганом в руке. Он с ужасом смотрит на тело Вульфгара. – Дэрроу…

Я опускаюсь на колени рядом с павшим рыцарем. Гнев, бурливший в моей крови, сменяется сокрушительной печалью.

Нет. Нет. Нет. Вульфгар…

Я этого не хотел.

Кровь из головы Вульфгара хлещет на летнюю траву. Раненые по мере сил поднимаются на ноги и смотрят то на него, то на меня. Я пячусь под их взглядами. В них нет гнева – лишь полнейшее смятение и отречение. Кроме Вульфгара, мертвы лишь золотая и серая, сражавшиеся за меня. Я пошатываюсь, осознав, какой ужас сотворил.

– Дэрроу… – слышу я позади голос Мустанга. Безоружная, она все это время стояла на краю поля боя, а теперь медленно идет ко мне. – Что ты наделал…

Эта смерть выйдет за пределы клочка земли и потрясет республику до основания. Вульфгар олицетворял легенду о блистательном Рагнаре. Он был героем. Более того – он был символом, и не только для «Вокс попули». Люди возненавидят меня. Особенно черные. Я отнял у них одну из величайших связующих нитей с республикой, одного из любимых сынов и уложил его мертвым в траву.

На что я рассчитывал?

Севро смотрит на меня. У него красные глаза.

– Дэрроу, скоро придут другие. – Мои ноги отказываются двигаться, и Севро тянет меня за собой. – Пора идти, Жнец. Ну давай же.

Я вижу страх в его глазах.

Замершая среди трупов Мустанг похожа на собственный призрак. Десять лет строительства – и одна ночь все разрушила.

– Прости, – говорю я.

Она смотрит на меня, не находя слов, чтобы выразить свой ужас, и я позволяю Севро увести себя.

…После взлета я стою у щели закрывающегося пассажирского люка, бросая последний взгляд вниз. Жена стоит посреди оставленных мною руин, а за ее спиной, в тени сосны, мой сын смотрит, как я покидаю поле смерти.