Текст книги "Железное золото"

Мои слова достигают цели. Кира откидывается на спинку кресла, трет виски и пригубливает водку. Она сейчас погружена в мелкие, теплые воды золадона. Она смотрит на черную розу. Цветок меньше моей ладони, но кажется, будто он больше этой комнаты. Пульсирующее зло.

– Какие сроки?

– Месяц.

Кира безмятежно смотрит на меня и кивает. Золадон охлаждает ее кровь.

Дано реагирует более эмоционально. Он замирает, забыв о незажженной сигарете в пальцах.

– Это звучит все лучше и лучше, – вздыхает он.

– Месяц – это немного, – говорит Вольга.

– Нам нужно четыре месяца, чтобы все спланировать, – размышляет вслух Дано. – А лучше год.

– Я знаю. Но это, судя по всему, не обсуждается. У нас месяц. На самом деле, меньше. – (Никто меня не перебивает.) – Нам назовут три конкретных места и момента, когда приз будет на людях. Нам просто придется выбрать наилучший вариант.

– Как мы получим эту информацию? – мрачно интересуется Вольга. – Это касается не только нас. Это важно знать.

– У них свои щупальца повсюду. – Я пожимаю плечами. – Тут мы можем лишь гадать. Кира, вопрос! – Я щелкаю пальцами, чтобы привлечь ее внимание и вернуть на землю с тех высот, где она витает. – Сколько тебе потребуется времени, чтобы надеть свою черную шляпу и вытянуть кое-какие данные из «Эпира и Леоманта»?

– Бухгалтерской компании? Зависит от их файерволла. Это высококачественное программное обеспечение. А что?

– Мне нужно знать, кто кому платит. Нам нужен свой человек там.

– Черт побери… – говорит Дано. Его взгляд прикован к датападу. – Сенат только что выдал ордер на арест Жнеца.

Мы смотрим друг на друга, застигнутые одной и той же ужасной мыслью. Игра в разгаре, и мы – фигуры на доске. Бросаю взгляд в окно на Гиперион и думаю, как это встряхнет мой город. Но в глубине души меня гораздо сильнее волнует ошейник на моей шее и вопрос: кто на самом деле держит поводок?

Я беру голокуб, который дал мне герцог Длинные Руки, и активирую его. Лица моих соратников как будто расплываются в бледном свете. В воздухе вспыхивают три локации. Я откидываюсь на спинку кресла, зная: в глубине души ребята верят, что справятся. Они достаточно молоды и никогда еще не терпели поражения. Никогда не попадались. Но шансы на успех так малы, так абсурдны, что нас ждет виселица. Однако же кажется достойным ухватиться за мизерный шанс, выжать из него все что можно, и если уж погибнуть, то не от лезвия пилы или падения с магистрального ограждения, а на арене, когда от быстрого бега колотится сердце, а все переменные в последний раз становятся на свои места.

Игра пошла. И я наконец-то улыбаюсь.

20. Лисандр
Драконы

Когда коммандос ворвались на корабль, я ослеп. Их светошумовые гранаты извергали белое пламя, активизировавшее все мои зрительные рецепторы. Хотя мы сдались, они избили нас до потери сознания. Я несколько раз получил прикладом по затылку и в конце концов рухнул на бок, после того как мне разбили нос.

Меня хватают за волосы и бьют лицом об пол. Чей-то ботинок прижимает мою голову, пока меня обыскивают и сковывают руки за спиной магнитными наручниками. Металлический браслет защелкивается на моей правой лодыжке. Кандалы рывком сводят вместе, и я оказываюсь ничком на полу, скованный и ослепший. Что-то тугое скользит по моей шее и сдавливает ее.

За шесть секунд по древнему методу с меня сдирают человеческое достоинство.

Я чувствую, как меня куда-то тащат. Понемногу сквозь пульсирующие голубые остаточные образы, сохраненные моим зрением, проступают расплывчатые силуэты. Вместе со мной с корабля волокут спасенных нами членов экипажа.

Я вижу, как один из них, захлебываясь криком, цепляется за металлическую панель. Солдат бьет его ногой по рукам, пока те не ломаются. Кровь из разбитого носа течет мне в горло. Кто-то неподалеку жутко хрипит, задыхаясь. Низкий отрывистый лай из звериных глоток сопровождает резкие, стремительные приказы:

– Стоять!

– На пол!

– Руки за спину!

– Носом в металл! Носом в металл, гахья!

Это моя вина. Не разумный выбор привел нас к этому астероиду, а моя гордыня, или тщеславие, или неверно понятая честь – то, что вытолкнуло меня из лифта в коридор, заставляя терять секунды, а потом устраивать авантюру, которая теперь может стоить нам жизни. И чего ради? Ради лояльности цвету, столь коварному, что он уничтожает сам себя? Эта цепочка решений настолько нелогична, что просто стыдно.

Мокрая, полная слизи пасть лязгает в нескольких сантиметрах от моего лица.

Чешуйчатые лапы с зазубренными когтями царапают металлическую палубу. Я изворачиваюсь и вижу совсем рядом четвероногих гончих-куонов – помесь псовых с насекомыми. Их тут три. Они созданы для войны. Когда они движутся, хитиновые черные панцири идут серой рябью. Гребень прозрачных волос толщиной с иголку стоит дыбом. Псарь-серый оттаскивает гончих от меня. Их лай оглушает, глаза у них желтые и фасеточные. Я судорожно отодвигаюсь от гончих, пытаясь совладать со страхом.

Но это невозможно.

Уроки бабушки и медитации Айи улетучиваются. Мое сердце лихорадочно колотится, и в его ритме грохочут по палубе ботинки – это второй отряд вступает на наш корабль. Пугающего вида пожилая золотая в коричневом плаще, лысая, немногословная, с протяжным выговором приказывает солдатам обыскать корабль на предмет бомб и других пассажиров. Синяя из экипажа, спасенного нами с «Виндабоны», не выдерживает творящегося хаоса. Она впадает в панику и пытается бежать.

Ей не мешают – то ли забавы ради, то ли для наглядного примера. Через десять шагов небольшой металлический браслет на ее правой лодыжке мигает зеленым и детонирует. Нижние концы большой и малой берцовых костей взрываются. Вспышка обжигающего света прижигает рану. Женщина кричит и падает на пол, ее ступня оторвана. Нога дымится. Спущенные с поводка куоны валят женщину на спину. Одна гончая вцепляется ей в бедро, вторая хватает за запястье, и они ждут дальнейших команд. Псарь смотрит на старуху-золотую. Та отдает команду сама.

– Йокаи. – Золотая смотрит на самую большую из гончих. – Хакаисуру.

Та бросается на жертву со скоростью пули, и лицо синей исчезает в ее пасти.

– Стойте! – кричу я, пытаясь встать.

Ботинок со стальным носом лишает меня эмпатии.

Прихожу в себя, щекой в лужице собственной слюны, и вижу мир сбоку. Ботинок все еще давит на мою голову. Тошнота окутывает меня горячим коконом.

Справа от меня плачут спасенные нами низшие цвета. Две гончие все еще нависают над женщиной-синей, рыча и щелкая челюстями. Они пожирают ее кости, хрупкие из-за того, что юные годы та провела в условиях низкой гравитации. Я заставляю себя смотреть и видеть, к чему привели мои ошибки.

Кассий, лежащий на полу неподалеку, не сводит с меня глаз. Его лицо неузнаваемо, но холодный взгляд придает мне сил. Терпение, говорит этот взгляд. Я сосредоточиваюсь на дыхании, на самоконтроле, пусть хаос бушует вокруг.

Скучающая молодая золотая с худым бледным лицом стоит, поставив ногу на голову Кассия. Ее гаста, длинный меч, нависает над ним, готовый в любую секунду вонзиться в спинной мозг. Рядом со мной дрожит от страха Пита, слушая, как чавкают гончие.

– Не будь такой сентиментальной, гахья, – говорит эта женщина Пите, вздергивая ее голову за волосы так, что той приходится смотреть на куонов. – Это всего лишь углерод.

Я украдкой кидаю взгляд на «Архи».

Они затащили наш корабль в большой ангар с импульсным щитом, запечатывающим выход в космос. Мы лежим перед нашим домом, окруженные нобилями, чьи лица отмечены шрамом. Они высоки и суровы. Из-за низкой гравитации у них удлиненные тела. Их лица и руки белы, поскольку давно не видели солнца, но ладони мозолисты и щеки обветрены, поскольку на вулканических равнинах и над океанами далеких лун царят суровые стихии. На ауреях свободные плащи цвета бури. Исходящее от золотых вековое высокомерие словно вытесняет воздух из помещения. Легионеры-серые вместе с техниками-оранжевыми осматривают наш корабль снаружи. Каждого пленника охраняют несколько черных рабов-рыцарей. Не свободные цвета республики, а рабы имперской системы, которым основательно промыли мозги. Теперь они уверены, что служат богам. Рыцари одеты в плащи с племенными знаками, носят секиры и тонкие ошейники из того же серого металла, что и браслет у меня на лодыжке. Вокруг копошится еще около полудюжины других цветов – механики и служба поддержки. Это все равно что наблюдать за муравейником.

Такой согласованной эффективности я никогда прежде не видел, даже когда следил за подготовкой Луны к ее осаде восставшими. Старуха-золотая наклоняется над Кассием и заглядывает ему в глаза. Ответный яростный взгляд ей не нравится. Она оставляет Кассия и поворачивается ко мне.

– Молодой… – хрипло произносит она.

Она стоит и смотрит, как черный охранник хватает меня за волосы и заставляет встать на колени. На ее огрубевшем морщинистом лице поблескивают жестокие глаза цвета горькой серы. Губы напоминают два куска сброшенной змеиной шкуры. Когда она начинает говорить, видны мелкие зубы и усохшие десны.

– Вы шатались возле наших границ, гахья. Зачем?

– Мы торговцы, – отвечаю я без особого достоинства, но смотрю ей в глаза, надеясь заслужить хоть немного уважения своей явной смелостью.

– Почему?

– Появились аскоманы…

– Что вы делали в Пропасти?

Я не позволяю себе брякнуть первое, что приходит в голову. Это будет ответ, продиктованный страхом. Вдруг память уводит меня в комнату цитадели, где много лет назад я прислушивался, как отец, сидя рядом со мной и читая, что-то шепчет себе под нос. Чувствую горьковатый аромат отцовского чая и вспоминаю, как похрустывали страницы из целлюлозы, когда я их переворачивал…

– Мы… искали убежища, – говорю я, вернувшись в ангар к старухе.

– Убежища? – пережевывает это слово золотая.

– Согласно статье тринадцатой, пункту С устава, «любой полноправный аурей, гражданин Сообщества, чья жизнь и собственность находятся под угрозой, может воспользоваться правом проникновения в правительственное, частное или военное пространство в поисках убежища от пиратов и незаконных элементов».

Это дословная цитата из выученного наизусть устава Сообщества – в детстве у меня был собственный экземпляр небольшого формата. Я смотрю в мертвые глаза золотой, пытаясь установить контакт, и продолжаю гнуть свое:

– Возможно, в центре отвергли порядок, но я полагал, что окраина все еще соблюдает законы наших предков. Я ошибаюсь?

Ее лицо – пустыня. Никаких эмоций. Никакой жизни в сухих руслах и скалах. Лишь бесплодное предзнаменование беды. Не моргая, продолжая смотреть мне в глаза, она подносит скрюченный большой палец к моему правому глазному яблоку и медленно надавливает на него. Я отшатываюсь, пораженный и напуганный скорее небрежностью, какой-то привычностью этого акта насилия, чем сопряженной с ним болью. Старуха надавливает сильнее, удерживая мою голову другой рукой. Я дергаюсь. Капилляры лопаются, ткань продавливается внутрь, ноготь врезается в нее.

– Вы шпионы.

– Мы не… – задыхаюсь я.

– Кто вам заплатил, чтобы вы пересекли Пропасть? На вашем корабле есть аппаратура наблюдения? Твое имя? Твое задание? Вот вопросы, на которые ты ответишь.

– Венатор! – кричит с трапа какой-то серый. – Она здесь!

Старуха убирает палец с моего глаза, и я судорожно перевожу дыхание, когда боль отступает. Даже в затуманенном страхом и болью сознании отпечатывается обращение «венатор». Очевидно, эта женщина – своего рода элитное полицейское подразделение. Старуха поворачивает индюшачью шею, чтобы взглянуть на серого, и хрипит:

– Она?.. Она на этом корабле?

– Да, венатор. Она в их медотсеке. Тяжело ранена.

– Наконец-то. Носитель информации у нее?

– Я не знаю.

– Выясни. – Она произносит в свой датапад: – Нарушить радиомолчание. Отправить прямое сообщение субквестору Марию. Передайте ему, что некий маленький плоский камень у нас и мы просим инструкций. – Старуха оборачивается к стоящему позади нее нобилю: – Рыцарь Бури со своей эскадрой вернулся?

Известный мне Рыцарь Бури мертв – убит самим Жнецом над Большим Барьерным рифом на Земле. Должно быть, тут набрали новых рыцарей-олимпийцев. Ауреи окраины вдруг кажутся мне такими старомодными в своем стремлении воспроизвести былое величие. И все же в душе я как мальчишка радуюсь, что этот орден еще существует.

– Они как раз швартуются, венатор.

– Их можно задержать? – тихо спрашивает старуха.

– Он уже покинул кабину. Будет здесь через несколько минут.

Старуха кривится:

– Найди его. Скажи, что его сестра здесь, пока он не узнал об этом от кого-то другого. И вызови бригаду медиков.

Она снова поворачивается к нам с Кассием и испытующе смотрит на нас, прикидывая, какова наша роль в этом деле, но не спеша поднять нас с палубы. И тут я замечаю у нее ониксовый имплантат. Змея, пожирающая собственный хвост, лентой обвивает руку и поднимается над костяшками пальцев. Реликт предыдущей войны. Криптея. Тайная полиция и служба разведки лорд-губернаторов Газовых Гигантов. Бабушка утверждала, что уничтожила их всех после сожжения Реи. Так кто же эта женщина?

Когда в ангар входит нобиль со шрамом в сером мундире летчика-истребителя, воцаряется благоговейная тишина. Ему лет двадцать пять, у него длинные, до плеч, волосы оттенка белого золота, в которых запутались черные пряди. Бледное безбородое лицо, сохранившее под маской жестокости печать красоты, узкие мрачные глаза. Полные губы, длинные ресницы, множество шрамов, хмурый взгляд и искривленный носовой хрящ. На шлеме, который он держит в левой руке, изображен дракон, полускрытый мечущей молнии тучей. Левого уха у нобиля нет. За ним следуют трое мужчин в сером. Когда он видит куонов, дожевывающих останки женщины из спасенного экипажа, его глаза делаются еще темнее. Его сила так необузданна, истинна и безрассудна, что он кажется чистым, словно порождение стихии. Не омраченным компромиссами, не прирученным обществом. Когда я осознаю, что на свете есть люди, подобные ему, то чувствую себя пойманным в ловушку, грязным и, внезапно, очень маленьким.

Старуха становится у него на пути – словно лицом к лицу с грозой.

– Диомед… – произносит она.

– Венатор Пандора, где она?

Его низкий голос – порождение невзгод, но слетевшее с уст Диомеда имя избавляет меня от чар, которым я было поддался. Пандора… Я думал, она – миф окраины. Величайший убийца из дальних миров. Призрак Илиона, иссохший и постаревший, но все еще живой.

– Здесь, на корабле. Медики уже выносят ее, – скрежещет Пандора.

В эту минуту желтые вывозят ту девушку-золотую на каталке, и Диомед вихрем проносится мимо старухи вверх по трапу. Когда он подлетает к медикам, те останавливаются.

– Маленький Ястреб, – нежно произносит он. – Он целует девушку и прижимается лбом к ее лбу. – Маленький Ястреб. Я думал, ты ушла в пыль.

– Диомед… – шелестит девушка.

С того места, где я лежу, ее почти не слышно. В полубреду от морфона, она тянется погладить его по лицу. Я напрягаю шею, чтобы лучше ее видеть.

– Радость моя… Как… Откуда ты здесь?

– Где же еще мне быть? – Он слабо улыбается. – Когда сестра пропадает, брат ее ищет. Меня послал отец, Серафина.

Серафина… Мне известно это имя, как и имя ее брата. Я смотрю на Кассия. Он тоже слышал эти имена, и любые надежды, которые питал мой друг, иссякают.

– Отец… – бормочет она.

Диомед кивает. Его голос становится напряженным.

– Пандора тоже здесь.

– Нет! – с испугом произносит девушка. Она поворачивается и видит Пандору, стоящую в изножье ее каталки. Глаза девушки расширяются от страха. – Нет!

– Отдохни, – говорит Диомед. – Все хорошо.

Но девушка не унимается:

– Где Ферара? Хьорнир?

– Ферара с остальными предателями в трюме, – скрипит Пандора. – Пока дышит. Это все, что можно сказать о твоем вороне. Он сообщил, каким путем ты будешь возвращаться, лишь когда я вырвала ему зубы.

– Ах ты, старая кошелка с костями!..

Серафина хватается за каталку, пытаясь слезть с нее. Пандора смотрит на золотого офицера Криптеи. Тот качает головой и спускается по трапу, забрав с корабля скудные пожитки девушки.

– Где он? – спрашивает Пандора, подойдя поближе к девушке. – Не может быть, чтобы ты проделала весь этот путь впустую. Он у тебя в зубе? В животе?

– Я ничего не нашла, – с горечью произносит Серафина. – Я ошиблась.

Я смотрю на Кассия: может, он понимает больше моего? Какая цель погнала ее в Пропасть? Что заставило эту девушку нарушить Пакс Илиум? Нарушение границ почти наверняка означает смерть…

– Пандора, успокойся, – предостерегающе говорит Диомед. Он пытается утихомирить сестру, уложить ее обратно на каталку. – Серафина, отец послал меня за тобой. Дома ждут нас обоих. А сейчас тебе нужно показаться хирургам.

Но девушка не слушает его. Даже теперь она норовит встать с каталки и добраться до Пандоры. Диомед делает знак одному из медиков, и тот стремительно всаживает девушке в плечо иглу шприца. Постепенно глаза Серафины утрачивают яростное выражение, и она оседает на каталку. Медики, повинуясь указаниям офицера Криптеи, собираются везти ее дальше, но Диомед преграждает им путь. Возникает неловкое противостояние между людьми Диомеда и Пандоры.

– Ваша светлость, ее следует допросить, – говорит Пандора. – Если она что-то нашла…

– Что она могла найти, Пандора? – спрашивает Диомед. – Чего боится мой отец?

– Ничего, ваша светлость. Но надо соблюдать осторожность. Ваш отец…

– …Не садист. Он желает получить свою дочь обратно, причем живой. А это необычное состояние для тех, кого ты допрашиваешь. Я не виню тебя за твою природу, Пандора. Ты хорошо служишь моему отцу – настоящая богиня охоты! Но прежде чем побыть наедине с моей сестрой, тебе придется иметь дело со мной. – Старуха пристально смотрит на Диомеда, и он усмехается. – В твое время это могло бы стать проблемой. Но твое время прошло. Серафина под моей защитой. – Старуха неохотно кивает, Диомед смотрит на гончих-куонов, потом обводит взглядом остальных и останавливается на Кассии. – Как и остальные пленники – до тех пор, пока наш правитель не вынесет приговор.

– Он захочет, чтобы их допросили. Они могут оказаться шпионами.

– Какой у тебя дар – читать мысли моего отца через столько лиг. – Эти слова заставляют старуху смириться. – Мы отправляемся домой. Отзови остальные свои пикеты.

– Разве этот флот больше не мой? – хрипит Пандора. – Разве власть Рыцаря Бури простирается столь далеко?

Захваченный врасплох Диомед моргает:

– Нет. Извини. Ты, конечно же, права. Я перешел границы.

Он низко кланяется и застывает в таком положении.

– Извинения приняты. – Старуха вздыхает.

Диомед выпрямляется, отворачивается от нее и поднимает сестру с каталки, чтобы самому перенести ее с этого корабля на свой. Когда он уходит, мы остаемся с людьми Пандоры.

– Этих отвести в белые резервуары, госпожа? – спрашивает солдат.

Старуха задумывается.

– Нет. Ты слышал, что сказал Рыцарь Бури. Отправь их в камеры.

Казалось бы, я должен быть вне себя от радости, ведь нас избавили от пыток. Но когда меня поволокли на их корабль, прочь от Кассия и Питы, радость померкла, ибо отдельные факты сошлись воедино: шрам, лезвие-хлыст, звериная жестокость юной аурейки, военный корабль, изображения дракона, и вот теперь – имена. Я знал родословную собственного дома, восходящего к Силениусу Светоносному, еще до того, как мне исполнилось пять лет. Родословные остальных основных домов – к семи годам.

Но даже обычному ребенку с Палатина, вплоть до потомков не самого знатного прелата, известны имена Диомеда и Серафины. И даже уличный мальчишка на верфях Венеры должен знать их отца. Его имя будут помнить, пока существует род людской. Человек, вступивший в союз со Жнецом, чтобы разорвать Сообщество надвое. Заклятый враг моей бабушки и крестного – Ромул Раа, правитель доминиона окраины.

Это его корабль, его дети, и мы теперь в его власти.

21. Дэрроу
«Будет насилие»

Мы быстро собираем снаряжение, устраивая набеги за оборудованием на оружейный склад Логова. Притормозив в комнате из бетона и металла, я смотрю на суматошный город за окном. Двое упырей-алых пропихивают в дверь за моей спиной ящик с нестандартной боевой броней.

– Так ты понимаешь, что мы идем почти на верную смерть? – спрашивает стоящий позади меня Севро.

– Я бы так не сказал, – отвечаю я, не поворачиваясь.

– Раз мы собираемся отправиться на Венеру, проскользнуть мимо орбитальных блокпостов, планетарных патрулей и личной армии Повелителя Задниц, мне нужно кое-что от тебя.

– Говори.

– Позволь повидаться до отлета с моими девочками.

Меня пронзает сочувствие.

– Это неважная идея.

– Как и твоя. Они друг друга стоят.

– Я тоже хочу увидеть Пакса… – Пытаюсь не думать о том, какое выражение появится на его лице. Об отречении, которое увижу в глазах сына. – Но республиканские стражи будут искать меня сначала здесь, потом в поместье.

– У вас там Львиная гвардия, – говорит Севро. – Они не пустят стражей республики. Это территория дома Августусов. – (Хорошее замечание.) – Остальные могут забрать «Несс» с орбиты, а мы их перехватим. Никакой потери времени.

Он смотрит на меня с надеждой, однако я знаю: он сделает по-своему, что бы я ни сказал. Приходится постоянно разрываться между долгом и семьей… Мы оба взвалили на себя такую ношу, но Севро справляется с ней более естественно. Чувствую, что я не тот отец, который нужен моему сыну. Мне не следует улетать, не сказав Паксу, что я люблю его. Но я все еще боюсь встретиться с ним лицом к лицу. Меня не покидает воспоминание о том, как он смотрел на меня в дуэльном гроте.

– Ладно, тогда я с тобой.

– Ну, я в этом и не сомневался, ушлепок. Тебе надо поцеловать сына на прощанье.

Севро хлопает меня по плечу, подбирает кассету с боеприпасами для истребителя и, шаркая, уходит. Я смотрю в окно. Поняла ли Мустанг мою игру? Больше всего на свете мне хочется, чтобы она не была правительницей. Чтобы она могла быть со мной. Но у нас разные обязанности, и мы сами их выбрали. Я снова принимаюсь запихивать снаряжение в рюкзак.

– Знаешь, что меня забавляет? – В окне рядом с моим отражением появляется отражение Виктры. – Они думают, ты знаешь, что делаешь.

– А ты думаешь, я не знаю?

Она фыркает в ответ и смотрит на шлем Минотавра в руках проходящей мимо Крошки.

– Резервный план его убийства существовал всегда, – замечаю я. – Это не какая-то особая глупость. Все согласовано.

– Ты когда-нибудь прежде пытался убить его?

– Несколько раз, но не лично. – Я впихиваю в рюкзак импульсную перчатку.

– Я пыталась трижды, – признается она, к моему изумлению. – Убийство – это, возможно, единственная отрасль, в которой частное предпринимательство более эффективно.

– У меня есть план, – говорю я.

В рюкзак отправляется запасной клинок.

– Конечно есть. – Виктра ненадолго умолкает. – Дэрроу… ты когда-нибудь притормаживал, чтобы подумать: что будет, если ты умрешь?

– Ты видела, что произошло в сенате. Я больше не имею отношения к восстанию. Оно изменилось, оставив меня позади. Я устарел. И это хорошо. Виргиния гораздо важнее меня. Черт, да Танцор и тот важнее. У меня одна цель – устранять угрозы республике. Повелитель Праха незаменим. Если я убью его, Сауды, Картии и остальные великие дома уничтожат друг друга в вакууме власти.

– Но в живых еще будет Аталантия.

– Аталантия не ее отец, – говорю я. – Она ближе к Айе, чем к отцу. Солдат. Не полководец. – Я укладываю в сумку четыре ионных детонатора.

– Тебе всегда хотелось быть мучеником. Ведь так?

– Не важно, чего я хочу, – отрезаю я. – Это вопрос ответственности. Республика не выживет, если война постоянно будет наступать ей на пятки. Это разногласие возникло, потому что я слишком все затянул. Я сказал им, чтобы они положились на меня насчет войны. И все еще не выиграл ее. Но я могу ее выиграть, и я это сделаю.

– В жопу толпу. Ты ничего ей не должен.

Я улыбаюсь Виктре:

– Хотелось бы мне, чтоб это было так.

– Дэрроу… – Виктра подходит ближе, чтобы никто не мог нас подслушать. – Разве я хоть когда-нибудь, хоть о чем-нибудь тебя просила? А значит, ты поймешь, как это важно для меня. Не бери Севро с собой. Ради меня. Скажи ему, пусть останется здесь.

– Он не останется.

– Останется, если ты ему прикажешь.

– Нет. – Я приостанавливаю сборы и смотрю в умоляющие глаза Виктры. – Мы оба с тобой знаем, что для этого мне пришлось бы врезать ему так, чтобы он потерял сознание, а потом связать. – (Виктра пожимает плечами, давая понять, что такой вариант ее вполне устраивает.) – Я не могу с ним так поступить.

– Однако можешь взять его на Венеру, где, вероятно, его поджидает смерть?

– Я не могу манипулировать им, – хмурюсь я, – и не буду пытаться. Мы оба знаем: даже если я улечу без него, он бросится вдогонку на другом корабле, разве что менее быстроходном.

– Тогда я засуну его ногу в медвежий капкан.

– Он ее отгрызет.

– Тоже верно.

Виктра тихо, осуждающе вздыхает, подается вперед и целует меня в губы. Она задерживается на миг, и я чувствую горьковатый цветочный запах ее духов, и в эту минуту, в этой близости и тишине, мы оказываемся в ином мире, в иной жизни. Потом Виктра отстраняется и смотрит на меня, прищурившись. Но от этого золотое сияние ее глаз не становится менее ярким.

– Я люблю тебя, Дэрроу. Ты мой лучший друг. Ты крестный моих детей. Но если из-за тебя мой муж не вернется, я покину эту проклятую планету, переберусь на Марс и ты никогда больше не увидишь ни меня, ни мою семью.

– Я сумею сделать так, что он вернется, – говорю я, хотя Виктра смотрит на меня с сомнением. – Обещаю. Но ты должна взамен пообещать мне кое-что…

– Ты же знаешь, что я ненавижу политику, – перебивает меня Виктра, разгадав мою игру. – А эти крысы ненавидят меня. Даже небольшая банда Даксо. – И все же она снова вздыхает. – Но я помогу львице. Если она позволит.

– Спасибо, – говорю я.

Виктра вряд ли понимает, насколько я ей благодарен. Еще три магазина с патронами и большой нож исчезают в рюкзаке. Я затягиваю горловину рюкзака.

– Да-да. Тебе повезло, что ты такой красавчик.

Я присоединяюсь к остальным упырям на крыше и смотрю, как Севро прощается с Виктрой. Я никогда еще не видел, чтобы она так отчаянно цеплялась за него. Следует ли мне оставить его здесь? Могу ли я это сделать? Я не знаю, сумею ли пройти этот путь без Севро, но, глядя, как жена прижимает его голову к своей груди, чувствую укол боли. Что же я делаю – и не только с ним, но и с обеими нашими семьями! И вместе с тем возникает ощущение, что мир делает это с нами. Виновен мир – или то моя вина? Неужели я так устроен? В конце концов, я все-таки разрушитель, а не созидатель?

Через некоторое время Севро оказывается рядом со мной. Он вытирает глаза, хотя мог бы не стараться: лицо у него мокрое от дождя. Я пытаюсь что-то сказать – жалкая попытка заставить его остаться, – но Севро уже проходит мимо. Упыри тянутся за ним. Они собираются в стаю в этой дождливой ночи и идут по крыше, наклонившись против ветра, к ожидающим нас кораблям. Не слыхать ни воя, ни шуток, ни подначек. Город пульсирует светом, но мои люди тихи и мрачны. Я смотрю на переплетения городского пейзажа. Интересно, стражи республики уже в пути?

На челноке до озера Силена два часа лета. Время позднее, и к тому моменту, как мы туда добираемся, дом погружен в тишину. Львиная гвардия моей семьи приветствует меня, когда мы проходим через территорию поместья. Я чувствую спиной их взгляды. Они знают, зачем я пришел, и сообщат Мустангу. Севро отправляется в комнату своих детей, а я иду к Паксу. Несколько мгновений я просто сижу, смотрю на спящего сына и думаю, что мне не следует будить его. Я лгу себе, что должен обеспечить его защиту, а затем просто уйти. Просто боюсь, что не смогу посмотреть ему в лицо. Но я должен решиться, иначе что я за человек?

Осторожно касаюсь его плеча:

– Пакс!

Он уже проснулся.

– Отец?

– Обуйся.

Сын одевается, натягивает ботинки и с сонными глазами идет со мной в гараж. Здесь пахнет резиной и машинным маслом. Я подхожу к ряду ховербайков, отдыхающих на подставках.

– Который из них твой?

Пакс указывает на потрепанный, темно-зеленый с желтоватым отливом байк длиной в человеческий рост. Из передней части выступают три патрубка. Светлое кожаное сиденье расположено посередине узкого, похожего на осу корпуса.

– Мать разрешает тебе ездить на этом? – с легким удивлением спрашиваю я.

Мой тон и я сам вызывают у него настороженность.

– Да, отец.

Я присаживаюсь на корточки.

– Она сказала, что ты сам собрал его.

Пакс кивает.

– Невероятно. Расскажешь мне, как ты это сделал?

– Зачем?

– Я хочу знать. Мне такое не под силу.

Он вдруг улыбается и разражается объяснениями про частоту вращения ротора, про тягу, и стабилизаторы, и подгонку друг к другу разнокалиберных деталей. Я сижу на пятках, смотрю на него и заново влюбляюсь в своего сына. У него более любознательный ум, чем у меня. Он больше восторгается разными тонкостями в процессе познания. Меня захлестывает могучее желание защитить его. Если бы только он смог сохранить эту радость до конца жизни! Хотелось бы мне знать: отец тоже так думал обо мне, прежде чем дело поглотило его?

– Как тебе вообще пришло в голову построить его? – спрашиваю я Пакса.

– Я наблюдал за механиками и расспрашивал их. Все эти детали – из машинного лома. У Дориана Аркоса есть байк. Его мать позволила ему ездить на нем с семи лет. Тогда я спросил у мамы, можно ли и мне байк, и она сказала, что можно, если я сам его соберу. Она не дала мне денег, поэтому мне пришлось собирать запчасти по автомастерским.

– В Гиперионе?

– Нет! – смеется Пакс. – Там слишком дорого. Я бы никогда не смог себе этого позволить. Ниоба отвела меня в Тихо. Там на трассе много гонщиков. Они быстро меняют модели, и я смог заключить хорошую сделку.

Мустанг поступила умно. Трудно научить детей тому, что родительские деньги не их собственность. Я вспоминаю, как растил своих детей Ромул Раа: никаких слуг и доступа в голографическую сеть до шестнадцати. Мустангу эта идея понравилась не меньше моего.

– А где ты взял деньги? – интересуюсь я.

– У тети Виктры.

– Она дала их тебе?

Пакс хмурится:

– Да, взаймы.

– Что, правда? Погоди! Под какой процент?

– Шестьдесят.

Я хохочу:

– Что ж, это один из способов выучить урок!

Пакс снова хмурится. Поразительно, как быстро я могу влиять на его уверенность в себе. Я привык к солдатам, а не к детям. Я кладу руку ему на плечо:

– Сколько ты занял?

– Пятьсот кредитов.

– И сколько теперь должен?

– Тысячу сто.

– Никогда не бери в долг. Вот урок, который преподала тебе тетя.

Пакс с умудренным видом кивает. Я встаю и провожу рукой по корпусу ховербайка. Мне надо уходить, но я не хочу. Попозже.

Взгляд Пакса устремлен на байк.