Текст книги "Испытание седьмого авианосца"

12

День, когда «Йонага» и эскорт покидали Токийский залив, выдался на редкость ненастным. Эсминец кэптена Файта шел перед авианосцем, два по левому борту, два по правому, два далеко впереди производили разведку. Оперативное соединение медленно выплыло из пролива Урага во вздымающуюся муть Тихого океана. Темные грозовые тучи обложили весь северо-восточный горизонт; под ними стелилась завеса ливня и бесновались валы. Шторм надвигался с севера, а прямо над головой ветер разгонял свинцовые облака, точно испуганных овец. Утреннее солнце не выдерживало такого натиска и слабеющими лучами лишь окрашивало тучи в цвет разжиженной крови.

Стоя рядом с адмиралом Фудзитой, старшим помощником Митаке Араи, который исполнял также обязанности штурмана, контр-адмиралом Уайтхедом, телефонистом на мостике Наоюки и полудюжиной впередсмотрящих, Брент Росс держался за ветрозащитный экран, поскольку огромный авианосец уже испытывал на себе мощь штормовых волн.

– Специальная ходовая вахта по правому борту! – отдавал приказания Фудзита. – Готовность плюс два.

Наоюки заговорил в микрофон, и команда разнеслась по судну. Брент увидел, как забегали вокруг своих орудий на галерейных палубах и на фор-марсе одетые в зеленую форму артиллеристы. Со скрежетом уходили в казенники пятидюймовые снаряды, заправлялись пулеметы, нацеливались в небо трехствольные зенитные установки. Противник, несомненно, знает о выступлении: такую гору не скроешь. С берега за ними следят сотни враждебных взглядов, поэтому Фудзита принимает меры предосторожности.

– Готовность плюс два, господин адмирал! – доложил Наоюки.

Капитан первого ранга Араи склонился над маленьким столиком с навигационными картами, а рулевой первого класса Кинити Кунитоми смотрел на репитер гирокомпаса и диктовал координаты относительно ориентиров на суше:

– Нодзимазаки два-семь-ноль, Ирозаки ноль-пять-пять, южная оконечность Осимы один-один-ноль!

Араи щелкал параллельными линейками и перемещал карандаш по карте. Наконец он обернулся к Фудзите.

– Предлагаю курс два-один-ноль, адмирал.

– Действуйте. Матрос Наоюки, флажный сигнал: «Следуем курсом два-один-ноль, скорость шестнадцать».

Через несколько секунд под ветром замелькали вымпелы на фалах.

Брент усмехнулся. Ни один пеленг не выверен по радару. Фудзита и Араи так хорошо знают пролив и так доверяют старой навигации, что им и в голову не приходит обращаться к радиолокации, если нет густого тумана. К тому же Фудзита соблюдает радиомолчание.

Послышался крик с фор-марса:

– Эсминцы подтверждают!

– Сигнал исполнить! – скомандовал Фудзита.

После того как с сигнального мостика доложили об исполнении сигнала всеми судами сопровождения, адмирал крикнул в рупор:

– Право на борт! Курс два-один-ноль, скорость шестнадцать!

Вахтенные в ходовой рубке повторили приказ, и авианосец повернул вправо. Подошвами Брент чувствовал, как турбины набирают обороты.

– Курс два-один-ноль. Скорость шестнадцать узлов. Восемьдесят три оборота.

– Хорошо.

Нос гиганта направлен в открытое море. По мере того как волнение усиливается, «Йонаге» все труднее пропускать под корпусом мощные валы. Северный ветер срывает дыхание с губ клочьями белого пара. Ветрозащитный экран холодит ладони даже сквозь кожаные перчатки.

Американец сдвинул на лоб очки и взглянул на эсминец, идущий в пятистах ярдах по правому борту. Волны, которые громада «Йонаги» распихивала почти играючи, для 2100-тонного эсминца были скалистыми горами. Узкое судно, перегруженное артиллерией, зарывалось носом. Волны ударяли в полубак и перетряхивали корабль от носа до кормы. Порой он устрашающе проваливался в пучину, и Брент, видя одну надстройку, невольно задерживал дыхание. Но маленький отважный эсминец вновь показывался на поверхности и вступал в борьбу с очередным обрушивающимся на него гребнем.

Брент покосился на Байрона Уайтхеда. После церемонии казни прошло четыре недели, и все это время контр-адмирал, если и обращался к нему, то исключительно по вопросам кодов и шифровок. Послание, полученное накануне, и вывело эскадру в море. «Блэкфин», патрулирующий вдоль берегов Томонуто, передал на «Йонагу» сообщение ЦИЗРА. ЦИЗРА – акроним, коим назван шифр, разработанный совместно ЦРУ и израильской разведкой специально для «Йонаги» и военно-морских сил, подчиняющихся адмиралу Фудзите. Хотя передача заняла доли секунды, Уильямс, бесспорно, рисковал. Однако новости оправдывали риск: оперативное соединение арабов, включая три отремонтированных «Джиринга», вышло в море. Два авианосца и два крейсера двигались северо-западным курсом, очевидно, в поддержку своим поредевшим силам на Марианах. Или это просто вызов «Йонаге», стремление разрешить конфликт раз и навсегда? Фудзита несказанно обрадовался вестям. Сопровождение в полном порядке, авиаотряд почти укомплектован, руки так и чешутся вступить в бой. Даже ложный выпад на Марианах – с тем чтобы выманить лису из норы – не понадобился.

Миновав острова Осима, Ниидзима и Микура, эскадра поменяла курс на один-три-пять. Фудзита всем объяснил на совещании: этим курсом они выйдут в Тихий океан и окажутся на расстоянии шестисот пятидесяти километров от Марианских островов. Там, на грандиозной морской арене, адмирал рассчитывает встретить противника. Его нисколько не смущает численный перевес арабов: главное – готовность драться до победного, которую у самураев никто не отнимет.

В полдень штормовой фронт сдвинулся к востоку, море успокоилось, и солнце стало пробиваться сквозь рассеивающиеся облака. Темно-синяя полоска Японских островов давно скрылась за горизонтом. Телефонист вдруг прижал ладонями наушники и нахмурился. Послушав, доложил адмиралу:

– На радаре большое скопление самолетов, истинный пеленг три-пять-ноль, дальность триста десять километров. «Свой – чужой» идентифицирует «своих».

– Отлично. Это наши звенья.

Через полчаса вдали по правому борту замелькали точки и послышался нарастающий рокот.

– Флажный сигнал! – крикнул Фудзита. – Принимаем на борт самолеты. Приготовить полетную палубу.

Авиаотряд приближался подобно стае перелетных гусей. Техники в цветных комбинезонах побежали на полетную палубу вытягивать из пазов внушительное стальное заграждение. Самолет, который не сумеет зацепить страховочные тросы, будет задержан и, возможно, разобьется об этот барьер.

Фудзита, глянув на гафель, велел флажным сигналом сообщить эскорту новый курс, и когда ответ от всех судов был получен, приказал:

– Сигнал исполнить!

Вымпелы убрали на всех судах одновременно, после чего старик скомандовал в рупор:

– Лево на борт! Курс ноль-восемь-ноль, скорость двадцать четыре.

Синхронно с эсминцами, словно прима в окружении кордебалета, авианосец повернул и ускорил ход.

– Курс ноль-восемь-ноль, господин адмирал. Скорость двадцать четыре узла, сто двадцать восемь оборотов! – донеслось из переговорной трубы.

Фудзита удовлетворенно кивнул.

Судно держало нос по ветру, палуба чуть-чуть покачивалась, и старый японец впервые за все время повернулся к Уайтхеду.

– Готовимся к приему самолетов, адмирал.

– Вижу, сэр. – Он взглянул на часы. – Только уже поздно. Успеете ли посадить всех до темноты?

Фудзита беспокойно огляделся. Солнце действительно клонится к западу.

– Надо успеть.

Рев авиадвигателей нарастал; экран вздрагивал под пальцами Брента; первые бомбардировщики уже заходят над кораблем против часовой стрелки. Белые истребители еще парят высоко в небе.

– Поднять до места! – скомандовал адмирал.

С фала взвился черно-белый вымпел. Одетый в желтый комбинезон регулировщик посадки заступил на пост с кормового края надстройки. Развел веером желтые флажки. Потом поднял их, показывая на себя.

Подошел B5N с опущенными закрылками и выставленным крюком. Брент полюбил эту машину, когда летал с покойным лейтенантом Йосиро Такии. Тот очень гордился своим самолетом, называл его «тора». Сконструированный в 1935 году по заказу императорского флота «Накадзима» был известен союзникам под кличкой «Кейт». Длина тридцать три фута, размах крыльев – пятьдесят, трехместная кабина; довольно большой низкоплан, сильный, выносливый, с хорошей аэродинамикой. Регулируемый шаг винта, убирающиеся шасси, фюзеляжный бак, складывающееся крыло. Поначалу «Накадзиме» не было равных. Он разрушил линкор «Роу» в Перл-Харборе, а в первые годы войны на Тихом океане нанес больше ущерба флоту союзников, чем любое другое японское оружие. Среди его жертв авианосцы «Лексингтон», «Уосп», «Хорнет» и «Йорктаун».

Брент высунулся из-за стального щита и увидел, как регулировщик опустил флажки на уровень колен. Пилот убрал газ; бомбардировщик зацепил первый трос и, точно откормленный гусь, опустился на палубу. Пятнисто-зеленую машину подтолкнули к носовому подъемнику. Самолеты один за другим садились; летчики показывали изрядное искусство. Последнюю машину пилотировал командир эскадрильи торпедоносцев Йодзи Каи. Его «Накадзима» выделялся желтым обтекателем и широкой желтой полосой по фюзеляжу. Каи попал в порыв ветра, и его отбросило немного вверх и слишком далеко вперед. Но он все же зацепил третий трос и со скрежетом остановился. Слава Богу, обошлось без повреждений. Затем с кормы подошел первый «Айти».

Брент довольно улыбнулся, видя, как ловко сел пикирующий бомбардировщик. Адмирал Аллен всегда говорил – невзирая на протесты японцев, – что D3A, двухместный увесистый биплан, – точная копия старого немецкого «Хейнкеля-50», впервые взлетевшего в 1931 году. В начале тридцатых в Японию было экспортировано несколько последних моделей «Хейнкелей». Именно He-50, а не Ju-87, как считали в Америке, стал прототипом «Айти D3A». Гораздо меньше «Накадзимы», с размахом крыльев всего тридцать семь футов, с широким обтекателем, прикрывающим новый двигатель «Сакаэ», трапециевидной площадкой под фюзеляжем для 250-килограммовой бомбы и короткими шасси, видимо, и породившими легенду о родстве с «Юнкерсом». Подобно «Накадзиме», все пикировщики «Йонаги» выкрашены сверху в пятнисто-зеленый, а снизу в голубой цвет. Самый мощный японский бомбардировщик Второй мировой войны, «Айти» потопил больше боевых кораблей союзников, чем все самолеты стран Оси вместе взятые.

Все было спокойно, пока одна машина не проскочила аэрофинишер. Регулировщик лихорадочно замахал флажками. Летчик заглушил мотор и висящим крюком зацепил последний трос. Опустившись слишком резко, «Айти» метнулся влево и несколько раз подпрыгнул; обе покрышки лопнули, и шасси подломились. Повреждение не очень серьезное, но чтобы убрать самолет с палубы, потребовалось драгоценное время. Фудзита нервничал, а с ним и все остальные на мостике. Наконец незадачливую машину втащили в подъемник, освободив место для посадки бомбардировщику с ярко-красным обтекателем и такой же полосой по фюзеляжу – самолету подполковника Иваты. Место стрелка в хвостовой кабине пустовало. Вслед за Иватой начали садиться истребители.

Легкие «Зеро» останавливались мгновенно, а более громоздкие «Сифайры» и F6F тянули за собой тросы, как резину. Приземистый низкоплан «Хеллкэт» выглядел весьма внушительно. Построенный в качестве противовеса «Зеро», царившему в небе всю первую половину войны, «Грумман Хеллкэт» превосходил «Мицубиси» во всем, кроме маневренности. Он быстрее, лучше защищен броней, к тому же у него шесть «Браунингов» пятидесятого калибра с запасом на четыреста выстрелов. А главное его преимущество в мощности двигателя «Пратт – Уитни R—2800» с восемнадцатью звездообразно расположенными цилиндрами и водяным охлаждением. Вначале мощность составляла две тысячи сто лошадиных сил, потом ее довели до двух тысяч восьмисот. «Хеллкэты», садящиеся теперь на палубу «Йонаги» на четыре тонны тяжелее, чем модифицированные «Зеро» Мацухары.

На счету славного F6F свыше пяти тысяч сбитых машин – больше, чем у какого-либо другого истребителя союзников. Во время битвы на Филиппинах погибло четыреста два японских самолета, а «Хэллкэтов» всего шесть. Этот разгром вошел в историю под названием «Марианский отстрел индеек». Американцы вспоминают его при каждом удобном случае, японцы, наоборот, стараются забыть. Наблюдая за посадкой голубых истребителей, Фудзита наверняка испытывает смешанные чувства: обиду за страшный ущерб, нанесенный «Грумманом» Японии, и удовольствие от того, что коварный хищник наконец-то сражается в его лагере.

Последним садился Йоси Мацухара. Он снижался вместе с солнцем, уже разрезанным линией горизонта, и, как всегда, поймал первый трос, совершив безупречную посадку на три точки. Все вздохнули с облегчением. Сорок семь «Айти D3A», сорок пять «Накадзим B5N», сорок два «Зеро», два «Сифайра» и двенадцать «Хеллкэтов» приняты на борт почти без происшествий.

Брент до сих пор не видел двух французов, немца и грека, которые до выхода в море все время проводили в Токийском аэропорту и в Цутиуре. Однако все они пилотируют истребители, и ему легко отличить иностранцев по отсутствию надетой поверх шлема головной повязки хатимаки с вышитыми иероглифами, свидетельствующими о готовности владельца отдать жизнь за императора. Он с удовлетворением отметил, что все четверо посадили свои «Зеро» весьма уверенно. Но еще важнее тот факт, что отряд приобрел интернациональный характер. Люди доброй воли на всей планете устали от террористов. Теперь многие готовы пожертвовать собой, чтобы покончить со злом.

– Отличные парни! Сила! – приговаривал приятно пораженный Уайтхед.

Фудзита, сияя, отдал приказ, и оперативное соединение перешло на основной курс один-три-пять. Капитан первого ранга Араи и рулевой Кунитоми спустились на ходовой мостик, где с помощью секстана будут производить вечерние астрономические наблюдения.

– Подполковник Ивата летал один, – тихо сказал Бренту Фудзита.

– Я благодарен вам, адмирал, за позволение нести специальную вахту. Я чувствую, что мое место здесь.

Старик выдавил из себя улыбку.

– Очень приятно, что вы так преданы «Йонаге», мистер Росс. Но подполковник Ивата бережет место в задней кабине для вас и очень хвалит ваши стрелковые навыки.

– Весьма польщен, – ответил Брент, опуская бинокль.

– А еще я рад, что вы отставили свои раздоры, – продолжал старик, неотрывно глядя в бинокль.

Что-то промычав в ответ, Брент тоже взял бинокль и стал вглядываться в подступающую тьму. Фудзита наверняка понимает, что «раздоры» отставлены не навсегда. Он полетит с Иватой, но это не означает, что они вот так враз станут друзьями. Такого просто быть не может, ведь он прилюдно положил подполковника на обе лопатки. Самурай никогда не откажется от возмездия. Брент восхищался им как пилотом, но продолжал относиться к нему с недоверием.

– Сэр, – подал голос контр-адмирал Уайтхед, – три дня назад наша подлодка «Феникс» засекла танкер «Нафуза» в море Сулавеси.

– Я знаю, адмирал, – ответил японец. – Они оказались расторопней, чем мы предполагали.

– Теперь «Блэкфин», должно быть, готовится к решающему броску.

Фудзита уронил бинокль и снизу вверх посмотрел на контр-адмирала.

– А может, уже атакует.

У Брента заныло сердце. Он так привязался к Уильямсу и команде. Встретились ли они с танкером?.. На случай успеха с лодки должна поступить специальная шифрованная радиограмма, но «Блэкфин» пока молчит. А что, если их самих уничтожили? Запеленговали после первой передачи и пригвоздили к дну глубинными бомбами. Он вздохнул и нервно постучал по ветрозащитному экрану.

С приглушенными дизелями «Блэкфин» медленно бороздил просторы спокойного моря.

Над головой в безлунном и безоблачном небе сияли звезды. До рассвета еще далеко. Лейтенант Реджинальд Уильямс устало облокотился на стальной щит и взял в руки бинокль. До южного прохода к атоллу Томонуто осталось всего восемь миль. Где-то там патрулирует их эсминец: радиотехническая разведка засекла его сигналы. Хотя активный гидролокаторный поиск не ведется, но Уильямс уверен, что гидроакустики сидят в наушниках и непрерывно слушают. Даже при том, что четыре «Фэрбенкс-Морзе» работают на самой малой скорости – только чтобы лодка имела ход, – все равно есть риск быть обнаруженными. Во время первого рейда близ Томонуто он убедился, что благодаря покрытию, поглощающему лучи радара, лодку засечь очень трудно. А теперь две балластные цистерны залиты наполовину, осадка у лодки низкая, и на воде ее почти не видно.

Командой он вполне доволен. Пятнадцать опытных подводников – девять японцев и шесть американцев – заменили убитых и раненых. Вместо Росса Фудзита прислал младшего лейтенанта Сехеи Имамуру. Уильямс возложил на него штурманские обязанности, а старшим помощником назначил Чарли Каденбаха. И все-таки жаль, что нет Брента. У Реджинальда вырвался вздох. Отношения у них не всегда складывались, но Бренту нельзя отказать в смелости, находчивости и умении снискать любовь команды. Уильямса замутило, когда тот обезглавил араба, мало того – он узнал, что американский самурай еще раньше снес голову двоим, но теперь, как ни странно, его действия казались правильными и справедливыми.

Три дня назад они перехватили радиограмму подводной лодки «Феникс». Танкер «Нафуза» с двумя эсминцами замечен в море Сулавеси. Уильямс еще вчера рассчитывал увидеть этот конвой, но обманулся в своих ожиданиях. Пока на экране появились только радар патрульного эсминца и еще несколько поисковых сигналов из внутриостровного пространства. А все остальное электронное оборудование он приказал зачехлить.

Командир быстро оглядел людей на мостике, чтобы убедиться в надлежащей бдительности. Во время долгих ночных вахт легко устать и расслабиться. Рулевой второго класса Гарольд Сторджис сжимает штурвал и напряженно вглядывается в освещенный тусклым красным светом репитер гирокомпаса. Справа у системы оповещения матрос первого класса Тацунори Хара, поднеся к глазам бинокль, смотрит на нос. Двое впередсмотрящих внимательно обшаривают свои сектора. Еще двое по крыльям мостика тоже глядят в бинокли. Все тихо, слышны лишь пыхтенье дизелей да плеск воды, наползающей на нижнюю палубу и выливающейся сквозь стоки и шпигаты.

– Мостик! – донесся из репродуктора голос Ромеро.

– Здесь!

– Командир, РТР засекла три мощных радара. В библиотеке числится только один – это «Нафуза». Другие не идентифицируются.

Сердце забилось в груди, как перед ответственным матчем. Язык сделался чугунным, неповоротливым, горло превратилось в знойную пустыню.

– Так, – услышал он свой странно спокойный голос. – Дальность и пеленг.

– Дальность девяносто миль, истинный пеленг два-два-пять.

– Скорость хода?

– Что-нибудь десять-одиннадцать узлов, сэр.

Реджинальд быстро произвел в уме подсчеты. Конвой должен прибыть на место завтра днем – около пятнадцати часов. Он бросил взгляд к восточному горизонту, где намечалось слабое розовое сияние, напомнившее ему о том, что до рассвета осталось несколько минут. Черт возьми, надо погружаться, иного выхода нет. Аккумуляторная батарея полностью заряжена, и топлива по меньшей мере еще на неделю. Он наклонился к микрофону.

– Штурманский отсек!

– Здесь штурманский отсек! – ответил Сехеи Имамура.

– Глубина под килем.

– Сто сорок саженей, командир.

– Дайте курс на середину прохода.

– Ноль-три-два.

– Глубина за четыре мили от него.

– Сотая изобата как раз проходит через ту точку.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Уильямс.

Значит, они смогут подойти к месту встречи, и арабские сонары времен Второй мировой войны их не засекут. А если враг схитрил, вооружил свои эсминцы новым оборудованием, тогда хана. Но выбора нет. Только с той позиции у него будет наилучший шанс для нанесения торпедного удара по танкеру. Он тихо сказал Сторджису:

– Право на борт, курс ноль-три-два.

Сторджис повторил приказ и переложил руль.

Уильямс набрал в легкие воздуху и крикнул:

– Впередсмотрящим очистить мостик! Готовиться к погружению!

Он услышал, как команды передаются через открытый люк рубки.

Двое впередсмотрящих быстро оставили свой пост у перископа и юркнули в люк, за ними спустились двое с левого и правого борта, потом Хара и Сторджис. Последний взгляд к горизонту, перед тем как покинуть мостик – и Реджинальд скомандовал:

– Погружение!

Нажав одной рукой кнопку сигнала тревоги, он потянул другой за деревянную ручку и со звоном захлопнул люк. Затем повернул рукоятку герметичного задраивания. По судну пронесся рев старого автомобильного клаксона. Операторы поста погружения заработали рычагами, послышались хлопки открывающихся клапанов в цистернах главного балласта. С толчком, сотрясшим рулевую рубку, закрылся колпак приемной шахты, на смену уханью дизелей пришел ровный гул электромоторов.

Он спустился по трапу и встал у перископов – широкоугольного, ночного, и командирского. Рулевой Сторджис по-прежнему стоял впереди и глядел на приборы: индикатор скорости, приемник воздушного давления, репитер гирокомпаса, глубомер, манометр, устройства связи с машинным отсеком, счетчик оборотов, рулевой указатель. Слева от Сторджиса телефонист Рэндольф Дэвидсон – Рэнди – нацепил наушники и не сводит глаз с пульта.

Справа на стуле перед старым сонаром «Тип Четыре» поместился Ромеро, тоже в наушниках. Прибор поставлен на «пассивное» слежение до особых распоряжений командира. Старшина Тадаси Такигути вперил взгляд в пустой экран радара. У компьютера управления торпедами никого нет.

– Продувку отставить! – крикнул командир поста погружения, энсин Герберт Бэттл.

Лодка пошла носом вниз, покачалась и легла на левый борт. Прежде чем Уильямс успел сказать слово, Бэттл напустился на двоих матросов, что стояли у креномера:

– Куда смотрите, мать вашу! Крен!

Лодка мгновенно выправилась.

– Зеленый на борту!

– Зеленый в воздухе! Давление в лодке!

– Хорошо, – отозвался Уильямс.

Итак, «рождественская елка» загорелась зелеными лампочками, показывающими, что все отверстия в корпусе закрыты. При возгласе «давление в лодке» он почувствовал легкую боль в ушах, поскольку давление воздуха увеличилось для проверки на течь.

– Перекрыть воздух, погружение на шестьдесят четыре фута! – приказал он.

При таком погружении перископ будет выступать над водой на полтора фута.

– Есть на шестьдесят четыре фута! – повторил Бэттл.

Уильямс услышал свист воздуха, выходящего из цистерн главного балласта и дифферентных цистерн. Почувствовал, как увеличивается курсовой угол. Море с плеском наползало на мостик, закрывая иллюминаторы. Давление на барабанные перепонки ощущалось все сильнее, по мере того как лодка уходила на глубину. В голове пронеслась мысль, посещающая в таких случаях каждого подводника: доведется ли еще всплыть, увидеть землю, небо, глотнуть свежего воздуха? Отбрось мрачные предчувствия, насладись глубокой тишиной, воцарившейся на борту… Несмотря на работу вентиляционной системы, сразу стало жарко, и в ноздри шибанул знакомый запах всех старых подлодок – смесь мужского пота с дизельным топливом.

– Сорок пять футов, сэр! – доложил Герберт Бэттл.

– Хорошо.

– Пятьдесят! Уменьшить скорость погружения!

Напор вливающейся через клапаны воды стал слабее, и Уильямс ощутил, как уменьшается наклон.

– Выравниваемся, капитан.

– О'кей.

– Проходим пятидесятифутовую отметку.

– Курс ноль-три-два, – сказал он Сторджису.

– Есть, сэр. Перехожу на ноль-три-два.

– Вперед помалу!

Гул моторов сделался еще тише.

Уильямс снял с потолка микрофон.

– Слушать всем! Будем маневрировать. Всем оставаться на местах, пока не подойдем на четыре мили. Потом заступает вахта левого борта, до подхода этой су… До подхода «Нафузы». Помните о сторожевом эсминце. Пойдем на малом ходу и ляжем в дрейф, пока сонар не уловит кавитацию. Тогда и сварим всмятку сволочей!

Лодка огласилась победными криками.