Текст книги "Золото"

21. Золотой флюгер

Флюгер на крыше собора святого Петра и святой Урсулы в местечке Баннесдорф на острове Фемарн, что входил в состав Голштинии и расположен в Балтийском море, если верить местным жителям, был сделан из чистого золота. Сиял он по крайней мере ярко, красуясь на высоком шпиле во всех отношениях непримечательного и довольно приземистого здания. Здесь была двойная символика: золотой флюгер свидетельствовал одновременно о богатстве церкви и о недоступности богатства. Взобраться на купол святого Петра и святой Урсулы в Баннесдорфе, чтобы убедиться в подлинности золотого флюгера, было само по себе непросто, а сделать это тайно – тем паче. Флюгер представлял собой петуха в лодке. Имелись в виду петух, который прокричал, когда Петр в третий раз отрекся от Христа, и лодка, в которой святая Урсула с тремя тысячами девственниц добралась до Голштинии. Вопрос, побывала ли святая Урсула на берегах Балтики, по сей день остается открытым, хотя, кажется, у нее в самом деле были связи с Кёльном, где в XIII веке жили покровители Баннесдорфа. Гораздо сложнее проследить ассоциации, связывающие Урсулу и Петра. Местные остряки с удовольствием рассказывают приезжим скабрезные истории про бойких петушков и не менее бойких девственниц.

В мае сорокового года шестеро немецких пехотинцев, предварительно взбодрив себя алкоголем, решили лично убедиться в том, что флюгер действительно сделан из чистого золота. Они приставили к стене лестницы, одну длинную и две покороче, привязали веревки к водосточной трубе, верхнему ряду окон, освещающих хоры, к выступающим балкам, даже к солнечным часам на фронтоне и полезли на купол, как тати в нощи, все разом, дабы каждый не чувствовал себя одиноким в процессе установления истины.

Курт, почти добравшийся до золотой лодки, успел взяться одной рукой за стрелу, которая указывала на восток, и забросил ногу на оперение второй стрелы, которая показывала на запад, когда прогнившая деревянная лестница, привязанная свободным концом к кровле, надломилась и начала медленно-медленно отваливаться назад, в сторону церковных могил. Так как это была самая высокая лестница, Курта отбросило от собора почти на двадцать пять метров. Он со всего маху сел на надгробный камень из известняка и сломал позвоночник. Смерть наступила мгновенно. Ему было восемнадцать. Следующим оказался толстяк Ханс. Потеряв равновесие, он сорвался вниз, и, пока он летел, ветки тиса пропороли ему живот и грудь, а когда он наконец рухнул на детскую могилу, зазубренный лепесток давно проржавевшей лилии, венчавшей надгробие, вонзился ему прямиком в горло. Смерть наступила мгновенно. Ему был двадцать один год.

Затем пришел черед Петера. Он как раз добрался до основания шпиля, тут лестница начала падать, Петер ухватился за крепежную скобу сточного желоба и через мгновение вместе с этой скобой в руке шмякнулся на посыпанную кремневой галькой дорожку, метрах в пятнадцати от стены, его голова разлетелась вдребезги, как лопнувшая электрическая лампочка, и он оказался погребенным под грудой деревянных обломков и вывороченного железа. Смерть наступила мгновенно. Ему было восемнадцать.

Томас находился в той точке, где лестница раскололась и, прежде чем слегка развернуться, своим острым концом вонзилась ему в промежность, после чего он совершил в воздухе пируэт и упал в простертые руки каменного ангела, протягивающего в пустое ночное небо каменный венок. Смерть наступила мгновенно. Ему было девятнадцать.

Кристиан успел долезть до верхнего ряда окон, освещающих хоры, и оседлал лестницу, чтобы передохнуть, а заодно высвободить руки, чтобы удобнее было пить виски. Горлышко бутылки вспороло ему пупок, хотя причиной смерти стал деревянный крест, ударивший его аккурат по лицу. Отец не сумел его опознать, так что идентификация, отраженная в официальном свидетельстве о смерти, была сделана по зубам и шрамам на ягодицах, оставленных отцовским ремнем. Ему было двадцать.

Ближе всех к земле, на расстоянии двенадцати метров, находился Хельмут. Он больше других выпил и медленнее других поднимался по лестнице. Он остался лежать с переломанным позвоночником на карнизе часовни святой Урсулы. Смерть не наступила мгновенно. Он отлежал еще три дня в коме, и ему грезилось, что он курит трубку и дым выходит из всех отверстий его тела, терпкий дым яблоневых веток, которые горели в кострах его детства в Силезии, и сладкий дым виргинского табака «Чипсток майлд», который он курил в баре отеля на Унтер ден Линден, где Фрика Ханслер напевала всякую похабщину на мотив вальса «Голубой Дунай». Ему было семнадцать.

Шестеро пьяных немецких солдат лезут на купол собора в честь Отрекающегося Петра и Девственной Урсулы, чтобы стащить якобы золотой флюгер, – согласитесь, не лучшая реклама для оккупационной армии. «Третий рейх», конечно, не жаловал церковную власть на местах, но это ночное приключение явно было не из разряда антиклерикальных. Бесславную историю следовало поскорее переписать.

Было объявлено, что жители Баннесдорфа – по большей части из датчан – жестоко расправились с немецкими пехотинцами во время комендантского часа. Вспомнили неприятные моменты из истории отношений немцев и датчан в Шлезвиг-Голштинии. В воздухе запахло репрессиями. Соборный шпиль взорвали динамитом. Не без труда извлеченный из-под обломков тяжелый, чугунный, покрытый позолотой флюгер вместе с приваренными к нему буквами чугунного литья потянул на 341 фунт. За убийство шестерых молоденьких пехотинцев, которых посмертно повысили в звании и с почестями, как героев, похоронили в кафедральном соборе Кёльна, жителям местечка Баннесдорф в качестве компенсации велено было собрать 341 фунт чистого золота. На все про все им дали три дня, после чего за каждый недостающий фунт немцы обещали расстреливать по одному жителю. Невероятное требование, по своей жестокости достойное включения в сборник сказок братьев Гримм. Между прочим, Вильгельм Гримм прожил год на острове Фемарн, где он записывал местный фольклор, а последние годы жизни, прикованный к инвалидному креслу развившимся менингитом, провел в Ниендорфе, местечке по соседству с Баннесдорфом.

Вместе с рассказом о героической смерти шестерых немецких пехотинцев голштинская газета напечатала три сказки братьев Гримм – «Румпельштильцхен», «Вдова Петаки» и «Праздник сапожника». В первой брошенная в темницу девушка должна была превратить солому в золотую пряжу, во второй принцу наказали вычерпать ложкой озеро, а в третьей двум братьям велели срезать лес портняжными ножницами. У всех сказок был счастливый конец: возмездие свершилось, добро торжествует, жертвам отпущена полновесная мера счастья. История умалчивает о том, оценили ли по достоинству эти сказки жители Баннесдорфа, но, надо полагать, напрашивавшиеся сравнения были ими отмечены. Для них сказка о золотом флюгере имела печальный конец. Немцы расстреляли сто десять мужчин, пятнадцать женщин и троих детей, а золото, которое жителям местечка удалось собрать – семейные четки, обручальные кольца, сережки, запонки, подсвечники, распятия, дароносица, лопаточка, разрезной нож, часы, коронки, рамка, – после взвешивания (71 фунт) было выставлено в кафедральном Кёльнском соборе как свидетельство глубокой признательности жителей далекого северного местечка шестерым храбрецам, сложившим голову в их краю, а заодно и всей славной германской армии.

Когда союзники начали бомбить Кёльн, золотые украшения положили в банковский сейф. Спустя два месяца сейф погрузили в грузовик и отвезли в Карлсруэ, а оттуда в Баден-Баден, там из этих украшений сделали три «желтых бисквита», которые пополнили собой коллекцию Дойчебанка. Два слитка пришлось отдать шантажисту, грозившему рассказать о гомосексуальных связях управляющего с двумя банковскими клерками, а третий оказался в коллекции лейтенанта Харпша, который направлялся в северо-итальянский город Больцано, где нет настоящих спагетти, зато есть собор с флюгером в честь святого Петра. Флюгер этот сделан из двух огромных ключей: один, как гласит легенда, от райских врат – для праведников, а другой, стало быть, от адских врат – для грешников. Пока что еще никто не догадался влезть на шпиль за этими ключами, чтобы проверить справедливость легенды.

22. Двенадцать дней Рождества

В пятницу вечером, вскоре после Рождества 1939 года, Ханс и Софи Химмель, за нежную привязанность друг к другу в шутку прозванные голубками, поужинали в своей дрезденской квартирке в районе Биштрихт, поставили в мойку грязную посуду и, сев за чистый стол, завернули пять золотых колец в пол-листа утренней газеты, где была напечатана фотография их погибшего сына. Он получил пулю в затылок, сражаясь в Польше во имя великой Германии, и был посмертно награжден Железным крестом. Ханс и Софи не в шутку считали, что Железный крест – это ювелирное украшение для солдат, однако им хватило ума припрятать настоящую ювелирку. Они засунули газетный сверточек в футляр от очков, футляр положили в непромокаемый пакетик из-под какао, пакетик в кожаный планшет, а планшет закопали под грушевым деревом на заднем дворе. Второй половиной газетного листа они выстлали дно клетки с канарейками, набросили на клетку тряпку и легли спать. До них давно доходили слухи, что молодые наци из их квартала, «разбитые сердца», как их в шутку кто-то окрестил, рыщут в поисках еврейского золота, чтобы расплачиваться им с дорогими проститутками на Перникенштрассе, которые соглашались заниматься скотоложеством со свиньями. В предвоенном Дрездене умели шутить. Свинские забавы на еврейские деньги – куда уж смешнее!

Первое золотое кольцо принадлежало дедушке Ханса, второе – бабушке Софи, третье отцу Ханса, четвертое – самому Хансу, а пятое когда-то выбрала Софи во время их короткого путешествия в Данциг, где они жили на вилле ее тетки у моря. Пять обручальных колец разного диаметра и веса, которые носили на разных пальцах в общей сложности сто тридцать семь лет.

Капрал Кеттль сразу обратил внимание на газетный лист с портретом Геринга на дне клетки с канарейками. Он открыл клетку, и птички вылетели на волю через сломанную дверь на задний двор, куда он следом вывел Ханса и Софи. Шел дождь, и пока капрал, сунув Софи под юбку дуло винтовки, тыкал концом в разные места, Ханс, которому не разрешили надеть ни шляпу, ни пиджак, ни брюки, дрожал, как цуцик, и чихал не переставая, при этом нервно посматривая под грушевое дерево, что капралу Кеттлю показалось подозрительным. В результате не бог весть какие еврейские сокровища перекочевали в ранец немецкого капрала и при этом обнаружилось, что вода проникла в футляр от очков и газета с фотографией солдата, получившего Железный крест за отвагу на полях сражений в Польше, вконец раскисла.

Через три недели Ханс умер на железнодорожном разъезде в Бутенберге, где он прятался в товарном вагоне, перевозившем кур. Болезнь давно подтачивала его изнутри, и вот случилось неизбежное, он захлебнулся собственной рвотой. На лицо лежащего спокойно уселась курица – верный признак того, что человек мертв. Еще через три месяца смерть настигла Софи в местечке Требогган, на просеке среди серебристых берез, в частных владениях немецкого военачальника Вернера фон Бломберга, где он охотился на фазанов и куропаток. Ее раздели догола и долго над ней измывались, особенно же ее мучителей забавлял шрам от кесарева сечения. Вот, смеялись они, даже родить через положенное место не сумела. Напоследок они оставили на ее теле еще один след – от пули в затылок. Таким образом, два шрама, родовой и смертельный, навсегда связали Софи с ее погибшим сыном.

Пять золотых обручальных колец, четыре канарейки, три французские курочки, два голубка, одна куропатка на грушевом дереве… почти рождественская песня. Пять золотых обручальных колец вместе с шестью сотнями таких же или похожих доставили в Готенберг, а оттуда в Голштинию на переплавку, и в результате на свет явился золотой слиток (серийный номер HS56ExH 42). Хотя первые буквы означали «Голштиния, плавильный завод», при желании их можно было прочесть и так: «Ханс и Софи». Цифры «56» означали номер партии, но при этом как бы указывали на возраст умерших. Латинская аббревиатура «Ex» значит не только «исполнено», но также «ушли из жизни». Следующая буква расшифровывается как «Холдштаттер», но ее можно расшифровать и как «Химмель». 1942 – год изготовления слитка и год смерти Химмелей.

Этот золотой слиток в числе прочих был упакован в мешок из зеленого сукна, завязан красной тесьмой и отвезен в Мюнхен. Потом он много путешествовал – Вена, Берн, Баден-Баден – и наконец обнаружился в чемодане на заднем сиденье черного «мерседеса» (номерной знак TL9246), брошенного на обочине дороги возле Больцано, единственного во всей Италии места, где не могут приготовить настоящие спагетти.

23. Золотой пистолет

Дело происходило в 1938 году. У некоего бального танцора была любовница, двадцатилетняя продавщица Петра из галантерейного магазина на Дортмундштрассе в Магдебурге, блондиночка с маленькой грудью и честолюбивым, властным отцом, и однажды он подарил ей дамский пистолет, сделанный частично из золота. В среду на первой неделе Великого поста Петра немного пофлиртовала в магазине со своим боссом, а вечером в затрапезной гостинице на Фалкенштайнплац бальный танцор обвинил ее в измене. Пока Петра была в ванной, он вытащил из ее сумочки пистолет и выстрелил своей любовнице в живот. Затем он быстро перезарядил оружие, чтобы покончить с собой, но в спешке вставил патрон другого калибра, и пистолет взорвался у него во рту, при этом ствол застрял в горле. Не помня себя от боли, бальный танцор бросился с лестницы головой вниз. Вместе с ним вниз с веселым звоном полетели разрозненные детали пистолета – рукоятка, предохранитель и курок, которые потом нашел у подножия лестницы Клаус, малолетний сын привратника.

После довольно бурной сцены, устроенной отцом Петры (войдя в раж, он разбил унитаз, чуть не задушил владельца гостиницы и, получив сокрушительный удар по затылку от начальника полиции, пролил четыре литра крови на парадный коврик с надписью «Добро пожаловать»), и отъезда полицейского наряда, благополучно восстановившего тишину и порядок в квартале, Клаус решил поиграть с желтыми блестящими штучками. Для начала он выкрасил их зеленым лаком, найденным в мусорной корзинке фрау Декер из шестнадцатого номера, но лак не хотел высыхать, и Клаус зашвырнул детальки в угол, откуда их позже вымел привратник и отнес герру Муссилю, хозяину скобяной лавки по адресу Хайдерштрассе, 17-а. Фредерик Муссиль сразу распознал, с чем имеет дело, смыл зеленый лак скипидаром и включил детали пистолета в свою коллекцию золотых безделиц, доставшихся ему при разграблении дома соседа-еврея, торговца кошерным мясом. С помощью скупщика краденого Фредерик загнал золотые детали на черном рынке служащему дармштадтского банка, который передал их своему партнеру по разным махинациям, управляющему банком, а тот уже переплавил детали пистолета во время своей недельной поездки в Лейпциг. Эти детали вошли в состав золотого слитка (серийный номер Lei98), который, оказавшись в 40-м году в Баден-Бадене, благополучно пролежал в банковском подвале, некогда монастырском погребе, пока сотня золотых слитков не попала в руки подчиненных Харпша, сержанта и капрала, и девяносто два из них в мае сорок пятого совершили путешествие в Больцано, где о настоящих спагетти вспоминаешь, как о заморском деликатесе.

24. Фотодокумент

Организаторы нацистской вечеринки в Данциге с помощью посулов и угроз заставили трех проституток, в том числе одну несовершеннолетнюю, разгуливать голыми в золотых украшениях, реквизированных в еврейских семьях. Без пяти минут отставной генерал, решивший выставить эти украшения на аукционе и на вырученные деньги купить «роллс-ройс», пообещал самому щедрому покупателю девицу на выбор. Голые проститутки ходили по сцене, на которой накануне посмертно вручались медали родственникам сорока кадетов с затонувшей подводной лодки, девицы крутились и вертелись под блицы вспышек на фоне увеличенной во всю стену фотографии подлодки, пока оркестр исполнял вальс «Голубой Дунай» в ритме быстрого фокстрота. В конце вечеринки планировалась распродажа эффектных снимков с голыми девицами в пользу выходящего в отставку генерала, и проституткам надо было расстараться, чтобы поднять цены на товар.

После войны эти снимки помогли составить опись пропавших украшений, которые предполагалось вернуть их владельцам. Следует иметь в виду, что не все золотые драгоценности пошли с молотка – часть из них сложили в ведерки для шампанского и спрятали под столом. Эти ведерки исчезли, и их дальнейшая судьба покрыта мраком. Зато нам доподлинно известно, что произошло с девятнадцатью украшениями, выявленными с помощью фотографий голых девиц.

Арчибальд Клемперер, делавший во время аукциона самые высокие ставки, к концу вечера надрался и уже толком не соображал, что же он в результате приобрел. Сопроводив его домой, одна из девиц, предположительно находившаяся в сговоре с официантом, несколько раз ударила Клемперера по голове серебряным подсвечником. Забрав золотые украшения, она загнала их перекупщику, и после того как драгоценности провели неделю в трюме корабля, отчалившего из шведского города Мальмё, они оказались в Баден-Бадене, где их переплавили в золотой слиток (серийный номер BB890/36). Этот слиток, завернутый в зеленое сукно, попал в руки лейтенанта Харпша и позже был обнаружен в разбитом черном «мерседесе» на обочине дороги под Больцано, единственном итальянском городе, жители которого не умеют готовить настоящие спагетти и при этом умудряются относиться к самим себе со всей серьезностью.

Большинство представителей четырнадцати еврейских семей, приглашенных аукционным домом «Кристи» в Женеву для опознания золотых украшений по фотографиям трех шлюх, которые разгуливали в чем мать родила, с уверенностью указали на семейные реликвии своих близких. Те, кому повезло меньше, получили в качестве компенсации копии скандальных фотографий, которые, по словам представителя дома «Кристи», по-своему могут украсить нашу жизнь.

Слух о щедром Клемперере, возможно, пустили организаторы пресловутой вечеринки, три эсэсовских генерала, с тем чтобы повысить призовые своего коллеги: вместо дорогого автомобиля – маленький частный самолет, в который они собирались подложить адскую машину, так что отставной генерал, не дотянув до Англии, отправился бы кормить рыб в Ла-Манше. В результате бравый отставник отказался от дарового самолета и благополучно добрался до Каракаса в компании несовершеннолетней проститутки, которая выдавала себя за его дочь. Их второй ребенок в 1978 году стал министром культуры Венесуэлы.

25. В связке

В ноябре 1944 года будапештских евреев сбрасывали с моста. Их связывали по трое, в середине – самый толстый. Иногда его подстреливали, но не убивали. Например, стреляли в позвоночник, чтобы отнялись ноги. Вода ледяная. Течение быстрое. Река глубокая. Никто не мог сказать заранее, сколько продержится на плаву очередная троица. Это зависело от разных факторов, но экзекуция нередко затягивалась. Одно оставалось неизменным: тройная связка. Этой процедуры, возможно, из суеверия, придерживались неукоснительно.

Экзекуторы были большие шутники. С именами они играли, как с людьми.

– Седрах, Мисах, Авденаго.[v]  [v] Трое отроков иудейских, которых царь Навуходоносор велел бросить в раскаленную печь и которые чудесным образом вышли из нее живыми и невредимыми (Даниил 3:12–30)


[Закрыть]

– Три мудреца.

– Бог-Отец, Бог-Сын, Бог – Святой Дух.

– Поставь Святого Духа в середину.

– Любого толкни – из него дух вон.

– Сталин, Рузвельт, Черчилль.

– Толстого надо в середку.

– Они все толстые.

– Рузвельт не толстый, а колченогий. Сейчас мы этого тоже колченогим сделаем.

– Америкашку ставь в середку, а русского с инглезой по бокам.

– Чарли Чаплин, Дуглас Фэрбенкс, Мэри Пикфорд.

– Богатенькие янки.

– А правда, что Чаплин еврей?

– Еврей, а соображает. Усики взял у фюрера, котелок у Черчилля, а тросточку у Рузвельта.

Финкой по верхней губе – вот усики, топориком под колено – вот колченогий, лопаткой по темени – почему без котелка?

Иногда к мосту подходил Рауль Валленберг.

– Гляди, опять идет Спаситель!

Для Рауля они приберегали совсем пропащих. За слепого старика – бутылка виски. За костлявую девицу – четыреста флоринов. За смазливую – шестьсот. За беременную – тысячу. За ребенка с него можно было слупить брильянт.

– На кой черт этому Раулю столько евреев?

Спасенный садился на заднее сиденье автомобиля с дипломатическими номерами, и шофер Рауля Валленберга увозил его в шведское посольство.

– Небось их там у него как собак нерезаных.

– Евреи в сортире.

– Евреи в спальне.

– Евреи в дымоходной трубе.

– Евреи в шкафу.

– Евреи под лестницей.

– Где только этот Рауль берет и деньги, и виски, и брильянты?

Порой в машину набивалось по семь человек. С шофером – восемь. Четверо сзади, один впереди, кто-то у него на коленях и еще один в багажнике. Рауль спускался с моста и шел домой пешком. Воротник пальто поднят вверх, изо рта парок – ночи стояли холодные.

А острословы, среди которых были заядлый киношник и завзятый книгочей, все шутили:

– Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко.

– Антоний, Красс, Помпей.

– Солнце, луна, комета.

– Король, дама, валет.

– Три брата-акробата.

Река принимала в свои объятья аллегорических персонажей, русских кинорежиссеров, римских полководцев, голливудских кинозвезд. Одних, захлебывающихся, она уносила вдаль, другие сразу шли на дно.

Экзекуторы начали требовать от Рауля золото.

– Хватит с нас виски, флоринов и брильянтов. Сколько ни пей, все мало, деньги негде хранить, а брильянты уходят направо и налево.

– Это как же?

– Вино, бабы, певички.

– Шнапс, мальчики, стриптиз.

– Рай, чистилище, ад.

Рауль стал приносить золото. Маленькие золотые распятия.

– Интересно, где он их берет?

– Евреи в обмен на распятия! Ха-ха-ха!

– Папа римский наложил бы в штаны, если б они у него были.

– Денежки никогда не бывают лишними. После войны съезжу в Ялту поглядеть, где эти трое кроили карту Европы. Вот кто плясал под дудку мирового еврейства.

– Три девы.

– Три поросенка.

– Мирра, мед и млеко.

– Мелхиор, Каспар и Валтасар.

Шандор Новотны, поднаторевший в швырянии евреев связками в воды Дуная и изобретении для них символических имен, спрятал золотые распятия Рауля Валленберга на Падоровском кладбище, за расшатанным кирпичом в цоколе памятника Беле Кираю, малоизвестному венгерскому поэту, умершему в 1848-м, в год европейских революций, которые все были подавлены. В жизни Шандора были три женщины – теща, жена и замужняя дочь. Первая и последняя остались вдовами благодаря совместным усилиям Сталина, Рузвельта и Черчилля. Среднюю, в символическом смысле, тоже можно назвать вдовой: чтобы поменьше бывать дома, Шандор вступил в нацистскую венгерскую Партию стрелы и креста, и с тех пор они с женой не спали вместе. Пять лет, четыре месяца и две недели, если быть точными, Шандор вел подсчет. Зато он занимался сексом возле другого схрона, в другом цоколе, где тоже нашелся расшатанный кирпич, – у памятника малоизвестному венгерскому композитору Йожефу Осцелу, умершему в 1871-м, в год, когда немцы оккупировали Францию и аннексировали Эльзас и Лотарингию. Шандор принуждал к сексу замужних еврейских женщин, а после связывал их по трое с другими жертвами и сбрасывал с моста. Он презирал свою жену и самоутверждался в собственных глазах. Его заветной мечтой было утопить сразу трех обесчещенных им женщин. В этом ему виделось нечто библейское, ветхозаветное, вроде побивания блудниц камнями. Разве они не совершили прелюбодеяние? Разве они не были иудеянками?

За несколько месяцев Рауль Валленберг выкупил у Шандора не одну женщину. Впрочем, после Шандора кое-кто предпочел ледяную воду Дуная.

Как-то раз ночью шурин Шандора прокрался за ним на Падоровское кладбище и увидел, как тот предается любовным утехам и где хранит золотые распятия. Он схватил расшатанный кирпич и ударил им Шандора по темени. Золото он рассовал по карманам, а тело спрятал в склеп Элемера Пашека, малоизвестного венгерского художника, который писал маслом обнаженные трупы накануне первой мировой войны, когда Европа изголодалась по насилию.

Вот так трое незаметных героев венгерского культурного прошлого – Бела Кирай, Йожеф Осцел и Элемер Пашек – стали невольными свидетелями подвигов Шандора Новотны. Деньги, секс, смерть.

Шурин Шандора был расстрелян за спекуляцию при попытке продать золото лейтенанту гестапо в Зальцбурге, распятия же клеймили, поместили в депозитный ящик и отправили в Мюнхен дипломатической почтой. В январе сорок пятого их переплавили в золотой слиток весом 70 граммов, и вскоре тот оказался в Баден-Бадене, а затем, на короткое время, в руках лейтенанта вермахта Густава Харпша, который был одержим желанием вернуть свою маленькую дочурку и в спешке дорого заплатил за автомобильную аварию недалеко от Больцано 5 мая 1945 года. Больцано – это почти Австрия, и городской ландшафт мало чем отличается от Зальцбурга: та же быстрая речка, образованная тающими в горах снегами, те же прибрежные террасы, бары и кафе. Правда, в Больцано рестораны стыдливо упрятаны от глаз туристов в боковые улочки поближе к собору. Это объясняют неумением готовить настоящие спагетти. Ведь в Италии настоящие спагетти и настоящий патриот – это почти синонимы. Следует ли из этого, что повара, не умеющие готовить спагетти, плохие патриоты?