Текст книги "Тени звезд"

– Они вспомнят о том, что ты совершила.

Джина лишь потерла запястья с браслетами на них.

– Прикажи приготовить мои ножны, Элигос. Прошло то время, когда мне приходилось прятать оружие. Сегодня мы узнаем, где скрываются воины света. Им пора вернуться домой.

– Снаряжение давно готово, Мэй. – Джина обернулась и увидела в руках Элигоса шлем, отражающий свет на кристаллических гладких боках. Она коснулась кончиками пальцев чернильной глубины, и руки ее словно утонули в крови, и каждое воспоминание пронеслось перед ее глазами и, разбивая любую защиту, обрушилось потоком на ее сердце.

– Это он! – прошептала она, ощущая, как сжимаются ее ребра. – Оставь его! – она закрыла глаза, чтобы не ощущать на себе взгляда непроницаемых глазниц шлема, но спустя мгновение бросилась к нему в надежде выхватить из рук воина, но вместо этого оказалась в объятиях Элигоса, пытавшегося привести ее в чувство.

– Где он? – выдавила Джина. – Отдай его мне.

– Это был сон, это было твое видение, Мэй. – Элигос помог ей закрепить на спине ножны. – Еще рано встречаться с ним. Пока еще рано.

– Я видела его в твоих руках. Он был как прежде, как прежде – в крови. – Джина вложила в ножны свои клинки, но мысли ее не касались их меняющих форму лезвий.

– После той битвы он поврежден.

– Это не имеет значения. Я вижу в нем Воина.

Элигос застыл, неотрывно глядя на Джину.

– Я вижу его и слышу его голос. И чувствую, как я близко.

– Ты не знаешь, кто он на самом деле. Что, если это не тот, кого ты пытаешься возродить? Что, если это создание опасно?

– Я не знаю, нет, я не знаю, кто он. Но если он является ко мне, значит, он мне поможет.

– Пусть так, Мэй. Увидим.

– Собери небольшой отряд, Элигос. – приказала Джина тогда. – Мы выступаем в город немедля.

7

24 октября 1849

Это было глухое, полуразмытое, затуманенное чувство, ощущение слабой связи – ощущение связи Джины с последней из Хранителей рода. Их давнее противостояние закончилось тем, что рыцари света были сокрыты от Мэй, и связь их с миром оборвана. Они забыли свои имена и перестали взращивать в своих потомках воинов, и только свет прошлого мог теперь возродить в каждом из них умение, и только Хранители имели право наделять их памятью. Но случилось так, что Аск – союзник Джины из Хранителей – погиб. Эмбла же – его напарница – не без причины отказала Мэй в помощи. Сама она исчезла, как казалось до поры – без следа. Но Джина сумела уловить малейшие колебания сосуда, в котором сохраняла она память светлых воинов, и, едва различимые, эти волны энергии привели ее к сокрытой в городских стенах обители. И волей своей Джина направила к ней самое темное создание, какое только смогла отыскать – она направила к ней юного Дориана.

Эмбла чувствовала опасное приближение Мэй, но не решалась бежать, потому как это означало бы войну, заранее обреченную для нее на поражение. Она рассчитывала на то, что притаившаяся сила останется неощутимой для бессмертного рыцаря, и, пока демон не проявлял себя, оставалась в тени, лишь прочнее запирая на ночь двери, не замечая, однако, что творится на чердаке ее собственного дома и кто такой на самом деле ее исправно рассчитывающийся за свое скромное жилище художник.

Воины шли в полнейшем безмолвии. Сквозь сумрак леса, сквозь сумерки городских улиц. Звук шагов обращался в дробь и разрывался в воздухе, пронзая бесконечность осколками. Демоны не говорили, не издавали ни звука. Они не дышали. Их дыхание было похищено так давно, что они успели забыть, что это значит – быть живыми.

Джину с обеих сторон окружили возвышающиеся над нею воины. Она стремительно шла вперед, с трудом преодолевая слабость, и только мысль о том, как близка отрекшаяся от нее союзница, заставляла ее переставлять ноги.

Подобравшись к пансиону, который содержала мать Клариссы, Джина приказала воинам рассредоточиться, сама же вломилась в дом в сопровождении нескольких рыцарей, в числе которых были Торвальд и Элигос. Они быстро, один за другим, ворвались в столовую и окружили всех сидящих за обедом постояльцев. Джина вошла последней, мельком осматривая жильцов. В их числе Клариссы она не обнаружила.

Стены задрожали, поддаваясь громыханию безжалостных шагов демонов, и воздух, который не тревожило их дыхание, накалился и загустел. Джина вышла вперед и, резким движением схватившись за хрупкое предплечье, развернула к себе лицом вдову Фриман. Решительность ее была прервана на мгновение странным умоляющим взглядом этой женщины. Джина ослабила хватку.

– Где она? – задала вопрос Мэй. – Где Кларисса? Отдай ее мне. Более ей не скрыться.

– Она исчезла. – прошептала вдова в ответ.

Джина замерла в оцепенении, и мелкая дрожь пробежала вдоль ее позвоночника, и руки ее похолодели. Она ощутила, как в ярости сжимаются и расширяются в груди ее ребра, как кровь приливает к ее лицу, и с силой оттолкнула вдову к стене, и только звук глухого удара позвоночника о камень на секунду пробудил ее затуманенное ненавистью сознание.

– Исчезла? – шепотом переспросила Джина. – Ты… Ты знаешь, кто я, не так ли? – произнесла она, и тон ее смягчился. – Кларисса наверняка рассказала тебе все. Так где она? Скажи – и я уйду из твоего дома. Я уйду, и больше ты меня не увидишь. Я не причиню вреда тебе и твоим родным. Мне нужно только поговорить с ней. – Джина сжала руки в кулаки, на лбу ее выступили капли пота. Торвальд поддержал ее за плечо, и вдова Фриман странно поглядела на него, словно удивляясь его присутствию, но не произнесла ни слова. Ее взгляд, прозрачный, холодный, обратился к Мэй.

– Идем отсюда, Джина. – прошептал Торвальд. – Здесь нет того, что мы ищем.

Джина дернула плечом, сбрасывая с него руку охотника. Она встретилась взглядом со вдовой и застыла, ощущая, как холод медленно пробирается по ее спине.

– Вели всем убраться отсюда! – прорычала она вдруг. – Заприте двери! – приказала она демонам. – И ты, Торвальд, останься снаружи. – охотник колебался, но не решился возражать и переступил порог, сначала пропуская внутрь воина, ведущего с собою девочку, и запер дверь.

Мгновение спустя руки Мэй вцепились в горло вдовы Фриман, и тонкие струйки крови просочились из-под глубоко врезавшихся в тонкую кожу лезвий на кончиках черных перчаток.

– Я не ждала тебя. – задыхаясь, прошептала вдова, ощущая, как ее ноги оторвались от пола.

Джина разжала пальцы.

– Кларисса – свет жизни, единственная, кто мог бы быть Хранителем, – исчезла. Подумать только! Она исчезла в этом доме! И ее обжигающая энергия, ее человеческая энергия осталась тут? Ты думаешь, я в это поверю? Как ты сумела сделать так, чтобы тебя никто не заподозрил? – Джина приблизила свое лицо к лицу вдовы и схватила ее за подбородок, глядя в прозрачно-голубые глаза, синеющие с каждой секундой, глядя на белую кожу лица, с которой стекали морщины. – Ты отдала дочери сосуд памяти, чтобы в случае чего я растерзала ее в поисках ответа?

– Я не знала… Я клянусь тебе, что не знала… Я всего лишь хотела защитить ее от тебя.

– Не знала… – повторила Джина и отдалилась от нее, рассматривая искаженное болью юное лицо. – Ты не знала, что я наблюдаю за ней? Ты мне лжешь. Тебе просто было любопытно… как скоро я найду ее и что я с ней сотворю.

– Я любила ее! – вскрикнула Эмбла, и Джина в ответ наградила ее ударом локтя прямо в лицо, так, что послушался хруст. – Я клянусь тебе, Мэй, клянусь всеми богами, что защищала свою дочь! – прошептала Эмбла, не решаясь поднять голову, и по губам ее и подбородку заструилась кровь из сломанного носа.

– Твоя дочь мертва. – произнесла Джина без капли сочувствия. – Твой талисман не смог спасти ее, но привел меня сюда. Да, я знаю, Клариссы долгое время не было в этом доме. Так ты и сбила меня со следа. Но теперь все встало на свои места. Пришла твоя очередь платить. Ты призовешь своих потомков.

– Нет, Мэй. Ни за что, ни за что я этого не сделаю! – взгляд Эмблы в мгновение стал холодным и жестким, как сталь.

Джина схватила ее за белое запястье и вывернула его так, что хрустнула кость.

– Как жаль, что в тебе так много человеческого, Хранитель. – прошептала она у нее над ухом, сильнее стискивая руку между затянутыми в черную кожу пальцами, на кончиках которых мерцали алые огни.

– Не заставляй меня биться с тобой. – сквозь боль произнесла Эмбла. – Я дала клятву, что более не вступлю в войну, не причиню вреда ни одному живому существу.

– Но ты ненавидишь меня всем сердцем, ты так меня ненавидишь, что готова поступиться своими правилами!

– Это не так. Что бы ты ни сделала, я не дам тебе осквернить свет жизни моих рыцарей.

Джина склонилась над упавшей на колени Эмблой, глядя в глаза синее и прозрачней небосвода.

– У меня так мало времени, Эмбла. Если бы ты только знала, как мало у меня времени! И потому я не буду долго уговаривать тебя, я начну с угрозы. – она сделала жест, и один из демонов вывел и поставил перед Эмблой ее младшую дочь.

Джина приложила клинки к горлу девочки, заставляя ту дрожать от ужаса, не в силах пошевелиться от оцепенения, сковавшего ее конечности.

– Решайся, Хранитель. Ведь ты помнишь, помнишь, как я люблю убивать? – она вдавила лезвие в кожу девочки, и кровь выступила под подбородком и заструилась по клинку, и капля за каплей обрушивалась на пол под ноги рыцаря. – Останови меня!

Эмбла поднялась на ноги, с ужасом наблюдая, как кровь пропитывает платье ее дочери, и как все глубже с каждым мгновением врезаются в кожу клинки Дорэль Мэй. Эмбла протянула к ней руки, но жалость едва ли могла коснуться сейчас сердца рыцаря.

– Я убью ее. – произнесла Джина. – Мне ничего не стоит убить ее. Ты ведь помнишь, что я совершила в день нашей последней встречи? Помнишь, как я разрубила их на части? А ты могла лишь беспомощно наблюдать за тем, как жизнь покидает их тела и черпать кровь руками в надежде согреть эти мертвые останки души.

Эмбла дрожала от ярости, из последних сил сдерживая гнев в груди, но тогда, когда Джина безжалостно провела лезвием по горлу девочки, выпуская тонкую струю крови, стремительно бросилась на нее, сбивая с ног. Она ощутила кровь на своем лице и во рту, и брызги ее окрасили в алое ее светлые волосы. В руках ее возникли короткие кинжалы, и она попыталась нанести удар Джине в лицо, но лишь задела ее губу, проведя ровную полосу от кончика носа, и, будучи в то же мгновение опрокинутой на спину, едва успела увернуться от удара рыцаря. Но лезвие Элиндора стремительно достигло ее тела, опустилось и разрубило ключицу, глубоко врезаясь в кость, острие же Деймруна с силой уперлось ей в горло.

– Отдай мне рыцарей, Эмбла. – Прошептала Дорэль Мэй. – У твоей дочери и тебя самой еще есть шанс спастись. Но если ты откажешь мне, я буду убивать каждого, кто покажется мне похожим на твоего отпрыска.

Эмбла разжала пальцы, выпуская из рук кинжалы.

– Ты нарушила одну свою клятву, нарушишь и другую. – Джина убрала оружие в ножны и, отстранившись, наблюдала за тем, как Эмбла поднимается на ноги, сжимая рану. Она протянула руки к своей дочери. Та была жива, но истекала кровью, и воздух со свистом сочился из ее вскрытого горла.

– До восхода солнца, Хранитель, все рыцари света должны быть у меня. – произнесла Джина, без капли жалости глядя на Эмблу, сжимавшую в окровавленных объятиях тело дочери. – Я не тревожила тебя до тех пор, пока мне действительно не потребовалась твоя помощь. Несколько моих солдат останутся с тобой. – Джина повернулась, чтобы уйти.

– Как же Кларисса? – спросила Эмбла сдавленно. – Где она сейчас?

– Она стала еще одной ступенью на пути к пьедесталу для альва, свет которого ты упустила. – ответила Джина, не оборачиваясь.

– Прощай Дорэль Мэй. – прошептала Эмбла, и слезы перекрыли ей горло. – Я исполню твой приказ, но лишь для того, чтобы никто более не был истерзан тобой в бесплодных поисках того, что уже не вернуть к жизни. Того, что навеки останется призраком в твоей боли. – она наблюдала за тем, как демон оставляет алые следы на полу, втаптывая в пыль остывающую кровь. – ты должна отпустить свою тьму, Мэй! – произнесла она громче. – Прекрати держать на себе этот небосвод, – отпусти его, рыцарь. Он останется на месте, а ты получишь свою свободу.

– Я свободна. – отозвалась Джина, не глядя на Эмблу. – И так близка к своей цели! Ты не можешь себе представить, как я близка.

Джина отворила двери и увлекла за собой ожидающего ее Торвальда, и быстро вырвалась прочь из стен этого дома; она долго шла, и в ушах ее звенели и отдавались эхом собственные шаги. Она была опустошена, вывернута наизнанку, и все ее раны в мгновение вскрылись, и если бы душа ее имела физическую оболочку, то обнаженные кости – единственное, что бы от нее сейчас осталось. Изнемогая и задыхаясь, Джина остановилась.

– Как думаешь… – начала она тихо, опершись о стену, – как ты думаешь, Торвальд, выдержу ли я это? Дотяну ли я до конца? Ты… ты ведь понятия не имеешь, что я совершала все это время. Наверное, тебе невдомек, отчего сейчас я так сломлена. Посмотри на меня. Я едва держусь на ногах. А что будет дальше? – Джина набрала в грудь морозного воздуха. – Я едва не убила Эмблу и ее девчонку. И мне их не жаль – моя рука не дрогнула бы, я бы вскрыла горло обеим, откажись она пойти мне навстречу. Конечно, я знала, что Эмбла сдастся, стоит только пригрозить ей. Но я так увлеклась, так обезумела при виде крови, что готова была убить ради удовольствия, охотник. Как мне дойти до конца, как мне не сдаться порывам собственной жестокости?

Торвальд сделал глубокий вдох, ощущая, как нежным ароматом льда и земли наполняются его легкие, и легко сжал плечо Джины своими бледными пальцами.

– Сдавайся. Сдавайся, если ты смела настолько, чтобы свернуть со ступеней у самого края, у врат своей гибели.

– Нет. – прошептала Джина. – У меня никогда не хватит духу избрать иной путь, отступить перед великим свершением. Но я чувствую, что если не на этих ступенях, то в иных краях я так же скоро окунусь в омут безумного несуществования. Почему не сейчас? Я чувствую смерть, как никогда раньше. Я чувствую ее дыхание на своих губах. Она окутывает меня. Душит в своих объятиях.

– Ты не сопротивляешься.

– Я знаю ее язык, я слышу ее слова. Она шепчет, что будет ко мне милосердна. Но моя тропа обходит ее пропасти. Мне не угодить в ее западню, как бы я ни пыталась. Она близка, но я не в силах ее достигнуть.

Торвальд ничего не ответил, но заключил Джину в крепкие объятия, и тепло его тела растопило холодный призрак смерти, поселившийся на ее плече.

– Что будет с Дорианом? – спросил он вдруг, ощущая, как сердце его замирает от сковавшего его холода.

– Он окунул руки в кровь невинного. Он обратился к глубокому мраку и балансирует на той же грани, что и я сейчас.

Торвальд промолчал и крепче сжал в объятиях Джину, и погладил ее по спине, утешая. В сердце его каменным осколком застыла любовь к брату, превратившаяся в вечный источник страданий. Если бы он только мог, он разорвал бы свою плоть и вырвал из сердца этот осколок и бросил его, окровавленный и горячий, прямо в глубокую пучину пенных буйных волн, что расщепляются о камни и шумом своим скрывают предсмертные крики тех, кто бросается с утесов в ночную нефритовую бездну.

8

23 – 24 октября 1849

Ночь явилась в своем черном, вымоченном в чернилах обличье и обволокла мерцающей звенящей сетью уснувший город. По дорогам моросью пробежался холод, и ветер раздул останки листьев, расчищая дорогу одинокому путнику. Молчащие холмы свысока глядели на тонкую фигуру, мелькающую, что тень, между стволами деревьев, и внимали шороху легких шагов. Мороз насыщал воздух опьяняющей ледяной влагой и задевал ветви кустарников напористым сырым ветром. Где-то разбивались о берег разбушевавшиеся волны, но плеск их был так далек, что совершенно не различался в тихом шелесте листвы.

Дориан шел по аллее. Капли дождя барабанили по черному зонту и стекали вниз, в стеклянные лужи, и художник наблюдал за отражением в них собственного темного силуэта и видел несуществующие для остальных пятна крови на своих руках, и видел багровые капли, вслед за дождевой водой стекающие с его пальцев.

Кровь – он ощущал ее запах, ощущал, что весь пропитан ею, чувствовал ее вкус во рту – она обжигала ему горло; он видел ее – она заливала ему глаза, плескалась в его зрачках. И если бы он только смог сейчас почувствовать, как и когда переступил черту, как навис над бездной мрака, он бы немедля вырвал собственное сердце. Но он не чувствовал. Он закрывал глаза – и кровь была там, внутри его сознания, она наполняла собой темноту, она становилась темнотой, когда на нее падал леденящий лунный свет и превращал багрянец в чернила. Он чувствовал пряное послевкусие на кончике языка. Он делал вдох – и легкие его наполнялись кровью – он тонул в ней, и вязкое тепло тянуло его вниз, на самое дно. Кончиками пальцев он ощущал биение обнаженного сердца. Трепещущая близость смерти – боль. Он ощущал боль, но она доставляла ему несравненное наслаждение. Он мог бы убивать только ради этого – ради близкого теплого звука, скользкого прикосновения и аромата. Ничто не принесло бы ему большего удовлетворения, чем чужая боль и пульсирующие волны смерти.

Его шаги не тревожили воздух, он шел в безмолвии и ощущал за своей спиной присутствие близкого ему существа. Он на секунду решил, что это Джина, но одновременно с мыслью о том, что она, возможно, уже более не желает его видеть, пришло ощущение новой энергии. Она была изломленной и неполной, такой, словно была вырвана из чужого сердца на последнем издыхании и обращена в источник увядающей жизни. Но мощь ее была опасна, и каждое ее волнение несло в себе смерть.

Дориан обернулся и почувствовал, как преследовавшая его тень нырнула в глубину ночи. Вместе с тем энергия нарастала впереди, и вот, в сумраке, в оглушающей своим шепотом тишине аллеи возник светлый абрис женщины. Она стояла неподвижно, подобно переливающейся в искрах ливня статуе, сжимающей в тонкой руке свои сплетенные в косу волосы. В бледном свете полуночи ее лицо чуть поблескивало и чуть мерцала ткань ее одеяния, и лицо ее светилось, что лунный камень, и черными углями мелькали змеиные глаза, от которых к вискам заплетались выжженные шрамы.

Дориан расколол ее образ, разорвал мерцание чистоты, чтобы увидеть изнанку. Как только взгляд его прожег тело этой неподвижной статуи, прекрасная маска темной владычицы сорвалась, и омерзительная истина отравила взгляд альва, выдавая убийцу. Не того убийцу, каким была Джина – нет. Он видел в Джине тень, великую и благородную, и пусть она была запятнана кровью, но боль ее была выше любого ее деяния. Сейчас же перед ним восстала отвратительная маска прошлого, маска того, кто держал в себе силу чужую и ему не подвластную. Но Дориан чувствовал, как эта темная фигура призывает его: ее голос стучал в его голове фонтанами крови и требовал повиновения. Художник приблизился к ней и ощутил, как скользкий змеиный хвост обвивается вокруг его тела.

– Что тебе нужно? – спросил художник, и глаза его зло сверкнули в ответ на взгляд заплывших тьмой глаз демона. – Я знаю, кто ты. Скажи только, зачем тебе нужен я.

– Я здесь, чтобы изгнать из миров ту, что именуют Тенью.

– Дорэль Мэй. – прошептал Дориан.

Его темные глаза, полные живого блеска, померкли.

– Вижу, после всего, что она для тебя сделала, ты все же не остался ей благодарен. Но ведь это она вернула тебя нам, Дориан. – она особенно мягко протянула его имя. – Помниться, в прошлой жизни и изгнании ты был невыносимым гордецом, потому как пробудился с великим даром. И однажды ты стал наказанием для богов, переступив черту дозволенного.

Дориан поднял глаза кверху, хватаясь взглядом за каждую невидимую в темном небе каплю.

– Они заплатят за то, что альв столь совершенный пал столь низко, что изгнанник-демон стал его единственным другом.

– В таком случае, Мэй тебе не союзница. Ты, видно, не застал те времена, но она получила от богов спасение, поддержку и помощь. Она будет до конца защищать их. Она в долгу перед ними, более того – боги в вечных поисках ее брата.

– Брата?

– Мэйенос. Легенды гласят, он сгинул в Бездне вместе с остальными. Но Нижний мир твердит иное. Говорят, Мэйенос в плену, но как только первый рассвет Нового Мира нагрянет, цепи, его сковывающие, обратятся в пыль, и он вырвется на свободу. Говорят, целительная сила Новой Эры возродит в нем жизнь.

– Новая Эра? Что это? – смутное ощущение чего-то близкого подобно шепоту предчувствия заставило Дориана содрогнуться.

– Полагаю, Мэй ищет ответ на этот вопрос. Полагаю, она готова на все, чтобы эта эра, наконец, наступила. Она стольким пожертвовала ради того, чтобы подобраться к этому краю, к самому острию опасного знания. И вот она у черты. Посмотри – она использовала тебя. Чего ради? Ты узнал себя, но что ей было нужно на самом деле?

– Мне неизвестно. – Дориан опустил глаза, глядя, как в отражении в воде под ногами размываются черты его лица.

– Она упустила тебя, Дориан. Ты солгал ей, не указав на то, что увидел внутри своего брата. Ты разгадал ее замысел, но не подал виду. Почему?

– Я увидел, кто он. Я увидел, кто он, но не смог в тот же миг различить собственного лица.

– Ты отошел от ответа.

– Нет, я ответил тебе. Но ты не хочешь слышать моих слов, а исправлять это не в моей власти. – Дориан собирался уйти, но змея остановила его, крепко сжав его плечо своими тонкими пальцами.

– Она называет тебя льдом, Дориан. Она говорит, что ты погибаешь.

– Я – лед. – тихо произнес в ответ художник. – Она не ошибается. Я – окровавленный ледяной осколок. Кровь проникает в меня, наполняет меня. Будь я слабее, и она бы меня растопила. Но вместо этого, она лишь застывает во мне и помогает мне разрастаться. Она питает меня. Дай мне больше крови – и я стану убийцей на твоей стороне. Твоя сторона темна, но света в ней гораздо больше, чем в душе Мэй, и я выберу этот слабый проблеск, я ухвачусь за него. Если ты напоишь меня кровью.

– Дорэль Мэй давала достаточно крови, чтобы утолить твою ледяную жажду. Отчего же ты обманул ее? Ты не смог произнести его имя вслух. Отчего?

– Я полагал, она захочет его убить. Но он – это то, что я никогда не предам.

– Неужели ты решил, что она желает зла тому, кто был ее союзником всю ее никчемную жизнь?

– Раз не желает она, то жаждете вы. – Дориан отнял руку демона от своего плеча.

– Когда-то это было единственной нашей целью. Но, как видишь, не так-то просто победить саму смерть в его лице. Как бы ни мечтал об этом каждый из нас, он оказался нам не по зубам.

– И ты пришла сюда просить о том, чтобы я растерзал собственного брата?

– Я пришла сюда затем, чтобы просить твоей помощи. В руках Дорэль Мэй совсем скоро окажется древнее знание, ответы на все наши вопросы. И жизнь твоего брата во власти этого. Весь мир во власти этого. Так давно, что даже и тебя еще не было на свете, великий бог времени превратил себя в эти кровавые символы, плетущие миры внутри Эона – звезды, хранящей в себе Знание. Но Мэй в безумной жажде быть превыше всех существующих сил, в жажде узнать правду о своем погибшем мире и своем брате, добыла нити Эона и заключила их в оболочку. Она желала знать слишком многое, но до того, как сумела коснуться разгадки, нити исчезли из ее рук. Кто-то спрятал знание между пластами времен и реальностей так, что его невозможно стало найти. Но она нашла, нашла и тут же упустила.

– Торвальд не сумел добыть знание из Предмета, когда он попал к нему.

– И она воспользовалась твоим младшим братом, чтобы попробовать снова. И в этом есть доля нашей вины, потому как, не сумев убить его, мы посадили его не на ту цепь.

– Ты хочешь, чтобы знание не попало в руки Мэй? – спросил Дориан тогда.

– Я хочу, чтобы Знание попало в руки к нам.

– Отчего же ты думаешь, что я стану тебе помогать? – спросил Дориан.

– Потому что начинается война, а значит, у тебя есть только два выбора: остаться верным рыцарю или же отомстить за позорное изгнание на Землю, за лишение силы, за сокрытие памяти. Выбор за тобой, альв. – Айсиз провела окровавленным кончиком змеиного хвоста по щеке Дориана и пригладила его тяжелые волосы. – Дай мне знать, как только решишься. – чешуйчатая спина сверкнула в темноте и исчезла, скрывшись под покровом сырой и холодной земли.

Кровь застучала в висках Дориана, она быстро и болезненно билась, изнемогая и плавясь в его ледяном сердце. Он слышал, как капли стучат по зонту, и от невыносимого этого звука он не мог найти спасения. Он отбросил зонт прочь, и холодные капли заструились по его горячему лбу. Он поднял лицо кверху, и, проклиная небо, упивался струями дождя. Он слушал, как стучит его сердце, поддаваясь болезненному желанию броситься вниз с утеса, разбиться насмерть о валуны собственного страха. Он принял решение – он осознал это задолго то того, как слова змеи коснулись его слуха. И теперь не в его власти было отступать, и он поддался новому долгу, связавшему его руки. Он проследовал во тьму.