Текст книги "Тени звезд"

Часть пятая

1

24—25 октября 1849

Подобно струе черного дыма, зашевелилась и вытянулась в струну прозрачная тень в дверном проеме средневекового замка. Огромные двери распахнулись, и в них ворвался пронзительный холод ночи. Ароматы осенней природы влились в строй запахов ветшающей крепости королей и наперегонки с холодом пронеслись по коридорам столь мрачным в мертвенно-свинцовом свете еле тлеющей ночи, что казались туннелями склепа. Лунное сияние преломлялось в стрельчатых окнах и рассеивало тьму бледными пучками света, распыленными по стенам.

Дориан шагал по коридору так быстро, что дыхание его прерывалось. Пространство расплывалось перед его глазами, а конечности похолодели от страха. Он явился сюда, чтобы передать несколько слов Айсиз и осмотреть раненую сестру ее, и вложить прозрачный сосуд в ее скользкую окровавленную руку. Но страх топил его лед. Едва ли художник когда-нибудь испытывал волнение столь сильное. Он ощущал, что с каждым шагом дышать ему все труднее, а мысли утекают из его головы, как вода исчезает из рук, проливаясь сквозь пальцы. Он остановился у дверей в королевские покои и расправил плечи так, что хрустнули позвонки. Спустя минуту, он протиснул свою тонкую фигуру в образовавшуюся между створками двери щель и очутился в помещении еще более похожем склеп, чем даже свинцовые коридоры замка.

Впрочем, то, что предстало его взору было картиной весьма для него ожидаемой. То мрачное спокойствие, что навевали дрожащие огоньки свеч было схоже с чувством благоговейного отвращения пред кровавым жертвенником, у которого прямо над кромкой бьющего словно бы из сырых подземелий пламени лежало в кровавой луже женское тело с раскиданными в стороны кожаными крыльями, превратившимися в ошметки. Кроме крыльев Дориан поначалу не заметил ничего необычного в ее оболочке: конечности ее почернели, но так бывало и у людей; однако из раненного ее затылка сочилась кровь столь темная, что напоминала черно-бордовую грязную жижу. Когда же Дориан заглянул под оболочку и узрел ее душу, то тошнота подступила к его горлу, и он зажал рот рукой, чтобы не вскрикнуть от ужаса. То существо, что лежало у жертвенника в окружении свеч лишь отдаленно напоминало человека: это была песочная статуя, испещренная червями и пропитанная гниющей кровью. Это было чудовище, в болезни своей обнажившее свои жуткие кости и едва удерживающее свою силу внутри себя. Мозг существа был обнажен. Дориан видел каждый дрожащий нерв на его поверхности. Дориан видел, как его обволакивает кровь. Снятый скальп. Отнятая часть могущества и величия.

Войдя в темный покой, художник приблизился к умирающей и возложил на жертвенник какой-то цветок. Когда пламя поглотило его, в помещении на минуту завис тяжелый болеутоляющий аромат, но быстро исчез, сменившись запахом воска и крови. Дориан присел у изголовья демона и попытался снять боль. На руки ему хлынула кровь, потерявшая цвет алой грязи и приобрётшая рубиновую тягучесть крови человеческой. Художник старался глядеть только на оболочку: едва бы сумел он удержаться в сознании, взгляни он на душу.

Он еще не дошел до того предела, когда видение мира глазами альва стало бы неизбежным следствием его метаморфоза. Сейчас в редкие минуты от него можно было отречься. Оно иногда само покидало художника. Покинуло и сейчас, а потому женщина, подошедшая к нему сзади, предстала пред ним прекрасной оболочкой, но не выжженным ядом сознанием. Рука, словно высеченная из воска и отполированная до зеркального сияния легла Дориану на плечо. Он обернулся и увидел, как двумя обугленными костями сверкнули змеиные глаза Айсиз. Ее кожа блеснула неоново-нефритовой чешуей, и она поманила к себе альва, приказав оставить свою сестру на смертном одре.

– Ты пришел… – шипящий голос ласково коснулся щеки Дориана: он ощущал физически этот голос, осязал его, а не только слышал.

– Я пришел, чтобы исцелить твою сестру – Отрайсиз. – почти прошептал Дориан в ответ.

Он избегал встречи с ее страшными глазами, в которых читал лишь беспощадность и смерть.

– Отрайсиз безнадежна. – прошептала Айсиз у его уха скосила взгляд на сестру.

Та не могла пошевелиться, но глаза ее при этих словах выкатились из орбит и с мольбой и ужасом взирали на женщину-змею.

– Я могу излечить ее. – произнес художник голосом, в котором безразличием звенела ледяная пыль.

– Если бы рана ее не была смертельной, я бы сама излечила ее, но жизнь бедняги подошла к концу. – Айсиз присела рядом с умирающей демоницей и заточенным, что лезвие, острием ногтя выцарапала на лбу сестры своей знак столь пугающе совершенный, что у Дориана не осталось и капли сомнения в том, что он призывает смерть в самом страшном ее обличье. На ладони своей Айсиз сделала разрез, и несколько капель крови упали Отрайсиз на лицо. Выкатившиеся из орбит глаза выразили протест и боль, но тело не имело сил сопротивляться. Айсиз прижала ладонь ко лбу сестры и с равнодушием стала наблюдать за тем, как из глаз Отрайсиз уходит сила и жизнь, перетекая в ее вены вместе с каплями крови. Когда глаза Отрайсиз закатились, она удовлетворенно отняла руку и одним лишь взглядом заживила свой порез. Поднявшись на ноги, она взяла с жертвенника меч и тремя легкими движениями разрубила тело демоницы на части. Закончив, она повернула лицо к Дориану, и змеиные глаза ее полыхнули чернотой бездны, что расплывается под мирами, бездны столь необъятной, что ни одно существо не способно представить и миллиардной доли ее сущности. Взгляд Айсиз был взглядом, бросающим в бездну. Стоило раз взглянуть в черноту, высасывающую жизнь из света, и сердце замирало так, как замирает оно при падении. Но то падение, что даровала демоница, было единственно вечным и невообразимо мучительным.

Дориан поздно осознал, что дрожит. Лишь тогда, когда демоница оглядела его с хищной улыбкой на обескровленных губах, он с силой сжал пальцы, чтобы унять их нервное подрагивание.

– Неужто она была не нужна тебе в войне? – спросил Дориан.

– Мне нужна была ее сила. Если бы Отрайсиз умерла не от моей руки, то сила ее вернулась бы к Дорэль Мэй. Но я взяла на себя бремя убийства сестры, дабы только исполнить свой долг. – Айсиз улыбнулась, и Дориан увидел ее остро заточенные зубы цвета лунного камня.

– Ты желала получить знание или что там ни есть, сокрытое до поры от твоих глаз? Вот оно. – Дориан вложил ей в руку прозрачный сосуд.

– Его примет в себя моя дочь. – она поманила за собой Дориана и подвела к исполинским дверям, ведущим в соседние покои.

Двери отворились перед демоном, а после того, как Айсиз и Дориан вошли внутрь, с треском захлопнулись. Комната, размерами уступающая предыдущей, была так же темна, но свечи полыханием своим озаряли каменный трон на подиуме, усыпанном костями и цветами. Воздух здесь был прозрачнее, и ароматы благовоний облегчали дыхание, но духота все же подпирала к горлу, а из горящего камина словно бы из-под земли доносились стоны тысяч горящих заживо пленников. Но даже и последняя деталь не смущала сидящую на троне девушку. Если бы Дориан не мог видеть души, то эта сплетенная из лепестков и света фигура, облаченная в наряд столь же прекрасный, сколь и откровенный, вызвала бы в нем чувства близкие к тому, что возникали в нем при рассмотрении хорошей картины – так он относился ко всему прекрасному – хладнокровно, но восторженно.

Девушка, тонкая и свежая, была столь юна, что художник принял бы ее за ребенка, если бы не страстные черты ее лица. Ее волосы рваными волнами спускались до пояса, прикрывая тонкое тело, которое оттенял тончайший розовый шелк, струящийся вдоль плавных изгибов и тонущий в темноте. Необъятные синие глубины, монолитные высоты и лазуритовые кристаллы не могли превысить синевы цвета ее глаз. Нежная россыпь веснушек на бледной коже напомнила ему невинность и чистоту Клариссы. Он словно видел перед собой ее кровавого и жестокого соблазнительного близнеца.

Дориан пожелал не знать, какова истинная оболочка этого существа: его вполне устраивал тот эфемерный обман, который дарила ему ее красота.

– На колени! – приказала девушка, бросив на Дориана острый взгляд лазуритовых глаз.

– Брингиль! – чернильные глаза змеи зло яростно сверкнули. – Он не человек. К'талим. – произнесла она имя, заставившее Дориана похолодеть.

Брингиль вскочила на ноги, но не выпрямилась во весь свой немалый рост, а спустилась со ступенек боком; поза ее выражала недоверие.

– Зачем нам альв? – произнесла она, заглядывая в бордово-миндальные глаза художника. – Он силен. Я не смогу оборвать ему крылья.

– Тебе должно быть известно это имя. – Айсиз наблюдала за тем, как ее дочь разглядывает неподвижного Дориана.

– Что с Отрайсиз? – спросила Брингиль, поднося ладонь к белому лицу художника.

– Она погибла.

– Ты позволила ей возвратить силу Мэй! – Брингиль хотела было кинуться на мать, но той стоило лишь поднять руку, как юная демоница замерла, и платье на ее животе пропиталось кровью.

– Еще одно слово, дочь, и я разорву тебя на части! – багровый след все поднимался, и лишь тогда, когда Брингиль начала захлебываться кровью, Айсиз излечила рану.

– Я буду молчать. – Брингиль опустила глаза, уставившись на огонь.

– Знание! – приказала Айсиз Дориану.

Художник послушно передал ей прозрачный предмет, и демоница кинула его дочери.

– Сделай немедленно. – приказала она. Брингиль коротко кивнула, прижимая сосуд к сгибу локтя, и тонкие иглы в то же мгновение впились ей в кожу. Она застыла на месте, разрываемая светом, ослепившим ее, и Дориану показалось, ее тело готово разорваться на куски. Кровь потекла по рукам Брингиль, и Дориан ждал, когда же капли, наконец, сорвутся с ее запястьев и разобьются о пол. Айсиз же крепко сжала его плечо и развернула к себе лицом.

– Ты знаешь, что делать? – спросила она, глядя в непроницаемо темные глаза.

– Он умрет. – прошептал в ответ Дориан, и сердце его словно бы перевернулось: таких усилий стоило ему произнести эти слова.

– А что с тем знанием, что попало в руки Мэй? Ты сделал то, что обещал?

– Я вырвал силою своей ту истину, которую они желают знать. То видел лишь мой брат, но я оборвал крылья его памяти.

– Что ж, тогда закрой глаза, альв. – прошептала Айзис, и в то же мгновение художник ощутил холодное падение. Кровь его вспенилась, и сердце его разорвалось. Ему показалось, что сама смерть явилась к нему и греет в объятиях, но это лишь руки демона обвили его извиваясь и дрожа. Он закрыл глаза. Это было похоже сон. Он погрузился в него, он ощутил его всем своим телом. Он поддался своему бессилию. Он уснул.

2

25—28 октября 1849

Ночь близилась к своему завершению, когда воины привели к Джине людей. Светлые рыцари выступали из тьмы один за другим в белых пятнах лунного сияния, и к шее каждого из них плотно прилегал сосуд памяти. Он впивался в самую плоть, и с каждым шагом кровь разносила поступающую по капле силу по артериям. Люди шли словно в трансе, безвольные и испуганные, и выстраивались рядами перед Джиной. Она ждала их, облаченная в алое сияние, и сила Знания разливалась по ее венам, направляя потоки к сердцу, и она слушала, как мощь древней звезды проникает в каждую клетку ее тела, и с каждым новым вдохом ощущала, как энергия, заключенная внутри нее, растет и множится, готовая разорвать оковы оболочки. Она открыла глаз, полные огня, и оглядела собравшихся.

– Это то, о чем ты просила, Мэй. – раздался тихий голос над ухом Джины. Она встретилась с лицом Эмблы. Сияние в ее теле погасло, и она долго не могла привыкнуть к тьме, влившейся вместе с воздухом в ее легкие.

– Пробуди их. – приказала она.

– Ты едва не убила мою дочь. – руки Эмблы все еще были в крови.

– В моих силах завершить начатое. – Джина почувствовала, как в теле Хранителя возрастает ярость. – Пробуди их. – повторила она свой приказ.

– Тебе не достает сил сделать это самой? – спросила Эмбла, и Джина ощутила, как ее голос продолжает раздаваться внутри ее сознания.

– Ты не можешь управлять мной. – прошептала она, ощущая острую боль в висках. – И никогда не могла. Ты слишком слаба. – Джина вытолкнула из себя силу Хранителя, и сама обратилась против нее, заставляя повернуться лицом к рыцарям и прошептать приказ.

В ответ на зов Эмблы, рыцари света подняли головы, и последние капли из сосуда памяти утонули в их крови. Они сорвали оковы неподвижности и обратили взоры к Хранителю. Их тела, облаченные в светлые одежды, наполнились силой, и ропот прошел по их ровному строю.

– Скажи, что я теперь повелеваю ими. – приказала Джина.

– Этому не бывать! – Эмбла попыталась сопротивляться, но ощутила боль в свом горле и вкус крови во рту.

– Ты обещала отдать их мне. Они мои!

– Я сама поведу их в битву.

– Ты лишняя здесь.

– Нет, прошу! – Эмбла упала на колени, сгибаясь пополам от боли. – Еще четыре! – прошептала она. – Мэй, еще четыре!

Джина прекратила пытку.

– Это нарушит равновесие. – произнесла она.

– Я не встану с тобой в один ряд, я только буду держать своих воинов. Враги ведь тоже не обойдутся без помощи, Мэй!

– Скажи, что теперь я повелеваю ими. – приказала Джина снова. – И после ты можешь остаться, а можешь уйти – это не будет иметь значения. Но они должны знать, за кем следуют.

Эмбла обернулась к восставшим воинам.

– Вы призваны служить… Дорэль Мэй. – произнесла она, и воины разом встрепенулись: командир их был назначен. – Исполнять каждый ее приказ – ваш долг. Но я буду рядом. Я буду рядом.

Джина стояла за ее спиной и в тот миг, когда Эмбла произнесла свои слова, выхватила мечи, чтобы убить бесполезную более соперницу, но Абандион остановил ее руки.

– Не сейчас, Мэй. – прошептал он тихо. – Она в их сознании – я это чувствую. И она настраивает их против нас. Я слышу ее голос и в своей голове.

– Когда, если не сейчас?

– Она защищает себя. Но скоро снова будет уязвима.

Джина отступила, оставляя воинов света. Она вошла во тьму леса, где ее ждали разведчики, что пересекли этой ночью защищенную границу врага. Они доложили ей о том, что враг собирает войска в Гластонбери. Знамена в том лагере были самые разные, но наиболее многочисленны воины Айсиз. И среди ее солдат прошел слух, что сам Нумборт – могущественный адепт демонов земли явится ей на помощь. Джина ждала этого – его появление означало шанс на победу, потому как именно он заключил ее воинов в свою тюрьму, откуда доныне не было возврата, и только он имел ключ к их освобождению.

Когда разведчики удалились и Джина осталась одна во тьме леса, в ее руках вновь возник сосуд, наполненный нитями звезды, и она в который раз попыталась пропустить сквозь свою кровь знание, но ничего, кроме боли не рождалось в ее голове, и кровь ее не наполнялась словами вечности, и все, что оставалось после очередной попытки – алый ореол пламени вокруг ее тела и слабый отблеск его в глубине ее глаз.

Она ощутила, как к ней приближается Джаред и вырвала иглы сосуда из тела, и брызги крови с болью потекли по ее рукам.

– Как мы справимся с этим? – прошептала Джина, когда Джаред положил руку ей на плечо. – Наш путь рассекли кровавой полосой.

– Все разрешится, и мы найдем выход. Но что открылось тебе? Что ты увидела в нитях?

– Сосуд пуст. – голос ее срывался.

– Пуст?

– Там нет ответов на мои вопросы. Он не хочет говорить со мной, не хочет показать мне, что с нами будет. Он молчит.

– Я что-то сделал не так? – Джаред ощутил едва уловимую дрожь в своей памяти.

– Ты сделал все, что мог. Но не со всеми решается заговорить Вселенная. Я так долго стремилась обладать знанием, что оно, испугавшись моей страсти, заперло передо мной двери. Я увидела лишь смерть. Я разбита. Свет погас. Я не знаю, куда иду и иду ли, потому что не слышу собственных шагов. Что вокруг меня? Я касаюсь руками своего лица, чтобы убедиться, что оно у меня еще есть. Я слепа. Все, что вело меня, потонуло во мраке. Я закрыла глаза.

– Проснись. – прошептал Джаред, и Джина, прильнув к его груди, сквозь тепло его тела услышала, как бьется его сердце.

– Ты увидела мою смерть? – спросил Джаред тихо. Его сердце забилось со страшной силой, а кончики пальцев заледенели. Его била дрожь. Джина молчала.

– Смерть никогда не имела над нами власти. – прошептала она, после долгих мгновений тишины. – Но сейчас… – она вздрогнула. – Я должна признаться, не в первый раз признаться в том, что эта вещь досталась мне ценой тысяч жизней. – заговорила она, всматриваясь во тьму. – Я принесла в жертву невинную кровь, чтобы добыть струны умирающей звезды. Быть может, потому сейчас звезда молчит – она не желает помогать убийце. Быть может… – Джина долго глядела на прозрачный сосуд, переливающийся пламенем в ее руках. – Я тысячелетия собирала Знание по осколкам, вырывала его из бьющихся сердец, убивала всякого, в ком осталась нить Эона. Быть может, я пропустила… быть может, я пропустила что-то, что-то ускользнуло из моих рук, и река времени безвозвратно поглотила мой последний шанс получить то, что поможет мне стать собой.

– Кто же ты? – раздался голос Абандиона за ее спиной. – Ты никогда не могла сказать, чего желаешь на самом деле. Ты никогда не могла решиться.

– Я – Мэй. – Джина прижала руки к груди, ощущая боль между ребрами. – Это значит страх для всего остального мира. Я Мэй – мне суждено быть смертью – так говорили мне мои учителя.

– Это значит лишь то, что ты отчаянно боишься сделать выбор. – демон приблизился и сжал ее плечо. – К чему ты стремишься?

Джина закрыла глаза, и застыла, не в силах пошевелиться.

– Я сломлена. – прошептала она. – Но я пройду сквозь это отчаяние. Ты слышишь это, демон? Сердце Зверя сжимается вокруг нас, и я чувствую, как задыхаюсь, но с каждым вздохом чудовища все ближе я, скованная, оказываюсь к его плоти. Секунда – и я нанесу ему смертельную рану. Я вопьюсь в его сердце зубами, если руки мои останутся связанными. Что такое для меня смерть? Если ценой моей вечности будет чья-то жизнь, пусть смерть станет искуплением для меня за все зло, что я создавала своими руками. – Джина сделала вдох. – Завтра мы отправляемся в путь. – обратилась она к Абандиону. – В переделах пространства, которое откроет для нас Джаред, мы будем идти до самого Гластонбери. И там, у подножия холма мы встретим врага. Но если наших воинов убьют здесь, на этой планете, тела их обратятся в пыль, и никто никогда их не похоронит. Никто никогда о них более не услышит. – она сжала пальцы Джареда в своих ладонях. – Я не желаю для них такой участи. Им придется сражаться изо всех сил ради жизни, потому что здесь для них не существует смерти. Здесь их ждет исчезновение.

Задолго до восхода солнца отряды воинов были готовы к дороге. Они выстроились у тропы, кто на лошадях, кто пешим, и глядели в небо, наливающееся дождем. Они ожидали приказа. Но Джина все медлила, выискивая в строю людей лицо Джонатана. Она ходила меж их рядами, но нигде не могла обнаружить того из них, кто первым решился прийти ей на помощь.

– Где Джонатан? – спросила Джина у Элигоса, когда тщетные попытки отыскать его в толпе обратились болью против ее сознания.

– Джонатан? – Элигос бесстрастно поглядел на нее с высоты своего роста. Лицо его было обращено в вечную маску невозмутимости.

– Да. – произнесла Джина, осматриваясь. – Кто должен был его привести? – она внезапно задрожала от ярости, и выражение ее глаз вызвало на лице Элигоса тень эмоций. Его зрачки дрогнули в черно-алом мареве радужной оболочки и сузились в один миг.

– Я могу отправить отряд на его поиски, Дорэль. – произнес демон.

– Нет. – Джина замерла, глядя в одну точку. – Отправь одного. Отправь Арниеса. – она указала пальцем на воина столь плотно закованного в черную сталь доспехов, что ни дюйма его кожи нельзя было различить за непроницаемой глянцевой оболочкой.

Элигос кратко кивнул, и получивший приказ воин немедля удалился. Джина проводила его взглядом и приказала Элигосу вести отряд воинов и людей. Она отправила всадников вперед, а сама пешей последовала за Торвальдом.

Шумел дождь. Лес был полон влажности и испарений, и холод был таким пронзительно-свежим, что легкие не успевали за частым дыханием, жаждущим насладиться ароматами столь же привычными духу, сколь и зачаровывающими. Октябрь подходил к концу. Прощание ощущалось в каждом малейшем шелесте жухлого листа и в каждом шумном падении капель влаги. Высокие походные сапоги Джареда уходили по щиколотку в вязкую грязь и тонули во мху. На голове его и плечах оставались мокрые листья, сморщенные и бесцветные, как сама старость.

Слева от тропы шумела река. Она была прикрыта от неба паутиной леса, что опрокинула на воды ее цветные корабли листьев.

Деревья частично скрывали путников от ненастья, и все же плащи их промокли, а по доспехам воинов барабанили капли. Но демоны были безразличны к дождю. Джаред не мог даже с точностью сказать, бодрствуют ли они или же спят в демоническом трансе. Закованные в латы великаны казались оживленными статуями. Многие шли без шлемов, но держали их в руках, и эти пустые и гладкие, скрывающие полностью все лицо кристаллические маски вскоре должны были ощутить смерть на своих сияющих покатых гранях. Джаред словно бы видел уже, как потоки дождя смывают рубиновые капли крови с черного металла.

Отряды шли практически без остановок, и на второй день пути Торвальд пожелал отвести своего пса в деревню и оставить там на попечение давнего знакомого, но Джина уверила его, что в этом нет необходимости и враг не причинит ему вреда. Она сказала, что не желает лишать себя общества этого существа, и Торвальд, доверившись ее словам, согласился. Во тьме той же ночи змея Джины присоединилась к ним, встав на страже лагеря.

По мере продвижения отряда сопротивление силы противника становилось все отчетливее. Джина ощущала нити, сплетенные руками враждебных существ и ощущала покалывание чужой энергии в своих мышцах. Она держала воинов как можно дальше от опасности. Она чувствовала, что враг пытается прорваться сквозь завесу искусственного пространства, что враг следит за ними, охотится на них. Чувствовал это и Джаред.

Однажды ночью Джину разбудил странный неоново-болотный свет, она ощутила его во сне, он протянул к ней свои могильные лучи, вырывая ее душу из объятий тьмы. Она выбралась из шатра и увидела стоящих в ряд Торвальда, Джареда, Абандиона и Элигоса. Они глядели на мелькающих среди деревьев, проходящих сквозь них, ослепленных призраков, движущихся беспорядочной толпой, тянущейся на многие мили в том направлении, куда шли и они – к Авалону. Некоторые еще сохранили человеческий облик, остальные же представали в виде скелетов и полуразложившихся трупов. Они шли и шли, источая фосфорно-зеленоватое сияние, и каждый держал в руках свечу. Огни свечей соединяли своим алым теплом мир разложения и смерти с миром живых, и если кто-то из призраков ронял свечу, то превращался в прах в то самое мгновение. Все они вышли из мира мрака, и путь держали туда же, лишь с той разницей, что сейчас Королева Мертвых призывала их вступить в войну.

– Кто они? – спросил Торвальд, положив руку на висящий на поясе кинжал.

– Мертвецы Земли. Они направляются к Хель, чтобы та отвела их на войну. – произнесла Джина. – Мертвые огни… Им нет спасенья. Оставьте их. – она дернула Джареда за рукав. – Идем!

Джина и два брата удалились, а Абандион и Элигос в суровой задумчивости не сводили глаз с мертвецов до самого рассвета, пока толпы их не растворились в лучах солнца.

Джина тоже не находила себе покоя. Мертвенно-нефритовые блики света мерещились ей отблесками на потолке шатра, и она не имела сил сомкнуть глаза или хотя бы заставить себя забыть о том, что предстало ей перед битвой. Сейчас и только сейчас поняла она, что такого сражения, какое вскоре развернется пред ее взором, она не могла и вообразить даже если бы собрала воедино все ужасы войн богов и людей, войн, в которых сама она была угрозой, и даже тех войн, где не сумела одержать победу.