Текст книги "Тени звезд"

– Ты тоже мне снился. – прошептала она. – Я видела прежнего тебя. Тебя настоящего. – Джина взяла его лицо в свои руки. – Джаред, – прошептала она, – я верну тебя. Скоро, совсем скоро ты станешь собой окончательно.

– Кто же я сейчас?

– Осколок в сердце зверя. Крохотный осколок, способный стать единственной причиной его гибели, осколок, с бездной внутри себя, ты тонешь в кровавой лаве, и каждый раз, когда сердце сжимается, ты рискуешь его пронзить. Ты убийца, но пока ты об этом не знаешь. Ты видишь, что вокруг тебя нет ничего, кроме крови, но понятия не имеешь о том, как близок ты к тому, чтобы опустошить этот сосуд.

– Кто этот зверь, Мэй? – Джаред приложил ухо к ее груди, и теперь отчетливо различал трепещущие волны жизни внутри нее.

– Я этот зверь. – прошептала Джина. – Но ты внутри моего сердца, и поэтому не видишь, кого убиваешь.

– Отсюда нет выхода.

– Нет. Ни малейшего шанса на спасение, Джаред. Ни единого шанса для меня сейчас.

– Позволишь мне пронзить твое сердце?

– Ты уже задеваешь его, разрывая. Послушай! По капле моя кровь покидает его. Но я что-нибудь придумаю. Но я боюсь, – и все на свете чувствуют сейчас мой страх. – Джина прижала голову Джареда к своей груди, ощущая его мягкие волосы под своими пальцами.

– Твоего возвращение не ждут, не так ли? – спросил Джаред.

– Они боятся меня. Многие не могут простить меня за все, что я однажды совершила. Я понимаю их, я творила ужасные вещи, и не имею права надеяться на прощение. Я сама виновата во всех своих бедах. Я сама лишила себя дома. Но дело не в этом. Они думают, что я их уничтожу. – Джина отстранилась и коснулась пальцами пропитанных кровью бинтов.

– Мне больше не больно. – произнес Джаред спустя минуту молчания.

– Тогда тебе стоит пройти со мной. – Джина заглянула в его хризолитовые глаза.

– Я чувствовал чьи-то страдания. Это то, о чем ты собираешься сказать мне? – Джаред поспешно схватил одежду.

– Чувствовал? – прошептала Джина, завороженно глядя на него. – Джаред! – она поймала его за запястье. – Джонатан здесь, и боюсь, он долго не протянет.

– Джонатан?.. – голос Джареда безнадежно затих в мерцающей мгле шатра. – Есть ли шанс на спасение?

– Я так не думаю… – почти прошептала Джина, и едва ли она когда-либо позволяла своему голосу выразить большую безнадежность.

– И даже ты не можешь помочь ему?

– Я не маг – я воин, и пусть я и обладаю силой, она имеет свои границы. И если я когда-то и умела исцелять, то время отняло у меня этот дар. Я доверила Джонатана твоему брату.

Джина отвела Джареда к раненому. Она встала в стороне, не желая никак обозначать своего присутствия. Смотреть в глаза Торвальду было для нее невыносимо, и она только и ждала, когда тот закончит и уберется прочь.

Джаред опустился на колени рядом с братом, встретился с ним взглядом и вздрогнул, обнаружив себя тонущим не в жемчужно-серебряной плазме, а в бледно-синем льде. Он неловко, но со всей нежностью, на которую был способен, обнял его, а после склонился над раненым.

Угли тихо тлели в жаровне. Тепло удушающее смешивалось с запахом крови. Джонатан бредил. Торвальд подавал ему воду и стирал со лба пот, но в движениях его читалась безнадежность.

– Джонатан, я знаю, что ты слышишь меня… – прошептал Джаред над его ухом. – Это моя вина, Джонатан, я должен был защитить тебя. – он коснулся пальцами его лба. – Предчувствие беды не покидало меня ни на миг, но я позволил тебе уйти. Я бросил тебя. – он взял его за руку и ощутил, как тот легко пожал ее в ответ. – Прости меня за это.

Джонатан открыл глаза и подался вперед в отчаянной попытке заговорить. Из последних сил он протянул окровавленную руку к лицу Джареда, и тот склонился над его губами, чтобы различить слова в шепоте его агонии.

– Она пробудилась. – прошептал Джонатан. – Я ее жертва. Джаред! – его пальцы крепко вцепились в волосы демона. – Дориан предал нас всех! – он попытался приподняться на локтях, и кровь хлынула у него из горла.

– Не шевелись, Джонатан! – Джаред повернул его на бок, придерживая голову, чтобы тот не захлебнулся кровью. – Торвальд, Джина! Он умирает! – агония и предсмертные судороги исказили лицо Джонатана, и Джаред крепко сжал руками его голову в отчаянной и бесполезной попытке удержать в его теле жизнь, но всем своим существом он чувствовал, как она его покидает.

Джонатан застонал и затих. Джаред прижал к груди его голову, склоняясь над ним, и мир сомкнулся над ним ощущением одной лишь тягучей боли. Он ощутил прикосновения брата, но не мог оторваться от мертвого тела и отпустить последнее оставшееся в нем тепло.

– Джаред! – Торвальд обнял его за плечи.

– Не могу поверить, что Дориан совершил это… Не могу поверить в это!

Джина сжалась и отступила. Прошлое опустилось на нее и сдавило горло руками тьмы. Она увидела картину собственного предательства, когда все, кого она любила, с горечью отвернулись от нее, оставляя ее в тупике наедине со злом, с болью и мраком, которым она поддалась, ведомая своей ненавистью.

– Я виновна в этой смерти. И я вытащу Дориана из той ловушки, в которой он из-за меня оказался.

– Не то время, Мэй. – Элигос вышел из мрака.

– Он сбился с пути, как и я много лет назад. Я привела его к этому. Я пробудила в нем зло.

– Со всем уважением, Дорэль, ты не права сейчас.

– До этого момента я не отдавала себе отчета в том, насколько опасен созданный мною альв.

– Прости, но я умею чувствовать правду. Признай, магистр – ты боишься, что твой план не удастся без этого альва, без его темной силы.

– И это тоже, Элигос. Но если ты действительно чувствуешь правду, то должен знать, как мне больно сейчас за свои ошибки.

– И именно поэтому ты совершаешь еще одну.

Джина ничего не ответила, она отвернулась от демона, глядя на братьев.

Джаред прижимал к груди бездыханное тело Джонатана, и Торвальд опустил голову на плечо брата, крепко обнимая его. Его волосы рассыпались по плечам Джареда золотыми прядями, и кровь осталась на них напоминанием о безуспешной борьбе со смертью.

Джина закрыла глаза, чтобы не видеть той совершенной формы любви, которую так жаждала испытать вновь. Она стиснула руки, чтобы тянущей болью притупить боль воспоминаний. «Мэйенос мертв» – произнесла она, и ощутила, как душу ее сжала в комок невидимая жестокая рука. «Мэйенос уже никогда не будет рядом», но как бы она ни убеждала в этом себя, надежда не покидала ее сердце. Давно, так давно, что для того, чтобы вспомнить об этом, ей приходилось углубляться в самые темные пропасти своей памяти, ее брата отняли. Прекрасный и нежный, она помнила его золотые глаза, сверкающие, подобно плавящемуся золотому солнцу и такие же точно волосы, спускающиеся густыми прядями по его плечам. Она помнила его тихий голос. Увы, тысячелетия утекли, как песок сквозь пальцы, и сколько бы битв она ни видала, сколько бы ни спрашивала, как бы ни искала, нигде никто не слышал о любимом ее брате, никто не видел его золотых глаз.

Джина приблизилась к ложу умершего и опустилась на колени рядом с Джаредом. Она прикоснулась к волосам Джонатана, и кровь осталась на ее пальцах напоминанием о ее вине. Любое тепло уже оставило его тело, кровь застыла. Но Джаред все сжимал его в объятиях, дыханием своим согревая лишенную краски кожу.

– Я не могу отделаться от ощущения, что сознательно позволил ему умереть. – произнес Джаред. – Словно я передал его Дориану прямо в руки.

– Ты не прав. – отрезала Джина, поднимаясь на ноги. – Нам нужно позаботиться о теле. Элигос, прикажи солдатам сейчас же организовать погребальный костер. Мы почтим память этого человека огнем. И Эмбла… должна знать, что ее воин мертв.

Костер разожгли немедля. Джина стояла ближе всего к огню, и языки его вздымались у нее над головой, рискуя опалить волосы. Кожа ее горела от жара, и дым проникая в легкие, обжигал их невыносимой болью. Она наблюдала за тем, как безжалостно и страстно пожирает огонь человеческую плоть, и протянула к нему руки, чтобы прикоснуться к боли.

Раскаяние обжигало ее сердце сильнее пламени. В каждой клетке своего безучастного, хладнокровного сердца она ощущала вину. Искры вздымались в небо у нее над головой и угасали в предрассветной мгле. Пепел черными хлопьями опускался ей на плечи, и воспоминания вырастали длинными тенями за ее спиной. Она закрывала глаза и видела все битвы, сквозь которые однажды прошла и все неисчислимые погребальные костры и запах смерти, могильные насыпи и курганы – все те знамения победы и поражения, что так неизменно оставались после на поле боя и за его пределами, везде, где воздух, пропитанный войной, врывался в легкие живого существа, везде, где реки текли, питаемые кровью.

Прах развеяли на рассвете. Холмы и равнины встретили его первым светом и чистотой отошедшего к богам тумана, приняли в объятия свои последние крошки, оставшиеся от бренного человеческого тела, хрупкого и смертного.

Человеку так просто не существовать – огонь стирает последние следы его с лица земли. Демону не исчезнуть так просто. Расщепляясь, душа его проходит сквозь многие миры и замирает в разных телах, и в вечности своей стремится к воссоединению, но она не в силах сломить оковы реальностей. И вынуждена страдать.

7

29—30 октября 1849

Мерцающая поверхность зеркал вокруг резала глаза Дориану, когда он пытался взглянуть на них, стоя под куполом колышущихся свечей. Он стоял внутри пустой апсиды заброшенной английский церкви и наблюдал за тем как у холма неподалеку собирается строй мерцающих нефритовых духов, а за окнами леденящей кровь мелодией разносится лязг снаряжения и рычание демонов-воинов, точащих металлические мечи и мечи, выточенные из кристалла, смертельно острые и не гнущиеся даже под самыми яростными ударами. Они сверкали в мертвенно-сером свете лунного серпа, и Дориан видел, как по прозрачным лезвиям уже струится кровь. Он стоял неподвижно, расставив руки в стороны, пока на нем застегивали плотные, но легкие доспехи с гербом на плече с изображением трех лун: полной, убывающей и возрастающей – инкрустированных камнями. Свет, казавшийся нисходящим с небес, проходил сквозь грани камней и отражался в темно-янтарных глазах Дориана и прожигал внутри художника путь до самого его сердца, и оно истекало кровью столь же прекрасно алой, что и бесценные, плавящие взор, рубины. Волосы его легли на плечи горькими каштановыми волнами, белоснежными бликами отражающими свет, и он поднял лицо кверху, ощущая, как огненные тени пляшут на его коже. Слуга-демон затянул на его руках кожаные перчатки. Дориан потер запястья, ощущая в них боль. Грудь его, защищенная от ударов плотной тканью, едва ли известного ему происхождения, потеряла всякую чувствительность, как будто непробиваемый панцирь вшили ему под кожу.

Слуга удалился, и его место заняла Айсиз. Дориан глянул на нее, осторожно касаясь герба на своем плече.

Айсиз извлекла из ножен острый, натертый до зеркального блеска, клинок с раздвоенным, как вилы, наконечником, и прозрачной сердцевиной, словно бы заполненной сияющим жидким алмазом. Алмаз обтекал внутреннюю сторону раздвоенных лезвий и заострялся пластами тонкими и острыми, как лист бумаги, и горел болезненно белым, ослепляющим светом. Это был Мортрайдин. Смертельный клинок, единственно опасный для Дорэль Мэй. Долга история его и темна, началась она тогда, когда сошлись в бесконечной войне две ушедшие в небытие эпохи, и провели клинок через войны, где так и не представился для него шанс показать свою силу.

Дориан вздрогнул, представив, как это изысканное оружие пронзает тело той, что стала однажды его, Дориана, ювелиром, и превратила холодный камень его дремлющей природы в бриллиант столь редкостный и изысканный, что даже и сам он был ослеплен собственным блеском.

– Дочь! – позвала Айсиз, и Брингиль появилась из темноты и встала рядом с матерью.

Она повернулась, демонстрируя на поясе толстую цепь, на которой держались полупрозрачные ножны, и сквозь них можно было разглядеть серую сталь клинка. Брингиль осторожно поклонилась матери и оценивающе оглядела Дориана. Его высокая и тонкая фигура в плотных доспехах мерцала в бликах огня и радужном преломлении света в камнях. Альв выглядел подавленным.

– В чем дело, Дориан? – спросила Айсиз, приблизившись к художнику. – Тебе страшно? – спросила она, коснувшись ледяным острием когтя его щеки.

– Что вы сделаете со мной, если я не сумею убить брата? – голос его упал до шепота, он сам едва разбирал свои слова.

– Разумеется, мы тебя уничтожим.

– Но почему вы доверили это мне? Ты ведь чувствуешь, демон, как я дрожу! Эта тьма, что коснулась меня скорее твоего холодного лунного света, эта тьма тянет меня в иную бездну, отличную от той, что ты для меня готовишь. Я чувствую замыслы Джины, в них зло и истина. Я чувствую, что в войне двух ночей я должен оставаться с нею.

– Ты дрожишь не от страха, но от собственного холода, альв. И это хороший знак. – Айсиз коснулась пальцами его губ. – То пророчество, что ты явил мне, открыло истину, и эта истина – ты.

– Мне хотелось бы знать то же, что известно тебе. Ведь я не посмел прикоснуться к его священной тайне. – Дориан остановил ее руку и отнял от своего лица. – Я хочу услышать прямо сейчас. Если ты не отпускаешь меня к моему учителю, то хотя бы скажи мне правду.

Айсиз не ответила, и ее дочь протянула Дориану вложенный в ножны меч.

– Райнас. – произнесла она и провела кончиком языка по губам. – Не попадешь в цель – и твоя жизнь станет платой за эту ошибку.

– Что случится с моим братом после того, как он погибнет? – сердце Дориана сжалось.

– Ты уже пустил стрелу мимо его сердца и знаешь, какие мучения доставляет ему такая боль.

– Я не о боли. – прорычал Дориан сквозь зубы. – Скажи, что станет с его бессмертием.

– Его поглотит Бездна. Откуда появилась сила его, туда она и сгинет. Не останется ничего и нигде, лишь опустевший сосуд, что сгорит на погребальном костре. Так происходит с теми, кто вечен: мы исчезаем совершенно, пропадаем и никогда не возвращаемся.

– Мой брат вернулся.

– Твоего брата никто и не убивал! Мы пытались, но тогда еще не был выкован этот клинок и не была создана та стрела, которую ты зря потратил в попытке убить брата раньше времени.

– Он исчезнет! – прошептал Дориан в отчаянье.

– Ради нашей победы, убей его! – произнесла Айсиз. – Нити Эона приказали тебе его убить.

Брингиль вложила клинок в его ножны.

– Мы выступаем ночью. – шепнула Брингиль на прощанье и удалилась вслед за матерью.

Дориан остался наедине со своей смертью. Он взял в руки клинок, и лезвие его ослепительно засияло, обдавая ледяным дыханием воздух. Зеркала позади альва впитали в себя белоснежный свет клинка и осветили лицо убийцы. Грани дрогнули. Прямые пряди волос Дориана стали темнее и легли на плечи тяжелыми волнами. Облик его исказился. Он более не узнавал в отражении себя, словно в единое мгновение черты его лица стали грубее, словно неумелый резчик высек его из полупрозрачного мрамора. Он мог заглянуть глубже и различить все тот же прекрасный образ, но эти призраки, искажающие его, не исчезали – их становилось лишь больше, и все сильнее с каждым мгновением изменялось совершенное лицо. Он глядел в зеркало и видел человека в темных доспехах, с гербом трех лун на плече, с глазами, лишенными света, с бледным лицом. Он не узнавал себя. Границы миров сместились, и кто он теперь? Существует ли до сих пор он прежний, или прекрасный альв был лишь обманчивой оболочкой рухнувшего нереального мира? Он приблизился к зеркалу, чтобы лучше рассмотреть себя, и лунные блики дрогнули на темных волосах. Он стал выше ростом и шире в плечах. Он ли? Ему показалась, словно его душа переселилась в чужое тело лишь отдаленно напоминающее прежний ее сосуд. Он пошевелил рукой, и мускулы дрогнули под темной тканью его облачения. Он закрыл глаза. Никогда прежде он не ощущал себя ближе к своему наставнику, чем сейчас, в этом новом теле. Тьма сомкнулась над ним; он сделал вдох, ощущая, как она проникает в его легкие, как растворяется в его крови, и с каждым ударом сердца новая волна горькой ненависти разрывает его сосуды. Он ощутил Джину так близко, словно она стояла прямо перед ним, он ощутил ее взгляд в глубине своих глаз так, словно они глядели сейчас друг на друга, и в этом взгляде он читал вопрос и недоразумение. Он услышал ее шепот, она снова и снова повторяла один и тот же вопрос, но он не различал ни слова, лишь только беспомощно шевелил губами и протягивал к ней руки. Они на одной стороне, в этой темноте, покинутые и отвергнутые, они вернулись к тому, с чего начинали. Жертвы принесены, и посвящение пройдено. Он попытался произнести собственное имя, но ни звука не слетело с его губ, и он почувствовал, как немеет язык.

– Кто я теперь? – задал он вопрос тьме, и она заговорила с ним голосом Джины.

– Разве ты не чувствуешь? Ты горишь в моих венах. Ты – моя кровь.

– Как мое имя? – сердце альва замерло, и он ощутил, как легким не хватает воздуха. Он ощутил, как падает во тьму, и колени его соприкоснулись с полом. Склонив голову, он слушал, как кровь течет в его жилах, и чувствовал себя частью существа могущественного и безликого, поработившего его и отнявшего все, чем он был однажды.

– Ты рыцарь новой расы. – голос окружил его, превращаясь в плотный и сжатый воздух, и он вдыхал этот голос, ощущал на языке его вкус. Он сделал вдох, и легкие наполнились тяжелым ароматом, ворвавшимся в его тело подобно иглам, оставшимся каплями крови на стенках сосудов и паром в полостях. Он распахнул глаза.

Голос затих, и свет ослепил его. Он стоял на коленях, глядя в зеркало на свое отражение. Капли пота застыли на бледной коже. Он протянул руки к шлему, который оставила на полу Брингиль. Черный и полностью скрывающий лицо, он защищал его от самого себя. Без лица и без имени, он смог бы в полной мере ощутить свое могущество. Шлем с глухим щелчком сомкнулся на его голове, и свет перестал ослеплять его – черный пласт кристалла теперь защищал его глаза. Все, что было присуще человеку или существу, носящему когда-то человеческий облик, исчезло в матовой темноте облачения, и образ подчиненного сломленного воина восстал и холодным дыханием потушил последние свечи. В каждой клетке своего тела рыцарь ощутил силу и непоколебимую связь со своим наставником.

– Дориан! – услышал он голос демона, но не откликнулся. Он ждал, пока произнесут его новое имя. Или нарекут его новым именем.

Айсиз вошла во мрак следом за дочерью, и могучая черная фигура, заслонившая собой свет, лившийся из окон, заставила ее вздрогнуть.

– Кто ты теперь? – спросила она шёпотом. – Не моя сила вырастила в тебе это существо. Где побывало твое сознание? – голос ее преломился, и страх вместе со вздохом пробрался внутрь ее тела.

Но рыцарь молчал, и тьма сгущалась вокруг него, и демонам показалось, что он способен вытянуть из их жил всю силу, вырвать всю их кровь, что более не они управляют им, но он ими. Меч источал слабое сияние во мраке, подобно лунному камню, искрящемуся и холодному. Воин вложил его в ножны, и фигура его растворилась, слившись со мглой.

Демоны отступили.

8

29—30 октября 1849

Джина стояла у берега реки и глядела в глубину ледяного и быстрого течения. Она закрывала глаза, чтобы услышать, как стучит кровь у нее в висках, как дрожит природа и пульсирует вокруг нее, и Вселенная расширяется, отдаляясь от точки своего рождения, рассыпаясь пылью галактик в бесконечном пространстве среди одинокой темноты. Она ощущала потоки силы внутри пространства космоса, и ощущала, как из всеобщего хаоса рождается нечто могущественное и противостоит ей.

– Как твое имя? – прошептала она, сквозь тысячи образов различая новый. – Неужели ты уже здесь? – она скинула с себя плащ и, не открывая глаз, вошла в ледяную воду. Вытянув руки вперед, она ощущала кончиками пальцев теплую кожу бледного лица и силу, что источала каждая его клетка. В ее сознании темнота высекла образ воина в черном, могущественного настолько, чтобы сломить саму смерть. Его лицо отдалилось и исчезло, сменяясь тьмою, и лишь остался едва заметный силуэт в вечной ночи ее полусна. – Рыцарь новой расы, которую мы создадим, обращаясь во тьму, уничтожая богов. – прошептала Джина. – Пусть грани сойдутся в безликом и безымянном воине, и, когда я сниму твою маску, мне явится истина. Только помоги мне завершить мою миссию. Когда все будет сделано, нас уже никто не остановит.

Она погрузилась в воду с головой, и последние звуки мира исчезли. Она оказалась в вечном источнике жизни, в животворящем вакууме, способном ее убить. Коснувшись ступнями дна, она вынырнула на поверхность и открыла глаза. Мир был все тем же. Все тот же лес возвышался на просторах одинокой планеты, рождая в умах людей бессознательную страсть, и все то же небо глядело голубыми глазами в золотые глаза листвы и сливалось с водами рек. Жизнь царила вокруг, и в этой вечной песне возрождения смерть теряла свой смысл и свое величие.

Джина выбралась из воды на берег и закуталась в плащ. Холод до костей пробирал ее, и она сжалась в попытке сохранить хоть каплю тепла. Элигос оставил неподалеку от берега костер, чтобы Мэй мог согреться, и она быстро придвинулась к спасительному огню. Когда ее тело обсохло, она натерла кожу маслами, собрала в пучок волосы и срезала лишнее, так, чтобы те едва спускались по шее. Она облачилась в темные одежды, до которых дотрагивалась в последний раз назад тому столетия, и нетлеющая плотная ткань мягким прикосновением ночи прилегла к ее телу. Она надела свои перчатки, сквозь которые проходили потоки энергии, рождаемые движением тела, опробовала в руках мечи, легко срезая сухие ветви, и резким движением вложила их в ножны за спиной.

Ее шлем лежал у костра, и алые, словно кровь, блики играли во вмятинах и царапинах, оставленных на нем оружием минувших битв. Джина взяла его в руки и заглянула в глянцевую кристаллическую глубину глазниц. Тьма глядела на нее из кровавой гущи тысячелетий, и затуманенный яростью взгляд навсегда остался в чертах этой смертельной маски. Она так давно не держала в руках этот тяжелый черный кованый лик смерти, что забыла, какой ужас вызывают даже в ее сердце его покатые грани.

Пламя отразилось на поверхности черных глазниц. Когда этот шлем был выкован, знал ли преподносящий его в дар демону, сколько крови прольют века на гладкий черный металл?

Она снова назвала себя демоном. Демоном. Но лишь взяв в руки шлем, сквозь черные кристаллы которого она наблюдала за тем, как льется кровь врагов, вспомнила она происхождение того воина, каковым являлась на самом деле. Когда в одиноком изгнании нашла она приют в ледяных и темных чертогах, и наставником ее стала сама ночь, холодом опускающаяся на дно того мира, где странствовала покинутая душа, она была избрана и посвящена в рыцари ордена, едва ли не уничтоженного еще до падения Элиндорина за жестокость, не подобающую элиндориноссцу. Она отдала себя темной природе, чтобы сила ее возросла и позволила воскресить то, что пало. И, запутавшись в сетях мрака, она перестала отличать ночь ото дня, и лишь собственная боль волновала ее, и лишь собственные цели пронесла она через все войны, чтобы в конце, достигнув дна своего падения, вернуть назад свою силу. Рыцарь тьмы, вскормленный ненавистью, она приняла новое имя, данное ей ее орденом – Дорэль Мэй. Внутри ее шлема острием меча было высечено оно на мертвом наречии первейших последователей новой стихии, на том языке, что был забыт задолго до того, как Мэй заблудилась в вечных лесах на севере Срединного Мира.

Она надела шлем, погружаясь во тьму, задыхаясь от воспоминаний. Сияние во мраке ослепило ее, и она на секунду увидела своего противника, как две капли воды похожего на нее, темного и безликого. Тишина воцарилась между ними, и в ту секунду, что длилось видение, из глубины его донесся голос этого обезличенного врага, и он дрожал, и блики играли на его мече, как на осколках зеркала. И Джина узнала этот мерцающий меч, и сердце ее замерло от ужаса, но секунда истекла, и, сорвав с головы шлем, она кинулась в объятия леса, ощущая, как душа ее неотвратимо тянется в омут вечной ночи.

Она остановилась на подходе к лагерю и сжала в руках шлем. Собрав все силы, чтобы не дрожать перед своими воинами, она твердыми шагами пересекла лагерь и вошла внутрь шатра.

– Конд Элигос! – Джина кивнула воину, впервые назвав его так, как обращались к нему солдаты.

Элигос кивнул и предложил ей место над картой.

– Мы движемся во мрак. – прошептала Джина и оглядела собравшихся. – Мы готовимся к гибели – возможно; но, быть может, в конце, когда этот мир обретет покой, нашим павшим удастся выбраться из несуществования. Я говорю несуществования, потому что никто не способен постичь той непознаваемой области, куда отходят последние капли нашей жизни отсюда. Ведь ни Бездны, ни Источника, на этой планете нет. Мы далеко от дома, и нам не на что рассчитывать. Нас лишили дома. – она задержала свой взгляд на Эмбле, ощущая ее силу в своей голове. – Некоторые из нас были посланы затем, чтобы защищать этот мир, но остальные – как я, – лишь изгнаны. Желаем ли мы вернуть себе дом? – Джина встретилась с глазами Элигоса. – Что ж, мне хорошо и здесь. – она положила свой шлем на карту, и его чернота приковала к себе все взгляды. – И если мы все сделаем верно, то возвращаться нам не придется. А тем, кто был рожден здесь, не придется уходить. – она оглядела воинов света, стоящих за спиной Эмблы. – Я – Дорэль Мэй. – она закрыла глаза на секунду в попытке увидеть своего двойника, но видение не являлось ей более. – Под моим началом, – продолжила она тогда, задержав дыхание на мгновение, – находится множество рыцарей дваириаров, в том числе Элигос Конд. Сейчас нас здесь ничтожно мало, как все вы могли заметить. Слишком много времени уйдет на то, чтобы объяснить, почему, и поэтому я лишь скажу, что мы должны сделать. – она пригласила всех к круглому столу с картой на нем. – По мере развития цивилизации, первое, что действительно указует на ее совершенствование – ускорение транспортировки объектов. И здесь, в этой точке – портал. Для вас, людей, я поясняю, что это может означать. – она подозвала рыцарей Эмблы ближе к себе. – Это не то, что вы привыкли видеть, это высшая точка расцвета богов – пик, и кто знает, что за ним, ведь мы еще не стоим на вершине и не можем оглядеться. Если мы переместимся, то окажемся там, где не бывали даже ваши мечты. И вы обязаны быть готовы. Но это лишь на случай того, если враг подберется к Авалону. Вот здесь, – она указала на точку на карте, – находится портал. Это холм Святого Михаила, к которому мы и движемся. Как вы заметили, открытое пространство вовсе не дает нам боевого преимущества, и мы несомненно проиграли бы этот бой, если бы не пара деталей, который обязаны скрасить наше безысходное положение. Первое – демон по имени Нумборт. Он явится со своими многочисленными отрядами, и первое, что он попытается сделать – уничтожить нас одним мощным ударом, само собой. Вырезать нас поголовно. Но однажды он совершил огромную ошибку, которая теперь будет стоить ему жизни.

Дело вот в чем. Прямо под нашими ногами, под землей вокруг холма – камеры, в которых заточены мои воины. Место их заточения было до некоторых пор скрыто настолько хорошо, что мне не удавалось его обнаружить, но Элигос, вырвавшись из заточения с горской своих воинов, указал мне на него. К моему сожалению, любое вторжение извне означает мучительную смерть для пленников. К моему удовольствию, Сир Нумборт, что так долго скрывался от меня, позволяя умирать своим приспешникам одному за другим от моей руки, оказался настолько глуп, что поместил ключ от камер внутрь собственного тела. Ключ представляет собой тонкую пластину, вшитую под кожу на его груди. Стоит только вытащить ее – и механизм сработает.

– Будут ли измученные воины в состоянии сражаться? – спросил Торвальд. – По твоим словам они заточены там тысячелетия тому назад, так что же сталось с ними за это время?

– Не забывай о том, что мы не люди, и сила внутри нас, что дарует нам бессмертие, поддерживает нас. – вступил в разговор Элигос. – Нас держали в состоянии сна в узких капсулах, наполненных жидкостью, и бесконечные видения пылающей преисподней были частью наших пыток. Но сила внутри воинов лишь накапливалась со временем, и в тот миг, когда мы оказались на свободе, каждая клетка нашего тела жаждала вступить в бой. Нас не сумели лишить доспехов и оружия, и поэтому знай, воин – тебе не о чем беспокоиться. Там, под землей, – Элигос указал себе под ноги, – облаченные в броню воины ждут своего часа.

– Наверняка, этот Нумборт невероятно силен и уверен в непременном своем превосходстве, раз хранит столь опасную вещь внутри собственного тела. – Торвальд постучал пальцами по столу. – Должно быть, уничтожить его будет непростой задачей.

– Я готова к этой встрече. – отрезала Джина. – Я по одному уничтожала магистров не менее могущественных орденов, тех, что называют Великими. И, как вы все можете наглядно убедиться, из каждой схватки я выходила победителем.

– Я и небольшой отряд воинов поможет Дорэль Мэй. – добавил Элигос. – Если мы не вызволим наше подкрепление, то неминуемо погибнем, потому данную задачу мы ставим на первое место. Уничтожить Нумборта.

– Второе наше преимущество – время. – Джина взяла в руки перо и поставила на карте жирную точку. – Это вершина холма, и именно здесь откроется портал. Последствия этого будут страшны: бесчисленные армии проберутся назад, в Миры Древа, и дадут огромное преимущество нашему врагу. Разъясняю: сейчас мы находимся под покровительством богов и их планеты, у который в вашем мире множество имен, но я назову ее Гардос, и до некоторых пор наши действия будут направлены на то, чтобы помочь богам удержать в руках власть и не допустить разрушения миров.

И снова возвращаюсь к порталу. Открыть его не так-то просто: существует комбинация чисел, которая вместе с тем является и точным временем открытия портала. Надо знать эти числа и в нужную минуту вывести их на панели древнего механизма. Портал откликается только на это, и никакой иной способ не заставит его работать. В последний раз шанс вернуться в Миры Древа предоставлялся мне несколько веков назад, но я этот шанс упустила, так же точно, как упустили его и наши враги. Тогда и стали известны новые числа. И вот, этот день близится. Не думайте, будто на холме нас не ждет засада – его охраняют уже не один день, но как мне доложили разведчики, справиться с этой охраной не сложно. Мы разделимся в этой точке, – Джина указала на карту, – и несколько отрядов во главе с капитаном Арниесом проберутся к холму и уничтожат охрану, заняв ее место. Большая часть людей пойдет со мной и Элигосом, мы вступим в открытую схватку. Глупо думать, что они не догадаются о наших планах. Как только они поймут, что на охрану портала напали, крупный отряд окружит вас и отрежет любые пути отступления. Вы должны продержаться как можно дольше. Я отправлю вам подмогу, как только смогу. Торвальд – ты поведешь подмогу, как только я освобожу воинов. Элигос, Абандион и Джаред останутся со мной. Столкнувшись лоб в лоб с бесчисленной армией, каждый второй из нас погибнет. Но и это еще не все. Сир Абандион! – Джина уступила место демону.