Текст книги "Тени звезд"

7

19 октября

Утро разгоралось, обнажая сны, и город просыпался под холодными струнами солнца, пока два путника продвигались по ветвящимся переулкам назад, чтобы закрыться от света в стенах своих комнат. И Джаред, страдая от того, что каждый миг возвращался к своему прошлому, не мог терпеть более этого города, беспрестанно терзая себя за то, что трусливо прятался все это время, скрывая собственное имя и собственную сущность под фальшивой оболочкой, а Джина не могла не признавать той боли, с которой вела это существо на смерть, которой он не заслуживал, потому как ни единой каплей невинной крови не были запятнаны его руки. Оба шли в тишине, различая лишь звуки собственных шагов и нарастающего шума пробудившего города. Душам их и сердцам нелегко приходилось в холодной войне ветров, что затеялась внутри их сознания и набирала обороты.

Улицы уже наполнялись людьми, но свет их жизней не привлекал путников, и они молча брели, не замечая мира вокруг, мимо холодных витринных стекол, мимо позвякивающих дверных колокольчиков, рассекая безликую массу толпы. И среди многоцветного шума лишь один прилавок привлек блуждающее внимание Джареда. Он остановился, и Джина разглядела в его глазах вспышку холодного, полуосознанного ужаса.

– Фарфоровые куклы. – прошептал Джаред, застыв на месте, и рука его потянулась к прозрачному зеркалу витрины. – Пустые глаза сверкают янтарем, и бледный фарфор их рук мертвенного цвета. И в глазницах – осколки древнейших звезд. Создания, обошедшие смерть, холодные и полые. – то, как произнес это Джаред, заставило Джину вздрогнуть: однажды, давным-давно, так описывали созданий далекого холодного и туманного края, так описывали народ, к которому сама она принадлежала.

– Что ты видишь в их облике? – спросила она, неотрывно всматриваясь в холодное фарфоровое лицо с янтарными глазами, обрамленное волосами цвета воронового крыла.

– Древность, сон и смерть. – и глаза Джареда сверкнули, и вспышку эту можно было сравнить с искрой падающей звезды.

– Тебе стоит пойти со мной. – произнесла Джина, касаясь запястья Джареда. Ее тихий голос заставил его оторваться от витрины и последовать за нею.

Великое и странное происхождение этого потерянного альва, этого пленного демона, великая его тайна, которой он поделился бы, будь это в его власти, вновь сковало сердце Джины, и мысли ее принадлежали теперь только этому. Кровь в сердце зверя. Дьявольский поток тянул ее к погибели, и едва ли иная тайна могла коснуться ее так, как коснулась эта. Ощущая в Джареде осколок того, что ей непременно придется вырвать из его груди, она чувствовала, как сердце ее впервые за долгие годы поддается разрывающей его на части боли. Она могла надеяться лишь на то, что, пройдя сквозь все грани метаморфоза, в его теле сохранится жизнь.

Сейчас Джина ощущала себя так близко к звездной бездне, к древности, далекой от поверхности этой планеты, как ощущала много веков тому назад, когда сердце ее страдало особенно; одинокое, покинутое теплом сердце, оставленное в недрах этого чужого тогда ей мира, мира прекрасного, но растущего слишком быстро, чтобы она успевала насладиться мгновением тысячелетия. И вот снова та самая вечность, облаченная в теплое человеческое тело, так близко, и сердце этой вечности бьется (как долго?) в ритме бесконечного ожидания свободы, которую она, Джина, способна ему подарить. Протянуть руки, коснуться шелковой кожи, подвижной плоти мускулов, мягких волн подпаленных солнцем волос. Так близко сейчас к ней эта вечность, словно она снова там, где мир сильнее и больше, вечно молодой и надежно хранимый, там, где первое предательство ее не раскрыто, а второе еще не совершено, там, где она желанный и благородный гость, а не униженная изгнанница, вынужденная скитаться по мирам до дня решающего приговора.

И она протянула руку и провела кончиками пальцев в черных перчатках по линии вен на руке Джареда, ощущая, как потоки крови расширяют стенки его сосудов, и она услышала звук, с каким каждая капля проносится по каналам в его теле и возвращается к сердцу – источнику.

Глаза Джареда, теплые, медово-изумрудные, снова оказались погружены в тягостную муку сероватого взгляда Джины, и тогда, когда хмурое небо вокруг ее зрачков преобразилось в светлую нежность весны, Джаред осознал, что движется за Джиной следом по узкой улочке, ведущей к ее дому.

Они оказались в одном из кварталов старого города с домами шаткими и стоящими так близко друг к другу, что можно было с легкостью перебраться с одного окна на противоположное. Они скромно тянулись вверх на несколько этажей и заканчивались лепным карнизом, поддерживающим крышу. Внутри дом оказался неуютным, темным и словно бы необитаемым, но отовсюду раздавались шорох шагов и лязг посуды, но ни одного человека Джаред не узрел, как бы ни пытался он вглядеться в мерцающий полумрак.

Лестница зловеще поскрипывала под тяжестью шагов, тихо ворчала и шевелила корявыми досками, и расшатанные перила глухо трещали, пока Джаред продвигался вверх, крепко хватаясь за них. Джина прошла вперед и отворила дверь в комнату, приглашая Джареда войти.

Комната ее оказалась довольно тесной и темной, не много отличающейся от той, где жил сейчас сам Джаред, и из всей обстановки внимание привлекала лишь большая коряга в темном углу, напоминающая выщербленный дуплистый ствол древнего дерева, и на его редких скорченных ветвях, извиваясь и шипя, вытягивала свое тело гигантская змея, черная, как безлунная полночь, и покрытая сверкающей, как кристалл, кожей.

– Ты боишься ее? – спросила Джина, подойдя к змее и позволяя ей оплетать свое тело. – Она не причинит тебе вреда. Она чувствует, что ты не человек и распознает в твоей душе осколок настоящей силы. – в ответ на эти слова змея соскользнула с Джины и подползла к ногам Джареда.

– Она знает о твоей природе, но, как и я, не видит множества скрытых граней, что так странно вывернуты в тебе. – произнесла Джина. – Быть может, ты признаешься мне в том, что тебе известно. Быть может, это сможет помочь мне спасти тебя.

– Они не позволяют мне говорить. – Джаред ощутил, как легкие его сжались от боли. – Но боюсь, даже если бы я мог, сказать мне было бы нечего. Я потерян в этой неизвестности. Единственное, что я точно знаю, так это то, что, как только нога моя ступила в этот город, я должен был отыскать своих братьев. Но я не сделал этого. И знаешь, из всех терзаний моей души, это ощущение полнейшей беспомощности в стенах Эдинбурга – самое сильное наказание.

– Ты не помнишь их лиц. – Джина заглянула в его глаза, в попытках разглядеть что-то в их глубине, скрытой в холодном полумраке комнаты.

– Я не помню их лиц. – эхом отозвался Джаред, и конечности его онемели в попытке разорвать узы собственного бессилия.

– Когда придет время, ты их встретишь. – Джина отошла в темный угол, и Джаред смог приблизиться к окну, тусклым светом освещающему комнату.

Он видел, как в окне дома напротив, где ветер задевал дыханием занавески, возникла темная фигура, но вскоре исчезла за дверью. Он все ждал, пока она снова появится там, но ничего, кроме мерцания лампы на подоконнике более не тревожило в комнате пустоту.

– Сегодня меня ждет встреча, к которой я готовилась очень долго, Джаред. – голос Джины разорвал тишину. – Совсем скоро мне предстоит увидеть своего давнего врага и одолеть его. Я чувствую, что я сумею, и рука моя не дрогнет. Но сейчас я прошу тебя мне помочь.

– Я сделаю, что угодно. – отозвался Джаред, неотрывно глядя в окно.

– Сразись со мной. – Джина встала за его спиной, смерив взглядом его высокую фигуру. – Попытайся меня одолеть. – прошептала она. – Не всякому это под силу, и, если ты сумеешь прижать лезвие к венам моей жизни, еще одна карта откроется мне. Ты сделаешь ход, и я поймаю тебя. Я разгадаю тебя раньше, чем ты разгадаешь меня, и так будет правильно. Так будет безопасно.

– Безопасно? – переспросил Джаред, сопротивляясь взгляду Джину, ставшему подобным взгляду хищника.

– Быть может, ты и есть тот самый зверь, тот самый демон, которого мне стоит опасаться. Быть может, в глубине твоей запертой памяти лежит мысль о моем убийстве. Быть может, ты мой враг. В твоей власти помочь мне открыть тебя, чтобы спасти. Или уничтожить.

– Я согласен. – произнес Джаред, но в ту же минуту пожалел об этом. Он плохо представлял себе, как сможет сражаться с ней здесь и сейчас, принимая всю ее хрупкость, поставленную против всей его силы.

– Не думай о сохранности моей жизни, Джаред. Убить меня ты не сумеешь, как бы ни пытался. Не каждый в силах причинить мне боль.

– Как ты собираешься сражаться? – спросил он, не различая в ее руках оружия, на что Джина ответила взглядом, оставшимся ему не ясным. Она сняла со стены что-то, напоминающее ножны и протянула их Джареду.

– Клинок? – спросил он, взявшись за холодную рукоять и ощущая в своих руках сбалансированную тяжесть.

– Он принадлежал воину, которого я одолела в бою. Это оружие не так совершенно, оно подобно холодному оружию людей, не способному к глубокой трансформации.

Джаред вытащил клинок из ножен, и свет лезвия, созданного из материала, едва ли напоминающего обыкновенную сталь, ослепил его на мгновение. Он приложил острие к кончику пальца, и на коже его тут же выступила кровь.

– В жизни не видел более острого лезвия. – произнес он. Длина клинка была гораздо меньше, чем ему требовалось для той техники боя, к которой он привык, но это оружие словно вросло в его руку. – Кто его создал? – спросил Джаред, ощущая, как рукоять изгибается, подобно глине, по форме его ладони.

– Одна малочисленная раса со спутника из соседней системы. Они жили там только благодаря добыче ценного металла со свойствами, позволяющими ему буквально свободно трансформироваться, при этом оставаясь прочнейшим из всех известных нам тогда веществ.

– Что с ними стало?

– Их уничтожили. Вместе с их спутником. Он был безжизненным сосудом с единственным ценным веществом в себе. Поверхность его была непригодна для жизни.

– Ради чего они погибли? – Джаред ощутил, как лезвие клинка отзывается болью при упоминании его создателей.

– Новая раса вооружения. И мой клинок – одно из тех сокровищ, что сохранилось с тех далеких времен. – она вытянула правую руку, и словно из воздуха в ее ладони материализовалась быстро перетекающая из одной формы в другую кристаллическая масса, и в несколько мгновений лезвие клинка собралось и предстало перед Джаредом во всей своей магнетической опасной красоте. Лезвие походило на матовый кристалл, в глубине которого растекались чернильные потоки, смешивающиеся с кровью. Он чувствовал, что это – бесконечная трансформация вещества, ради которого были уничтожены жизни, и вся боль умерших и вся сила того, кто сжимал рукоять, проходила сквозь вечные волны энергии и восставала в глубине тонкого изящного оружия.

– Элиндор. – назвала имя клинка Джина.

– Элиндор. – Джаред произнес это с благоговением, ощущая вибрации воздуха, рассекаемого изящным лезвием. Он повторил это еще раз, и в памяти его стали возрождаться образы глубокой древности, когда сильнейшие расы сталкивались в противостоянии и погибали, оставляя после себя свои величайшие творения.

В левой руке Джины возник еще один укороченный меч, подобный Элиндору. Форма обоих была необычна, и Джаред едва ли встречал когда-либо нечто подобное. Он не мог дать точного определения, что за оружие было перед ним, но в том, что мечи не парные он был уверен совершенно, однако Джина использовала их одновременно по причине, ему не совсем понятной.

– Попытайся одолеть меня, Джаред. – произнесла Джина, принимая оборонительную позицию. – Я хочу увидеть, кто ты.

И в следующий миг клинки со звоном столкнулись, и завязалась борьба, подобная вспышке молнии, подобная мерцающему шторму, и каждая секунда в ней казалась равноценной вечности, и тонкие раны, что оставляли легкие касания тончайших лезвий, кровоточили, но не доставляли боли. Сталь звенела, и в глубине клинков Джины разливалась тьма, смешиваясь с кровью, и все большим сиянием наполнялись они и мерцали в полутьме комнаты.

Техника боя, применяемая Джиной была не знакома Джареду, но он ловко парировал ее удары, и в глубине его памяти возрождались живые картины того, как сам он, обладая силой гораздо большей, чем была доступна ему сейчас, обучался тем же невероятным по своей изящности приемам под темными сводами храмов где-то в глубине иных миров.

И звезды на мгновение предстали перед его глазами, тысячи и тысячи сияющих в вышине звезд, но с каждым мгновением они тускнели и угасали, оставляя черные пропасти в небе, и вот последняя звезда протянула к нему в прощании свои лучи и погибла, затянувшись тьмой. И холод сковал Джареда, и он осознал, что стоит на заснеженной вершине далекого мира, спрятанного в глубине одинокой галактики, и мир этот мертв, и все в нем покрылось льдом и туманом. И города разрушились под тяжестью снега и порывами ветра, и все живые существа до последнего отдали свои души Источнику и вросли в многолетний лед.

Джаред открыл глаза, ощущая, как капля крови стекает по его щеке, и за мгновение до того, как тонкое лезвие меча Джины опустилось на его лицо, остановил его. И Джина схватила его за запястье, вывернула правую руку и опрокинула его грудью на комод. Сражение закончилось, и, поверженный, Джаред с трудом дышал, ощущая запах крови в воздухе, ощущая, как она заливает его лицо и просачивается сквозь губы, попадая на язык.

Джина склонилась над ним, прижимая правую руку к тонкой ране на шее, и кровь ее струилась, опускаясь на кожу Джареда. Ее ладонь касалась тонких волн его волос, и она ощущала жар его склоненной тяжелой головы. Отложив оружие в сторону, она провела рукой по его взмокшим волосам, перебирая пряди, в которые впиталась кровь.

Джаред вздрагивал от ее прикосновений, сломленный, поверженный, и не находил сил вырваться из этого плена. Он начал чувствовать боль в запястьях и ранах, и, сдавшись окончательно, разжал пальцы, выпуская рукоять меча.

– Они отобрали твою силу. – прошептала Джина у него над ухом. – Обладай ты всей своей мощью, и наше сражение затянулось бы на целую вечность. – легким дыханием она коснулась его затылка и отстранилась, позволяя Джареду вдохнуть.

– Я всегда была слабой, Джаред. Слабее остальных. – произнесла Джина, зажимая кровоточащую рану на шее. – В своей наивности я полагала, что иные пути, кроме ненависти помогут мне стать сильнее, и я училась сражаться с честью, тогда как честь никогда не побеждала страха. И тогда, когда тьма в моем сердце взяла верх, тогда, когда первая кровь пролилась мне на руки, я осознала, что только ненависть и боль способны придать мне сил. И я покорилась темноте, осознанно избирая этот путь, и все во вселенной причиняло мне боль, и через эту боль, разрывающую меня на части, я обрела свою силу. Я обрела свою силу кровью. Я плохой герой, Джаред. И если ты стремишься к свету, если в твоей душе есть осколок надежды когда-нибудь узнать, что значит быть свободным от боли, то тебе предстоит избрать иной путь. Не меня. Я потеряна в бесконечности веков, и моя жизнь имеет не больше смысла, чем любая иная, и это значит, что она не имеет его вовсе. И в ней столько боли, что, раздели я ее по капле между всеми существами этой планеты, и они вмиг станут несчастны.

– Для меня нет иного пути. Ты – единственная тропа в беспросветной неизвестности моей жизни. – ответил ей Джаред, выпрямляя спину. – Я не иду туда, где мерцает надежда, потому как любая надежда для меня не более, чем ложь. И если ты ведешь меня на смерть, я добровольно последую за тобой. Даже если у меня будет иной выбор, я чувствую, что должен идти туда, куда движешься ты сама.

Джина ничего не ответила. Она касалась его руки, и пальцы ее подбирались к широкому запястью, отмеченному синими выпуклостями вен. Застыв на секунду там, где можно было почувствовать пульс, она отняла руку и заглянула во влажные сияющие глаза Джареда, различая темные струны среди кристаллов хризолита.

– Мы встретимся на рассвете дня, Джаред. – прошептала она. – Но не ищи меня сегодня, не следуй за мной. Это все, о чем я могу тебя сейчас просить.

– Едва ли я в праве обещать тебе это. Боюсь, искать тебя в ночи, при свете дня, в тумане и в рассветной тиши, в сумерках городов, в воздухе гор – это все, на что сейчас способно мое сердце. Мне некуда больше идти, мне не за кем больше следовать. – и с тяжкой болью он оставил ее одну, в полумраке комнаты, полной теплой жизни, в полумраке ожидания и холодной тоски. Он ушел.

8

19 октября 1849

Остаток дня Джаред провел в стенах своей комнаты, изучая найденный символ, в попытках определить его происхождение. Многие вопросы тревожили его сейчас, и прежде, чем найти ответ, ему предстояло правильно задать их. Чувства его подводили; он всматривался в линии и изгибы символа и не мог дать точного определения тому, что тот рождает в его душе и памяти. Он только чувствовал жизнь в его глубине: он словно бы дышал, словно бы обладал сердцем и кровью, но непременно нес в глубине своей смерть.

Джаред видел руну в ломанных линиях символа, но тот не желал открывать ему все свои тайны, выворачивать грани и проливать свет на то, что произошло. Зачем были совершены убийства – вот, что единственно было важно сейчас. Кто совершил их, едва ли теперь имело значение. И Джаред чувствовал, что смерть, возвратившая его в этот город, была лишь предзнаменованием, и нечто великое готовилось восстать из пепла, и нечто великое должно было произойти. Он ощущал сердцем, как вселенная разрывается на куски, и, где бы он сейчас ни находился, смерть окружала его, и он видел, как погибает мир, как закат его существования превращается в вечную ночь, и все теряет значение, растворяясь в чернильной темноте.

Джаред закрывал глаза и видел, как потоки крови срываются с неба и обращаются в лед в своем падении к земле. И острые ледяные иглы ранили его кожу, обнажая то, что скрывалось под его человеческой оболочкой. И он чувствовал силу в своей груди и восставал, подобно пламени, и обращал свет во мрак, ведомый бледной рукой демона.

Он открывал глаза и чувствовал, как тело его пробирает дрожь, и беспомощно хватался за волосы, снова и снова всматриваясь в ломаные линии символа на обрывках ткани, и, подобно полотну, мысли его сшивались воедино, но каждый раз расходились, и рваные края их начинали с болью кровоточить.

Безрезультатно проделанная работа изрядно воспалила Джареду голову, потому ближе к вечеру он решил прогуляться. В городе стояла ясная погода, совершенно не изменившаяся с утра, такая же приторно прохладная, влажная, с запахом пыли и мокрой земли. Джаред набирал полную грудь воздуха, и впервые за долгое время не ощущал боли. Должно быть, близость Джины, ее энергии смогла на время защитить его от мучений.

Он думал о том, что испытывал, когда она находилась рядом, и мысли эти пугали его, но у него не хватало сил остановиться. Это доверие, эти чувства к Джине казались первородными, будто бы с самого первого вздоха они были в его воспоминаниях, в его памяти, скрыты глубоко в его сердце.

Он находился словно в полудреме, бродил по улицам в каком-то чаду, обессиленный, потерянный, искомый всеми бедами, но доступный лишь грезам и всполохам желаний. Казалось, его не останавливают стены, что он проходит сквозь них, словно призрак, ведомый далеким огоньком в ночи; что он путник, среди дремучих лесов отыскивающий дорогу к дому.

Он умирал от жажды, которая едва ли до этого была ему знакома; изголодавшееся сердце его еле билось, и ноги подкашивались, и мысли сбивались в извечной борьбе чувств. И Джаред беспрекословно следовал своим страстям, и каждая новая мысль рождала в нем все большую смелость, но вместе с тем добавляла его телу робости, отнимая дар речи и заставляя щеки покрываться алыми пятнами. Противостоять этому Джаред не мог. Он шел ко дну, как брошенный в реку камень, как любой человек, совершенно потерявший голову.

Джаред бежал куда-то от окраины, к людским домам, туда, где он мог почувствовать вокруг себя жизнь. И тело его не слушалось, и он будто бы вспоминал, как надо правильно переставлять ноги. Вокруг его головы вилось кольцо, словно бы засвеченной ленты изображений, где с трудом можно было разобрать отдельные части рисунков, но общая смутная картина все-таки выстраивалась в голове.

Мимо него мелькали в вечереющем сумраке прохожие и кэбы, и огни людских сердец согревали его сейчас, но рядом с ними он еще сильнее ощущал, как тонет в своем бесконечном одиночестве.

Ночь плыла еще далеко, но день уже был испепелен закатом до цвета черной золы; воздух был пряно-янтарным, в нем витала приторная свежесть тления и увядания, а земля смолисто-каштанового цвета томно нежилась в прохладе ветра, пробегавшего по ее теплому лиственному одеялу. Улицы еще были оживлены, по ним бродили вечные одноликие прохожие, как будто бы жизнь их протекала по кругу в бесконечных переулках, и лабиринты их были комнатами одного большого дома.

Джаред все шел, ведомый предчувствием, и полагался лишь на него. И вот уже тени начинали сгущаться над его головой, но пока воздух оставался прозрачным, он неуклонно двигался вперед. Остановившись за углом около одного из домов на улице, где располагались жилища богатейших и влиятельнейших господ, он стал наблюдать за шествием пышно наряженных дам и молодых людей. Шелестели платья, ржали кони, раздавался гул голосов, и в маскараде, скрывавшем уродство безразличных мин, все смешивалось в странное светопреставление.

Джаред стал рассматривать собравшихся с приличного расстояния, оставаясь вне досягаемости взглядов. Необъяснимое предчувствие не позволяло ему сдвинуться с места, и он застыл в ожидании, ощущая, как невидимые нити крепко стягивают линии его вен.

Он неотрывно следил за перемещающейся толпой, и терпение его, в конце концов, было оправдано: спустя какое-то время у ворот дома остановился кэб, из которого вышла, пытаясь тут же слиться с толпой, Джина, и ее с трудом можно было узнать в изящном платье и с тонкими мерцающими локонами, собранными на затылке. Она предстала в сопровождении послушно следовавшего за ней джентльмена, чье лицо и темные, тяжело рассыпавшиеся по плечам волосы, и высокая фигура пробудили в Джареде тонкие нити воспоминаний. И он следил за этим человеком в отчаянной попытке разорвать оковы памяти, но, как оказалось, безрезультатно.

Он стоял неподвижно и не верил, что может шевелиться. Странные порывы и желания точили его изнутри, срезали пласты души тонкими лезвиями, и что-то вытягивало из него всю кровь, все жизненные силы.

Непобедимое всепоглощающее ощущение наполненности – оно разрывало его грудь, и сердце кровоточило, но билось так громко, что казалось, его бой слышно на другом конце улицы.

Джаред был потерян и необыкновенно одинок в своих страданиях, так, что едва ли мог дышать. Но он неумолимо двигался к пропасти и ослабевал, наблюдая за Джиной, решительно продвигавшейся между людьми вместе с сопровождающим ее джентльменом. Наконец, он выдохнул шумно и тяжело, с болью, неугомонно терзавшей его, но более всего – с тоской. Наблюдая за Джиной издалека, он чувствовал, что несчастен, как никогда в жизни.

Джина выглядела очаровательно, но не каждого из собравшихся могла обмануть ее хрупкая оболочка. Они чувствовали ее силу, ощущали опасность, таящуюся в каждом ее движении. Кто-то с опаской смотрел на диски браслетов, обхватывающих ее тонкие запястья, и Джаред подумал, что, должно быть, именно так Джина хранит свое оружие в этом мире – превратив его в незаметные стальные обручи, в любую секунду готовые обратиться смертоносными клинками.

Время шло, и вот толпа незаметно растворилась: все до единого вошли внутрь здания. Странно озирающийся охранник торопливо запер дверь за последним гостем, а ключ, лишь только был он извлечен из замочной скважины, рассыпался ржавчиной в его мозолистых руках.

Джаред вышел из своего укрытия и двинулся прямиком к воротам, беспрепятственно добрался до дверей дома по мощеной камнем дорожке и приблизился к охраннику, издалека принявшему его за опоздавшего гостя. Но, лишь только Джаред оказался достаточно близко для того, чтобы демон смог почувствовать всю мощь его энергии, между ними завязалась борьба, решившаяся, однако, очень быстро: Джаред с силой ударил демона головой о парапет, отчего тот мгновенно лишился сознания.

Обыскав карманы охранника и не обнаружив нигде ключа, Джаред попытался отпереть замок отмычкой, но сделать это оказалось сложнее, чем он предполагал. Тогда, укрывшись в тени торца здания и наблюдая оттуда за перемещавшимися вдалеке по саду демонами, Джаред приметил низко расположенное окно, находящееся как раз там, где подобраться к нему было хоть и затруднительно, но вполне возможно.

Он ухватился за выступ и подтянулся к окну, осторожно заглядывая внутрь. Там во мраке, который разрывало лишь алое пламя свечей, в совершенно чудовищном обряде собрались все присутствующие, и каждый из них преклонился, опустившись на колени и спрятав голову в ладонях. Он не слышал слов, которые они произносили, но чувствовал, как воздух дрожит от энергии, волнами расходящейся в его частицах и направляемой к живой цели.

Джаред разглядел Джину и ее спутника, пробирающихся среди склонившихся демонов так, словно выискивали среди них кого-то. Он успел заметить две фигуры, крадущиеся к ним, и холод страшного предчувствия окутал его сердце, но в этот момент его руки ослабли, и он рухнул на землю. Поспешно вскочив на ноги, он кинулся к дверям.

Его переполнило чувство тревоги, сравнимое только с тем страшным ощущением, когда беглец начинает различать на своем затылке дыхание того, от кого он бежал. Джаред с силой ударил в двери плечом, на что те ответили лишь едва различимым скрипом, и тогда ударил снова, с еще большей силой, и в момент последнего отчаянного толчка его сознание вдруг прояснилось, словно бы тучи обнажили небо, и лучи его силы и его памяти осветили ему дорогу.

Дверь сдалась под последующим ударом, и Джаред влетел в залу, полную чудовищных тварей. Но Джина не успела обернуться и увидеть его: в ее спину плавно, медленно вошел клинок. Джина встрепенулась, осела, и тело ее пронзила тонкая вспышка, и она бы расщепила ее на части, она вырвала бы и растерзала ее душу, но иная нить, невидимая, неразрывно соединявшаяся со своим повелителем, тончайшая, неуловимая и меткая, оплела стрелки часов и повернула их вспять. Быстро-быстро отплыли в прошлое все события, и Джаред остался в пустой зале наедине с огромными часами, ход которых он сбил ради спасения эфирного демона.

Джаред почувствовал слабость в коленях, и в глазах его на мгновение потемнело, и только страх помог ему остаться в сознании и, смешавшись с толпой, добраться до Джины.

– Я видел твою смерть. – произнес он тихо, склонившись над ухом Джины, и руки его задрожали. – Я видел, как жизнь покидает твое тело. Ты должна уйти отсюда.

– Я просила не следовать за мной. – ответила Джина, не поворачивая головы.

– Я спас твою жизнь. – голос Джареда звучал беспомощно.

– Я знала, что ты это сделаешь. – Джина заглянула в его глаза, и взгляд этот сказал ему больше, чем любые слова.

– Зачем ты здесь? – спросил Джаред, ощущая слабость во всем теле.

– Ты знаешь, зачем. И ты должен уйти.

– Если ты войдешь в этот дом, все повториться, Джина. У меня не хватит сил спасти тебя снова. Я не смогу.

– На этот раз тебе не придется. – Джина вздрогнула и оглянулась, примечая тень, растворяющуюся в сумерках. – Он почувствовал меня.

– Джина! – Джаред потянулся к ней, но она быстро исчезла в толпе, оставляя его наедине со своим спутником.

Джаред в бессилии опустил руки и пошатнулся от слабости, сковавшей его конечности. Он поднял глаза на спутника Джины, встречаясь со взглядом его непроницаемо темных глаз, и что-то вздрогнуло в его душе, разрывая путы памяти, и кровь отхлынула от конечностей.

Джаред выпрямился, и холод пробежал вдоль его позвоночника, и каждый нерв застыл, сжатый болью. Джаред всматривался в лицо стоящего перед ним человека, и каждая линия в его образе казалась ему знакомой. Сквозь тени прошедших лет просочились смутные образы и проникли потоками яда в самое сердце.

– Кто ты? – спросил Джаред, ощущая, как дрожит его голос. Он стоял в сгущающейся тени, в то время как тело его собеседника окутала полоса мрака.

– Кто ты? – эхом повторил тот, не отрывая взгляда своих темных глаз от бледного лица Джареда.

– Дориан? – почти прошептал Джаред, чувствуя горечь на языке. – Это ты, Дориан?

– Так много времени прошло с тех пор. – услышал он ответ в то время, как слезы вступили у него на глазах. – Что за шутка судьбы свела нас здесь и сейчас?

– Это и правда ты? – прошептал Джаред, не решаясь сдвинуться с места. – Дориан, ты узнаешь меня? – он протянул к нему руки, но холод брата обжег его пальцы. – Дориан? – вырвалось у него в бессилии, и тогда он почувствовал, как его заключают в жесткие и ледяные объятия.

– Я узнаю тебя, Джаред. – услышал он у себя над ухом. – Я тебя ждал.

И Джаред закрыл глаза, вновь ощущая себя ребенком, потерянным, уничтоженным, но более не одиноким. Он крепко прижал брата к груди, так, что мог почувствовать, как бьется его сердце, и сжимал его во объятиях до тех пор, пока не осознал, что улица опустела, и только они двое остались стоять неподвижно, подобно соляным статуям, в прохладной тени вечера, готового в любое мгновение превратиться в ночь.

Тогда Дориан отступил, отдаляясь от брата на шаг в попытке увидеть его суть, глядя сквозь человеческую оболочку. И взгляд его пронзил тело Джареда, вырывая образ его души и представляя Дориану то, чем единственно теперь являлся его брат. И Дориан был напуган и ошеломлен тем, что увидел.

Пред ним стояло существо, чьи глаза были глубоки, как вечность, и синий мрамор кожи блистал и трескался от мудрой древности, коснувшейся его, и за спиной его мелькала тень сложенных эфирных крыльев, черных, как самая страшная бездна, и в тонких жилах их мелькал огонь, как тончайшие потоки лавы мелькают меж скал, когда взгляд касается их с высоты птичьего полета. И прекрасное лицо, прозрачное, словно высеченное из белого нефрита, выражало нечеловеческую скорбь. И этот образ испугал Дориана, и он оставил его и не решался более заглядывать под оболочку.

Из тени, скрывающей его лицо, он смог теперь рассмотреть Джареда, и вспомнить, какими были его глаза: лучезарно зелеными, с карими лучами, с желтыми играющими в глубине, бликами; Дориан вспомнил, что волосы его брата обрамляли лицо его беспорядочно струящимися волнами, сухие, непослушные, с редкими рыжими и желтоватыми подпалинами, волосы мягкие на ощупь, впитавшие в себя влажный воздух и жар солнца, растущие в том направлении, какое укажет им теплый ветер. Он увидел бледную кожу с россыпью светлых веснушек на носу и щеках, узнал тонкие и мягкие черты лица и совершенно беспомощный взгляд.