Текст книги "Мой Тургенев"

Полина Ребенина
Мой Тургенев

Введение

Когда-то Марина Цветаева написала книгу под названием «Мой Пушкин». Очевидно, известной поэтессе, жившей совсем в иную эпоху, было необходимо вернуться назад и соприкоснуться с великим Пушкиным, пообщаться с ним, понять, прочувствовать его творчество и жизнь. Хоть и была она окружена замечательными современниками, однако не хватало ей рядом человека пушкинского масштаба, и она погрузилась мыслями и чувствами в прошлое, которое оказалось важнее и актуальнее настоящего.

Нечто подобное произошло со мной. Читая и перечитывая произведения Ивана Сергеевича Тургенева, я проникалась их сокровенным духом и не было ничего важнее его героев, их мыслей, чувств и поступков. Описанное автором оказалось неизмеримо выше и прекраснее окружающей меня действительности. Я была необыкновенно благодарна встрече с великим Тургеневым на страницах его книг, и ничего лучшего в окружающей современной жизни не видела. За каждым прочитанным произведением чувствовался человек такой необыкновенной души и ума, что равного ему я никогда не встречала и расстаться с ним была не согласна. Очевидно, такие чувства его произведения пробудили не только во мне, отпечаталось написанное им в душах множества русских людей, что подтверждает широкое, поистине всенародное празднование 200-летнего юбилея писателя в минувшем 2018 году. Велика сила устного слова, а сила слова напечатанного возрастает многократно, конечно, при условии, что несет оно светлый и мудрый посыл.

Естественно, что список прочитанных мной произведений Тургенева все возрастал и, в конечном итоге, возник огромный интерес к личности самого писателя и прожитой им жизни. Ведь ум, душа и жизненный опыт писателя всегда проступает в написанных им произведениях. Злой низкий человек не может создать возвышенного светлого произведения, и наоборот. За строками Тургенева чувствовался человек великой, доброй, возвышенной души. Я была убеждена, что этот русский писатель был необыкновенным человеком и прожил особенную неповторимую жизнь.

Родовое гнездо писателя Спасское Лутовиново

1. С высоты птичьего полета

Если взглянуть на жизнь великого русского писателя Ивана Сергеевича Тургенева сверху, с высоты птичьего полета, то представится она необычайно яркой, красочной и счастливой.

По воспоминаниям современников был он очень хорош собой – высоченный, почти двухметрового роста, атлетического сложения, с густыми русыми, слегка вьющимися волосами, и крупными правильными чертами лица. А вот голос у него был тонкий, почти женский. Ранняя седина его не портила, а придавала облику мужественность и благородство. Многие считали, что напоминал он собой пушкинского Евгения Онегина. Всегда прекрасно и модно одетый, с изящными светскими манерами, он был известен как непревзойденный рассказчик и в любом обществе был окружен толпой поклонников и поклонниц.

Большую часть своей жизни провел Тургенев за границей, но по свидетельству П. Д. Боборыкина, «в целой тысяче иностранцев он всегда выделялся не одной только своей огромной фигурой и живописной головой, а манерой держать себя, особенным выражением лица, интонациями голоса… В нем жил настоящий барин, все приемы которого дышали тем, что французы называют distinction (изысканность, франц. П. Р.), с примесью некоторой робости».

Наряду с внешней привлекательностью просто нечеловеческое в нем было обаяние, все, кто встречал его, тут же начинали его любить. Н. А. Островская вспоминала: «Он… был хорош собой, но красота его состояла не в правильности черт лица, не в стройности сложения: она состояла в каком-то благородстве осанки, в милой улыбке, в гриве седых волос, откинутых назад над прекрасной формы лбом, и, главное, – в привлекательности взгляда. Глаза его не были ни огромны, как уверяет Доде, ни даже особенно красивы, но умные, проницательные, честные, добрые: глаза очень, очень хорошего человека…»

М. М. Ковалевский – очеркист, поэт, прозаик, мемуарист: «Тургенев был изящен по манерам, тонок по обращению… по вкусам, но уж отнюдь не по чертам лица, которые были крупны все, кроме глаз, не по складу тела, тяжелого и мешковатого. За улыбку этих маленьких светлых подслеповатых глаз женщины обожали его, как мужчину, мужчины, – почти как женщину. И точно, улыбались эти глаза совсем особенно, по-тургеневски: так ни у кого они не улыбались…» А. Ф. Писемский говорил, что Тургенев – это «ласковый гигант с глазами умирающей газели».

Иван Сергеевич получил блестящее образование, говорил на шести языках – русском, французском, немецком, английском, на латыни и греческом. Уже в зрелом возрасте изучил испанский и со своими испанскими друзьями говорил на их родном языке. Причем, французский язык Тургенева был не только совершенным, но чрезвычайно образным, был даже богаче, чем язык многих французских писателей, которые признавали, что даже «Флобер не мог состязаться с Тургеневым в вольной простоте речи, ее круглости, естественности, незакованности – дающей более места дыханию жизни».

Друг писателя Павел Анненков высказал интересное наблюдение, что молодой Тургенев самым позорным положением, в какое может попасть смертный, считал то состояние, когда человек походит на других. Он опасался этой «страшной участи», навязывая себе в те юные годы невозможные качества и особенности, даже пороки, лишь бы только они способствовали к его отличию от окружающих. Он изо всех сил стремился быть оригинальным. Это наивное, даже где-то детское желание быть особенным, отказаться от навязанной обществом рутины, одновременно способствовало выработке собственного независимого взгляда на природу окружающих его явлений и сторон жизни. Юный Тургенев непроизвольно искал свой путь в жизни! И он его нашел, собственный путь, необычайный, особенный и часто непонятный для окружающих.

* * *

Самой сильной страстью в жизни Тургенева была любовь к писательскому творчеству. Он пробовал себя в различных литературных жанрах – в поэзии, прозе, драматургии, переводах и во всех этих сферах достиг огромных успехов. Он испытывал истинную любовь к Музе и говорил своим друзьям: «Поэты недаром толкуют о вдохновении. Конечно, муза не сходит к ним с Олимпа и не внушает им готовых песен, но особенное настроение, похожее на вдохновение, бывает. Находят минуты, когда чувствуешь желание писать, еще не знаешь что именно, но чувствуешь, что писаться будет. Вот именно это поэты называют «приближением бога»… И эти минуты есть единственное наслаждение художника. Если бы их не было, никто писать бы не стал. После, когда приходится приводить в порядок, что носится в голове, излагать на бумагу, – начинается мученье…»

Ради вдохновения и мук творчества Тургенев умел отодвинуть в сторону все ненужное, мешающее, обыденное, те преграды и препоны, которые возникали на его пути. Все то, что отвлекало его от главного. Известно, что Тургенев упрекал поэта Афанасия Фета во внезапном увлечении помещичьим трудом, считая это предательством литературного дарования: «Он теперь сделался агрономом – хозяином до отчаянности, – писал он о Фете, – отпустил бороду до чресл – с какими-то волосяными вихрами за и под ушами – о литературе слышать не хочет и журналы ругает с энтузиазмом».

Тургенев же никогда не изменял своему литературному призванию, отдавая ему все свои силы. По этой причине родовое имение в Спасском, процветающее при жизни матери писателя Варвары Петровны, после ее смерти постепенно пришло в упадок. Тургенев любил общество друзей и охотно приглашал их погостить в Спасском, а те удивлялись запустению, в которое пришло некогда роскошное лутовиновское имение. Иван Сергеевич часто говорил, что он – художник, а совсем не помещик. Не считал он себя также политиком или революционером, что в те бурлящие времена второй половины 19-го века, казалось многим его современникам, в том числе критикам Добролюбову и Чернышевскому, предательством общественных интересов.

Тургенев был натурой глубоко творческой, писательство всегда стояло для него на первом месте. Дар ему был ниспослан великий, этот божий дар не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Как часто удивлялись окружающие «невежливости» Тургенева, который мог погрузиться в молчание даже во время светского визита и выдерживать паузу иногда по нескольку часов. А ларчик открывался просто – даже во время визитов продолжался в душе писателя творческий процесс, который заставлял его уходить в себя.

Известен случай, когда Тургенев навестил сестру Льва Толстого Марию и вел с ней оживленную дискуссию о поэзии. Мария поэзии не понимала, и Тургенев старался привить ей интерес к этому виду творчества. Но внезапно он замолчал, повернулся и вышел в сад. Причем вышел совершенно необычным путем, через дверь, которая возвышалась над уровнем земли на целый метр – лестницы там не было. Мария Толстая выскочила следом, обеспокоенная, но писателя и след простыл. Он долго не появлялся, около трех недель. А потом вдруг опять пришел, как ни в чем не бывало. Свое исчезновение он объяснил просто: вдруг почувствовал внутреннее кипение, всплеск творческого начала, и убежал поскорее, чтобы не расплескать этого состояния. Три недели он самозабвенно писал и сотворил повесть «Фауст», которую был готов теперь прочесть.

Однажды во время визита уже в другом доме он долго сидел молча и низко нагнувшись, свесив голову, разбирал руками свои густые волосы. Внезапно, приподняв голову, он спросил: «Случалось вам летом видеть в кадке с водою, на солнце, каких-то паучков? Странных таких?..» Он долго описывал форму этих паучков и потом замолк… «Какие такие паучки? – подумала дама, с которой он вел беседу. – Что за странность!» А он был в полном сознании, просто творческий процесс, мучительный поиск литературных образов и форм его никогда полностью не покидал. Это была его радость и его бремя. Он признавался, что плакал навзрыд, когда дописывал последние страницы романа «Отцы и дети» и изображал болезнь и смерть Базарова. Поддерживая беседу, он всегда пристально вглядывался в своего собеседника, запечатлевая его характерные черты, как будто фотографируя новую личность. Эти образы откладывались в кладовых его памяти и извлекались оттуда в моменты творческого созидания.

Ничто не могло отвлечь Тургенева от главного дела жизни – писательского труда. Вместе с тем Тургенев был известен как человек необыкновенно добрый, мягкий, деликатный. По воспоминаниям Ивана Панаева все члены кружка Белинского «очень полюбили его, убедившись, что у него при его блестящем образовании, замечательном уме и таланте – сердце предоброе и премягкое». Некоторые современники принимали эту доброту и мягкость Тургенева за слабость характера. Ничуть не бывало, доброе отношение к людям не исключало его твердого и последовательного служения Музе.

Это были попросту две совершенно разные вещи. Никакими силами Тургенева было невозможно заставить свернуть с его собственного пути, отвратить от литературы, он всегда видел свою главную цель и умел отсеивать все второстепенное. Известно, как много нужно силы воли, энергии, терпения, чтобы долгое время неотступно преследовать одну и ту же задачу, бороться против нервного и физического утомления, заставить себя довести до конца продолжительный умственный или художественный труд. С этой стороны, Тургенев – автор многих длинных литературных произведений – подтверждает только взгляд на него как на человека фанатически преданного своему творчеству. Он посвящал своему призванию все отпущенное ему судьбой время. Даже за две недели до смерти, прикованный к постели, и тяжело страдающий от приступов боли, он в свободные от мук промежутки диктовал свое последнее произведение «Конец».

* * *

Кроме фанатичной преданности писательскому труду была в жизни Ивана Сергеевича другая сильная и устойчивая привязанность – любовь к певице Полине Виардо. В этом чувстве писателя также проявилась его удивительная самобытность и неординарность. По-видимому, обыкновенная женщина не могла его всерьез увлечь, его возлюбленной могла стать лишь женщина с не менее сильно выраженным творческим началом. И такой женщиной оказалась выдающаяся французская певица, прославившаяся своим певческим и драматическим искусством. И восхищение писателя оказались настолько сильным, что для него не имело значения ни то, что была эта женщина замужем, ни то, что жила за границей. Любовь Тургенева не замечала никаких препятствий.

Обычный тривиальный брак Тургенева не интересовал, и хотя было немало к тому возможностей, но он всегда в последний момент уклонялся от цепей Гименея. Ведь еще в своей юношеской поэме «Параша» он осудил мещанский брак, считая, что он приземляет человека, лишает его крыльев, и тем самым мешает ему посвятить все свои силы творческому призванию. В этом смысле служение Тургенева Музе приближалось к монашескому служению Богу. Также, как это делают монахи, отрекался писатель от семейной жизни ради высшего литературного призвания. Детей писатель тоже иметь не хотел, они сами завелись независимо от его желания: дочь Пелагея – от дворовой швеи Авдотьи, да, вероятно, Иван – от крепостной горничной Фетиски.

Многие современники не одобряли его великой любви к «безобразной красавице» – французской певице Полине Виардо и считали, что был он заколдованным принцем, а сильная рука этой женщины вела его по жизни. Он же не мог по-настоящему противостоять этой чужой воле и плыл в фарватере ее пути. Однако я всегда полагала, что это суждение было неверным и никак не могло соответствовать истине. Невозможно, чтобы такой необыкновенно умный, талантливый, прозорливый человек, видевший суть вещей и событий изнутри, о чем говорили все написанные им книги, был послушной игрушкой в чьих-либо руках. Я полагала, что он сознательно выбрал себе этот необычный путь! И такую любовь, долгую и преданную, длиною в жизнь! Большому кораблю – большое плавание, а у великого человека и писателя и чувства были необычайно глубокими и необыкновенными!!!

Он сам об этом сказал в одном из писем Полине Виардо: «Уверяю Вас, что чувства, которые я к Вам испытываю, нечто совершенно небывалое, нечто такое, чего мир не знал, что никогда не существовало и что во веки не повторится!» (26 февраля 1867 года, Баден).

* * *

Беспредельная преданность Тургенева литературному труду была по заслугам вознаграждена, и он еще при жизни стал всемирно известным писателем. Книги его получили небывалый общественный резонанс. Российский император Александр II однажды признался, что именно «Записки охотника» Тургенева стали последним аргументом в его решении упразднить в России крепостное право… А какую бурю откликов вызвал Базаров! С лёгкой руки Тургенева в культурный оборот вошли и навсегда закрепились в нём такие понятия, как «лишний человек», «дворянское гнездо», «нигилист», «тургеневская девушка»…

Ни одно произведение не выходило из-под его пера незамеченным, за честь издания его творений боролись ведущие российские журналы. Надо отметить, что это было время, когда русский язык лишь начал отстаивать свои права в мировой литературе, и способствовало этому во многом творчество Тургенева. Он стал первым русским писателем, произведения которого были переведены на основные европейские языки– французский, немецкий, английский, испанский, они издавались не только в европейских странах, но и в невообразимо далекой Америке… В Соединённых Штатах колонисты в честь героя «Отцов и детей» назвали своё поселение! Наряду с Гюго его избрали почетным председателем Всемирного конгресса писателей, а в Оксфорде ему было присуждено звание академика права. Его появление встречали овациями, и то тут, то там награждали лавровыми венками.

Жизнь его была необыкновенно богата событиями, встречами, знакомством и дружбой с самыми замечательными и выдающимися людьми своего времени. Тургенев встречал Пушкина, и как святыню, хранил локон с его головы и пушкинское кольцо. Он был знаком с Гоголем и Лермонтовым. Лучшие русские писатели 19-го столетия – Н. Некрасов, Ф. Достоевский, Л. Толстой, И. Гончаров, А. Дружинин, Д. Григорович, А. Фет, Ф. Тютчев – восхищались талантом Тургенева. Выдающиеся художники – И. Репин, В. Поленов, А. Харламов, В. Серов, А. Иванов, А. Боголюбов – были его друзьями. Он наслаждался пением и игрой лучших русских и иностранных певцов и музыкантов своего времени.

Он объехал всю Европу, и чувствовал себя уверенно не только в салонах Москвы и Петербурга, но ощущал себя своим – в Берлине, Париже, Лондоне, Риме… Знаменитые французские писатели – Ж. Санд, Г. Флобер, А. Доде, Э. Золя, братья Гонкуры и Ги де Мопассан считали его выдающимся писателем.

В своем письме к Тургеневу Г. Флобер с восхищением отзывался о его творчестве: «Я давно считаю вас мастером. Чем больше я вас читаю, в тем большее изумление приводит меня ваш талант. Подобно тому, как при чтении «Дон Кихота» мне хотелось самому ехать верхом по белой от пыли дороге и в тени какой-нибудь скалы есть оливки, так ваши «Сцены из русской жизни» вызывают желание пробираться среди заснеженных полей под вой волков».

Вот как вспоминал французский писатель Ги де Мопассан о Тургеневе: «Он был одним из замечательнейших писателей нынешнего столетия и в то же время самым прямым, самым искренним и самым честным человеком, каких только можно встретить… У него были длинные седые волосы, густые седые брови и большая седая борода, отливавшая серебром, и в этой сверкающей снежной белизне – доброе, спокойное лицо с немного крупными чертами. Это была голова Потока, струящего свои воды, или, что еще вернее, голова Предвечного отца».

С его словами перекликался отзыв о Тургеневе писателей братьев де Гонкур: «Это очаровательный колосс, нежный беловолосый великан, он похож на доброго старого духа гор и лесов, на Друида и на славного монаха из «Ромео и Джульетты». Он красив какой-то почтенной красотой, величаво красив, как Ньеверкерк. Но у Ньеверкерка глаза цвета голубой обивки на диване, а у Тургенева глаза как небо».

* * *

Изучая творчество писателя и размышляя о его жизни, я пришла к заключению, что Тургенев был человеком стойкого характера и уникальной судьбы. Его жизнь сложилась по-особому оттого, что он всегда следовал своим собственным путем, не оглядываясь на чужие мнения и суждения. Именно в этом он проявил себя как сильная, цельная и гармоничная личность. Однако, познакомившись с написанными ранее монографиями о жизни великого писателя, я с удивлением прочла, что мнение некоторых биографов не совпадало с моим. Эти авторы утверждали, что был Иван Сергеевич человеком противоречивым, раздвоенным, непоследовательным, и даже слабым… Существовал на развилке дорог…

Первым настоящим биографом Тургенева считается литературовед Николай Михайлович Гутьяр, который опубликовал пятнадцать статей о жизни писателя сразу после издания его полного собрания сочинений в 1898 году. Уже тогда Гутьяр подчёркивал необходимость определения «правильных взглядов на творчество и личность автора», освобождения от «нелепых суждений» о Тургеневе, заведомо негативных оценок. Тогда были приняты обвинения его в ретроградстве, незнании России, в подыгрывании нигилистам и революционерам, в создании героев по преимуществу слабохарактерных и т. п. До Гутьяра были напечатаны биографические очерки И. Ивановым и Венгеровым. По мнению Гутьяра, критико-биографический очерк Венгерова являлся устарелым, «да и биографическая часть доведена в нём лишь до 60-х годов», и оставался единственным лишь труд И. Иванова. Но и он был «неполным» в нем «не достает ещё подробного изучения нашей журналистики за последние десятилетия жизни Тургенева».

В начале прошлого века анализ жизни и любви Тургенева провел в серии статей знаменитый философ и литературовед Василий Розанов, который он приурочил к 20-летию со дня смерти писателя. Он высказывал несомненно интересные, но спорные идеи о личности писателя: «Тургеневу первому из наших писателей привелось снискать европейскую известность, и когда он достиг её и уже не было времени стремиться ещё к чему-нибудь, он вдруг увидел, что достиг чего-то самого малого: всё же значительное и ценное от него ускользнуло. Это ускользание главного Тургенев остро сознавал всю жизнь. И не верил своим победам… Не видел в них радости и утешения… Чувствовал, что вихри судьбы всё время выталкивают его на обочину – и он не может противостоять им. Не хватает воли. А жизнь – большая, истинная, значимая – идёт стороной… Он всё время ощущал себя в партере, а не на сцене… А хотелось на сцену! И страшно было покинуть благополучный полумрак зала».

Многие последующие мемуары были написаны словно под копирку, повторяя вышеприведенные суждения знаменитого критика, хотя в иных выражениях, но с аналогичными оценками. Так один из последних биографов Тургенева Павел Фокин пишет, что несмотря на внешний блеск жизни Тургенева, его судьба была далеко не совершенной. «Даже без глянца во всех этих именах, событиях и фактах столько блеска и настоящего, невыдуманного успеха, что невольно замираешь в восхищении. Всматриваясь внимательнее в жизнь Тургенева, с удивлением обнаруживаешь какую-то постоянную, тщательно скрываемую за фейерверками словесных фестивалей тоску и неудовлетворённость». То есть, делает и этот современный биограф заключение очень близкое к выводам классика В. Розанова.

Эти биографы отмечали двойственность личности и жизненного пути писателя, говорили, что сквозь блестки внешнего успеха Тургенева проступала жизнь противоречивая, странная, и не вполне счастливая. Указывали, что было в его судьбе много необычного, ее основные события не вписывались в канву обыкновенной человеческой жизни. Эти выводы меня искренне удивили, как будто жизнь каждого человека, а тем более жизнь великого человека должна подходить под какие-то непонятно кем установленные мерки, и не может выходить за общепринятые рамки. Разве была ординарной жизнь и судьба великого Лермонтова? Конечно нет, но это был избранный им и единственно правильный для него путь. А может быть, напротив, человек, оставивший после себя необыкновенные, сильные, прорывные достижения в литературе или искусстве, и должен прожить необычную жизнь, так как он вынужден пожертвовать многим ради своего призвания. Ведь, живя обычной тривиальной жизнью, погрузившись в рутину, не было бы у него никакой возможности совершить эти великие деяния.

Я не могу не упомянуть с глубоким уважением более поздних известных биографов великого писателя – это русский писатель-эмигрант Борис Зайцев, Анри Труайя (Лев Тарасов), русско-французский писатель, советский литературовед, профессор Юрий Лебедев. Все они в своих монографиях талантливо и детально описали жизнь великого русского писателя, однако не со всеми заключениями и выводами о душевном облике писателя и внутренних мотивах его поступков могла я согласиться.

Я долгое время по крупицам собирала сведения о жизни Ивана Сергеевича Тургенева, читала его дневники и письма, углублялась в воспоминания близких, друзей, соотечественников. Мне хотелось рассмотреть в непосредственной близости уникальную жизнь великого человека, понять его необычную судьбу. И вникая в отдельные события и вехи его жизненного пути, я мучилась вопросами: «Почему, отчего, зачем?» А позднее старалась отвлечься от мелких деталей, чтобы понять общее.

Вот с такими мыслями и чувствами отправилась я в дальнее плавание – погружение в жизнь великого русского писателя. Все даты в книге приведены по-старому юлианскому календарю, который применялся в России до 1918 года. Результаты этих изысканий предлагаю я вниманию моих читателей.

Мать писателя Варвара Петровна Лутовинова