Текст книги "Испанка"

Слепой приостановился и задумался.

– Но? – повторил Рокамболь. Сэр Вильямс написал:

– Герцог де Салландрера – гранд Испании, и притом первого класса; у него семьсот или восемьсот тысяч ливров годового дохода, и состояние его увеличится теперь наследством после дона Педро и дона Хозе…

– Славный кусок! – проговорил Рокамболь, читавший из-за плеча сэра Вильямса.

Слепой продолжал писать:

– Маркиз де Шамери хотя и хорошей фамилии, но принадлежит к дворянству, стоящему ниже герцогов де Салландрера.

– Черт бы тебя побрал, дядя! – вскричал Рокамболь с негодованием истинного маркиза, у которого оспаривают его достоинство. – Ты, кажется, забываешь, что мы ходили в Мальту?

Полудобродушная, полунасмешливая улыбка показалась на отвратительном лице слепого.

Сэр Вильямс, видимо, был в хорошем расположении духа и, пожав плечами, написал:

– Ты забываешь, племянник, что мамаша Фипар заперла перед тобой ворота… в Мальту?..

Рокамболь закусил губы.

– Притом же у маркиза де Шамери только семьдесят пять тысяч ливров дохода… сущая безделица!..

– Что ж такого! Концепчьона ведь любит меня…

– Ну, а герцог де Салландрера, наверное, будет метить гораздо выше… Поэтому-то надо ловко выспросить

Концепчьону и узнать, не сватался ли уж за нее какой-нибудь вельможа.

– Сватался., я и сам это знаю.

– Кто? – написал слепой.

– Наш общий старый знакомый!

– Кто такой?

– Граф де Шато-Мальи, теперь герцог с огромнейшим состоянием, которое перешло к нему после смерти его дяди, которого чуть было не женили на парфюмерше Маласси… помнишь ведь?

Слепой кивнул утвердительно головой.

– Но этому герцогу отказали, – добавил Рокамболь.

– Это понятно, потому что дон Хозе был тогда жив, – писал слепой, – но теперь его уже нет на этом свете, и месяца через два…

Он отступил и написал особенно ясно следующие три слова:

– Вот где опасность.

– О! Она есть еще и в другом месте, – добавил Рокамболь.

– Где же?

– Я тебе говорил, дядя, что Баккара в очень хороших отношениях со всем семейством герцога.

При имени Баккара сэр Вильямс вздрогнул; и на ere лице внезапно изобразился гнев.

– Ну, – сказал Рокамболь, – если уже я начал, так надо же и кончить… Баккара, то есть нынешней графини Артовой, нет теперь в Париже… Она уехала в начале прошлой осени в Россию и воротится в будущем месяце; ее ждут со дня на день… как видишь, я собрал верные справки.

– Дальше? – написал опять слепой.

– Я уже не раз встречал многих из лиц, знавших виконта де Камбольха и маркиза дона Иниго де Лос-Монтеса. Я так изменился, что никто из них не узнал меня в коже маркиза де Шамери… но графини Артовой я все-таки опасаюсь…

– И хорошо делаешь, – написал слепой.

– Два года тому назад Баккара была на водах в Висбадене, где и познакомилась с семейством герцога де Салландрера. Граф Артов подружился с герцогом, и хотя у Баккара достало такта не сопровождать своего мужа в свете, но её принимают семейно в отеле де Салландрера. Герцогиня и Концепчьона очень любят ее. Именно граф Артов и представил им молодого герцога де Шато-Мальи.

Сэр Вильямс нахмурился.

– Вот видишь, дядя, – сказал Рокамболь, – не выходит ли из всего этого, что у тебя счастливая рука, потому что ведь это ты свел всех этих людей.

Сэр Вильямс глубоко вздохнул.

– Итак, Баккара снова примется за дело… она уже раз отлично надула нас и опять надует, если мы только не примем мер предосторожности.

Вильямс энергично кивал головою в знак своего полного согласия.

– Слушай же, дядя, – продолжал Рокамболь, – я, конечно, не осуждаю твоей вражды к милому братцу, графу де Кергацу, но полагаю, что тебе не худо бы отказаться от нее хоть на некоторое время… Эта вражда не приносит тебе ровно ничего, кроме несчастия. Если бы ты поменьше занимался своим братцем-филантропом и побольше Баккара, то у тебя, наверное, остались бы целы и глаза и язык. Может быть, – добавил Рокамболь, безжалостно насмехаясь, – ты бы, наконец, удалился с твоею красоткою Сарой куда-нибудь в провинцию.

При имени Сары Вильямс побледнел.

– Э-ге! – улыбнулся опять Рокамболь. – Да ты все еще не забыл ее… а?

Лицо слепого перекосилось.

– Ну, – продолжал Рокамболь, – так давай же составлять план, которым отомстим за тебя графине Артовой и вместе с тем вознаградим твою мудрость выдачей тебе Сары.

Сэр Вильямс сделал такое живое движение, которое сразу показало всю его зверскую радость. Рокамболь посмотрел на часы.

– Мы потолкуем об этом вечером, – сказал он, – теперь одиннадцать часов, а я должен ехать на похороны дона Хозе, так как я получаю после него наследство, состоящее из его невесты.

Ровно в полдень печальная колесница выехала со двора отеля де Салландрера.

Вереница траурных карет стояла около отеля.

За колесницей следовала карета, где сидели герцог де Салландрера и испанский священник – духовник герцогини.

Герцог был угрюм и убит горем и как будто провожал смертные останки своего единственного сына.

Когда поезд подъехал к церкви Маделэн, где должно было происходить отпевание, все провожавшие гроб были поражены бледностью герцога и нервною дрожью всех его членов.

В толпе пробежала зловещая фраза:

– Герцога убила смерть дона Хозе, он не проживет и трех месяцев!..

Во время печальной церемонии Рокамболь с зятем стояли позади всех гостей, рядом с прислугой герцога, которая переносила гроб с колесницы в церковь.

Мнимый маркиз выбрал с намерением это место.

Он надеялся встретить здесь черного грума Концепчьоны.

И не ошибся.

Негр стоял в первом ряду ливрейных лакеев, и в ту самую минуту, как Рокамболь, по примеру прочих, подошел и окропил катафалк святой водою, негр взял кропилку из его рук и проворно сунул ему бумажку.

После отпевания тело дона Хозе поставили во временный склеп, так как оно должно было быть отправлено в Испанию, – и потом все присутствующие молча разъехались.

Герцога де Салландрера внесли в карету на руках. Он был без чувств.

Через час после этого Рокамболь вернулся домой и прочитал сэру Вильямсу записку от Концепчьоны, которую ему сунул негр.

«Маркиз и друг! Мы уезжаем завтра в Салландрера провожать тело дона Хозе д'Альвара, которое должно быть погребено в фамильном склепе герцогов де Салландрера.

Я не могу и не хочу уехать, не повидавшись с вами. Сегодня в полночь приходите к калитке у бульвара Инвалидов.

Концепчьона».

– Что ты на это скажешь, дядя? – спросил Рокамболь.

Сэр Вильямс написал:

– Надо идти!..

– Еще бы… но я спрашиваю относительно этой записки?

– Я скажу, – написал слепой, – что ты сделаешь очень хорошо, если припрячешь все эти письма. В случае неудачи, если Концепчьона вздумает забыть тебя в Испании или даже выйти замуж за герцога де Шато-Мальи или за кого-нибудь другого, ты тогда будешь иметь возможность положить их в свадебную корзинку. Это производит всегда надлежащий эффект.

– Шутник! – заметил, улыбаясь, Рокамболь и, простившись с своим мудрым наставником, вышел из дому.

Ровно в полночь мнимый маркиз де Шамери был у калитки на бульваре Инвалидов и при помощи негра проник во второй этаж отеля, где его ждала Концепчьона.

Из свидания с ней он вынес глубокое убеждение в том, что она его любит, и потому вышел от нее через час такой походкой, какой обыкновенно в древние времена римские триумфаторы входили в Капитолий.

– Она любит меня, – пробормотал он, – и с помощью черта я умру в шкуре испанского гранда. Нужно отдать полную справедливость, что это довольно приличная оболочка.

С такими-то размышлениями он вышел на бульвар Инвалидов, который был положительно пуст. Мелкий и частый дождь резал лицо.

Рокамболь поспешно зашагал к набережной, где он оставил свой купе, но его внимание было привлечено криками и бранью мужчины, который бил какую-то женщину.

Рокамболь вступился за нее, ударил мужчину и потом прогнал его. Оставшись с женщиной, он подошел с ней к фонарю и чуть не вскрикнул от ужаса. Перед ним стояла Баккара или ее живой портрет.

Эту несчастную звали Ребеккой, и она была побочной сестрой графини Артовой.

– Ну, булочник положительно желает услужить сэру Вильямсу, – проговорил Рокамболь, – иначе он не натолкнул бы меня на эту тварь!

И, сказав это, Рокамболь посадил Ребекку в свой экипаж и привез ее к себе на квартиру.

– Ну, а теперь расскажите мне свою историю, – сказал он, сажая ее в кресло в своем кабинете.

– Моя история очень обыкновенна, – ответила она с грустной улыбкой, – и очень похожа на историю всех бедных девушек.

– Все равно – говорите все, может быть, само небо послало вам во мне покровителя.

– Вы так добры.

– Вы дитя любви?

– Да.

– Ваша мать любила вашего отца?

– Просто обожала…

– Вы ненавидите вашу сестру?

– О, всей душой!

– Я тоже, – произнес холодно Рокамболь.

– Вы?

– Да.

– Что же она вам сделала?

– Я слишком много любил ее.

– А она?..

– Пренебрегла мною.

– Понимаю.

Ребекка задумалась.

– Так вы ее ненавидите? – повторил еще раз Рокамболь.

– О!..

– И вы согласитесь отомстить ей и за себя и за меня?

– От всего сердца! – вскричала Ребекка.

Через четверть часа после этого маркиз де Шамери был уже у сэра Вильямса.

Пробило два часа ночи, но слепой не ложился, он нетерпеливо поджидал Рокамболя. Сэр Вильямс до того вошел в роль своего ученика, что даже мысленно влюбился в прекрасную Концепчьону де Салландрера. А так как Рокамболь ушел от него на свидание с молодою девушкой, то сэр Вильямс горел нетерпением узнать результаты этого свидания.

Рокамболь, приберегавший эффекты к концу, не сказал ему о своей странной встрече, но передал ему подробно про свое свидание с Концепчьоной и про свои успехи в отношении ее сердца.

Сэр Вильямс был просто в восторге.

– Бедный мой старичок! – сказал Рокамболь, видя, как подействовало на слепого его торжество… – Согласись, что ты с большим талантом сыграл в Буживале любовную сцену с твоею будущею belle-soeur, графиней Жанной де Кергац?

– Согласен, – написал сэр Вильямс.

Тогда Рокамболь рассказал сэру Вильямсу про свою встречу с Ребеккой.

– Разумеется, – добавил он, – что ты, как человек гениальный, найдешь, вероятно, средство воспользоваться ею.

Сэр Вильямс кивнул головою и задумался. Наконец, грифель слепого снова заходил по доске и Рокамболь прочел:

– Ложись спать, мой милый, и приходи завтра.

– А ты что-нибудь придумаешь!

– Да, я уже нашел путь.

Повинуясь своему наставнику. Рокамболь воротился к себе, припрятал письма Концепчьоны и лег спать.

Ровно в девять часов на другой день он уже был у сэра Вильямса.

Слепой не спал всю ночь. Он сидел на кровати. Лоб его был покрыт крупными каплями пота.

– О-го. – пробормотал Рокамболь. – Ты, кажется, обдумывал все дело?

– Да.

– Ну, и нашел?

– Да. Слепой написал:

– Когда возвратится Баккара?

– Через неделю.

– Наверное?

– Да.

– Отлично.

И затем из-под грифеля сэра Вильямса вышла следующая фраза:

– Нужно найти восторженного, пылкого юношу, который бы мог серьезно влюбиться в графиню Артову. Найди такого юношу – и Баккара не возрадуется больше,

– Э! э, мне кажется, что я начинаю смекать. Что же касается до юноши, то я уже придумал кое-что и немедленно отправлюсь завтракать к виконтессе д'Асмолль.

И, сказав это, Рокамболь ушел от сэра Вильямса.

Чтобы объяснить последние слова Рокамболя, необходимо передать читателю разговор, происходивший накануне между виконтом Фабьеном д'Асмоллем и его шурином, когда они возвращались с похорон.

– Кстати, – заметил виконт после того, как Рокамболь произнес еще несколько сожалений о смерти своего соперника, – ты помнишь Роллана?

– Роллана де Клэ, твоего друга?

– Да.

– Он, кажется, путешествует по Германии, чтобы вылечиться от своей несчастной любви к баронессе Андрэ де Шамери-Шамеруа?

– Он уже воротился.

– Когда же?

– Сегодня утром.

– А!

– Смотри, вот письмо от него.

И Фабьен подал Рокамболю следующую записку:

«Любезный друг!

Я был очень болен морально, когда ты женился, и потому не мог быть у тебя на твоей свадьбе, и уехал в Германию, даже не простившись с тобою. Возвратившись не более часа назад – я спешу написать тебе несколько слов и уверить тебя еще раз в моей неизменной и глубоко признательной дружбе.

Не откажись представить завтра виконтессе д'Асмолль преданного тебе

Роллана де К.»

– Кажется, что он излечился от любви, – заметил Рокамболь, прочитав эту записку и не предвидя, чтобы этот ветреник мог понадобиться ему когда-нибудь.

– Ты думаешь?

– Разумеется, если он воротился и пишет своим друзьям, чего, конечно, не делают, когда находятся под; влиянием любви.

И Рокамболь, у которого на уме было совсем другое, не сказал больше ни слова о Роллане де Клэ. Но через сутки, то есть на следующее утро, это письмо пришло ему на память, и он отправился завтракать к виконтессе д'Асмолль.

Роллан де Клэ сидел уже в кабинете виконта вместе с Фабьеном, когда туда вошел Рокамболь.

– А, ты пришел очень кстати, – заметил Фабьен, увидя своего шурина, – ты сейчас услышишь историю Роллана… а она, право, стоит того, чтобы ее послушать.

– Ну, в чем дело? – спросил мнимый маркиз, пожимая руку де Клэ.

– Ты говорил мне вчера, что влюбленные не пишут своим друзьям?

– Это, по крайней мере, мое предположение.

– Ты ошибаешься.

– В самом деле? – заметил Рокамболь и посмотрел на Роллана.

Лицо этого юноши было серьезно и задумчиво.

– Неужели же я ошибся? – проговорил маркиз. – И вы все еще до сих пор влюблены?

– Увы.

– Но заметь, – добавил, смеясь, Фабьен, – должно быть, теперь мода менять предметы своих страстей.

– Клин клином вышибай! – пошутил Рокамболь.

– Сравнение вполне верно.

– Представьте себе, что бедный Роллан уезжает из Парижа в отчаянии и клянется, что не воротится в Париж, пока не исцелится совершенно.

– Недурное лекарство.

– Без всякого сомнения, так как он излечился всего в какие-нибудь три месяца, если даже не меньше того… Не в начале четвертого он неожиданно почувствовал сердечную пустоту, он жаждет любви, в дело вмешивается, вероятно, сам черт, и вот мой бедный друг возвращается домой с новой страстью.

Рокамболь вздрогнул.

– Я еще не знаю всех подробностей, – добавил Фабьен, – но ведь любовь нуждается в излиянии, и Роллан, вероятно, расскажет нам про них.

– Боже! – проговорил печально Роллан. – Я и сам не знаю до сих пор никаких подробностей.

– Ты смеешься над нами?

– Нет, женщина, которую я люблю… Он остановился в нерешимости.

– Как это хорошо звучит: женщина, которую я люблю! – заметил насмешливо Рокамболь.

– Я видел ее только мельком, – договорил, наконец, Роллан.

– И влюбился?

– До безумия!

– Право, и это выражение очень недурно, – заметил опять Рокамболь.

– О, пожалуйста, не смейтесь, – проговорил печально Роллан, – но я, право, очень страдаю.

– Так ты приехал, верно, лечиться от этой любви в Париж? – сказал Фабьен.

Роллан покачал головой.

– Я видел ее, но никогда не говорил с ней.

– Да вы просто бочонок с порохом! – воскликнул Рокамболь. – Что за черт, влюбиться до безумия в женщину, которую видел только мельком и с которой даже никогда не говорил, – ведь это может случиться только в романах!

– Это и есть полный роман.

– Можно прочесть его?

– Я, пожалуй, сам расскажу его вам, так как он очень немногосложен: когда я приехал в Баден, то один из моих случайных приятелей потащил меня на бал в Maison de conversation для того, чтобы показать мне первую красавицу всего сезона – графиню Артову.

При этом имени Рокамболь чуть не вскрикнул.

– Приятель этот, – продолжал Роллан, – сказал мне, что графиня Артова была известна прежде в Париже под именем Баккара… я прежде слышал уже об этой женщине и потому с большим любопытством отправился на этот бал, где провальсировал с нею и тут же влюбился в нее до безумия.

– Вы, однако, скоро влюбляетесь! – заметил, улыбаясь, Рокамболь.

– Любовь рождается мгновенно, – ответил Роллан. – Вы сказали почти правду, назвав меня бочонком с порохом… достаточно было только одной искры!..

– Нужно было беречься огня и не подходить близко к камину, – ответил хладнокровно Рокамболь.

– Ну-с, в этом-то и заключается ваш роман? – спросил Фабьен.

– Нет.

– Так продолжайте же!..

– По выходе с этого бала мне казалось, что я сойду с ума.

– Ты давно уже сошел! – заметил Фабьен.

– Ну, не мешай! – проговорил Рокамболь. – Продолжайте, господин Роллан, продолжайте…

– На следующий день я поклялся, что буду преследовать графиню и что заставлю ее рано или поздно полюбить меня, хоть бы мне пришлось для этого выполнить двенадцать египетских работ и завоевать весь мир.

– И схватить при этом с неба несколько звезд для ее ожерелья? – перебил Рокамболь, бывший в веселом расположении духа. – Как все это прекрасно и какая веселая вещь – эта любовь!

– На следующий день, – продолжал Роллан, – я бродил целый день по аллее Лихтенталь, на гулянье, около Maison de conversation, в надежде встретить графиню. В пять часов я был в английской гостинице, где она остановилась, и, к великому своему прискорбию, узнал там, что она еще утром уехала из Бадена.

– И, конечно, в Париж?

– В Гейдельберг.

– Вы, вероятно, последовали за ней?

– Без сомнения.

– И опять встретились с нею?

– Я спас ей жизнь, – ответил самодовольно Роллан.

– Позвольте, – перебил Рокамболь, – вы спасли жизнь графине?

– Да.

– А только что перед этим говорили, что видели ее мельком и даже не говорили с ней?

– Совершенно верно I

– Скажите, пожалуйста! Как это мило!..

– А я, – заметил в свою очередь Фабьен, – положительно не понимаю ничего и предполагаю даже, что сумасшествие моего друга Роллана перешло в мономанию.

Роллан пожал плечами.

– Ты поймешь все, – сказал он, – когда узнаешь, что со мной случилось.

Но Фабьен не дал ему продолжать.

– Пойдем лучше завтракать, – сказал он, – а после ты доскажешь нам свои интересные приключения.

Рокамболь пошел вслед за ними.

– Черт возьми! – подумал он. – Кажется, сам дьявол начинает помогать мне, и если он потребует у меня какого-нибудь вознаграждения за свои услуги, то мне придется свести с ним прескверный счетец!

По окончаний завтрака виконт Фабьен д'Асмолль увел опять в кабинет своего шурина и своего бывшего Друга.

У Роллана де Клэ хватило такта не упоминать во время завтрака о Баккара.

– Любезный друг! – заметил Фабьен, предлагая своим гостям сигары. – Не думай, что ты отделаешься дешево от нас.

– То есть как это?

– Мы желаем слушать продолжение твоих любовных похождений.

– А я, – добавил Рокамболь, – кроме того, горю нетерпением узнать, каким образом вы спасли жизнь женщине, которую вы видели только мельком.

– И с которой ты никогда не говорил…

– Извини, мы обменялись с ней несколькими словами.

– Когда ты спасал ей жизнь?

– Нет, когда я вальсировал с ней. Фабьен и маркиз расхохотались.

– Пожалуйста, не смейтесь, – заметил Роллан.

– Да ведь, право, нельзя не смеяться.

– Неужели?

– Еще бы, я не раз слышал о Баккара, но она не была тогда немой.

– Да и на бале же она говорила, – добавил со своей стороны Рокамболь.

– Конечно, нет, – возразил Роллан, – но ведь она была такой только тогда, когда я спас ей жизнь.

– Это почему?

– Оттого, что она лежала тогда в обмороке.

– Резон! – заметил Рокамболь.

– Но надеюсь, что она пришла же в себя?

– Конечно.

– И не поблагодарила тебя?

– Меня уже не было там, я даже ретировался не добровольно, а меня просто прогнали.

– Ха, ха, ха!

– Это целая история.

– Ну, рассказывай ее.

Роллан кашлянул, принял преважный вид и, откинувшись на спинку кресла, начал свое повествование.

По его словам, оказалось, что он последовал вслед за графиней Артовой в Гейдельберг и терпеливо ожидал, в продолжение нескольких дней, встречи с ней. Однажды это ему удалось следующим образом: графиня Артова, или Баккара, ездила ежедневно кататься на лодке, гребцами которой были два бородача самого свирепого вида. Отправившись в один прекрасный день на такую прогулку, она опрокинулась вместе с лодкой и гребцами в воду. Роллан де Клэ бросился в воду и вытащил ее из воды. На другой день после этого происшествия он послал ей свою визитную карточку и взамен получил письмо, в котором графиня писала ему, что никогда не забудет того, что обязана ему жизнью, и надеется, что он пожалует к ней в Париж через две недели, где она лично поблагодарит его за спасение своей жизни.

– Это значило, – добавил он, – что она не желала видеть меня в Гейдельберге.

– Ну, что же ты сделал?

– Я еще не знал, на что мне решиться, когда получил другое письмо.

– От кого?

– От моего дяди шевалье. Ему нужно было видеть меня по одному семейному делу… Я поехал, надеясь вылечиться там от своей любви… но я страдаю теперь еще больше, чем в Гейдельберге, – графиня приедет через неделю, и я должен непременно видеть ее и добиться ее любви.

– О-го-го!.. – проговорил Фабьен. – Это «добиться» мне очень нравится.'

– И мне тоже, – заметил Рокамболь и удалился под предлогом, что ему нужно ехать…

Мнимый маркиз прошел к сэру Вильямсу.

– Дядя, – сказал он, – я нашел восторженного юношу.

– Который может влюбиться в Баккара? – написал наставник.

– Который уже влюблен в нее.

И Рокамболь рассказал сэру Вильямсу все виденное и слышанное им.

Отвратительная улыбка осветила лицо калеки.

Спустя несколько часов после продолжительного и таинственного разговора с сэром Вильямсом Рокамболь отправился в Сюренскую улицу, где находилась побочная сестра Баккара – Ребекка.

Приехав к ней, он велел ей переодеться в привезенное им платье.

Когда Ребекка переоделась, то он взял ее с собой и отвез в Пасси в улицу Помп, где и поместил ее в хорошеньком маленьком домике.

Ребекка, видя действия Рокамболя, пришла, наконец, к тому убеждению, что он действует совершенно серьезно, и решила так: ,

– Я, кажется, напала на порядочного человека, который не смотрит на издержки.

Но каково же было ее удивление, когда Рокамболь сказал ей:

– Я готов держать пари, что ты воображаешь, будто я сделаюсь твоим другом.

– Еще бы! – ответила она, нахально улыбаясь, и наливая себе стакан шампанского. – Вы, я думаю, имеете на это полное право!

– Ты находишь?

– Но если вы действуете таким образом…

– Ты ошибаешься…

– Что-о!? Что же вы хотите сделать из меня?

– Порядочную женщину… с хорошим положением в свете…

– А, – заметила, смеясь, Ребекка, – уж не филантроп ли вы, обращающий на путь истинный бедных порочных женщин?..

– Не совсем так, но я хочу сделать тебя достойным того имени, которое ты теперь должна носить.

– Вы дадите мне имя?

– Конечно.

– Какое же?

– Тебя теперь зовут графиня Артова, то есть Баккара, – медленно и отчетливо проговорил Рокамболь.

Здесь мы должны заметить, что Рокамболь, прежде чем быть у Ребекки, заехал на квартиру убитого дона Хозе и, припугнув Цампу тем, что знает всю его историю и может отправить его на эшафот, завербовал его в свои агенты и немедленно определил его слугой к герцогу де Шато-Мальи. Исполнив это, он отослал своего лакея Жермена к Роллану де Клэ и снабдил его надлежащими инструкциями, как ему действовать, когда он будет находиться в услужении у него.

Через неделю после этого мы находимся в квартире Роллана де Клэ при его разговоре с его новым лакеем Жерменом, которого он принял к себе в услужение по рекомендации мнимого маркиза де Шамери.

Жермен, посвященный в тайны своего барина, сообщил Роллану, что ему удалось узнать, что графиня Артова приехала в Париж.

– Так тебе сказала это горничная ее? – спросил Роллан де Клэ, внутренне радуясь этому известию.

– Да-с… третьего дня… инкогнито и без мужа.

– Но зачем же инкогнито?

– Этого она сама не знает.

– Но… где же она живет? .

– В Пасси, только я не мог узнать ни улицы, ни дома. Надеюсь, что сегодня вечером…

– Жермен! – перебил его Роллан де Клэ. – Если вы узнаете мне адрес ее, то я подарю вам десять луидоров.

– Помилуйте! – ответил презрительно лакей. – Я служу барину не из интересов.

– А из чего же?

– Из гордости. Я бы был очень рад, если бы моему барину удалось сделаться любовником графини, и я очень бы гордился этим.

– И я сделаюсь им! – произнес важно Роллан. Он ровно ничего не подозревал.

В это время к нему позвонили.

– Прикажете отказать? – спросил лакей.

– Нет, проси!..

– Так вы изволите дать мне надлежащие инструкции вечером?

– Да.

Через несколько минут после этого к Роллану вошел Октав. Де Клэ обернулся и увидел сзади себя своего приятеля. Он был в трауре.

– Откуда ты? – спросил его Роллан.

– Из провинции, где только что похоронил своего отца, оставившего мне после себя Пятьдесят три тысячи ливров годового дохода и отличное имение.

– Это недурно.

Затем товарищи завели обыкновенный пустой разговор, во время которого Роллан не преминул похвастаться своими успехами в отношении Баккара.

Октав, конечно, не придавал особенного значения его словам и все время шутил.

Роллан вынул письмо, полученное им от Баккара на водах, и показал его своему приятелю. Октав прочел его и важно сказал:

– Это ясно, что она любит тебя.

– Из чего же ты заключаешь это?

– Обрати Внимание на этот дрожащий почерк, которым написано это письмо, – сказал он, – и ты придешь к тому же заключению.

Роллан вздохнул.

– Ия думаю даже, что она приехала, собственно, для тебя в Париж.

– Полно, пожалуйста, – заметил скромно Роллан.

– Давай держать пари, – продолжал Октав, – что ты увидишься с ней не позже, как через два или три дня.

– Полно! – проговорил Роллан. – У меня кружится голова от твоих слов.

– Идет пари?

– От всего сердца!

И приятели держали пари на двадцать пять луидоров. Затем они собрались идти в cafe de Paris.

Но в самую минуту их выхода Жермен подал Роллану письмо.

– Я, верно, выиграл пари? – заметил, улыбаясь, Октав.

И не ошибся.

В письме было написано, что Роллана де Клэ ожидают в одиннадцать часов ночи у заставы Звезды, куда он должен приехать верхом и дозволить сделать с собой все, что найдет нужным тот человек, который проводит его к одной особе в улицу Помп.

– Ну, что? – вскричал Октав.

– Удивительно! – прошептал Роллан и позвал к себе Жермена.

– Знаком тебе почерк субретки, о которой ты мне говорил утром? – спросил он.

– Да… Как, эта дрянь осмелилась писать? – вскрикнул лакей, взглянув на письмо.

Роллан больше не сомневался, что это письмо было от Баккара.

Через час после этого приятели сидели в cafe de Paris, и Роллан, не стесняясь, рассказывал своим сотоварищам о том, что он пользуется взаимной любовью графини

Артовой, которая единственно для него приехала тайком от мужа в Париж и назначила ему свидание.

При этой беседе присутствовал и мнимый маркиз де Шамери, который, впрочем, скоро уехал из cafe de Paris и, вернувшись домой, рассказал обо всем слышанном Фабьену.

– Я не верю этому, – заметил Фабьен, – и, во всяком случае, жалею Роллана, которого, наверно, убьет граф Артов, если узнает об этом.

При этих словах Фабьена дверь отворилась, и вошел Роллан де Клэ, спешивший поделиться со своими приятелями успехами в любви.

– Ты забываешь, – заметил ему Фабьен после того, как Роллан в подтверждение своих слов показал письмо, присланное ему утром, – что я дружен с графом Артовым и что я буду поставлен в очень неловкое положение, если его жена полюбила тебя.

Роллан де Клэ понурил голову.

– Смотри, не мистифицируют ли тебя, – заметил ласково Фабьен, – а ты, вероятно, уже успел повсюду разболтать о своих мнимых успехах.

Роллан побледнел.

В эту минуту дверь кабинета, где они сидели, отворилась И в него вошла виконтесса д'Асмолль, приглашая всех к обеду.

Роллан подал ей руку, и гнев этого человека утих перед лицом ангела.

Ровно в полночь Роллан был у заставы Звезды.

Шел мелкий и частый дождь. Ни один экипаж не проезжал по улице, ни один огонек не мелькал в окнах домов, стоявших редко между садами, образующими длинную улицу Пасси от юго-запада к северо-востоку,

– Черт побери! – подумал Роллан. – Пожалуй, Фабьен был прав, сказав мне, что меня мистифицируют.

Прошло десять минут… четверть часа… Дождь резал ему лицо.

Кругом него царствовало то же безмолвие.

Роллан уже начинал терять терпение, когда вдруг вдали, около леса, мелькнул огонек каретных фонарей.

Его сердце забилось; он пустил свою лошадь навстречу экипажу.

В нескольких шагах от него остановился крытый купе, с козел которого спрыгнул лакей.

– Не вы ли господин де Клэ? – спросил он.

– Я, – ответил Роллан.

Тогда лакей попросил его сойти с лошади и, посадив Роллана в купе, захлопнул дверцу и велел кучеру ехать. Лошади помчались крупною рысью.

– Графиня осторожна, – подумал тогда Роллан, – она не хочет, чтобы я знал, куда меня везут и где меня принимают.

Через четверть часа после этого карета остановилась, и лакей высадил его и на немецком языке предложил ему следовать за собой.

Роллан поднялся за своим проводником на крыльцо и, пройдя лестницу, вошел в первый этаж и остановился на пороге той самой комнаты, где находилась Ребекка – графиня Артова.

Комната, куда он вошел, была освещена только одной лампой под матовым абажуром.

Но как ни мало было освещение этой комнаты, а молодой человек все-таки мог приметить женщину, сидевшую в большом кресле у камина.

У нее была грустная улыбка, грустный взгляд и роскошные золотистые волосы графини Артовой, и сходство было так поразительно, что Роллан подбежал к ней, упал на колени и впился губами в протянутую ему маленькую ручку.

– О! – прошептал он. – Как вы благородны и добры, графиня!

Она безмолвно пожала ему руку, как бы под влиянием сильного волнения, затем приподнялась и сказала ему дрожащим голосом:

– Сядьте тут… подле меня.

Роллан был фат, болтливый хвастун, но он веровал в свои иллюзии и до такой степени был убежден, что любит графиню до безумия, что вся кровь прилила ему к сердцу, и прошло несколько Минут, прежде чем они смогли обменяться хоть одним словом.

Изучила ли мнимая графиня свою роль знатной барыни, или свобода обращения, живость ума и рассчитанная сдержанность бывают врожденными у некоторых женщин, вышедших из грязи на уровень хорошего общества, сменивших лохмотья на шелковые платья, нищету – на относительную роскошь. Вопрос этот трудно решить.

Как бы то ни было, но с той минуты, как Рокамболь сказал Ребекке: «Тебя зовут графиня Артова», – она так освоилась со своей новой ролью, что могла бы даже провести мужчину более опытного, чем Роллан де Клэ. Свидание их продолжалось около четверти часа, и, наконец, они расстались, условившись, что будут встречаться тогда, когда она будет иметь возможность и время.

– А теперь уезжайте, – сказала Ребекка, – до завтра!

– Где?

– Здесь.

– Как я попаду сюда?

– Вы найдете купе на том же месте, где он был и сегодня.

Затем она проводила его до дверей на лестницу.

– В моем сердце рай! – прошептал молодой человек, выходя на улицу.

Роллан де Клэ любил метафоры.

На другой день после того, как Роллан был на свидании у Ребекки, во двор отеля графа Артова въехала почтовая карета, из которой вышла настоящая графиня Артова.