Текст книги "Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников"

Священник Георгий Ореханов
Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой: конфликт глазами современников. Монография

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»

Рецензент

зав. каф. истории Русской Православной Церкви ПСТГУ, канд. физ. – мат. наук., проф. свящ. Александр Щелкачев

Научный редактор

доцент каф. истории России и архивоведения ПСТГУ, канд. ист. наук свящ. Филипп Ильяшенко

Введение

Современное состояние и перспективы развития гуманитарных наук позволяют с уверенностью утверждать, что в последние 20 лет правильно будет говорить о возрождении интереса отечественных и зарубежных ученых к осмыслению духовной культуры России. Это осмысление неотделимо от контекста русской общественной жизни и мысли XIX – начала XX в., важное место в нем занимает понимание роли Русской Православной Церкви. Именно поэтому, с одной стороны, все чаще исследователи обращаются к творчеству русских писателей с целью обнаружить в их наследии христианскую основу. С другой стороны, и церковно-государственные отношения, и церковное учение, и пастырско-литургическая практика Церкви все чаще рассматриваются именно в контексте анализа религиозной ситуации в России указанного периода.

С этой точки зрения одной из самых значимых фигур мировой культуры является Л. Н. Толстой. Для нескольких поколений образованных русских людей писатель стал символом России, а его произведения – эталоном художественного творчества.

В современном научном сообществе ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что Л. Н. Толстой через художественное и публицистическое слово, а также посредством философских трактатов выражал социально значимые для своего времени идеи о Боге, мире и человеке. Кроме того, хорошо известно, что в результате мировоззренческого кризиса конца 70-х – начала 80-х гг. XIX в. писатель пришел к разрыву с православием и к ожесточенной критике христианской догматики и литургической практики Церкви, что в конечном счете привело к появлению синодального определения 20–22 февраля 1901 г., в котором констатировалось отпадение писателя от Православной Церкви.

По мнению А. Б. Тарасова, «научное осмысление творческого наследия Толстого в последние годы переживает так называемый кризис идентичности»[1]1
  Тарасов А. Б. Феномен праведничества в художественной картине мира Л. Н. Толстого. Специальность 10.01.01 – русская литература: Автореферат дис… д. филол. наук. М., 2006 // URL: http://www.mosgu.ru/nauchnaya/ publications/abstract/Tarasov_AB/[02.06.2008].


[Закрыть]. Это явление связано с тем, что по понятным причинам идеологического характера долгие годы духовно-нравственная сторона произведений Толстого в России практически не изучалась.

Нужно сразу сделать существенную оговорку: Л. Н. Толстой не сумел создать сколько-нибудь законченного учения и тем более религии; представляется, что наиболее адекватным по отношению к его идеям было бы слово «проповедь».

В такой ситуации отсутствие богословской и церковно-исторической оценки творчества и деятельности писателя приводит к существенному непониманию истоков и мотивации этой проповеди Л. Н. Толстого, которой он посвятил последние 30 лет своей жизни.

Отсутствие ясных исследовательских и методологических критериев делает невозможным адекватное сопоставление взглядов писателя с христианским учением. В результате в исследовательской литературе можно выделить две крайности: либо религиозно-философское творчество Л. Н. Толстого признается христианским и даже православным по своему содержанию (и тогда возникает вопрос, почему же Церковь не признает его «своим»), либо, наоборот, констатируется, что оно не несет в себе никакой религиозной основы (и тогда делается вывод, что для христианской науки оно не представляет никакого интереса). Однако этот последний вывод очевидным образом противоречит отмеченному выше факту колоссального влияния Л. Н. Толстого на своих современников именно в последний период своей жизни.

В значительной степени эта методологическая беспомощность связана с тем обстоятельством, что содержание таких понятий, как «христианская жизнь», «духовная жизнь», «христианские ценности», «евангельское учение», в современном российском научном сообществе подверглось значительной трансформации, а иногда и прямому искажению. Абстрактные гуманистические установки размывают границу между христианской святостью и явлениями, часто ей совершенно противоположными. Именно поэтому становится крайне актуальным вопрос о специфике и роли богословских и церковно-исторических методов в гуманитарных исследованиях. Только возвращение к истокам христианского, православного богословия, к научно выверенным принципам изучения истории с христианских позиций дает возможность адекватно воспринять художественное и философское творчество Л. Н. Толстого.

Это творчество возникает в определенном интеллектуальном климате и воспринимается в контексте определенного круга идей. Другими словами, можно утверждать, что философские взгляды Л. Н. Толстого не только явились результатом его личного религиозного кризиса, но во многом стали отражением тех сложных социальных и культурных процессов, которые имели место в России во второй половине XIX в. Исследование особенностей этих процессов представляет важную научную задачу, которая особенно актуальна в свете многолетнего безальтернативного торжества в жизни и науке атеизма и игнорирования специфики богословской методологии.

В более широком контексте вопрос можно сформулировать следующим образом: какое место в современной жизни и современной культуре занимает религиозное мировоззрение? В произведениях Л. Н. Толстого этот вопрос поставлен предельно остро и определенно: какую роль в жизни современного человека играет Церковь, ее учение, богослужение, социальная активность? Во что верит современный человек и верит ли он во что-нибудь? Более того, этот вопрос может быть перевернут следующим образом: готова ли Церковь к трем великим вызовам, впервые осмысленным именно в XIX в., – к политической, интеллектуальной и религиозной свободе – и что в своем духовном багаже она может противопоставить этим вызовам, как она может на них ответить? Именно так ставил вопрос в 1865 г. И. С. Аксаков: «Положение дел… изменилось: христианская религия имеет теперь дело с граждански-свободными обществами. Она живет теперь, говоря словами Гизо, пред лицом и в присутствии свободы»[2]2
  Аксаков И. С. Сочинения. Т. 4: Общественные вопросы по церковным делам. Свобода слова. Судебный вопрос. Общественное воспитание. 1860–1886. Статьи из «Дня», «Москвы» и «Руси» и три статьи, вышедшие отдельно. М., 1886. С. 45–46.


[Закрыть].

Научная актуальность данного исследования определяется тем обстоятельством, что конфликт между Л. Н. Толстым и Русской Православной Церковью воспринимался в очень широком культурно-историческом контексте, – это было своеобразное всероссийское «прение о вере», включавшее в себя и догматические, и нравственные, и даже бытовые аспекты.

Как известно, Л. Н. Толстой в этом споре занял предельно жесткую позицию, утверждая, что истины человеческого разума несовместимы с евангельской верой в церковной интерпретации. Здесь важно подчеркнуть, что для Л. Н. Толстого и для его единомышленников человеческий разум является главным и адекватным мерилом истины.

Конечно, этот вывод ни в коем случае нельзя назвать случайным. Призыв к «рациональности», к демифологизации христианства был отражением определенных тенденций в европейской культуре и науке XIX в. Реально за этими тенденциями, как справедливо замечает Т. А. Касаткина, стояла очередная, самая энергичная в истории идейная «атака на Христа»[3]3
  Касаткина Т. А. Феномен «Ф. М. Достоевский и рубеж XIX–XX веков» // Достоевский и XX век. М., 2007. Т. 1. С. 144.


[Закрыть]. Евангельской вере была противопоставлена умеренная религиозность, основанная не на центральных с точки зрения христианской истории событиях – Боговоплощении и Воскресении Спасителя, а на личности «исторического Христа», «Христа – только человека».

С этой точки зрения, как это ни парадоксально, именно возвращение к творчеству Л. Н. Толстого, последовательного борца с Церковью, дает возможность плодотворного научного, богословского и исторического осмысления проблемы «Христос и истина».

Но это возвращение будет эффективным только в сопоставлении взглядов Л. Н. Толстого с Ф. М. Достоевским. В современной науке данная проблема поставлена заостренно: выбор стоит между двумя диадами – «Толстой и Достоевский», «Толстой или Достоевский». Именно Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский со всей остротой и свойственной им страстностью объявили войну псевдо– и полунауке, которые стремятся поработить современное им обывательское сознание. Тема Л. Н. Толстого (как и Ф. М. Достоевского) – обличение «самоуспокоенной ограниченности» (выражение немецкого философа и богослова П. Тиллиха) европейского и русского буржуа, для которых «наука» является своеобразным паролем, позволяющим оправдать отсутствие с их стороны интереса к религиозным вопросам, неверие которых «поверхностно и ничтожно», так как «не куплено ценой кровавых разочарований»[4]4
  Свенцицкий В. Положительное значение Льва Толстого: К восьмидесятилетнему юбилею // Толстой. Новый век. 2005. № 1. С. 24.


[Закрыть].

Очень важно подчеркнуть в связи с этим, что Л. Н. Толстой (опять же наряду с Ф. М. Достоевским) в определенной степени (справедливо или нет – это другой вопрос) является для западного читателя выразителем самой сути «русской идеи», а для западного исследователя – носителем глубоких морально-религиозных откровений. В протестантском богословии XX в. невозможно найти ни одного известного автора, который, рассматривая вопрос о христианской этике, не обратился бы к философским трактатам и идеям Л. Н. Толстого. Известный немецкий исследователь творчества писателя, проф. M. Дерне, указывает в своей работе, имея в виду некоторые особенности развития евангелического учения, что в ситуации глубокого кризиса веры и даже, как он отмечает, ее «внутреннего и внешнего банкротства» христианское сообщество в Германии в конце 60-х гг. XX в. оказалось «на грани самороспуска». Именно поэтому, пишет М. Дерне, можно предположить, что идеи Толстого и его «чудаковатое» евангелие станут снова актуальными: «И тогда образованные теологи снова займутся опровержением Толстого, а еще более образованные социологи будут идти рука об руку с ними в доказательстве очевидной негодности его примитивной социальной доктрины для высокоразвитого индустриального общества, оказавшегося в широкой перспективе сегодняшнего и завтрашнего дня. И пусть же тогда прахристианский пафос Л. Н. Толстого и его сокровенная мудрость не будут «растворены» в его глупости»[5]5
  Dorne M. Tolstoj und Dostojewskij. Zwei christliche Utopien.Vandenhock – Ruprecht in Gottingen. [1969]. S. 81–82.


[Закрыть].

Интерес протестантской теологии к творчеству Л. Н. Толстого совершенно не случаен. Слова М. Дерне сказаны ровно 40 лет назад. Конечно, в современной российской ситуации мы говорим не о банкротстве христианства, а о его возрождении, тем не менее, кажется, наступает время, когда слова западного исследователя становятся особенно значимыми не только для немецкого, но и для русского опыта. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с теми дискуссиями, которые ведутся в научной и околонаучной печати о месте и роли Церкви в современной жизни.

Однако природу и исторический контекст противостояния Л. Н. Толстого и Церкви необходимо изучать только в рамках тех конкретных религиозных установок, которые обусловили интеллектуальный и религиозный климат эпохи. Это русская маргинальная духовность, размытые и неопределенные религиозные представления русской интеллигенции, наконец, это особенности той системы церковно-государственных отношений, которая сложилась в России к середине XIX в.

В сложном взаимодействии указанных факторов рождается религиозное мировоззрение Л. Н. Толстого, которое он сам квалифицировал как истинное христианство и даже прахристианство и которое по своему содержанию является акцентированно антицерковным.

Первые две установки связаны между собой тем, что возникают в условиях религиозного вакуума, который характеризует ситуацию в России во второй половине 1870-х гг. и который можно назвать своеобразным переломом русской исторической жизни. Этот вакуум, в первую очередь вакуум мышления, был результатом разочарования в идеях «шестидесятников» и носил тотальный характер, причем хронологически он совпадает с религиозными исканиями Л. Н. Толстого, поэтому одной из задач монографии становится выяснение вопроса, насколько религиозные представления Л. Н. Толстого определялись поисками выхода из этого идейного тупика.

При этом нужно всегда помнить, что Л. Н. Толстой всю свою жизнь оставался писателем, а не философом или богословом, причем таким писателем, для которого социальный и религиозный идеал был реализован в жизни русского крестьянства. Появление его религиозно-философских произведений с исторической точки зрения вызвано стремлением заполнить тот провал, который возникает в русской жизни после неудачных попыток социалистов и квазисоциалистов навязать обществу свои идеалы. Анализ этой попытки Л. Н. Толстого связан с необходимостью по-новому взглянуть на ряд уже известных документов, обратить внимание на не замеченные ранее аспекты жизни писателя и проанализировать совершенно новые материалы, которые впервые вводятся в научный оборот.

Любой исследователь, приступающий к анализу тех или иных аспектов конфликта Л. Н. Толстого с Русской Православной Церковью, обращает внимание на то обстоятельство, что при обилии изданных источников и наличии некоторых специальных исследований сам конфликт (его причины, особенности, восприятие современниками в России и Европе) к настоящему времени полноценно изученным с научной точки зрения считаться не может. Это связано с тем очевидным обстоятельством, что до недавнего времени объективное освещение данной темы было невозможно по причинам чисто идеологического характера: люди, окружавшие Л. Н. Толстого и сыгравшие заметную роль в распространении его антицерковных и антигосударственных взглядов (в первую очередь В. Г/ Чертков), находились вне объективной научной критики. Кроме того, важнейшие материалы, связанные с жизнью и деятельностью Л. Н. Толстого, до сих пор в значительной степени недоступны исследователям (это замечание относится в первую очередь к обширному архиву В. Г. Черткова, рассеянному по разным архивохранилищам, а также к архиву В. Ф. Булгакова, доступ к которому стал возможен совсем недавно).

Но помимо проблемы аналитического рассмотрения старых и новых источников существует проблема идейного характера. Творчество Л. Н. Толстого представляло и продолжает представлять для церковной науки большой интерес. В XIX в. этот интерес определялся в первую очередь чисто апологетическими задачами – необходимостью защиты церковного учения от небывалого еще в истории выступления писателя практически против всех без исключения важнейших факторов церковной жизни – вероучения, иерархии, богослужения, духовенства. Пожалуй, нет больше писателя во второй половине XIX в., которому было уделено такое внимание в работах профессоров русских духовных академий и православных авторов. В начале XX в. религиозное творчество Л. Н. Толстого становится предметом анализа русских религиозных философов, а затем и их коллег – философов и богословов Европы. Этот процесс в силу ряда обстоятельств, о которых подробнее будет сказано ниже, ни в какой степени нельзя считать завершенным, а выводы, полученные в результате этих исследований, носят по-прежнему промежуточный характер.

Еще до революции 1917 г. русская общественная мысль осознала особый смысл исторической миссии писателя: «Толстой не создал ничего положительного ни в области теоретической мысли, ни в области морали. Но деятельность его и в той и другой области имела громадное, исключительное значение. Толстой неожиданно встал перед Европой во весь свой гигантский рост и властно спросил «одуревших» от успеха внешней культуры людей о том, что, казалось, они должны были знать прежде всего: зачем они живут?»[6]6
  Свенцицкий В. Положительное значение Льва Толстого: К восьмидесятилетнему юбилею // Толстой. Новый век. 2005. № 1. С. 21–22.


[Закрыть]

Таким образом, церковного исследователя сегодня должен интересовать в первую очередь Л. Н. Толстой как исторический факт, уникальный феномен русской истории, великое испытание русской церковной жизни, проявление своеобразного религиозного кризиса. Как в жизни России могло возникнуть такое явление, как ожесточенно-агрессивная критика Л. Н. Толстым церковной догматики, церковного понимания Евангелия и литургической жизни, критика, приведшая к появлению кощунственных глав романа Л. Н. Толстого «Воскресение», каким был процесс подготовки синодального определения 20–22 февраля 1901 г., почему русская интеллигенция после издания синодального акта в значительной степени поддержала именно Л. Н. Толстого, а не Церковь, причем поддержала активно и шумно, – вот принципиальные вопросы, которые требуют своего разрешения.

Эти вопросы могут быть поставлены и разрешены только в очень широком контексте, с привлечением большого количества источников, здесь возникает необходимость комплексного междисциплинарного исследования на стыке богословия, истории и литературоведения, т. е. речь должна идти о трансдисциплинарно– и транскультурно-релевантном исследовании. Церковно-государственные отношения в России XIX в., интенсивные духовные поиски и их богословское осмысление – эта сложная проблематика требует включения в современное исследование таких сюжетов, которые с точки зрения жанра работы, ее тематики и даже конкретизации научной области являются нетрадиционными.

С этой точки зрения по-прежнему остается актуальным вывод, сделанный профессором М. Тамке более десяти лет назад: Л. Н. Толстой продолжает быть для современников и исследователей вызовом, который до сих пор адекватно не воспринят и не оценен научно во всей полноте[7]7
  См.: Tamcke M. Tolstoi Lev Nikolajevisch // Biographisch-Bibliographisches Kirchenlexikon. Band XII (1997). S. 307.


[Закрыть]. Не менее важен и актуален вывод, сделанный другим выдающимся западным исследователем – славистом Л. Мюллером: конфликт Л. Н. Толстого с Церковью не есть частный конфликт одного человека с конкретной религиозной институцией, это конфликт враждебной всякому институционализму мистической религиозности, несущей на себе стойкую печать европейского просвещенческого радикализма, и Церкви, сознательно противостоящей влиянию идей Просвещения в своем учении и культе[8]8
  См.: Muller L. Die Religion Tolstojs und sein Konflikt mit der Russischen Orthodoxen Kirche // In: Pinggera K. Russische Religionsphilosophie und Theologie um 1900. Marburg, 2005. S. 8.


[Закрыть].

Именно поэтому так важно сегодня снова вернуться к вопросу о восприятии идей писателя в России второй половины XIX – начала XX в., о культурно-исторических корнях этого учения, роли В. Г. Черткова в жизни Л. Н. Толстого, наконец, о смысле и значении синодального акта 1901 г.

В связи с последним пунктом нужно обратить внимание на то, что идеи и деятельность Л. Н. Толстого как значимое явление последней четверти XIX в. были связаны со многими факторами: социально-экономическим положением русских крестьян и рабочих (здесь, как известно, Л. Н. Толстого в первую очередь интересовал земельный вопрос), проблемой политического устройства России, жизнью русской интеллигенции, наконец, ролью Церкви в русской жизни и восприятием образованной частью общества церковного учения и проблем церковной жизни.

Конфликт Л. Н. Толстого с Церковью имеет важную особенность, которую задает исторический контекст работы. Он тесно связан с проблемой русского религиозного кризиса, рассмотрение которого невозможно вне вопроса о месте и роли православия в русской жизни. Это не частный и случайный эпизод, а результат продолжительного процесса, может быть, первый значительный рецидив секуляризма на русской почве, уходящего своими корнями в эпоху Просвещения.

Религиозно-философское творчество и деятельность Л. Н. Толстого, являющиеся результатом сложного взаимодействия объективных и субъективных факторов, рассматриваются как отражение кризиса религиозности, точнее, церковности и духовности, причем рассматриваются в двух планах – как явление культурной жизни и как следствие определенной государственной политики по отношению к Церкви. Именно поэтому понятие «религиозный кризис» имеет в рамках данного исследования принципиальное значение и требует специального рассмотрения.

Кратко останавливаясь на историографии работы, следует подчеркнуть, что каждая группа исследователей, исходя из своих собственных установок, всегда находила в Толстом то, что стремилась найти. Такой редуцированный подход связан с объективной широтой мысли писателя, ее самокритичной динамичностью и «неуловимостью», которая должна обязательно учитываться. В противном случае, т. е. при недооценке этого фактора, исследовательские выводы будут являться жертвой псевдонаучного соблазна «понимания» «правоты» Л. Н. Толстого и его заблуждений, причем часто «правота» писателя находится в плоскости совпадения с собственными идейными установками исследователя, а неправота – там, где этого совпадения нет.

Примеры рождения такого рода штампов очевидны. Исследователь-марксист будет утверждать, что писатель прав в своей критике самодержавия и русского государства и неправ в стремлении найти Божию Правду на земле. Внерелигиозный либерал оценит справедливость критики государственного устройства России и несправедливость равнодушия к будущему отечества, политическим свободам, негативного отношения к культуре и т. д.

Кроме того, можно говорить, что в значительной степени историография XX в. унаследовала ходульный взгляд на Л. Н. Толстого – многие работы о нем отмечены печатью чар Толстого, магией его личности, своеобразного «толстовского предания». Исследователям хорошо известны те ярлыки, которые возникают под влиянием подобного подхода: «яснополянский старец», «тайнозритель плоти», «матерый человечище», «серединный (сердцевинный) русский человек», «великий зритель и судья наших дел», т. е. кто угодно, но не живой человек.

К темам, затронутым в работах дореволюционных русских авторов, прежде всего относятся проблема кризиса духовности и церковности в России в синодальную эпоху, фактическим глашатаем которого, по мнению русских религиозных философов, выступил Л. Н. Толстой, и проблема антицерковного протеста (если не сказать: бунта) русской интеллигенции, нашедшего очевидное выражение в массовой демонстративной поддержке писателя после опубликования синодального определения 1901 г. Характерно, что хотя формально сборник «Вехи», изданный в 1909 г., с Л. Н. Толстым непосредственно связан не был, его проблематика в значительной степени была актуализирована именно философским творчеством писателя и его антицерковными и антигосударственными выступлениями (это очевидно по веховским статьям С. Н. Булгакова «Героизм и подвижничество» и С. Л. Франка «Этика нигилизма»). Фактически именно в работах указанных исследователей рождается богословие культуры и осмысление феномена секуляризации на русской почве, главным спутником которой и одновременно плодом является массовый отход от Церкви «образованного меньшинства». Рассматриваемая проблема была поставлена в статье С. Л. Франка «Л. Н. Толстой и русская интеллигенция» и в более поздней работе Г. Федотова «Трагедия интеллигенции»[9]9
  Франк С. Л. Лев Толстой и русская интеллигенция // Русские мыслители о Льве Толстом: Сборник статей. Ясная Поляна, 2002; Федотов Г. Трагедия интеллигенции // О России и русской богословской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.


[Закрыть], а также в известном труде прот. Г. Флоровского «Пути русского богословия».

Говоря об изучении отдельных аспектов темы в русском зарубежье, следует прежде всего упомянуть известную работу архиеп. Иоанна (Шаховского) «К истории русской интеллигенции (Революция Толстого)» (последнее издание: М., 2003), а также книгу И. М. Концевича «Истоки душевной катастрофы Л. Н. Толстого», 15 лет назад переизданную в составе сборника «Духовная трагедия Льва Толстого» (М., 1995). Хотя эти книги могут быть названы научными исследованиями только условно, да и сами их авторы на этот статус не претендовали, можно утверждать, что они представляют собой важный этап в истории осмысления проблемы «Л. Н. Толстой и Церковь».

В первую очередь это относится к книге архиеп. Иоанна (Шаховского), в которой фактически впервые была сформулирована важнейшая особенность религиозных трактатов писателя, без учета которой изучение его творчества станет малоэффективным: в идеях «позднего Толстого» присутствует сложная связь правды с неправдой. Правда – в глубочайшем художественном чутье, в художественной «душевной» интуиции, которая не изменяла писателю до конца жизни, и в способности видеть социальные проблемы, потребности народа: «Религиозная неправда его оплетается вокруг его религиозной правды, как лиана вокруг дерева, и иссушает дерево. Правда христианская, как зеленый плющ, обвивается вокруг мертвого дерева толстовских идей и придает этому дереву цветущий вид»[10]10
  Иоанн (Шаховской), архиеп. К истории русской интеллигенции. (Революция Толстого). М., 2003. С. 209.


[Закрыть]. В его пророческом вдохновении имелись «лжепророческие признаки», которых не замечала русская интеллигенция[11]11
  Там же. С. 234–235.


[Закрыть]. Чтобы понять, где кончается правда и начинается ложь, нужна, по мысли архиеп. Иоанна, «вера в полноту евангельского Богооткровения», а также «доверие к святым учителям и пророкам Церкви» и «глубокий опыт неложной интуиции»[12]12
  Там же. С. 209.


[Закрыть].

У работы архиеп. Иоанна (Шаховского) есть еще одна несомненная заслуга: констатация с точки зрения православной аскетической традиции «печати болезненности» на всем духовном пути Л. Н. Толстого, которую сам писатель не замечал, принимая «духа-разлагателя» за «ангела светла», результатом чего стала подмена: на место честного совершенствования является самонадеянная и «слащаво-слезная любовная умиленность», сочетавшаяся с мрачностью и злобой. Результатом этого пути стало, вопреки убежденности русской литературной критики, не «освобождение Толстого» (И. А. Бунин), а крах всей жизни и провал всей жизненной философии[13]13
  Там же. С. 24–25.


[Закрыть].

Наконец, именно архиеп. Иоанн (Шаховской) со всей определенностью поставил вопрос о роли и вине В. Г. Черткова в судьбе Л. Н. Толстого, ограничившись, впрочем, рассмотрением вопросов, связанных в первую очередь с семейным конфликтом.

Более подробно речь о восприятии на Западе религиозного творчества писателя пойдет в основной части работы в разделах «Л. Н. Толстой и католицизм» и «Л. Н. Толстой и протестантизм». Здесь же следует ограничиться замечаниями самого общего характера.

В Западной Европе интерес к «позднему» Толстому наиболее определенно выражен среди исследователей, относящих себя к немецкоязычной протестантской традиции. Среди авторов, писавших о Толстом как о выдающемся моралисте-христианине, можно отметить такие значительные имена, как А. Швейцер, Э. Блюм, К. Барт. Если говорить более узко об изучении Толстого на богословских факультетах немецких и швейцарских университетов, следует указать на интерес к нему как интерпретатору Нагорной проповеди. Из трех диссертаций, написанных в XX в. на немецком языке представителями евангелической теологии, две были посвящены Толстому-экзегету[14]14
  AckermannJ. Tolstoj und das Neue Testament. Diss. theol., Univ. Leipzig. Leipzig. 1927; Gaede K. Das Schriftverstandnis Lev Tolstoj und Fragen seines gesell-schaftlichen Bezuges. Diss. theol., Humboldt – Univ. Berlin, 1974.


[Закрыть].

Кроме того, авторы указанной группы уделили внимание вопросу об отношении Л. Н. Толстого к протестантизму. В первую очередь здесь следует указать на обстоятельную работу Ф.-Х. Филиппа, а также отдельную главу в труде В. Нигга[15]15
  Phillipp F.-H. Tolstoj und der Protestantismus (= Marburger Abhandlungen zur Geschichte und Kultur Osteuropas. Bd. 2). Giessen, 1959; Nigg W. Das Buch der Ketzer. Frankfurt/Main; Wien; Zfirich, 1962; Dieckmann E. Russische Zeitgenossen fiber Tolstoj. Berlin; Weimar, 1990.


[Закрыть].

В католической среде интерес к религиозному творчеству Л. Н. Толстого выражен в гораздо меньшей степени. Это, по всей видимости, объясняется тем обстоятельством, что сам писатель не находил в католицизме никаких сродных для себя элементов. Тем не менее в католической теологической науке XX в. имеются два обширных и очень значимых исследования, Р. Квискампа и М. Мачинека (также на немецком языке), посвященных анализу богословской терминологии Л. Н. Толстого и принципам толкования им Нагорной проповеди[16]16
  Quiskamp R Der Gottesbegriff bei Tolstoj. Diss. theol., Univ. Mfinster. Ems-detten, 1937; Machinek M. «Das Gesetz des Lebens?». Die Auslegung der Bergpredigt bei L. N. Tolstoj im Kontext seines ethisch-religiosen Systems, Habil. – Schr., Univ. Augsburg, St. Ottilien, 1998.


[Закрыть]. Однако указанные два автора не ставят перед собой цель глубоко проанализировать причины и особенности конфликта Л. Н. Толстого с Церковью.

Работа М. Мачинека является единственным богословским сочинением, посвященным Л. Н. Толстому за последние 30 лет. В научной литературе, появившейся после Второй мировой войны, отдельные принципиальные вопросы рецепции антицерковной деятельности Л. Н. Толстого затрагиваются в других западных исследованиях, правда незначительных по объему, – интерес к религиозной системе Л. Н. Толстого проявляют не столько историки Церкви и богословы, сколько слависты. Здесь в первую очередь следует упомянуть фундаментальную монографию одного из ведущих ныне толстоведов Запада Р. Ф. Густафсона, сравнительно недавно переведенную на русский язык, и некоторые другие работы[17]17
  Густафсон Р. Ф. Обитатель и Чужак: Теология и художественное творчество Льва Толстого. СПб., 2003; Kjetsaa G. Lew Tolstoj. Dichter und Religionsphilosoph. Gernsbach. 2001; MatualD. Tolstoys Translation of the Gospel. A Critical Study. Mellen. 1992; McLean H. Tolstoj and Jesus // California Slavic studies XII. Christianity and the Eastern Slavs. Vol. II. Russian Culture in Modern Times. Berkley; Los Angeles; London: University of California Press, 1994.


[Закрыть], а также одну из последних статей выдающегося немецкого слависта Л. Мюллера, посвященную осмыслению синодального акта 20–22 февраля 1901 г.[18]18
  Muller L. Die Religion Tolstojs und sein Konflikt mit der Russischen Orthodoxen Kirche // In: Pinggera K. Russische Religionsphilosophie und Theologie um 1900. Marburg, 2005.


[Закрыть]

На две западные монографии следует указать особо. Это классическая работа Г. Штайнера, первое издание которой на английском языке вышло еще в 1959 г. (к сожалению, нам был доступен только немецкий перевод этой книги (Steiner G. Tolstoj oder Dostojewskij. Mtinchen; Wien, 1964), а также уже упоминавшийся труд протестантского исследователя М. Дерне (Dorne M. Tolstoj und Dostojewskij. Zwei christliche Utopien. Vandenhock – Ruprecht in Gottingen. [1969]).

Работа Г. Штайнера уже получила статус классического исследования и на Западе, и в России, хотя и вызвала некоторые возражения, не имеющие прямого отношения к теме данного исследования. Однако именно в этой монографии была глубоко поставлена проблема связи религиозного кризиса Л. Н. Толстого с его художественным и философским творчеством, а также преемственности ранней и поздней фаз этого творчества. Кроме того, Г. Штайнер убедительно демонстрирует ту истину, что творчество Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского по своим истокам и основным тенденциям противостоит всей западной секулярной культуре.

Эта проблема получила развитие в монографии М. Дерне, которая имеет характерный подзаголовок: «Две христианские утопии». М. Дерне показывает, в чем заключается актуальность религиозного творчества двух великих русских писателей для современного мира, в чем сходство тенденций развития этих творческих импульсов. Это особенно важно с точки зрения соотнесения этого творчества с традиционным христианским учением, а также анализа в произведениях писателей мотивов социальной утопии с христианскими корнями.

Очень значительным по своим возможным результатам является швейцарский проект, начатый группой ученых трех швейцарских университетов в 2004 г. Авторы проекта ставят перед собой следующую научную задачу: в преддверии столетия со дня смерти Л. Н. Толстого «дать достойную оценку Л. Н. Толстому не только как “гениальному художнику”, но также как оригинальному религиозному мыслителю, который придал ценные импульсы в первую очередь евангелической теологии, а также в целом европейской философии» [19]19
  Lev Tolstoj als theologischer Denker und Kirchenkritiker. Proektbeschrieb und Forschungsplan / George M., Herlth J., Schmid U. / Universitäten Bern; Freiburg; St. Gallen, 2009. S. 12 (рукопись).


[Закрыть]. Результаты проекта в двух объемных томах должны быть опубликованы осенью 2010 г. Таким образом, проект в первую очередь связан с богословским исследованием творчества Л. Н. Толстого, но отдельные исторические аспекты темы найдут отражение во втором томе.

Говоря об отечественной историографии, следует заметить, что хотя отдельные вопросы, связанные с темой монографии, затрагивались и в «доперестроечной» литературе, серьезную научную разработку намеченная в дореволюционную эпоху проблематика получила только в последние 20 лет. Это замечание прежде всего относится к работам Г. Я. Галаган, А. В. Гулина, В. А. Котельникова[20]20
  Галаган Г. Я. Путь Толстого к «Исповеди» // Л. Н. Толстой и русская литературно-общественная мысль. Л., 1979; Галаган Г. Я. Л. Н. Толстой. Художественно-этические искания. Л., 1981; Галаган Г. Я. Л. Н. Толстой: Философско-исторические основы единения людей // Толстой Л. Н. Единение людей в творчестве Л. Н. Толстого: Фрагменты рукописей. Оттава, 2002; Гулин А. В. «Воскресение» и Воскресение: Последний роман Л. Н. Толстого // Л. Н. Толстой. Воскресение. М., 1995; Гулин А. В. Л. Н. Толстой: Духовный идеал и художественное творчество (1850-1870-е годы). Специальность 10.01.01 – русская литература: Автореферат дис… д. филолог. н. М., 2004; Гулин А. В. Лев Толстой и пути русской истории. М., 2004; Котельников В. А. Православные подвижники и русская литература: на пути к Оптиной пустыни. М., 2002.


[Закрыть], которые посвящены генезису и эволюции религиозных взглядов Л. Н. Толстого и их отражению в его художественном и философском творчестве. В этих исследованиях не только констатируется очевидный факт глубокой мировоззренческой соотнесенности творчества писателя с православной традицией, но и предпринимаются содержательные попытки выявить корни этого явления.