Текст книги "Эпоха последних батыров"

Кое-как смирившись с такой манерой общения, послы подняли вопрос о набегах на русские территории, которые регулярно совершались то ли по приказу, то ли с ведома хана Тауке. Ф. Скибин и М. Трошин в категорической форме потребовали прекратить эти нападения, наказать всех виновных и выдать пленных, поскольку требование казахской стороны об освобождении Кильдея-мурзы было исполнено.

Хан ответил, что об этих нападениях он и ведать не ведает и, скорее всего, это дело рук негодников-каракалпаков, за действия которых он, к сожалению, никак отвечать не может. Такой наглой лжи русские явно не ожидали, поскольку причастность казахских батыров и ханов к грабежам на границе была общеизвестным фактом. Послам ничего не оставалось делать, как повторить свои требования, пригрозив возможностью военного вторжения в казахскую степь. После этих слов подали свой голос уже присутствовавшие на приеме батыры, деловито заявившие, что «естли де русские люди к ним войной придут, и то де им и лутче, что сами в холопи придут, им де будет не для чего самим в Русь войною и ходить».

Так новые российские посланники оказались в положении пленников, которых к тому же держали впроголодь. Как и следовало ожидать, эти меры не коснулись татар, находившихся в чести у самого хана Тауке и его окружения. Татары свободно ездили торговать в другие города и даже принимали участие в походах. В 1694 г. хан совершил поход на усилившееся в Мавераннахре племя китай-кипчаков и овладел двумя городками. В 1695 г. Тауке отправился в поход на Ташкент, однако взять его хану не удалось. Статус этого города (по крайней мере с XVI в.) был двояким. Он попеременно считался уделом то бухарского, то казахского ханов. На самом же деле городскими делами реально распоряжался совет знатных ташкентцев, в русских источниках на европейский манер называвшийся магистратом. Нередко, стараясь угодить обеим сторонам, ташкентское правительство платило подати и Бухаре, и Туркестану. По этой причине источники XVII–XVIII вв. очень часто противоречат друг другу и тем самым путают историков.

Российские посланники тем временем неустанно просили отпустить их на родину. Только после смерти А. Неприпасова в феврале 1695 г. Тауке наконец сжалился над иноземцами. Однако, несмотря на разрешение покинуть Туркестан, возвращаться по прямой дороге было опасно, поскольку казахи неоднократно угрожали убить посланников, а гарантировать беспрепятственный проезд Тауке не мог. С многочисленными приключениями посланникам пришлось добираться на родину кружным путем через Бухару, Хиву и калмыцкие улусы.

Тем временем казахский хан решил еще раз испытать свои силы в борьбе с джунгарами. Казалось, что политическая ситуация, сложившаяся в Джунгарском ханстве, вполне благоприятствует началу военных действий. В июне 1696 г. джунгарский хунтайджи Галдан-Бошокту в битве на р. Толы был наголову разгромлен китайцами. После этого поражения большая часть подданных оставила своего правителя и перешла на сторону нового претендента на престол – Цэван-Рабдана. В марте 1697 г. Галдан-Бошокту покончил жизнь самоубийством.

Новый правитель Джунгарии едва ли не с первых дней своего воцарения попытался установить добрососедские взаимоотношения с Казахским ханством, но в этом не преуспел. Гибель отца, многолетний плен сына, отосланного в Тибет, разрушенные сырдарьинские города и, наконец, религиозное противостояние привели к тому, что Тауке начал ненавидеть джунгар и сделал все, чтобы начать новую войну.

Вот что сообщал сам Цэван-Рабдан в письме к цинскому императору Сюанье (Канси): «1) что войну имеет он, Раптан, с хазаками поневоле; 2) что прежде сего сын хана хазацкого Текея был в полону у Галдана, и Галданом отослан к Далай Ламе; 3) что по том Текей просил его, Цэван Раптана, о сыне своем, чтобы от Далай Ламы высвободил его и к нему доставил. По прозбе сей он, Цеван Раптан, исполнил, и сына к нему, Текею, отослал с 500 человек, но он в благодарность все оных 500 человек перерубил, и еще по том убил моего князя, а князеву жену с детьми и с людьми, всего более ста кибиток, увез к себе; 4) что он, Текей, чинил нападение на Цеван Раптанова шурина, Аюки Ханова сына на дороге, который вез к нему, Цеван Раптану, в замужество сестру свою, и 5) что он перехватил к себе несколько российских купцов, кои от него, Цеван Раптана, следовали назад в Россию».

В исторической науке существуют различные оценки этих событий. Самый авторитетный исследователь истории Джунгарского ханства И. Я. Златкин отмечал по этому поводу: «…Нет оснований верить как в благородство и бескорыстие Цэван Рабдана, так и Тауке. Несомненно, что оба хана имели основание обвинять друг друга в поступках, подобным тем, о которых писал джунгарский хан в письме к Сюань Е».

Данное высказывание И. Я. Златкина представляется не очень корректным. Подобные выводы просто были составлены в общем духе советской исторической науки, где Джунгарское ханство рассматривалось только в образе хищника и паразита. Потому будет уместнее согласиться с мнением калмыцкого исследователя А. Г. Митирова, что в данном случае «Тавкя поступил совершенно неадекватно». Тем более, что это мнение подтверждает интересный дополнительный материал, который содержится в устных казахских источниках.

Сам А. Г. Митиров, кстати, замечает: «Никто из исследователей не довел до конца изучение конфликта Цеван-Рабтана с Тавкя, но мы знаем, что дочь Аюки-хана – Сетер-Джан стала женой джунгарского хана и была с ним до конца». М. Тынышбаев в своей книге «История Казахского народа» приводит следующее интересное предание. Однажды к найманскому батыру Алдияру прибыл для заключения мирного договора сам джунгарский хунтайджи. Но хан Тауке оказался против этого мира и решил, воспользовавшись случаем, убить ненавистного джунгарина. Однако Алдияр, проявив верность данному слову, выступил против собственного хана и отбил нападение. Причем в ходе боя с нукерами хана Тауке был даже убит младший брат Алдияра – Майлан. В благодарность за это «хунтайджи», приехав на родину, повелел освободить всех найманов, находившихся в джунгарском плену.

Кажется, довольно легко можно сопоставить в данном случае «джунгарского хунтайджи» из казахского предания и реального сына калмыцкого хана, сопровождавшего свою сестру. Тем более что, зная историческую обстановку в Казахском ханстве того периода, чудесное спасение будущей жены Цэван-Рабдана объяснить можно только заступничеством сильного батыра. В дальнейшем читатель еще не раз сможет убедиться в тесных и хороших отношениях между казахскими и ойратскими племенами, что полностью опровергает навязанную в советское время и, к сожалению, эксплуатируемую до сих пор тему извечной казахско-джунгарской войны.

Тем не менее, несмотря на противодействие отдельных казахских батыров, война была развязана. Джунгарская армия численностью в 40 тысяч бойцов устроила жуткий погром казахских аулов на берегах Чу и Таласа. Множество людей было убито, и около 10 тысяч человек уведено в неволю.

В 1702 г. хан Тауке нанес ответный удар, причем набеги были совершены одновременно и на джунгар, и на калмыков. Но Цэван-Рабдан оказался готов к войне благодаря серьезному увеличению численности своей армии. В 1700 г. в Джунгарию перекочевало 10 000 хошоутов из Кукунора, не пожелавших подчиняться правителям Китая – маньчжурской династии Цин. В 1701 г., вследствие возникших междоусобиц в Калмыцком ханстве, в Джунгарию со своим улусом откочевал сын хана Аюки Санжип. Численность мигрантов составила около 15 тысяч юрт, то есть минимум 60 тысяч человек. В 1702 г. Цэван-Рабдан переселил с Енисея несколько тысяч кыргызов, имя которых русские власти впоследствии перенесли на казахов. Ранее кыргызы с подачи джунгарских хунтайджи были самыми активными противниками русских властей в Сибири. Постоянные набеги на русские поселения и убийства царских сборщиков ясака с туземных народов привели к тому, что в 1700 г. Петр I издал указ сибирским властям – «кыргызских людей смирить войною». Российские отряды стали совершать кровавые рейды по кыргызским кочевьям. Спасая своих подданных, джунгарский хунтайджи решил переселить кыргызов на р. Чу, то есть на границу с казахами. В 1706 г. состоялось еще одно крупное переселение кыргызов.

Так в армии Цэван-Рабдана появилось как минимум около двух туменов прекрасных бойцов, продолжение войны же не сулило никаких радужных перспектив казахской стороне. Здесь, вероятно, уместно будет коснуться и вопроса численности казахов и джунгар. Многие историки полагают, что казахи серьезно превосходили в данном отношении своих соседей. К примеру, А. К. Кушкумбаев в книге «Военное дело казахов в XVII–XVIII веках» пишет: «Как показывают источники, общая численность джунгарского войска при полной мобилизации достигла 100 тыс. воинов. Если учитывать, что население ханства составляло приблизительно от 600 тыс. до 1 млн. человек, то эти данные вполне правдоподобны. Для сравнения отметим, что в Казахстане в этот период численность населения доходила в среднем до 2–2,5 млн. человек и соответственно превышала численность Джунгарии почти в 2 раза».

Необходимо отметить, что подобные выводы основаны на поздних данных, когда казахи действительно стали одним из самых крупных тюркских народов в мире, и А. К. Кушкубаев, не скрывая этого, ссылается на такого известного исследователя XIX в., как А. И. Левшин. Однако существуют и более ранние данные, в которых содержится кардинально иная информация. Сам хан Тауке (возможно, далее приукрашивая истинное положение дел) доводил до сведения российских властей, что располагает восьмидесятитысячным войском. Учитывая, что на одного воина приходилось как минимум три небоеспособных человека в лице женщин, стариков и детей, получится, что в конце XVII в. численность казахов можно оценить примерно в 320 тысяч человек. Приблизительно так же оценивают численность казахов и почти все источники первой половины XVIII в.

Таким образом, уместнее говорить, что как раз Джунгария располагала более значительными людскими ресурсами, хотя и ее численность в исторической литературе нередко преувеличивается. Извечный противник хана Тауке Цэван-Рабдан в ходе переговоров с российским посланником И. Унковским говорил, что в случае поголовной мобилизации он может выставить армию в 100 тысяч бойцов. Соответственно, применяя ту же самую методику, общую численность джунгар можно оценить в 400 тысяч человек. Естественно, что и казахская, и джунгарская стороны никогда не имели возможности действовать друг против друга всеми имеющимися силами, поэтому и в самых крупных конфликтах армии противников не превышали 40 тысяч клинков.

В таких обстоятельствах даже перевес всего в несколько тысяч бойцов приобретал невероятное значение, и казахским полководцам крайне тяжело было рассчитывать на какие-то серьезные успехи в войне с Джунгарией. Легче было на калмыцком фронте, где численность войск противника серьезно сократилась: порой десятки тысяч подданных хана Аюки совершали длительные походы вместе с русской армией. По этой причине калмыкам с каждым годом приходилось все труднее бороться с казахами.

В 1703 г. хан Тауке и султан Каип решили все-таки урегулировать конфликт и направили посла Бокея в ставку джунгарского хунтайджи. Казахские правители приглашали Цэван-Рабдана на личную встречу, но о дальнейшем развитии событий источники не сообщают. Тем не менее, следующие несколько лет стороны не вступали в конфликты, и вероятно, что в ходе переговоров мир все-таки был достигнут.

В таком положении стороны просуществовали пять лет, пока в 1708 г. джунгары не изменили его. Как писал Мир Мухаммад Амин-и Бухари, эмиры бухарского хана Убайдуллы докладывали ему следующее: «Злополучные неверные калмыки, как муравьи и саранча, обчистивши хвосты и копыта своих коней, первым делом обрушились на племена и улусы казахского народа, предавши [все] потоку и разграблению; большая часть племен и родов казахского народа неверными грабителями Гога и Магога была взята в плен. Слышно нам, рабам, что казахи и племя каракалпаков из страха перед неисчислимым войском неверных калмыков покинули свой исконный юрт и положились на укрепления Ташкента».

Это нашествие джунгар, вероятно, послужило поводом для окончательного падения авторитета хана Тауке, тем более что каждый казахский жуз имел свои приоритетные задачи. Как уже упоминалось, в Старшем жузе избирались собственные ханы. В начале следующего столетия эта же тенденция проявилась и в Младшем жузе, где также появился претендент на звание хана. Им стал сын воинственного правителя Саурана султана Кажи – Абулхаир. По этой причине представляется неверным мнение такого ученого, как В. Я. Басин, который отмечал, что хану Тауке «удалось ограничить власть султанов за счет усиления влияния родовой знати – биев и батыров». Тауке, скорее, содействовал своим дальним родственникам в стремлении упрочить власть, и потому султана Абулхаира поддержал улус жетыру, созданный самим ханом.

Среди алшинов пользовался популярностью другой чингизид – султан Каип, поддерживаемый также частью племен Среднего жуза. В скором времени этот султан даже был избран ханом. Влияние престарелого Тауке к концу его правления распространялось только на Туркестан и прилегающую к нему территорию. В степной части ханства, но далеко не над всеми племенами властвовали Каип и Абулхаир. Последний отличался повышенной воинственностью, чем ипривлек к себе внимание после успешного поединка с одним из джунгарских богатырей. Вместе с отрядами племен жетыру Абулхаир воевал постоянно, за что получил титул батыра, которым, судя по всему, он очень дорожил. В своем первом письме к русским властям Абулхаир назвал себя не султаном, кем он являлся по статусу, а батыром, четко обозначив тем самым степень почетности этих званий.

В 1709 г. Абулхаир был ненадолго избран ханом, но не казахами, а башкирами. В то время многие соседние народы успели истребить свою аристократию, а знатность казахских чингизидов, ведущих свою родословную от Чингисхана, никем не подвергалась сомнению. Можно сказать, что казахская степь являлась крупным «экспортером» чингизидов. Башкирия на тот момент была охвачена пожаром очередного национального восстания против России, и для консолидации различных племен обязательно требовалась фигура хана. Как нельзя лучше для этого подходила кандидатура молодого казахского чингизида Абулхаира. В том же году казахские отряды стали совершать набеги на яицких казаков. В регионе воцарилась анархия.

В 1710 г. в Каракумах было созвано большое народное собрание Среднего и Младшего жузов. Согласно устным преданиям, на этом собрании протекали острые дебаты между представителями разных политических взглядов. Одни (вероятно, представители Среднего жуза) предлагали покориться джунгарскому хунтайджи, другие (видимо, представители Младшего жуза) призывали откочевывать за Волгу для последующего объединения с ногайцами. В этой ситуации мнение ханов и султанов никого не интересовало, и они были бы обязаны подчиниться любому народному решению, но свое веское слово решили сказать батыры, представителем которых стал батыр Бокенбай из рода табын союза жетыру.

«Отмстим врагам нашим, умрем с оружием, не будем слабыми зрителями разграбленных кочевок и пленных детей наших. Робели ли когда воины равнин кипчакских? Сия брада еще не украшалась сединою как я багрил руки свои в крови неприятелей! Теперь могу ли равнодушно снести тиранство от варваров? Еще нет у нас недостатку в добрых конях! Еще не опустели колчаны с стрелами острыми», – говорил батыр Бокенбай, как утверждает предание, записанное сто лет спустя Я. П. Гавердовским, когда были еще живы дети участников того съезда.

Здесь можно отметить, что главную роль сыграл батыр из объединения жетыру, о котором полковник И. Ф. Бларамберг счел необходимым написать: «Преимущественное их отличие пред прочими в том, что они в старину занимались более военными действиями против неприятелей своей орды и отличались в сражениях примерной храбростью и мужеством, поэтому между ними и поныне есть много батыров или военных, храбрых людей». Не случайно и то, что именно на этом собрании ханом Младшего жуза был избран друг Бокенбая – султан Абулхаир. Еще одним общим другом Абулхаира и Бокенбая был знаменитый батыр Есет из рода тама. С большой долей уверенности можно предположить, что на стороне Бокенбая выступил и тесно связанный с правителями Младшего жуза легендарный батыр Джанибек из рода шакшак племени аргын. Сам Бокенбай был избран главнокомандующим всего казахского войска, поскольку после его пламенной речи главы казахских племен и родов твердо решили дать отпор и джунгарам, и всем остальным врагам.

После съезда в Каракумах казахские ханы и батыры начали борьбу сразу в нескольких направлениях. В 1711 г. 16-тысячное казахское войско перехватило хлебный обоз, направлявшийся в Яицкий городок. 300 русских казаков, охранявших караван, были взяты в плен и проданы на невольничьих рынках Хивы.

На следующий год Бокенбай-батыр повел войско на Джунгарию. Этот поход увенчался успехом, чему способствовало критическое положение, в котором оказались джунгары после трех очень тяжелых для сельского хозяйства лет. В том же году цинский посол в Джунгарии Баочжу сообщал: «Мы приметили, что народ его в великой находится бедности. Скот как крупной, так и мелкой весь тощ. Во многих местах приметны в оном заразительные болезни и падеж. Многие из жителей, не имея порядочных юрт, живут в тростниковых огородах и пропитываются хлебопашеством. В третьем году слышно не было урожая. Великие здешние снеги много вредят скоту… к усугублению всего того что в прошлом году была засуха, которая и более стадам его навредила».

В этих чрезвычайно тяжелых для себя обстоятельствах Цэван-Рабдан был вынужден запросить мира. Позднее, в 1715 г., хан Каип в письме к Петру I рассказывал: «Ханцкой владелец контайша прислал ко мне посланца, тому будет три года. И тот посланец ныне у меня, и он шертовался, чтоб быть ему со мной в миру».

Тем не менее, некоторые казахские племена в 1714 г. вновь организовали крупный набег на джунгар. Одновременно продолжались и ежегодные нападения на яицких казаков. Отряды казахов грабили обозы, нападали на станицы, угоняли табуны лошадей. В начале 1715 г. хан Абулхаир совершил набег на башкир. Разумеется, что джунгары, башкиры и казаки также старались не оставаться в долгу. В том же 1715 г. умер уже окончательно утративший власть хан Тауке. Старшим ханом стал Каип, хотя часть племен Среднего жуза предпочла избрать своим правителем сына Тауке Болата.

От Аягуза до Аныракая

Соғыста бір-ақ заң бар мен білетін:

Я өліпәйтпесе өлтіретін.

Б. Момыш-улы

Хан Каип с первых дней своего правления решил, используя сложившуюся ситуацию, восстановить добрососедские отношения с Россией. Со своей стороны и Петр I решил, наконец, уделить внимание азиатскому континенту. Поводом для этого стало поступившее в мае 1714 г. сообщение сибирского губернатора М. П. Гагарина о том, что «в городке калмыцком Эркети… на реке Дарье промышляют песошное золото». Были получены и другие сведения, подтверждавшие, что золото добывается в «Бухарии» на Амударье.

На тот момент Россия своего золота не имела, и такая информация сильно заинтересовала Петра I. В июле 1715 г. из Тобольска трехтысячный отряд подполковника И. Д. Бухгольца двинулся на Яркенд. Фактически это была прямая агрессия, направленная против Джунгарского ханства. В октябре экспедиция достигла Ямышева озера, где остановилась на зимовку. Там, на берегу Иртыша, была заложена новая крепость, получившая название Ямышевской.

В то же самое время с другой стороны, через Каспийское море, первый разведочный поход совершил князь А. Бекович-Черкасский, который составил первую карту района, а также подтвердил сведения о наличии запасов золота. После этого А. Бекович-Черкасский получил приказ царя двигаться на Хиву и под предлогом оказания военной помощи хивинскому хану установить контроль над этим государством.

Но все планы русского царя рухнули. М. П. Гагарин, снаряжавший экспедицию И. Д. Бухгольца, явно недооценил Джунгарию, до той поры не имевшую возможности и желания воевать с Россией. В книге «От Руси к России» Л. Н. Гумилев, касаясь этого вопроса, совершенно справедливо отмечал: «Может возникнуть вопрос: почему столь пассивно вели себя могучие степные народы ойраты (западные монголы) и казахи. Ни те, ни другие не приняли активного участия в борьбе Кучума с русскими землепроходцами и воеводами. Это, видимо, объясняется тем, что силы ойратов, которые были буддистами, и казахов-мусульман были скованы собственной междоусобной борьбой, и тем, что русские, продвигавшиеся лесными массивами Сибири, не представляли для степняков никакой угрозы».

Однако теперь, когда дело касалось не только сибирских лесов, вопрос стал иначе, и джунгары очень агрессивно восприняли появление на Иртыше российского военного отряда. Для изгнания пришельцев джунгарский хунтайджи выделил десятитысячное войско под командованием своего брата Цэрен-Дондуба. Несмотря на выдвинутый ультиматум, в котором российскому отряду было предписано немедленно покинуть занятую территорию, и внушительные силы джунгар, И. Д. Бухгольц в соответствии с указаниями царя решил принять вызов. Начались бои.

Ойраты, впервые столкнувшись с современной артиллерией, теряли своих воинов, но продолжали совершать отчаянные нападения на построенную крепость. Потери осажденного гарнизона также оказались чувствительными, и уже в декабре И. Д. Бухгольц донес до сведения Петра I, что дальнейшее продвижение к Яркенду стало невозможным. С каждым днем все труднее было держаться и в самой крепости. Отправленный в Ямышевскую из Тобольска транспортный караван с продовольствием и подкреплением был разбит джунгарами, взявшими около 450 пленных. Рисковать более значительными силами М. П. Гагарин не пожелал, и экспедиция фактически оказалась брошенной на произвол судьбы. Отряд даже не имел возможности отступить, поскольку Иртыш покрылся льдом, а идти по степи означало верную смерть. В такой, казалось бы, безвыходной ситуации российский отряд сумел продержаться до весны следующего года. Как только лед окончательно растаял и, стало очевидно, что подкрепления не будет, И. Д. Бухгольц, у которого после ожесточенных боев осталось всего около 700 человек, принял решение уходить по Иртышу. Оставленная Ямышевская крепость была сожжена джунгарами. Единственным достижением русского отряда стало основание на обратном пути Омской крепости.

Полной катастрофой закончилась и среднеазиатская экспедиция. Хивинцы разгадали замысловатые планы российского царя и не менее коварно вырезали шеститысячный отряд А. Бековича-Черкасского.

Будучи хорошо осведомленными обо всех этих событиях, казахские ханы решили вступить в военный союз с Россией. Тем более что джунгары снова стали совершать нападения на казахские аулы. По этому поводу хан Каип сообщал в письме к Петру I: «Контайша, преступя свое шертование, моих улусов киргиз-кайсаков разбил многое число». Русский солдат З. Белослуцев также подтверждал эти сведения, когда рассказывал, что «приходил на Казачью орду от контайши Чарин-Дундук и побил Казачью орду и взял к себе в полон людей немалое число».

Первое посольство в Казань было направлено ханом Абулхаиром еще осенью 1715 г. для подписания мира с башкирами и размена пленных. В сентябре следующего года в Тобольск прибыло посольство хана Каипа для заключения военного союза против джунгар. Руководители этой миссии – батыры Бекбулат Екешев и Багдаулет Буриев – для демонстрации своих благих намерений доставили губернатору М. П. Гагарину отбитого у джунгар русского офицера М. Трубникова из отряда И. Д. Бухгольца. В послании казахского хана говорилось, что «Хаип-хан, с царским величеством желает быть в вечном миру; а с контайшем-де у него, Хаип-хана, ссора из давних лет, и ныне-де, по отьезде их посланцев, хотел идти на него, контайшу войною в десяти или пятнадцати тысячах. И впредь, буде великий государь укажет ходить на него, контайшу, войною, и он-де Хаип-хан, всегда будет готов на него ходить войною с одними своими воинскими людьми в двадцати или в 30 тысячах и рус(с)кими воинскими людьми вместе. А буде кто ныне из Казачьи орды воровские люди станут государевым слободам чинить какое разоренье, а про то будет Хаип-хану ведомо, и тем людем учинена будет казнь, или, для учинения указу, высылать тех людей будут в Тоболеск».

Сибирский губернатор М. П. Гагарин горел жаждой мщения за провал восточно-туркестанской экспедиции и, препровождая в столицу послание казахского хана, писал: «И я о том доношу величеству Вашему, что отказать им того конечно не надобно потому, государь, что соседи они ближние тому калмыцкому владельцу и разоряют они его всегда, и опасность, государь, он от Казачьей орды… имеет». К самому хану Каипу сибирский губернатор направил ответное посольство с ответом, что «когда-де его царское величество укажет послать на контайшу, то [он] будет иметь о том согласие и пришлет ведомость тогда к ним».

Однако в столице справедливо рассудили, что усиление Казахского ханства ничем не будет лучше укрепления Джунгарского. Сам М. П. Гагарин вскоре попал в немилость. Уличенный в казнокрадстве, он был снят с должности и казнен. К тому же, несмотря на все противоречия и откровенную враждебность, Джунгария противостояла агрессивным намерениям Цинской империи, с которой Россия также соперничала за влияние в регионе.

Срыву переговоров способствовал и набег хана Абулхаира на Новошешминск. Хан Каип приносил извинения за этот случай, писал, что истинным виновником этого набега является беглый российский подданный Сеит, и обещал прислать его голову российским властям, но своего слова не сдержал. Кроме того, в степи гуляло еще много вольных батыров, которые вообще никому не подчинялись и совершали набеги без какого-либо учета внешнеполитических интересов Казахского ханства. Так, российский посланник Б. Брянцев в 1718 г. сообщал: «Казачьего народа все люди говорят, что-де с людьми российского народа быть в миру всегда они желают и говорят, что-де при вершинах Ишима на реке Иремене живет Казачьей орды человек Танатбай и при нем юрта (т. е. журта, народа – Р. Т.) с тритцать других, которые-де им не в послушании и хотят ехать воровать в сибирские остроги, и буде придут, чтоб их рубить всех».

В результате Каип и Абулхаир решили обойтись в войне против джунгар без чьей-либо помощи. Момент для нападения был выбран очень удачно: все силы джунгар на тот момент были отвлечены на борьбу с китайцами. Однако в битве на р. Аягуз, состоявшейся в 1717 г., тридцатитысячное казахское войско потерпело унизительное поражение. Вот что сообщил об этом русский посланник Борис Брянцев: «А в первых юртах мурзра Кутлубай о войне Казачьи орды с калмыки сказал, что-де ходило на калмык их казачья войска 30 000 человек, на которой войне был и он, и были при реке зовомой Ангус и сошлись-де с ними калмык человек с тысячю, с которыми у них была баталия до вечера, и ночью-де калмыки, нарубя лесу, сделали деревянный вал и сели в осаду; а казаки-де також сделали деревянный же вал выше калмыцкого и с того валу по калмыцком стреляли два дня. И на третий-де день явилось из стороны калмыцкого войска еще тысячи с полторы и наехали на кашевые их станы, и кашевары-де, испужався побежали, а за ними де и их казачье войско возвратилось, а больши-ди той с калмыки войны у них не было; а коли кое число калмык или их людей побито, того-де он не знает; только-де поймали они калмыцких языков, которые и поныне в их земле, а у них-де убито знатных людей только 2 человека, а Хаип-де и Абулхаир-ханы и прочие возвратились до своих улусов в добром случае; також и все люди казачьего народа сказывают вышеобъявленные речи, что сказал и Кутлубай-мурза, но точно один сказал, что-де на третий день, поутру рано, приехали множество калмыков и напали на их войско вдруг и они-де, казаки стреляли по них из фузей и калмыки-де напали на них с копьи жестоко, и они-де стерпя того, побежали все и за ними-де калмыки гнали полдни и их людей побили, колико, того он не знает».

Битва на р. Аягуз вписалась в общий список успехов Цэван-Рабдана. Победа над казахами и русским отрядом И. Д. Бухгольца, захват Тибета упрочили авторитет джунгарского правителя на международной сцене. В 1718 г. джунгары, стремясь закрепить успех, совершили еще одно вторжение в казахские кочевья. «Сее весны около Тургустана рубили на трех реках Бокан, Чаян, Арс контайшины калмыки Казачью орду», – сообщал российский посланник Б. Брянцев.

Эти поражения самым пагубным образом сказались на репутации хана Каипа, когда он вновь попытался договориться с Петром I о совместном походе на джунгар. Обмен посольствами не привел к желаемому результату. Но настроение русских властей все же изменилось, и они стали проявлять повышенное внимание к Казахскому ханству как к вероятному военному противнику. «Кто и как в Казачьей орде имеет силу, и кому они послушны. И есть ли владельцы, кроме Хаипхана, у них. И все ли Хаип хану оне, Казачья орда, послушны, или есть иные владельцы, которых оне могут слушать», – указывалось в памятке русского посла Н. Белоусова.

Посольство Ф. Жилина в 1717 г. привезло послание казанского губернатора П. С. Салтыкова, в котором хану Каипу предлагалось в «знак своей же верности прислать посланцев своих и письменное веление с подписанием рук своих, что по закону своему в правоверности своей при его пресветлейшего царского величества державе мирна жить и служить вы желаете». Это обращение, в котором так бесцеремонно предлагалось принять российское подданство, вызвало раздражение казахской верхушки. Данное посольство было арестовано, а султан Аблай, по кличке Канышер «кровопийца», даже отобрал ружья у конвоя.

Освобождено посольство было лишь в конце 1718 г., с ним и направился в Казань батыр Тайкомур. В своем очередном послании на имя Петра I Каип писал: «Да прошу у Вашего царского величества, желаю ехать на неприятеля Вашего на контайшу, и кроме ево, у меня ныне никаковы войны нет. А ежели повелишь, Ваше величество, нас пожаловать, и Вы б указали послать от себя воинских людей на него ж, контайшу, и нам на то можение, и в которое время оные воинские люди посланы будут, о том нам ведомость прислать наскоро, и на тот срок мы також-де выедем со всеми, и таких неприятелей, милости божию, чаем розбить».