Текст книги "Эпоха последних батыров"

Естественно, что после грубого обращения с посольством Ф. Жилина положительного рассмотрения просьбы хану Каипу ждать не приходилось. В ответном послании губернатора П. С. Салтыкова указывалось, чтобы «впредь с ним, контайшою, он, Каип-хан, управлялся, как ему по своему намерению достойно». Но ознакомиться с этим письмом Каипу не довелось: в конце 1718 г. он был убит какими-то неизвестными противниками из Среднего жуза.

Если убийцы Каипа замышляли захватить власть после смерти хана, то эта задача оказалась не выполнена. Большая часть племен признала старшим ханом Абулхаира, своими подвигами заслужившего это звание. Наряду с этим он по-прежнему оставался ханом Младшего жуза. Сын Каипа, Батыр, стал султаном среди алшинов-алимулы. То обстоятельство, что вопреки традициям старшим казахским ханом стал хан Младшего жуза, историки, вероятно, совершенно правильно оценивают как признание военных заслуг Абулхаира.

Новый хан прекратил зашедшие в тупик русско-казахские переговоры и вместе со своими батырами продолжил на всех фронтах войну, которая протекала с переменным успехом. В 1718–1719 гг. казахи дважды осаждали Яицкий городок, но взять его не сумели. Одновременно были организованы нападения на калмыков.

Особенно тяжело пришлось джунгарам. Время побед Цэван-Рабдана сменилось периодом горьких поражений. В 1720 г. Абулхаир взял реванш за предыдущие годы, организовав крупное нападение на Джунгарию. В результате к казахам в плен попали около трех тысяч ойратов. Насколько это представляло сильную угрозу для Джунгарии показывает то обстоятельство, что, по сообщению российского посланника в Джунгарию И. Унковского, Цэван-Рабдан держал на границе с казахами войско в 30 тысяч бойцов. Но не только казахов нужно было остерегаться джунгарскому владыке. В том же году состоялась новая русская экспедиция на земли, которые как казахи, так и джунгары считали своими. Отряд майора И. М. Лихарева, которому наряду с другими задачами было поручено вновь проверить многочисленные слухи о месторождениях золота, сумел пройти до озера Зайсан. Здесь майор подвергся нападению джунгарского отряда, но русская артиллерия нанесла чувствительные потери противнику. После трехдневного боя было заключено перемирие. И. М. Лихарев, хотя и отступил, на обратном пути заложил новую Усть-Каменогорскую крепость, существенно расширив тем самым границы России.

Вдобавок к этим поражениям в широкомасштабное наступление перешли цинские войска. Они вновь вытеснили джунгар из Тибета, вторглись в Восточный Туркестан и захватили Турфан и Урумчи. Несмотря на то, китайцы вскоре были изгнаны с территории Восточного Туркестана, положение джунгар оставалось критическим. Сознавая этот факт, Цэван-Рабдан в 1721 г. решил принять российское подданство и попросил для защиты от Китая построить крепости на территории Джунгарии.

Это обращение было с воодушевлением встречено российскими властями, и в Джунгарию было спешно направлено ответное посольство во главе с И. Унковским. Однако последнего по прибытии ожидал неприятный сюрприз. Панические настроения джунгарского хунтайджи не оправдались, и ситуацию ему удалось выровнять отчасти собственными силами, отчасти благодаря удачному стечению обстоятельств. Поэтому российский посол в Урге получил от Цэван-Рабдана ответ следующего содержания: «Было де и мое прошение, чтоб городы построить, для того что китайцы на улусы мои чинили нападение, а ныне де старой Амуголи-хан (император Сюанье – Р. Т.) умер, а на место его сын вступил и прислал послов, чтоб жить по-прежнему в дружбе… И китайцы де стали быть в худом состоянии, для того ныне городы мне не надобны».

Кроме того, уверенность в собственных силах Цэван-Рабдану придавало и то обстоятельство, что швед Ренат, попавший в плен к джунгарам во время экспедиции Бухгольца, оказался мастером на все руки и быстро сумел наладить столь желанное производство артиллерии. Благодаря всем этим обстоятельствам, Джунгария смогла справиться с ударами извне и даже укрепиться. Немалую роль в этом сыграли и изменения во внешнеполитическом курсе. Одновременная борьба на нескольких фронтах не могла быть успешной, и Цэван-Рабдан решил разбираться с противниками последовательно. Во-первых, было решено не вступать в конфликт с Россией, и тем самым признано ее право на захваченные земли. Во-вторых, было заключено перемирие с Пекином. Теперь руки джунгарского хунтайджи оказались развязаны в отличие от казахов, продолжавших конфликтовать со всеми соседними народами.

Так, в 1720–1721 гг. набеги на казахов совершили казачьи атаманы. Но в январе 1722 г. отряд из 300 казахов разгромил зимовую станицу у Чагана, а через месяц степные удальцы увели всех лошадей из-под Яицка. Вследствие этих нападений в Яицке разразился голод, и казаки даже не сумели принять участие в персидском походе Петра I. Однако если русские казаки в силу своей малочисленности не могли предпринять серьезных операций против казахов, то джунгарскому хунтайджи это было вполне по силам.

Уже весной 1723 года джунгарская армия под командованием любимого сына Цэван-Рабдана богатыря Шоно-Лоузана, вторглась в казахские степи. С этого момента начинается время, в фольклоре известное как «актабан шубырынды» («годы великого бедствия»), а в нынешней исторической литературе – как Отечественная война 1723–1730 гг. Цэван-Рабдан же считал, что данная война была начата в 1720 г., после нападения казахов, о чем сообщал в своем письме хану Аюке в 1723 г.

С началом боевых действий джунгары легко пресекли все попытки организованного сопротивления со стороны казахов, овладели Туркестаном, Ташкентом и Сайрамом и установили контроль над колоссальной территорией. В казахстанской исторической литературе это время обычно предстает в крайне мрачных тонах. Так, к примеру, К. Абуев, освещая этот вопрос, пишет, что эта война «принесла неисчислимые бедствия, по некоторым сведениям, в огне войны и в результате связанного с небывалым джутом голода погибло от 30 до 40 процентов казахов». Однако тайна этих «некоторых сведений» автором не раскрывается. По всей вероятности, К. Абуев использовал известную работу Шакарима, но данный труд, при всем уважении к творчеству великого поэта, трудно назвать серьезным источником. Шакарим основывался на устных сказаниях, а в народной памяти за два столетия все нападения джунгар успели слиться в одно единственное чудовищное нашествие, едва не погубившее весь казахский народ.

Кстати, тот факт, что эти сведения исходили от Шакарима, тоже не случаен. Он был из племени аргын, а практически все (как устные, так и письменные) свидетельства об «актабан шубырынды» были зафиксированы со слов представителей Среднего жуза. Так, в научной литературе в качестве иллюстрации часто приводятся и сведения М. Тынышпаева о том, как пострадало в результате джунгарского вторжения племя найман. Любят историки также цитировать и слова известного казахского батыра Богенбая из рода шакшак племени аргын о том, что «когда Киргис-кайсацкая орда в подданство Российской империи была не принята… почти ото всех вовсюду бегая, как зайцы от борзых собак, разорялися и свой скот бегючи, сами бросали; а иногда случалося, в самой необходимой нужде жен и детей брося, только сами уходили». Даже знаменитая, посвященная народным невзгодам в годы джунгарского нашествия, полная печали песня «Елим-ай», по некоторым сведениям, была создана казахским батыром Кожабергеном из племени керей. Вероятно, все эти сведения были как раз и связаны с тем, что основной и самый тяжелый удар пришелся именно по кочевьям Среднего жуза.

Но, несмотря на такие факты, потери казахов не стоит преувеличивать. Даже после нескольких тяжелых лет войны Средний жуз продолжал оставаться самым многочисленным казахским жузом, чего не могло бы быть в случае тотального истребления со стороны джунгар.

В литературе и кинематографе существует расхожая сцена, изображающая внезапные нападения на мирные казахские аулы. Горящие юрты, погибающие в бою мужчины, подвергающиеся насилию женщины. Вероятно, такое случалось не раз, но в то же время следует отметить, что происходило это только из-за нерадивости отдельных вождей, плохо заботившихся о своем роде или племени.

В эпоху бесконечных войн каждый степняк знал, что ему делать в случае нападения противника. Караульные отряды подавали сигнал огнем или дымом, и люди, спешно навьючивая верблюдов, уходили. «В аулах, – отмечал В. А. Потто, – киргизы защищаются редко, стараясь, при приближении войска, заблаговременно уйти в бесплодные или безводные пространства степи. А чтобы задержать преследование, они заваливают вслед за собой колодцы, или зажигают степь, истребляя этим кормы и водопои». В тех случаях, когда враги готовы были настигнуть откочевывающий род, мужчины во всеоружии выступали навстречу противнику, стремясь задержать его любой ценой. Так же дело обстояло и во время этого нашествия. Множество именитых и безымянных смельчаков погибли, но сумели дать время своей семье, своему аулу уйти, спасая в результате целый народ.

Самым тяжелым последствием джунгарского вторжения стало угасание городской жизни в Присырдарьинском регионе. Ремесленники и крестьяне, не желавшие угодить в плен и переселиться в Восточный Туркестан, стали покидать родные места и уходить на юг. В этот период опустели такие знаменитые в прошлом города, как Отрар, Сауран, Созак, Сыгнак.

Усугубляли ситуацию набеги башкир, калмыков и сибирских казаков, стремившихся воспользоваться столь благоприятными для себя обстоятельствами. В это же время племена немногочисленного Старшего жуза оказались вынуждены признать над собой власть джунгарского хунтайджи. Казахи Среднего и Младшего жузов бежали в Среднюю Азию. Это совпало с очередным витком междоусобиц в Бухарском ханстве, легитимным правителем которого считался Абулфейз-хан (1711–1747), хотя большая часть земель ему уже не подчинялась. В 1710 г. окончательно обособилась Фергана, правителем которой стал Шахрух-бий. Отпал Балх. Образовалась новая династия в Бадахшане. В 1722 г. в Самарканде ханом был провозглашен хивинский царевич Раджаб, который решил использовать казахов в своих целях для борьбы против Абулфейз-хана, и это стало его роковой ошибкой. Казахи очень скоро перестали подчиняться Раджабу и подвергли грабежу всю территорию Мавераннахра. Мухаммад Якут Бухари писал, что «в течение семилетних беспрерывных набегов кочевники разорили земледельческие районы, расположенные между Самаркандом и Бухарой. В Мавераннахре наступил такой голод, что даже человеческое мясо пошло в пищу людям, мертвых не хоронили, а съедали. Наступило полное смятение. Повсюду люди, покинув родные места, разбрелись в разные стороны. В Бухаре осталось два гузара (квартала) жителей. В Самарканде ни одной живой души не осталось».

Эти сведения только лишний раз подтверждают, что, несмотря на ряд понесенных поражений, казахские отряды сохранили серьезную боеспособность. В Среднюю Азию подались не все казахи. Здесь необходимо отдать должное заслугам хана Абулхаира, который возглавил активное сопротивление против джунгар, при этом в силу своей воинственности не забывая о других противниках. Первоочередной целью для нападения Абулхаир избрал Калмыцкое ханство, правитель которого, хан Аюка, был не прочь оказать поддержку Цэван-Рабдану, и для этого он даже обращался за советом к российским властям. Однако власти, не желавшие чрезмерного усиления Джунгарского ханства, рекомендовали Аюке не ввязываться в этот конфликт, после чего калмыцкий хан направил своего посланника Куцытуша для заключения мира с казахами.

Абулхаир, ставка которого находилась на р. Темир, не принял предложенного мира и открыто заявил посланнику, что идет войной на калмыков и русских. В сентябре 1723 г. двадцатитысячное казахско-каракалпакское войско появилось на Яике и разгромило улус хошоутовского тайджи Лекбая. Калмыки не сумели оказать достойного сопротивления, поскольку престарелый хан Аюка должным образом уже не контролировал ситуацию, а претенденты на престол выясняли отношения между собой. На обратном пути Абулхаир даже встретился с известным калмыцким правителем Доржи Назаровым, тоже притязающим на звание хана. Последнему казахи продали захваченные стада, а сам Абулхаир при разговоре известил, что «он не нарушил присягу, учиненную с калмыками в прошлом году, а нарушил присягу владелец Лекбей, которые де, угнав у него, хана несколько тысяч лошадей, и за то хан ево, Лекбея воевал и обиду свою отомстил. И ежели Доржа присягу свою нарушит и будет с ним, ханом вчинять войну, и он, де, с ним, Доржею, хотя и меньше его войска имеет, в войну вступить готов».

Успехи хана Абулхаира серьезно встревожили российские власти. 12 декабря 1723 г. Петр I в своей грамоте сообщал хану Аюке, что «киргиз-касаки и каракалпаки, собрався в сороке тысячах человек идут под нашего императорского величества города и под твои, подданного нашего, улусы, войною и для разорения сел и деревень… тебе, подданному нашему, о препятствии их, дабы до разорения наших городов и уездов их не допускать». Но набеги на калмыков после этого не прекратились. В результате этих набегов от калмыцкой зависимости сумели освободиться ногайские улусы, которые откочевали на Кубань.

В августе 1724 г. нападение на калмыков совершил небольшой отряд батыра Есета, однако потерпел поражение в столкновении с многочисленными войсками Доржи Назарова, имевшими на вооружении артиллерию. 28 августа 1724 г. астраханский губернатор А. П. Волынский, основываясь на информации, полученной из стана победителей, доносил в Сенат: «Такой победы у калмык над каркалпаками (российские власти в тот период часто путали казахов и каракалпаков. – Р. Т.) никогда не бывало, [почему] в знак такой победы Доржа и дети ево послали ко мне (в презент 12 человек полонянников да) 415 человеческих ушей (и четыре лошади каракалпацких)».

В данном случае ликование калмыцких правителей по поводу небольшой победы говорит о том, что общий ход столкновений был явно в пользу казахской стороны. Калмыцкие улусы оказались прижаты к Волге, и те, кто рисковал остаться на левобережье, постоянно подвергались нападениям казахских отрядов. В том же году Абулхаир перешел в наступление против джунгар, сумел отбить Туркестан и удерживал город за собой до весны 1725 г.

Однако затем деятельный казахский хан был вынужден оставить древнюю столицу, что, вероятно, в немалой степени было связано с давлением калмыков, решивших воспользоваться благоприятными обстоятельствами и перехватить инициативу. В августе 1725 г. двадцатитысячное войско Доржи Назарова и Галдан Данжина нанесло удар по казахским кочевьям, расположенным на р. Эмбе. Были разорены около тысячи семей, и отогнано большое количество скота.

Вероятно поэтому в 1725 г. часть старшин Младшего жуза направила в Санкт-Петербург посла Койбагара Кобякова с просьбой принять их в подданство. Это было сделано по совету башкира Максуда Юнусова, который с 1724 г. находился в плену у казахов. Однако прошение о принятии в подданство было подписано малоизвестными старшинами. В Петербурге справедливо усомнились в наличии полномочий у этого посольства, а коллегия иностранных дел даже наложила на прошение резолюцию: «Пользы, чтоб под протекцией ее императорского величества быть, не находится».

Власти, не дав никакого ответа, выпроводили посла, хотя многие в Петербурге понимали всю необходимость включения казахов в число российских подданных. «Петр Великий, – сообщал русский дипломат А. И. Тевкелев, – в (1)722 году будучи в Персицком походе и в Астрахани, чрез многих изволил уведомиться об оной орде, хотя-де оная Киргиз-Кайсацкая степной и лехкомысленный народ, токмо-де всем азиатским странам и землям оная-де орда ключ и врата; и той ради причины оная-де орда потребна под Российской протекцыей быть, что только через их во всех Азиатских странах комоникацею иметь и к Российской стороне полезные и способные меры взять».

Тем временем, помимо крупных походов и битв против джунгар, развернулась народная, или, вернее будет сказать, батырская война. Обращает на себя внимание тот факт, что успешное сопротивление в основном началось в горных районах, где располагали свои ставки казахские батыры. Так, в жоктау (траурной песне) по поводу смерти батыра Богембая из рода канжигалы Умбетей-жырау, вспоминая подвиги покойного, упоминал:

 
Изгнал ойратов ты с родной земли,
Забил их в горы, за Иртыш загнал их,
Свой штаб разбил в горах Ак-Шаули,
В горах высоких и от солнца талых.
 

(перевод В. Л. Цыбина)

Почти аналогичные сведения о батыре Бокенбае из рода табын в начале XIX в. сообщал Гавердовский: «В старину, когда киргизцы были еще бессильны, и калмыки, жившие в окружностях их, набегами угоняли скот у киргизцев и их разоряли, Буканбай, бий киргизский, имел тогда между сими горами (неподалеку от р. Иргиз – Р. Т.) свое кочевье, а на бугре – маяк, откуда давалось знать соседям о приближении неприятеля». В свою очередь, В. Н. Никитин в одном из своих трудов начала XX в., описывая Каркаралинск, сообщает следующее: «В районе городского выгона на урочище «Мухтарово» находится стена, сложенная из булыжника и плитняка. Длина ее по равнине приблизительно до 4 1/2 верст, далее же она подымается в горы, где и теряется среди камней; высота стены неодинакова: в равнине местами доходит она до 3-ех аршин, а где развалилась, она едва приметна. Об этой стене существует следующий рассказ. Когда в Каркаралинских степях впервые (вернее, после длительного перерыва – Р. Т.) появились киргизы, вытеснив калмыков, то один из завоевателей, по имени Малай Сары, выбрал каркаралинскую долину, защищенную большими, почти отвесными горами, для своей кочевки; но так как она была окружена горами только с трех сторон, то с четвертой стороны, где гор не было и где местность была открыта для набегов калмыков, он построил стену. Стена эта долго служила защитою для владений рода Сары».

Из этих сведений можно представить себе и тактику казахских батыров. Вероятно, небольшие отряды батыров, укрепившись в горных районах, где превосходство джунгар в численности не играло решающей роли, постоянно тревожили диверсиями как джунгарские пограничные отряды, так и племена, кочевавшие в Сары-Арке. Видимо, эта тактика была довольно успешной, и тот же Малайсары недаром, согласно казахским преданиям, считался самым богатым батыром Среднего жуза. Ясно, что богатство батыра в первую очередь зависело от количества и качества его побед над врагами.

В конце концов джунгарские племена, будучи не в силах противостоять набегам казахских батыров, стали все больше сдвигаться на восток. Вообще, следует отметить, что борьба с джунгарами в Годы великого бедствия выдвинула на первое место множество батыров (преимущественно Среднего жуза), освобождавших от джунгар родную Сары-Арку. И казахи в своих сказаниях, поэмах, песнях, сказках и даже поговорках увековечили память многих из этих жеке-батыров.

Тем временем, пока укрепившиеся в горных районах отдельные батыры, совершая вылазки, громили джунгарские кочевья и небольшие городки, например, как Батогай, в низовьях р. Нуры, хан Абулхаир сделал бросок на запад. Осенью 1726 г. объединенное войско Среднего и Младшего жузов численностью около 10 тысяч бойцов под началом Абулхаира и Самеке совершило крупное наступление на кочевья калмыков. Сначала казахам удалось разгромить улус тайджи Лобжи Назарова, но потом калмыки сумели быстро принять контрмеры и мобилизовать 20-тысячное войско.

Часть мелких казахских отрядов была прижата к Каспийскому морю и истреблена. Основные же силы отступавших казахов были настигнуты неподалеку от р. Яик и почти окружены. Калмыцкие военачальники оставили небольшой проход к реке, побуждая тем самым противника панически бежать либо немедленно капитулировать. Но расчет оказался неверным. Казахи, соорудив некое подобие крепостной стены из зарезанных и павших верблюдов, оказали бешенное сопротивление. После ожесточенного четырехдневного боя с превосходящими силами противника Абулхаир и Самеке были вынуждены начать переговоры. Инициатива была поддержана и стороной противника, поскольку калмыцкие князья понимали, что, продолжая битву, победу они одержат, но потери будут большими. В результате заключенных соглашений предводители казахского войска освободили пленников и вернули награбленное имущество, после чего дали обязательство «впредь на них, калмык, нападеней и воровских набегов не чинить и мир содержать через столько лет, как в то время родившейся младенец придет в возраст и в состоянии будет на лошади ездить и сайдаком владеть». Гарантируя соблюдение этих условий, казахи предоставили калмыкам 60 аманатов (заложников) из числа наиболее известных степняков, среди которых находились и такие батыры, как Бокенбай и Есет.

Несмотря на такой, не слишком впечатляющий, конец казахско-калмыцкой войны 1723–1726 гг., общий итог этого противостояния в большей степени оказался выгоден казахам, которые сумели потеснить калмыков и существенно расширить свои кочевья. С этого момента калмыки уже более не претендовали на степи за Яиком, хотя еще в конце XVII в. власть хана Аюки распространялась и на Эмбу, и на Мангышлак.

Заключенный мир с калмыками (еще раз подтвержденный соглашением 1728 г.) развязал руки казахам в действиях против джунгар. Согласно народным преданиям, первое крупное поражение было нанесено джунгарам в 1726 г. на берегах рек Буланты и Белеуты, в местности Карасиыр, где казахским ополчением командовали батыры Тайлак и Саурык.

В том же 1726 г. состоялось крупное народное собрание у горы Ордабасы. На данном курултае вновь было подтверждено решение отдать все силы борьбе с джунгарами. В связи с тем, что батыр Бокенбай, избранный главнокомандующим в 1710 г., находился в аманатах у калмыков, на эту должность был избран хан Абулхаир. «Опасность примирила внутренние междоусобия, возродила общее согласие и направила всех к одному предмету. В собрании целого народа положено двинуться вперед, напасть на общих врагов и вытеснить их из древних земель киргиз-казакских. Общее предприятие тотчас освящено клятвою в верности друг другу. Хан Абульхайр избран главным предводителем, и белый конь, принесенный по обычаю народному в жертву, был принят залогом будущего успеха», – описывал это событие А. И. Левшин. Кроме того, были избраны командующие войсками каждого из жузов в отдельности. Таковыми стали отличившиеся в Карасиырской битве Саурык из племени ошакты в Старшем жузе и Тайлак (чью родовую принадлежность автору этих строк установить не удалось) в Младшем жузе. В Среднем жузе главным батыром стал уже упоминавшийся Богембай из рода канжигалы. Активную помощь в борьбе с джунгарами казахам оказывали также племена каракалпаков и кыргызов.

В этот период авторитет Абулхаира значительно возрос. И не случайно, что в 1727 г. к нему за помощью обратилась хивинская знать. Хива к тому моменту находилась в состоянии глубочайшего политического кризиса. В 1721 г. на территории этого государства образовалось самостоятельное Аральское владение, где ханом был провозглашен бухарский ставленник Шах-Тимур. Законный хан Ширгазы долго боролся с подобным проявлением сепаратизма, но добиться ничего не смог. В результате хивинцы, разочарованные очевидной некомпетентностью своего повелителя, убили его и решили обратиться за защитой к Абулхаиру.

Вероятно, поддержка, оказанная Абулхаиром, была существенна, и об этом он напоминал хивинской знати спустя пять лет в одном из своих писем: «А когда пришел, было, вам последней конец от аральского хана, то я вас освободил, всякое вспоможение чинил, в чем вы обещали мне и присягали тако, пока я жив, слушать мои указы и своего хана почитать, яко намесником моим». Эти утверждения Абулхаира, судя по всему, не были преувеличением, поскольку Шах-Тимур отказался, наконец, от посягательств на хивинский престол.

Первым наместником Абулхаира в Хиве стал его племянник султан Мамай, но он вскоре погиб в результате несчастного случая. После этого ханом был утвержден сын хана Каипа и зять Абулхаира – султан Батыр. Последний после полугодичного правления тайно бежал из Хивы, испугавшись то ли мифических, то ли реальных угроз для своей жизни со стороны местной знати. В результате новым ханом в 1728 г. стал еще один представитель казахских чингизидов, также приходившийся родственником Абулхаиру, – Ильбарс.

Наилучшим образом для казахов развивались и события на джунгарском фронте, чему в немалой степени способствовали внутренние смуты в Джунгарии. В 1727 г. внезапно умер хунтайджи Цэван-Рабдан, и его сын от старшей жены Галдан-Церен обвинил в этой смерти вторую жену своего отца Сетерджеб, сыном которой был богатырь Шоно-Лоузан, командовавший джунгарскими войсками при нашествии 1723 г. Однако это обвинение было, по всей вероятности, надуманным. Нелады между братьями начались еще при жизни отца, когда хунтайджи, предчувствуя скорую кончину, официально завещал трон своему старшему сыну. Народный любимец Шоно-Лоузан не был склонен подчиниться этому решению, за что подвергся преследованию и, вероятно, был бы казнен, но сумел бежать к калмыкам, среди которых и объявился в начале 1726 г.

Казахские правители пытались заполучить джунгарского принца, рассчитывая использовать его в дальнейшем в своих интересах. В сентябре 1726 г. казахские посланцы предъявили калмыцкой стороне обширный список требований, включавший в себя освобождение казахских аманатов, возвращение угнанных табунов, обеспечение комфортного проезда для паломников в Мекку и, наконец, немедленную выдачу Шоно-Лоузана. Также калмыцкий наместник Церен-Дундук был проинформирован, что «ежели-де они того не сделают, то-де у них с ними и миру не будет, также и с русскими, что ныне-де с предбудущаго октября 25 дня пойдут они на казачей Яицкой городок войною не для есырю, но для места, что б быть их тут юртам».

В российских источниках не сообщается, чем закончились эти переговоры, однако в китайских документах есть сведения об участии Шоно-Лоузана в одном из казахских нападений на джунгарские улусы, состоявшихся в 1731 г. Уже в следующем году Шоно-Лоузан умер, тем самым серьезно разочаровав своих покровителей. Но имя джунгарского богатыря не исчезло со страниц истории: вскоре джунгарский батыр был «воскрешен» (подробнее об этом будет рассказано позже).

Тем временем объединенное казахское войско под началом хана Абулхаира перешло в решительное наступление и стало теснить джунгар. Решающее сражение состоялось в 1729 г. в местности Аныракай, неподалеку от озера Балхаш. Эта битва также закончилась убедительной победой казахского войска. Проиграв войну, Галдан-Церен попытался вступить в союз с российскими властями. В июне того же 1729 г. хунтайджи пытался выяснить у российского посланника М. Этыгерова состояние казахско-русских отношений, собираясь в случае конфликта между сторонами согласовать совместные действия в этом направлении. Но российские власти сохранили верность принципу невмешательства. После этого Галдан-Церену не оставалось ничего, как пойти на мир.

Не удивительно, что мир был заключен на условиях победителя и казахские племена закрепили за собой обширную территорию, которая несколько десятилетий находилась в руках джунгар. Так, в конце XVII в. согласно карте, составленной иезуитами, находившимися на службе у китайского императора, казахские кочевья в Центральном Казахстане ограничивались горами Улытау. Согласно же карте шведа Рената, составленной в начале 30-х гг. XVIII в., граница между Казахским и Джунгарским ханствами проходила уже по линии от р. Иртыш до о. Балхаш. По свидетельству российского посланника Л. Угримова, в 1731 г. кочевья казахов располагались уже на берегах р. Шар, что находится в современной Восточно-Казахстанской области.

Сары-Аркабыла освобождена полностью. Оставлен джунгарами и разоренный Присырдарьинский регион. Таким образом, следует отметить, что война 1723–1730 гг., несмотря на столь плачевное начало, закончилась просто невиданным доселе результатом и казахи значительно расширили свою территорию, потеснив как джунгар, так и калмыков.

Разумеется, мир, заключенный правителями, мало что значил для батыров приграничных племен. Они продолжали совершать набеги, уводить табуны, воровать невест. Инициаторами подобных нападений чаще всего являлись казахские батыры, поскольку джунгарский хунтайджи весьма твердо управлял своими подданными и с ним необходимо было согласовывать такие мероприятия. Кроме того, с 1730 г. Джунгария оказалась втянута в ожесточенную войну с Цинской империей, и у Галдан-Церена иногда просто не оставалось сил противостоять отрядам даже из нескольких батыров. Справедливости ради следует отметить, что у казахов в этом вопросе была «своя правда». Несколько лет скитаний и бедствований привели к откровенному обнищанию большей части населения, не зря российский посол А. И. Тевкелев отмечал страшную бедность казахов. В его документах отмечалось, что в этот период у казахов «не токмо белые кибитки, но и черные закаптелые кошмы лутчему в честь были, только б от жару и от дождя защиту иметь, многия по одной лошади, а овец только от пяти до десяти имели, а коров ни одной не бывало».

Такое мизерное количество скота, несомненно, никак не могло позволить надеяться на достаточное увеличение поголовья естественным путем, тем более что его требовалось много и сразу. Вот что, к примеру, писал такой известный специалист в области экономической истории казахов, как С. Е. Толыбеков: «В чисто скотоводческо-кочевом ауле к категории середняцких хозяйств при 4–6 членах семьи относились хозяйства, имевшие от 100 до 150 голов овец и коз, и от 20 до 25 голов крупного скота (15–20 верблюдов с молодняком и 4–5 рабочих лошадей). Ниже этого минимума уже не могло осуществляться даже простое воспроизводство поголовья и такое хозяйство становилось бедняцким».

Заработать стартовый капитал можно было только набегами, причем с большим риском для жизни. Так, весной 1731 г. хан Абулхаир напал на джунгар, разорив тысячу дымов и отогнав несколько больших табунов коней. В результате подобных набегов джунгарский хунтайджи серьезно рисковал остаться без кавалерии и даже был вынужден обложить жителей Восточного Туркестана дополнительным налогом в 30 тысяч лошадей.

В такой же степени от нападений казахских батыров страдали и все другие соседние кочевые народы. Калмыки учреждали постоянные караулы, но и они были не в состоянии заметить всего нескольких джигитов, не поднимающих излишнего шума и пыли. В итоге, как уже упоминалось, калмыки, не выдержав нападений, стали уходить все дальше на запад, потому что ни одному из улусов не хотелось приближаться к Яику и постоянно подвергать себя опасности. По той же причине оставили свои прежние кочевья на территории современного северо-западного Казахстана и башкиры, ушедшие к Уральским горам.