Электронная библиотека » Ральф Гринсон » » онлайн чтение - страница 11


  • Текст добавлен: 30 августа 2021, 14:00


Автор книги: Ральф Гринсон


Жанр: Психотерапия и консультирование, Книги по психологии


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Шрифт:
- 100% +
2.612. Как аналитик слушает

Возможно, покажется ненужным педантичное описание того, как психоаналитику следует слушать. Однако клинический опыт учит нас: то, как аналитик слушает, характеризует этот столь уникальный и сложный процесс, как и свободное ассоциирование пациента. Этот вопрос будет рассматриваться более глубоко в разделах 4.211, 4.212, 4.221, 4.222. Здесь же представлен лишь его набросок.

Аналитик слушает, держа в уме три цели: (1) Перевести продукции пациента на язык их бессознательных содержаний. Другими словами, должны быть установлены связи мыслей, фантазий, чувств, поведения и импульсов пациента с их бессознательными «предшественниками». (2) Бессознательные элементы должны быть синтезированы в значимые инсайты. Фрагменты прошлой и настоящей истории, сознательные и бессознательные, должны быть связаны так, чтобы создавалось ощущение непрерывности и согласованности с точки зрения жизни пациента в целом. (3) Полученные таким образом инсайты должны быть доступны для пациента. То есть, слушая, следует устанавливать, какой раскрытый материал будет конструктивно использован пациентом.

Как показывает клинический опыт, существует несколько основных линий достижения этих различных целей (Freud, 1912b, р. 111–117). (1) Аналитик слушает с равномерно распределенным, парящим, свободноплавающим вниманием. Он не делает сознательной попытки запомнить. Аналитик запомнит значимые данные, если уделит им внимание и если пациент не возбудит у него собственные реакции переноса. Неизбирательное, ненаправленное внимание позволит исключить его собственные пристрастия и позволит аналитику следовать за пациентом. Благодаря равномерно распределенному, свободноплавающему вниманию аналитик может переходить от одного к другому, соотносить материал пациента со своими свободными ассоциациями, эмпатией, интуицией, интроспекцией, теоретическими знаниями, обдумыванием проблем и т. д. (Ferenczi, 1928b; Sharpe, 1930, Ch. II).

Всех действий, которые мешают этому переходу, нужно избегать. Аналитику не следует ничего записывать, если это затрудняет свободное слушание. Дословные записи, безусловно, противопоказаны, поскольку их использование искажает главную цель аналитика. Аналитик является, в первую очередь, тем, кто понимает и передает инсайт. Он не записывающее устройство и не собиратель получаемых данных (Berezin, 1957). Для того чтобы слушать эффективно, аналитик должен обращать внимание на свои эмоциональные отклики, поскольку они часто дают важные ключи. Кроме того, аналитик должен быть бдителен к собственному переносу и реакциям сопротивления, так как они могут мешать или помогать его пониманию продукции пациента.

Аналитическая ситуация – это, в сущности, терапевтическая ситуация. Аналитик должен направлять понимание и осознание на терапевтические цели. Он слушает для того, чтобы достичь инсайта, причем он слушает с позиции «свободноплавающего» внимания, со сдерживаемыми эмоциональными ответами, с сочувствием и с терпением. Все другие научные устремления должны быть отодвинуты в сторону, если аналитик хочет выполнить свои сложные задачи эффективно.

2.62. Распознавание сопротивления

Первая задача аналитика заключается в том, чтобы распознать наличие сопротивления. Это может быть просто, когда сопротивление очевидно, как в клиническом примере, приведенном в разделе 2.2. Или более трудно, когда сопротивление неявное, сложное, неопределенное или Эго-синтонное для пациента. В последнем случае пациент может усложнять нашу задачу, пытаясь скрыть тот факт, что он бежит от чего-то. Или может быть трудно выяснить ситуацию потому, что материал пациента содержит смесь какого-то имеющего значение бессознательного содержания Ид и сопротивления. Интеллектуальное наблюдение за пациентом должно быть дополнено эмпатией аналитика для того, чтобы выявить эти неявные сопротивления.

Клинический опыт и психоаналитическая работа под супервизией опытного психоаналитика – лучший путь для обучения распознаванию этих сложных проявлений сопротивлений. Тем не менее я бы хотел проиллюстрировать проблему выявления сопротивлений клиническим примером для того, чтобы сделать некоторые технические замечания.

Тридцатидвухлетний образованный мужчина, который проходил анализ в течение полугода, в понедельник в начале сессии сказал мне, что он устал, у него болит голова, он чувствует раздражение, но не может ни с чем связать это. Уикенд был скучным и даже немного депрессивным. Его дочь намочила постель впервые за несколько месяцев, у сына был рецидив ушной инфекции. Пациент также часто мочился в постель, когда был мальчиком, и он привел воспоминание, как мать унижала его за это. Дочери не приходилось страдать от того, от чего приходилось страдать ему. Его жена – гораздо более тактичная нянька, чем была его мать. Конечно, эти обязанности ей в тягость, и он не мог порицать свою жену за усталость. Тем не менее она охотно занималась сексом и даже себе в ущерб делала те вещи, которые ему нравились. Она вызывалась сосать пенис и делала это, но не особенно хорошо. Быть может, то, что он отдает предпочтение сосанию пениса, является признаком гомосексуальности. Это пришло ему в голову на сессии в пятницу, как он полагает. Да, мы разговаривали о его интересе к сравнению размеров своего пениса с пенисами других мужчин. Эта мысль изводила его, когда он встречался с другими женщинами. Не предпочитали ли они других мужчин, у которых пенис больше, чем у него? У сына пенис, кажется, «хорошо подвешен», может быть, у него не будет тех сексуальных проблем, которые мучают пациента.

Кто-то однажды сказал: «Анатомия – это судьба». Он никогда не верил аксиомам и всегда презирал религию.

Приведенный выше разговор занял почти сорок минут сессии. Слушая, я слышал депрессивный и сердитый оттенок, и материал, казалось, соответствовал этому настроению. Уикенд был скучным, дочь – мокрой, сын – больным, жена только сносно удовлетворяла его сексуальное желание, у других мужчин пенис большего размера, и судьба немилостива к нему. Следуя за ним в его ассоциациях, в разные моменты сессии я ждал вспышки какого-то нижележащего гневного или депрессивного импульса и не вмешивался. Но этого не произошло. Мне казалось, что пациент борется с какими-то сильными латентными эмоциями, но его материал указывал на слишком большое число значимых возможностей.

Был ли он зол на свою мать, судьбу, свою жену или же все это относилось ко мне? Чувствовал ли он себя в большей степени сердитым, чем огорченным или подавленным? Я не знал наверняка, какое нижележащее содержание, ищущее разрядки, было самым важным и всплывет ли оно, или сопротивления устоят. Поэтому я предоставил ему идти далее почти до самого конца сессии. В конце я решил вмешаться, потому что, несмотря на наличие некоторых бессознательных производных, казалось, что сопротивление уже достаточно велико, а разумное Эго доступно для интерпретации.

Я сказал ему: «Вы чувствуете, что ваша мать, ваша жена, ваши дети, ваша судьба дурно обращаются с вами. В том, что вы говорите, слегка звучит депрессия и злоба, но вы сдерживаете свои чувства». Пациент едва дождался, когда я закончу, и буквально выпалил: «Да, и даже больше того. Когда вы говорили, я испытывал отвращение и бешенство от вашего слащавого тона. Затем я вспомнил, что перед сессией в пятницу я был вне себя из-за того, что вы заставили меня ждать себя, отдавая часть моего времени хорошенькой женщине. Я полагаю, что не сказал об этом в тот раз, но знаю, что думал об этом, когда ушел. Когда я ехал домой на машине, я неправильно сделал поворот и почти врезался в другую машину. В ту ночь, засыпая, я испытал своеобразное ощущение в руках, казалось, они были парализованы. Тогда мне пришла в голову мысль, что мне следует убить кого-нибудь, если я хочу улучшения. Может быть, у меня будет вспышка раздражения прямо в вашем присутствии. Иногда у меня бывает такое чувство, что я бы полюбил скручивать шеи всем вам, хорошим, добрым людям. Вы даже более лицемерны, чем я сам. По меньшей мере, у меня хватает честности иметь симптомы».

Я полагаю, ответ пациента показывает, что я был прав, когда распознал присутствие сопротивления и отметил это. Я мог бы вмешаться раньше и попытаться заняться той или иной темой, которую он предоставил. Например, я мог попытаться выяснить, как мать унижала его, или обсудить его страх гомосексуальности, который проявился уже на сессии в пятницу, или его негодование на судьбу за обман. Но у меня было такое чувство, что он парит над какими-то эмоциями и влечениями, которые хотят прорваться. И поэтому я решил сосредоточиться на этой борьбе, битве между бессознательными импульсами, ищущими разрядки, и сопротивлениями, противостоящими им. Именно эта борьба наиболее ясно проявилась в его свободных ассоциациях. Наша задача более проста, когда то или другое отчетливо превалирует, как это было в клиническом примере в разделе 2.2, или как это бывает во время так называемых «хороших сессий», когда производные становятся все менее и менее искаженными. При выслушивании пациента нашей первой обязанностью является определить, доминируют ли бессознательные производные, то есть «содержание», или силы сопротивления, или же мы находимся в тупике.

Это ведет к следующему вопросу: как распознать сопротивление, когда материал не столь очевиден. Ответ основывается на нашем понимании свободной ассоциации и возможности, которые она предоставляет в анализе пациенту. Когда мы просим пациента позволить мыслям прийти на ум и затем рассказать их без обычной социальной цензуры, мы пытаемся исключить сознательные сопротивления. Результат выявляет борьбу между более бессознательными сопротивлениями и бессознательными производными Ид, пытающимися достичь разрядки. Фенихель (Fenichel, 1941, р. 34) использует аналогию c высвобождением стрелки компаса и наблюдением за ее колебаниями. Существует два признака возможного нарушения: стрелка не останавливается, а продолжает колебаться, или она останавливается слишком быстро. В первом случае постоянного колебания стрелки пациент рассказывает о гетерогенном материале, который не локализуется вокруг какого-либо бессознательного импульса или какого-то общего знаменателя, ищущего выражения. Локализация была бы, если бы не работали определенные сопротивления. Во втором случае, соответствующем слишком резкой и быстрой остановке стрелки компаса, мы можем допустить, что у пациента есть осознанная программа, и он пропускает случайные мысли, которые должны возникать, если его ассоциирование осуществляется относительно свободно.

Я нахожу полезным спрашивать себя, когда слушаю пациента: движется ли он в сторону того, что является бессознательно значимым, или прочь от него? Углубляется ли материал или лежит в одной плоскости? Добавляет ли пациент что-то значимое или заполняет сессию пустословием? Если кажется, что он уходит от чего-то, я жду, пока это не прояснится, затем выявляю это как сопротивление и приступаю к работе над ним. Иногда я так и остаюсь в неопределенности. Обычно в конце такой сессии я говорю пациенту, что мне неясно, что происходит.

2.63. Конфронтация: демонстрация сопротивления

Первый шаг основной процедуры при анализировании сопротивления посвящен описанию того, что аналитик должен сделать до того, как он сможет работать с пациентом над сопротивлением. Последующие пункты представляют собой шаги, которые аналитик пытается осуществить совместно с пациентом. Коротко говоря, наша задача состоит в том, чтобы дать понять пациенту, что он сопротивляется, почему он сопротивляется, чему он сопротивляется и как он сопротивляется.

Демонстрирование сопротивления может быть относительно простым или даже необязательным, если сопротивление очевидно для пациента. Иначе, если пациент не осознает сопротивления, необходимо конфронтировать его с тем фактом, что сопротивление присутствует, до того, как мы попытаемся предпринять что-нибудь. Способность пациента распознавать сопротивление будет зависеть от двух моментов: состояния его разумного Эго и очевидности сопротивления. Довольно разумное Эго будет обращать внимание на малейшее сопротивление, а недостаточно разумное Эго будет требовать несметного числа признаков сопротивления. Наша задача состоит в оценке статуса разумного Эго пациента путем наблюдения и эмпатии для определения того, насколько ясным должны быть доказательства сопротивления, чтобы пациент распознал его как таковое. Конфронтацию следует применять только тогда, когда ясно, что она будет значима для пациента и когда ему не удастся отрицать или преуменьшить ее обоснованность. Преждевременная демонстрация сопротивления – это потеря не только времени, но и материала, который мог быть более эффективно использован позже. Вне зависимости от того, насколько ясными могут казаться доказательства сопротивления, решающим фактором является то, будет ли эта конфронтация иметь смысл для пациента. Позвольте мне проиллюстрировать это простым примером:

В начальной стадии анализа пациентка пришла на сессию на несколько минут позже, и, задыхаясь, объяснила, что с трудом нашла место, чтобы припарковать машину. Показывать пациентке, что это сопротивление, в тот момент было бы ошибкой. Прежде всего, вы можете ошибаться, а ваше вмешательство отвлечет пациентку от истинного содержания, которое она готова передать. Более того, используя спорный пример, который пациентка с успехом может отрицать, вы потеряете потенциально ценную возможность. Если же вы молча подождете и если ваша мысль правильна, за этим небольшим сопротивлением последуют другие. Пациентка, которую я описываю, замолкала несколько раз во время сессии. Затем она сказала, что забыла сон, приснившийся ей предыдущей ночью. Снова молчание. Мое молчание давало возможность ее сопротивлению расти, что увеличивало вероятность того, что она будет не в состоянии отрицать мою позднейшую конфронтацию.

Для того чтобы увеличить демонстрируемость сопротивления, следует позволить сопротивлению развиться. Для этого ваше молчание является лучшим методом. Но время от времени можно использовать другую технику для увеличения сопротивления и его демонстрируемости. И снова я могу проиллюстрировать это с помощью клинического примера:

Молодой человек, мистер С., начал одну из первых сессий такими словами: «Вы знаете, у меня был довольно успешный супружеский опыт с женой прошлой ночью. Это принесло большое удовлетворение обеим сторонам». Затем он очень сдержанно рассказал о том, как он наслаждается, «занимаясь любовью» со своей женой, а потом стал говорить о довольно безобидных вещах. В этот момент я вмешался и сказал:

«Вы заметили ранее, что вы наслаждались «супружеским опытом» прошлой ночью. Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду под «супружеским опытом». Пациент поколебался, покраснел, затем, запинаясь, начал объяснять, остановился и произнес: «Я думаю, вы хотите, чтобы я говорил более определенно…», и снова пауза. Тогда я сказал: «Вы кажетесь робким, когда речь заходит о сексуальных вопросах». Остаток сессии пациент провел, описывая свои затруднения при разговоре о сексе. Теперь он начал работать над своими сопротивлениями.

Для меня было очевидно, что пациент имел большое нежелание говорить о своем «супружеском опыте» и, более того, он пытался незаметно обойти это, заговорив потом о тривиальном. Я придал большое значение его нежеланию, попросив его проработать именно эту часть его материала. Тогда признание существования сопротивления стало неизбежным, и мы приступили к работе над его сопротивлением разговору о сексе, что было самой важной темой на той сессии.

Эти два примера служат иллюстрацией двух методов облегчения демонстрации сопротивления путем увеличения сопротивления: молчание аналитика и его просьба более развернуто рассказать о моменте сопротивления. Эти методы делают сопротивление более ярким и позволяют разумному Эго пациента распознать его. Когда аналитик просит пациента заметить, что он, кажется, неохотно говорит о сексуальных вопросах, он тем самым сдвигает конфликтную ситуацию для пациента, как бы говоря: «Не рассказывайте о сексе, но расскажите о ваших затруднениях при разговоре о сексе». Сначала мы должны анализировать его сопротивление разговору о сексе, прежде чем сможем эффективно анализировать его сексуальные проблемы. Более того, он не сможет дать ясную картину своих сексуальных проблем, пока не начнет продуктивно говорить на эту тему.

Другой техникой помощи пациенту в распознавании присутствия сил сопротивления является указание на все клинические данные, свидетельствующие об этом. В случае леди, которая пришла на несколько минут позже на сессию, потому что не могла найти место для парковки машины, я ждал до появления, по меньшей мере, еще двух признаков сопротивления. Затем я вмешался, сказав: «Кажется, вы избегаете чего-то. Вы немного опоздали, затем замолчали, и теперь вы говорите, что забыли свое сновидение». Теперь сама пациентка убедилась, что она бежит от чего-то. Если бы я вмешался при первом небольшом признаке сопротивления, она бы отделалась рационализацией. Следует отметить, что я просто показал, что именно привело меня к заключению, что она сопротивляется. Я не настаивал на том, что она сопротивляется. Я высказал это как предположение. Если бы она стала отрицать это, я бы не стал убеждать ее, основываясь на клинических данных. Я бы молчал и наблюдал, не пытается ли она теперь прикрыть сопротивление, или же оно будет вторгаться даже более явно. Аналитик может показывать что-то только разумному Эго – он вынужден ждать до того момента, когда разумное Эго проявится, или пока доказательства не станут настолько непреодолимыми, что даже слабое разумное Эго пациента будет вынуждено признать сопротивление.

2.64. Прояснение сопротивления

Давайте продолжим рассмотрение процедур, используемых при анализировании сопротивления. Мы заставили пациента осознать, что у него есть сопротивление. Что мы делаем дальше? Существует три возможности, которые мы можем теперь рассмотреть: (1) Почему пациент избегает?

(2) Чего пациент избегает? (3) Как пациент избегает? Первые два вопроса – почему и чего пациент избегает – могут рассматриваться вместе как мотив сопротивления. Вопрос о том, как пациент избегает, относится скорее к форме или способу сопротивления. Все равно, с чего мы начнем: с мотива или формы сопротивления. В любом случае анализ будет продолжен путем прояснения исследуемого вопроса. Нам следует попытаться сфокусироваться на том психическом процессе, который мы пытаемся анализировать. Нам следует тщательно выделить и изолировать конкретный мотив или форму сопротивления, которое мы пытаемся исследовать. Значимые детали следует найти и тщательно отделить от посторонних.

Я начну с прояснения мотива сопротивления, потому что, при прочих равных условиях, такой подход более продуктивен и предпочтителен, нежели прояснение формы сопротивления. Только когда мы чувствуем, что способ сопротивления поразителен или необычен, нам следует приступить к этому вопросу в первую очередь. Или, если мы уже догадываемся, исходя из материала, почему и отчего бежит пациент, мы исследуем метод, которым он пользуется.

Вопрос: «Почему пациент сопротивляется?» – может быть редуцирован до вопроса: «Какого болезненного аффекта он старается избежать?» Ответ на этот вопрос обычно ближе к сознанию, чем на вопрос: «Какие инстинктивные импульсы или травматические воспоминания лежат за болезненным аффектом?» Как было сказано ранее, непосредственным мотивом для защиты и сопротивления является избегание боли, то есть болезненного аффекта. Сопротивлением пациент пытается отвратить такие болезненные эмоции, как тревога, вина, стыд, депрессия или какие-то их комбинации. Иногда, несмотря на сопротивления, болезненный аффект очевиден, потому что пациент ведет себя так, как это характерно для данного специфического аффекта. Например, пациент, говорящий нерешительно или пользующийся клише, или говорящий о мелочах, может выдавать свое чувство стыда тем, что он краснеет или закрывает лицо ладонями, или отворачивает голову, так что аналитик не может видеть его лица, или же прикрывает руками зону гениталий, или внезапно тесно перекрещивает лодыжки и т. д… Скрытное поведение также выдает стыд. Дрожание, потение, сухость языка и рта, мускульное напряжение, вздрагивания или ригидность могут быть признаками страха. Пациент, который говорит медленно, печальным голосом, со стиснутыми челюстями, вздыхая, иногда замолкая, болезненно глотает, сжимает кулаки, может бороться против слез и депрессии.

Во всех этих случаях я пытаюсь замечать те невербальные, телесные реакции, которые имеют место. Они могут дать нам ключи к пониманию того, с каким болезненным аффектом борется пациент. Если я думаю, что могу определить этот специфический аффект, я конфронтирую пациента с ним: «Кажется, вы смущены (или боитесь, или печальны, или боитесь заплакать)». Я говорю: «кажется», а не «вы чувствуете». Почему? Потому что, во-первых, я могу быть неправ, и, во-вторых, так я хочу дать ему шанс избежать обсуждения, если ему это необходимо. Позже я могу стать более напористым, если буду более уверен в своей правоте, или если его уход от работы с сопротивлением должен будет стать предметом обсуждения.

Если я не могу определить конкретный болезненный аффект, то я просто спрашиваю: «Какие чувства вы пытаетесь устранить?» или: «Как вы чувствовали себя, когда пытались рассказывать мне о своем сексуальном опыте прошлой ночи?» – или: «Что вы чувствовали, когда лежали молча?»

Здесь следует отметить некоторые важные технические моменты. Мой язык прост, ясен, конкретен, прям. Я использую те слова, которые не могут быть неправильно поняты, которые не являются неясными или уклончивыми. Когда я пытаюсь выявить специфический аффект, с которым, возможно, борется пациент, я стараюсь быть насколько возможно более конкретным и точным. Я выбираю то слово, которое описывает то, что происходит с пациентом, отражает ситуацию пациента в данный момент. Если кажется, что пациент переживает аффект, как если бы он был ребенком, например, если пациент выглядит встревоженным, как ребенок, я бы сказал: «Вы, кажется, испуганы», – потому что это слово из детства. Я бы никогда не сказал: «Вы, кажется, полны тревоги», – эти слова не подходят, так как это слова взрослых. Более того, «испуганный» – такое слово, которое вызывает в памяти картины и ассоциации, тогда как сочетание слов «полны тревоги» – невыразительное. Я буду использовать такие слова, как «робкий», «застенчивый» или «пристыженный», если кажется, что пациент борется с чувством стыда, пришедшим из прошлого, но я бы не использовал таких слов, как «унижение», «приниженность» или «кротость».

Кроме того, я также стараюсь оценивать интенсивность аффекта настолько точно, насколько это возможно. Если пациент разгневан, я не говорю ему: «Вы, кажется, раздражены», – но говорю: «Вы, кажется, в ярости». Я использую обычное и живое слово для того, чтобы выразить количество и качество аффекта, который, как я думаю, переживается. Я скажу что-нибудь вроде: «Вы кажетесь раздраженным, или сердитым, или ворчливым, или хмурым, или придирчивым, или взбешенным», – для того, чтобы описать различные виды враждебности. Обратите внимание, насколько различаются ассоциации к слову «ворчливый» по сравнению со словом «враждебный». При попытках раскрыть и прояснить болезненный аффект и воспоминание, связанное с этим специфическим аффектом, слово, которое использует аналитик, должно быть точным по времени, качеству, количеству и тону. Подробнее этот вопрос освещается при обсуждении интерпретации переноса, а также в разделе 3.943 и во втором томе.

Как мы пытаемся прояснить аффект, вызывающий сопротивление, так же нам следует попытаться прояснить и импульс, вызывающий ее аффект, если мы хотим, чтобы он был репрезентирован в анализе.

Позвольте мне проиллюстрировать это. Пациент, который проходил анализ более трех лет и который обычно не имел больших трудностей при обсуждении сексуальных вопросов, внезапно заговорил уклончиво, когда описывал сексуальный акт со своей женой, совершенный тем утром. Он, очевидно, был смущен произошедшим. Я решил дать ему шанс прояснить это самому. В конце концов он сказал: «Я думаю, мне трудно говорить Вам, что мы занимались в то утро анальной игрой».

Пауза, молчание. Поскольку у нас был с ним в целом хороший рабочий альянс, я решил сразу исследовать этот вопрос. Я просто повторил:

«Анальной игрой?» – но добавил знак вопроса. Пациент сглотнул, вздохнул, и ответил: «Да, мне захотелось засунуть палец в ее анус, в ее задницу, и будь я проклят, если понимаю, почему, хотя с этого момента ей, кажется, все перестало нравиться, я настаивал. Я хотел вдвинуть что-нибудь в нее против ее воли, я хотел взорваться в ней, разорвать ее каким-нибудь способом. Возможно, я сердился на нее за то, что она неведома мне или, возможно, это была вовсе и не моя жена.

Я только знаю, что хотел причинить ей боль там, внизу».

Это пример частичного прояснения инстинктивного влечения, в частности, прояснения инстинктивной цели. В этом случае целью было причинить внедряющуюся, разрывающую боль женщине «там, внизу». Во время остальной части сессии и на следующей сессии мы смогли прояснить это в большей степени. Женщиной, которой он хотел причинить боль в своей фантазии, была его мать, и он пытался ворваться в ее «клоаку», откуда, как он представлял себе, когда ему было три года, родился его маленький брат. Остальные значения этой деятельности, в частности те, которые относились ко мне, его анал-итику, уведут нас слишком далеко.

По мере того, как мы проясняем болезненный аффект или запрещенное влечение, которое мотивирует сопротивление, может стать необходимым прояснение формы сопротивления, то есть то, как пациент сопротивляется. До того, как мы сможем исследовать бессознательную историю тех способов, которые пациент использует для сопротивления, нам сначала следует убедиться в том, что обсуждаемый вопрос ясен для пациента, а не относящийся к делу или неопределенный материал отброшен.

Например, у одного из моих пациентов, профессора X., чрезвычайно интеллигентного биолога, есть странный способ пересказывать сновидения. Он начинает сессию с утверждения, что видел интересный сон прошлой ночью и «вы были там, и происходило нечто сексуальное».

Затем он минутку молчит и продолжает: «Я не совсем уверен, что это было прошлой ночью, может, это было уже сегодняшнее утро. Я вошел в большой школьный кабинет, и там не было места для меня. Я почувствовал смущение из-за того, что опоздал, как это сейчас часто бывает, когда я опаздываю на встречи. Когда это случилось в последний раз, я должен был пойти в небольшой офис неподалеку и притащить небольшой стул, и я чувствовал себя ужасно глупо. Точно так же я, бывало, чувствовал себя, когда приходил в один из классов своего отца, когда он преподавал в летней школе. У него были большие классы, и студенты были гораздо старше меня. Он был блестящим учителем, но я думаю, что он благоговел перед студентами, или, может быть, это было моей проекцией. Сейчас мне пришла в голову мысль, что, может быть, у него были также гомосексуальные тенденции, которые заставляли его испытывать неловкость – или это тоже одна из моих проекций? Как бы там ни было, я был в том большом классе, который превратился в кинотеатр. Что-то случилось с фильмом, и я был взбешен из-за киномеханика. Когда я пришел бранить его, я увидел, что он весь в слезах. У него были большие мягкие глаза, как у грека, – вот где «появляетесь» вы. По крайней мере это то, что пришло мне в голову, когда я проснулся сегодня утром. Эти большие, опущенные веки, глаза, переполненные слезами, напомнили мне вас, а если я думаю о плачущем мужчине, я чувствую мягкость и любовь, я полагаю, что это связано с гомосексуальностью и с моим отцом, хотя я и не могу вспомнить отца плачущим. Он всегда был поглощен своей работой или своими хобби, и единственные эмоции, которые он проявлял, относились к моей сестре и моему старшему брату. Моя сестра была во сне, в той его части, когда я нахожусь в кинотеатре. Когда погас свет и ничего не было видно на экране, она сказала мне, что нам не следовало бы приходить. Вот когда я рассердился на вас. Одно время моя сестра хотела стать актрисой; и действительно, мы часто играли в пьесах вместе, она, бывало, играла роль мальчика, а я – девочки. Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что в классной комнате были только мальчики, а в кино – в основном девочки» и т. д. и т. п.

Это образец специфической формы сопротивления, которую этот пациент демонстрировал при пересказе содержания сновидения или при рассказе о случаях из его настоящей или прошлой жизни. Он никогда не рассказывал случай именно так, как он происходил, но часто начинал с середины, перепрыгивал к началу, затем к концу, пересыпал свой рассказ ассоциациями и какими-то интерпретациями, а затем вставлял некоторые детали из начала, середины или конца, которые он пропустил. Я не был склонен прерывать его, потому что не хотел нарушать течение его ассоциаций. Однако я никогда не знал, что в данном рассказе является содержанием, а что – ассоциациями. Я никогда не был уверен, слышал ли я все сновидение или случай, о котором он рассказывал, а если я спрашивал, то его ответы также состояли из смеси фактов, фантазий и ассоциаций.

В конце концов я спросил его, осознает ли он тот факт, что он не может просто рассказать сновидение или случай из своей жизни от начала и до конца, но начинает с середины, и я описал детально, как он это делает. Сначала он слабо протестовал, утверждая, что он думал, что обязан говорить то, что приходит в голову, но тут он улыбнулся и, вздохнув, сказал, что знает за собой такую склонность «валить в кучу» свои задания и обязанности. Затем он спонтанно рассказал, что никогда не читает книгу с начала, обычно начинает с середины и читает кусками к концу, а затем к началу. В школе и в долгие годы последующей учебы, в которой он превосходил других, он никогда не начинал домашнего задания с начала, но либо с середины, либо с конца. Он делал то же самое и в других сферах жизни. Когда он учился в начальной школе, он начал писать книгу по высшей математике, а когда был начинающим в своей профессии, учил людей, которые были намного старше его.

Я опишу некоторые из бессознательных детерминант и значений этой формы сопротивления в разделе 2.652, посвященном интерпретации формы сопротивления. Здесь же позвольте сказать, что затруднения в данном случае связаны с тем, что его отец был известным педагогом и академиком, и вся его семья прославилась своими занятиями наукой. В данный момент я хочу сделать акцент на том, что прояснение формы сопротивления было стартовым моментом для многих важных инсайтов о бессознательных факторах.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации