Текст книги "Техника и практика психоанализа"

Если резюмировать основные процедуры при анализе сопротивления, то их можно кратко описать следующим образом:

1) Признание сопротивления.

2) Демонстрация сопротивления пациенту:

а) Позволить сопротивлению стать доступным демонстрации, ожидая, когда оно проявится несколько раз.

б) Вмешиваться таким образом, чтобы увеличить сопротивление; способствовать тому, чтобы оно стало доступным демонстрации.

3) Прояснение мотивов и форм сопротивления:

а) Какой именно болезненный аффект заставляет пациента сопротивляться?

б) Какое специфическое инстинктивное влечение является причиной болезненного аффекта в данный момент?

в) Какую конкретную форму и метод пациент использует для выражения своего сопротивления?

4) Интерпретация сопротивления:

а) Какие фантазии или воспоминания являются причиной аффектов и влечений, которые стоят за сопротивлением?

б) Исследование истории и бессознательных целей данных аффектов, влечений или событий в анализе, вне анализа и в прошлом.

5) Интерпретация формы сопротивления:

а) Исследование этой и сходных форм деятельности в анализе и вовне его;

б) Проследить историю и бессознательные цели этой активности в настоящем и прошлом пациента.

6) Проработка:

Повторения и развитие шагов (4) а), б) и (5) а), б).

Важно понимать, что лишь небольшой фрагмент работы может быть доведен до конца в течение одной сессии. Множество сессий закончится всего лишь с неясным сознанием того, что работает какое-то сопротивление, и все, что аналитик может сделать в конце таких сессий, – это указать пациенту, что тот чего-то избегает. Иногда он может прояснить только аффект, и даже его не полностью; иногда только историческое прошлое, иногда только форму. Когда это возможно и насколько это возможно, аналитик пытается исследовать это избегание вместе с пациентом, постоянно пробуя, какую часть этого исследования пациент может сделать во время данной сессии сам осмысленно и с пользой. Усердие самого аналитика должно играть вторичную роль по сравнению с тем, как много пациент может вынести и использовать в исследовании и раскрытии бессознательных явлений. Пациент не должен быть травмирован, и ему не следует позволять вступать в какое-то шутливое, похожее на игру исследование сопротивления.

Важно не делать преждевременной интерпретации сопротивления, поскольку это приведет пациента только к рационализации или интеллектуализации или же создаст интеллектуальное соревнование в интерпретации сопротивления. В любом случае это лишит переживание эмоционального заряда, следовательно, усилит сопротивление вместо того, чтобы ослабить его. Пациенту нужно дать возможность почувствовать его сопротивление, чтобы он стал осознавать его силу и упорство. Важно знать, когда быть пассивным, а когда – активным при аналитической работе. Слишком долгое терпение аналитика может способствовать тому, что пациент потратит ценное время, когда он мог бы поработать эффективно. Слишком большая активность аналитика может либо помешать способности пациента быть активным и удовлетворит его пассивные желания, либо это может повторно мобилизовать события, к которым пациент еще не готов, и тем самым возбудить травматическую ситуацию. Кроме всего прочего, слишком большая активность может привести к устранению эмоционального воздействия и превратить анализ сопротивления в игру в загадки (Freud, 1914c, р. 155; Fenichel, 1941, р. 36–43).

Важно, кроме того, не играть в сопротивление с пациентом, используя тот же самый вид сопротивления, что и он. Если он молчит, вы должны быть внимательны, чтобы Ваше молчание не оказалось контрсопротивлением. Или, если он использует неестественный язык, непристойности или клише, вы должны избегать как того, чтобы следовать за его сопротивлением, так и того, чтобы делать нечто противоположное. Важно, чтобы аналитик говорил прямо, по существу, не будучи при этом грубым, шутливым, провокативным или упрекающим.

Эти шаги и их порядок варьируют от сессии к сессии и от пациента к пациенту. Аналитику стоит заниматься только тем, что кажется ему наиболее многообещающей линией исследования в данный момент. Следует сохранять ум открытым и быть готовым изменить свой подход или придерживаться его, если он кажется правильным.

Совершенно необходимым союзником аналитика в этой работе является разумное Эго пациента. Оно должно присутствовать или должно быть вызвано благодаря вмешательствам аналитика; в противном случае аналитику следует подождать, пока эмоциональные штормы не утихнут и разумное Эго не вернется, что может выразиться, в частности, в отношении к аналитику. Рабочий альянс должен присутствовать или быть доступным для восстановления, прежде чем аналитик приступит к глубокому анализу сопротивления. Это является необходимым условием для интерпретации (Greenson, 1965a). Данное положение будет проиллюстрировано в главе 3.

Наконец, важно осознавать, что вне зависимости от того, насколько умело и правильно аналитик работает с сопротивлениями, сопротивления будут возвращаться. Следует помнить замечание Фрейда о том, что сопротивление будет сопровождать каждый шаг, каждый аспект, каждый час анализа до того, как он будет завершен. Проработка необходима для того, чтобы данное сопротивление утратило свою патогенность. Анализ сопротивления является не обходным путем, а необходимой и крайне важной частью каждого случая лечения.

В начале анализа, на первых сессиях, когда сопротивление уже опознано аналитиком и продемонстрировано пациенту, прежде чем приступить к исследованию мотива или формы сопротивления, следует рассмотреть следующие шаги.

1. Пациенту следует объяснить, что сопротивление является проявлением его собственной активности, что это действие, которое он осуществляет либо бессознательно, либо предсознательно, либо сознательно (Fenichel, 1941, р. 36). Сопротивление не является чем-то, что происходит совершенно независимо от пациента, хотя он может ощущать его именно так. Это важно, потому что многие пациенты ощущают сопротивление как нечто, случающееся с ними, «свалившееся» на них, и они склонны чувствовать себя беспомощными или покорившимися. Я считаю полезным показать им это.

Например, пациент рассказывает мне, что ум его пуст. Подождав некоторое время, я нахожу полезным проинформировать моих пациентов, что ум кажется пустым только в том случае, когда они пытаются избежать чего-то. Затем я прошу его позволить своим мыслям следовать за идеей: «Я избегаю чего-то», – и говорить, что приходит в голову. Неминуемо какие-то ассоциации попадут в фокус. Я могу подчеркнуть этот момент, напомнив им, что их ум не пуст, когда они спокойно лежат на диване у себя дома или просто позволяют блуждать своим мыслям, пока ведут машину. То же самое должно быть и здесь, если только что-то не мешает, не давая мыслям прийти в голову или не позволяя определить, каковы они.

2. Пациенту следует рассказать в подходящее время, что обнаруживать сопротивление и анализировать его важно, что это стоит делать и что это составляет существенную часть психоанализа. Сопротивление не является ошибкой или недостатком, или слабостью пациента. Он не критикуется и не отвергается за то, что имеет сопротивления. Здесь, конечно, чрезвычайно важен тот тон, которым аналитик демонстрирует сопротивление пациенту. Аналитик может сказать пациенту, что иметь сопротивления – совершенно нормально, но если его тон укоризненный, слова теряют свое значение. Следует сделать так, чтобы пациент осознал анализ сопротивления как необходимую, неизбежную и продуктивную часть психоаналитической процедуры.

Достигнув успеха в анализировании некоторых аспектов сопротивления в начале лечения, я пытаюсь продемонстрировать обоснованность того положения, что анализ сопротивления является плодотворным и стоящим.

Я полагаю, такие вмешательства важны в начале анализа, потому что они помогают установить определенную атмосферу в аналитической ситуации. Я хочу, чтобы мой пациент чувствовал, что ему дано право знать о том, что происходит в анализе, для того чтобы чувствовать, что он мой «сотрудник» в аналитической ситуации. Я хочу способствовать развитию рабочего альянса и не хочу, чтобы он чувствовал себя ребенком, которого держат в неведении, или чтобы он видел во мне эксперта, который находится гораздо дальше и выше него. Я не хочу создавать авторитарную, таинственную или родительскую атмосферу. Я хочу, чтобы это была ситуация, когда двое упорно работающих, серьезных взрослых действуют совместно, один из них нуждается в помощи, а другой – специалист, но при этом оба одинаково ответственны и серьезны в своей совместной работе. Я хочу дать пациенту все те необходимые знания, в которых он нуждается, чтобы помочь ему стать аналитическим пациентом, помочь ему работать в анализе. Я не хочу делать из него аналитика, но хочу, чтобы он был знаком с определенными аспектами процесса анализирования, после того как он испытает их на себе, так чтобы он смог кооперироваться со мной настолько, насколько он на это сознательно способен. Этот момент будет подробно рассмотрен в разделе 3.5 и во втором томе.

Когда пациент сам обнаружит не только то, что он сопротивляется, но и почему он мог бы сопротивляться или чему он мог бы сопротивляться, тогда я почувствую, что он сделал важный шаг в анализе. Часто можно услышать выражение, что пациент находится «в анализе». Я думаю, это относится к ситуации, изложенной выше. Это означает, что часть Эго пациента – наблюдающее, разумное Эго – имеет способность теперь уже самостоятельно время от времени смотреть на переживающую часть Эго и работать как союзник аналитика, то есть временно идентифицироваться со способом работы аналитика. Рабочий альянс был временно и частично достигнут. Никоим образом это не означает, что он может полностью анализировать свои собственные сопротивления, но, по крайней мере, он осознает важность анализирования сопротивления и у него есть аналитическая установка по отношению к сопротивлениям вместо того, чтобы пытаться избегать их, скрывать или прятать.

В самом начале анализа я стараюсь не использовать термин «сопротивление», а пользуюсь такими фразами, как: «вы избегаете», «вы убегаете прочь», «вы, кажется, увертываетесь», «скользите по поверхности», «скрытничаете» и т. д. Хотя слово сопротивление – обычное слово, но это также и технический термин, и я стараюсь избегать его использования.

3. Во время первых сессий я спрашиваю пациента, как он чувствовал себя, когда описывал какое-то событие на сессии. Я делаю это для того, чтобы он приучался привносить свои эмоции и телесные реакции в свои ассоциации. Подобным же образом я спрашиваю его, что он представлял себе, когда выполнял определенную деятельность, для того, чтобы он осознавал важность своей фантазийной жизни.

Три процедуры, описанные выше, имеют общую цель – способствовать развитию рабочего альянса между разумным Эго пациента и анализирующим Эго аналитика. Это будет описано более детально и с различных точек зрения в главе 3 и во втором томе.

В клинической практике часты случаи, когда «данное» сопротивление в действительности не состоит из одной-единственной силы, противостоящей какому-то содержанию. На самом деле сопротивление может состоять более чем из одной противодействующей силы и располагаться в различных слоях. Кроме того, то, что является сопротивлением в одном случае, может быть тем, что отвращается в другом случае, поскольку сопротивление является относительной концепцией (см. раздел 2.41). Например, пациент говорит о незначительных вещах, потому что стыдится молчания, стыдится признаться в том, что ему нечего сказать. Пациент избегает дважды: убегая от чего-то, что заставляет его молчать, и прикрывая это молчание, рассказывая о незначительном.

В данном случае он относится к молчанию так, как будто это запретный импульс. Мы называем такую ситуацию сопротивлением сопротивлению (Breuer and Freud, 1893–1895, р. 279; Fenichel, 1941, р. 62).

Использование пациентом рассказа о чем-то незначительном является более поверхностным сопротивлением, и с ним надо работать в первую очередь. Нашей первой задачей должно быть определение того, почему пациенту стыдно молчать. Только после этого мы сможем перейти к анализу причин нижележащего молчания. Одной из типичных причин данной разновидности сопротивления сопротивлению является желание пациента быть «хорошим» пациентом, то есть любимым пациентом. Пациент находится под ошибочным впечатлением, что у «хороших» пациентов нет сопротивления. Таким образом, молчание, которое он защищает, действительно имеет связь с инстинктами. Это часто случается в начале анализа. Другие пациенты стыдятся или боятся быть рассерженными или сексуальными и т. д., они пытаются прикрыть молчание, которое может свидетельствовать о лежащих в его основе эмоциях.

Другой частой причиной сопротивления сопротивлению является реакция на новый болезненный инсайт. Пациент может пытаться скрыть свой гнев или тревогу по поводу нового открытия путем крайне энергичных поисков подтверждающих доказательств, для того чтобы не допустить дальнейшие интерпретации.

Например, в начале анализа я впервые указал пациенту на его конкурентные чувства сиблингового соперничества по отношению к коллегам на работе. Он отреагировал, сразу согласившись со мной, и быстро нашел несколько других примеров из своей сегодняшней и прошлой жизни. На следующей сессии он, однако, после недолгого потока подтверждающей информации впал в молчание. Он казался взволнованным своим молчанием, и при исследовании этого волнения я обнаружил, что он отчаянно пытался найти материал, чтобы скрыть, что он возмущен и напуган моей интерпретацией. Он возмущен моей интерпретацией потому, что мое знание об этом может заставить его утратить фантазию о том, что он – мой любимый пациент. Он пытался скрыть свое желание быть моим любимым пациентом, быстро погрузившись в болезненный материал, так, будто ему были не важны мои реакции.

Рассмотрев ситуацию сопротивления этого пациента, мы увидим, что она структурирована следующим образом: новый инсайт вызвал боль, возмущение и тревогу по отношению ко мне. Пациент боится показать свой гнев мне, так как это означает утратить позицию любимого пациента. Он пытается отодвинуть свою враждебность и ищет материал реактивным, контрфобическим способом, так, как будто говорит: «Не важно, что вы узнаете обо мне, все, что вы найдете, будет только хорошим рабочим материалом». Однако новый материал иссякает, потому что скрытое возмущение требует разрядки и нуждается в том, чтобы его услышали. Пациент также чувствует себя виноватым за попытку ввести меня в заблуждение, и молчание также является формой самонаказания.

Я обнаружил, что обычно пациенты скрывают свои сопротивления по двум главным причинам: (1) Они стыдятся или боятся выказать состояние сопротивления. Сопротивление означает дефект, который приведет к потере любви или к наказанию. (2) Они боятся выявления продуцирующей сопротивление ситуации – обычно для того, чтобы избежать материала, который, как они чувствуют, может привести к враждебной реакции переноса. Это те пациенты, которые боятся рассердиться. Они часто стараются прикрыть свой гнев противоположными чувствами – заискиванием и покорностью. Хорошими примерами являются кандидаты в обучении, которые часто стараются избегать упоминания о заседании, на котором я допустил какую-нибудь ошибку, и будут говорить только о том, с чем они согласны, опуская все остальное.

Могут быть даже более сложные констелляции сопротивлений сопротивлениям и различным содержаниям. Позвольте мне привести в качестве клинического примера одну из аналитических сессий.

Пациент начал сессию, повторяя довольно легкомысленно, что его трехлетняя дочь заболела, но он не хочет говорить об этом, так как не хочет впадать в депрессию. Далее он продолжал болтовню, касающуюся безобидных повседневных занятий. Поскольку он не проявлял намерения вернуться к болезни ребенка, я прервал его, сказав: «Почему вам следует избегать разговора о болезни вашей девочки?» Он раздраженно ответил: «Почему вы не оставите меня в покое – почему вы продолжаете подталкивать меня?» – и т. д. Я молчал. Постепенно он начал рассказывать о болезни своей дочери, о том, что они вызвали консультанта, который сказал, что ей, вероятно, требуется хирургическое вмешательство; как он испугался этого, как он боится, что она может умереть. Он корчился на кушетке, как от боли. Слезы текли по его щекам, он даже не пытался вытереть их. Я сохранял спокойствие. Пациент замолчал на мгновение и крикнул: «Я хочу быть мертвым.

Мне следовало бы убить себя». Молчание. В этот момент я вмешался и сказал: «Я могу понять ваши переживания в отношении ребенка, но почему же вы так ненавидите себя?» После этого пациент рассказал, каким виноватым он чувствует себя по отношению к маленькой девочке: она фрустрирует его, любя больше свою мать; она разочаровывает его из-за того, что она – не мальчик; он пренебрегает ею; и все это он делал, он заслуживает смерти… пауза… «Но никто не проклинает меня».

Сделав обзор этой сессии, мы можем увидеть, насколько сложны сопротивления: легкомысленное избегание темы, вызывающей депрессию; гнев по отношению ко мне за подталкивание; страхи за ребенка, прикрывающие вину по отношению к ребенку, покрывающую возмущение по отношению к ребенку, прикрывающую его идентификацию с нежеланным ребенком, которая заканчивается упреком мне. Эта сессия иллюстрирует, как разнообразные сопротивления используются против различных содержаний и как одно содержание может использоваться, чтобы отвратить еще более глубоко лежащее содержание. Концепция проработки касается не только вскрытия тех же самых сопротивлений в различных ситуациях или в другое время в другом месте, но также и вскрытия большого разнообразия сопротивлений, которые используются для того, чтобы отвратить данное влечение или воспоминание, или переживание и т. д. Это будет рассмотрено более детально во втором томе.

Нашей обычной задачей в анализе является вскрытие бессознательных секретов; пациент не осознает воспоминаний, которые он хранит скрытыми; они также являются секретом для сознательного Эго. Хотя он может иметь бессознательные и сознательные сопротивления нашим исследованиям, он обычно находится на стороне аналитической работы, по меньшей мере сознательно. Но случается и так, что пациент будет сознательно скрывать определенный материал от аналитика. В большинстве случаев это сознательное, преднамеренное утаивание проходит быстро и обычно преодолевается самим пациентом – он сознается в своем секрете. Очень часто это происходит в течение одной сессии. Но бывают и такие пациенты, которые хранят секрет в течение длительного времени и не могут преодолеть это осознанное сопротивление без нашей помощи. Следует обсудить некоторые специальные проблемы, которые нужны для анализа секрета, потому что, если секрет не поддается анализу или если с ним неправильно обращаться, то он может подвергать опасности анализ в целом. Студентам следует ознакомиться с работой Альфреда Гросса по этой теме (Gross, 1951).

Существует несколько основных принципов, которые следует выделить в аналитическом методе работы с секретом. Прежде всего, не может быть и речи ни о какой уступке по отношению к тому, что нам следует анализировать все важнейшие психические события, происходящие в пациенте. Секрет уже по самой своей природе является важным психическим событием и должен анализироваться. Никакого компромисса по этому пункту быть не может. Фрейд (Freud, 1913, р. 135–136) выражает это мнение очень ясно, когда объясняет, что если психоаналитик позволит существовать секрету любого рода, все табуированные воспоминания, мысли и влечения будут скрыты в этом убежище и ускользнут от анализа. Он сравнивает это с тем, что произошло бы в деревне, если бы полиция допустила существование такого места, где бы она не осуществляла свой контроль. Все отбросы общества собрались бы там и, следовательно, избежали бы обнаружения. Фрейд приводит свой личный опыт, когда он пытался анализировать пациента, занимающего высокий государственный пост, которому он позволил сохранить государственные секреты от анализа. В таких условиях было невозможно провести полный анализ. Многие пациенты пытаются найти предлог для сохранения определенных фактов в секрете. Они будут заявлять, например, что не могут называть имен, так как это неблагоразумно, неправильно вовлекать невинных людей и т. д. Малейшая уступка секрету по любой причине несовместима с аналитической ситуацией. Один секрет, который позволено сохранить, означает конец эффективного анализа.

Я могу подтвердить находки и выводы Фрейда и привести свои воспоминания о временах Второй мировой войны. Я был начальником секции в госпитале военно-воздушных сил, где мне по долгу службы пришлось заниматься лечением группы офицеров и штатских, которые совершили побег из вражеского лагеря для военнопленных. Эти люди, однако, были проинструктированы Вашингтоном о неразглашении кому бы то ни было того, как лагерное подполье помогло им бежать. Это было сделано для защиты тех, кто работал в подполье, чья ценная работа продолжалась. Эти беглецы страдали от различных тревожных состояний и травматических неврозов и отчаянно нуждались в лечении. И все же было невозможно провести эффективную психотерапию с этими людьми, пока они должны были держать определенные данные в секрете. Имена подпольщиков были не так существенны для истории этих людей, как тот факт, что они чувствовали себя обязанными скрывать эту информацию, а это делало лечение недейственным. К счастью, я прибег к помощи психоаналитика, который был начальником психиатрической службы, полковнику Джону Мюррею, который согласовал с Вашингтоном необходимость наличия психиатров в каждом гарнизоне, которые были бы быть посвящены в секретный материал. Пациенты были проинформированы об этом, и только тогда стало действительно возможным проведение эффективной психотерапии.

Наша основная позиция по этому вопросу состоит в том, что не может быть никаких уступок по отношению к секретам – они должны быть проанализированы. Однако важно осознавать, что ошибочно использовать принуждение, угрозы или мольбы, чтобы подвигнуть пациента рассказать свой секрет. Заставлять пациентов отказаться от своих секретов так же неправильно, как и позволять им иметь их. Аналитическая позиция состоит в том, чтобы пытаться анализировать секреты так же, как мы анализировали бы любую другую форму сопротивления. Мы просто так же непреклонны, как и пациент. Мы можем осознавать, что у пациента есть сознательный секрет, но мы знаем, что существуют бессознательные факторы, которые следует анализировать до того, как пациент сможет выдать секрет. Пациент знает содержание секрета, но он не осознает важных причин, которые делают необходимым сохранять тайну. Психоанализ направляет острие атаки не на сам секрет, а на мотив создания этого секрета.

Давайте рассмотрим конкретную ситуацию. Пациент говорит мне, что существует нечто, чего он не может сказать мне и не скажет. Мой ответ, по сути, будет следующим: «Не рассказывайте мне, в чем состоит ваш секрет, но скажите мне, почему вы не можете рассказать мне об этом». Другими словами, я занимаюсь мотивом секрета, а не его содержанием. Этот метод сходен с техникой, которую я разбирал в разделе, посвященном анализу мотивов сопротивления. Я бы спросил пациента, какие чувства он испытал бы, если бы рассказал мне об этом секрете. Если он может представить себе, как бы он себя чувствовал после этого, далее я бы спросил его: «Вы представляете себе, как бы я отреагировал на то, что вы мне рассказали?» Другими словами, я бы занимался болезненными аффектами и фантазиями, которые материал секрета вызывает у пациента, включая болезненные фантазии переноса. Затем я бы занялся историей этой болезненной ситуации переноса в его прошлом, то есть «когда это случалось раньше?»

Я хочу привести простой клинический пример того, о чем говорилось выше. Пациентка во время первого полугодия психоанализа сказала мне, что есть определенное слово, которое она просто не может заставить себя произнести. Эта пациентка обычно была очень способной к кооперации, и я мог видеть ее борьбу с собой в связи с произнесением этого слова. Я помолчал некоторое время и затем, когда увидел, что она потерпела поражение в своих попытках сообщить это слово, спросил ее: «Как бы вы чувствовали себя, если бы сказали это слово?» Она ответила, что чувствовала бы себя опустошенной, раздавленной.

Она бы чувствовала себя как гусеница под камнем, как насекомое, грязное, маленькое, безобразное насекомое. Мне не пришлось поднимать вопрос о ее трансферентной фантазии, так как она самопроизвольно сделала это. «Я бы внушала вам отвращение, вы бы ненавидели меня, вы были бы шокированы и попросили бы меня уйти». Я молчал.

Пациентка продолжала: «Это смешно. Вы бы ничего этого не сделали… Но именно так я это чувствую. Я реагирую так, будто это слово выводит вас из душевного равновесия». Я ничего не сказал. Пациентка продолжала рассказывать мне о том, как она в первый раз произнесла это слово дома. Они обедали вдвоем с матерью, и она сказала это слово играя, дразнясь. Ее мать была шокирована и выразила свое отвращение. Она приказала своей девятилетней дочери выйти из-за стола и велела ей вымыть рот с мылом. Пациентка чувствовала, что это слово «грязное», но была поражена реакцией матери. В этот момент пациентка смогла сказать мне секретное слово, это было неприличное слово «трахаться».

Хотя пациентка с этого момента была способна использовать в анализе слово «трахаться», данное выше клиническое описание не завершило анализ ее секрета. Тот факт, что это слово было сказано матери, играя и дразнясь, также имеет важные коннотации. Слово «трахаться» было также ассоциировано со многими другими оральными и анальными сексуальными и садистскими фантазиями (Stone, 1954a). Однако с этого момента слово «трахаться» перестало быть сознательным секретом, мы начали исследовать бессознательные факторы, которые делали его настолько отвратительным.

Такой ход событий в известной степени типичен. Когда аналитик проанализирует мотив секрета, включая трансферентные фантазии и болезненные аффекты, пациент обычно будет в состоянии поведать свой секрет. Но на этом не кончаются технические проблемы, связанные с анализом секретов. Секрет – это нечто интимное и важное для пациента, неважно, что часто он может показаться тривиальным, если вытащить его на свет дня. Для пациента рассказать аналитику секрет означает показать что-то чрезвычайно личное и ценное. К этой информации следует подходить с уважением и деликатностью, но аналитик тем не менее должен заниматься ее анализом.

После того как секрет выявлен, возможны два пути. Выбор одного из них будет зависеть от реакций пациента. Мы можем исследовать либо реакции пациента на то, что секрет раскрыт, либо содержание секрета. Очень часто эти два направления пересекаются.

Позвольте мне продолжить рассказ о женщине, которая не могла сказать слово «трахаться». В конце концов она смогла, как я описал это выше, произнести это слово, после того, как мы проделали определенную работу над ее чувством смущения. После того как она сказала это слово, она замолчала. Я отметил ее молчание и спросил ее о нем. Теперь она реагировала на то, что сказала «грязное» слово. Она чувствовала себя так, как будто была в туалете в моем присутствии, как будто я видел, как она испражняется. Другими словами, выдать секрет означало осуществить дефекацию передо мной.

Для нее борьба с секретом была эквивалентна ее борьбе по сокрытию ее туалетной деятельности. Она не была чрезмерно щепетильна при обсуждении своей сексуальной активности, но чрезвычайно стеснялась говорить о туалете, особенно об анальном поведении.

Ее мать была очень строга в вопросах приучения к туалету, и у ребенка сложилось впечатление, что все выделительные функции безобразны и их следует держать в секрете – иначе она будет вызывать отвращение и будет отвергнута. Это было особенно верно в отношении туалетных звуков, которые были наиболее оскорбительны для нее. Для нее раскрыть мне секрет было равнозначно тому, чтобы с шумом выпустить газы передо мной – наиболее болезненная ситуация для пациентки.

Дальнейший анализ ее секрета произошел через несколько дней, и в действительности мы к нему возвращались много раз в течение следующих нескольких лет. Я имею здесь в виду анализ содержания – в данном случае анализ того, что слово «трахаться» означало для нее. «Трахаться» было ее детской сексуальной теорией – это был эдипов секс, анальный секс и оральный секс. Это были звуки и запахи полового акта родителей, родительской туалетной деятельности, это было ощущение сосания ребенком материнской груди. Это также включало примитивный агрессивный компонент на всех этих уровнях (Stone, 1954a; Ferenczi, 1911).

Анализ секрета весьма продуктивен, хотя и труден для работы. В целом секреты связаны с выделениями. Они всегда имеют анальную или уретральную коннотацию и считаются постыдными и вызывающими отвращение или же, напротив, – тем, что очень ценно, что следует хранить и защищать. Секреты также связаны с сексуальной деятельностью родителей, которую пациент теперь повторяет через идентификацию и воспроизводит в отместку в ситуации переноса. Помимо этого, тайна и признание всегда связаны с проблемами эксгибиционизма, скопофилии и поддразнивания. Секрет неизбежно проявляется в ситуации переноса как особая форма сопротивления.

Раздел об особых формах сопротивления должен быть прерван в этом месте по нескольким причинам. Некоторые особые проблемы техники слишком сложны, чтобы их обсуждать в начале книги, ими мы займемся позже. Я имею в виду анализ отыгрывания, сопротивления характера и молчания пациента, а также все те сопротивления, которые осложнены активностью, содержащей важное удовлетворение Ид, то есть определенные мазохистские сопротивления, покрывающие сопротивления и сопротивление, называемое «вязкость либидо».

Другие специальные формы сопротивлений будут обсуждаться в разделе 3.8, посвященном сопротивлениям переноса, потому что элемент переноса имеет решающее значение. В связи с интерпретацией я буду обсуждать сопротивления, последовавшие за неправильной дозировкой, несвоевременностью или нетактичностью интерпретации, а также сопротивления, предшествующие и следующие за отпуском, а также после социального контакта аналитика и пациента и т. д. (см. второй том).