Текст книги "Техника и практика психоанализа"

Обсуждая основную процедуру, как и некоторые специальные проблемы техники анализа сопротивления, мне кажется полезным сопоставить ее с двумя подходами, отклоняющимися от классического психоанализа. Мелани Кляйн и Франц Александер являются лидерами двух школ психоанализа, которые весьма резко отличаются по отдельным вопросам от классической позиции как в теории, так и на практике, в технике. Хотя эта книга посвящена главным образом так называемой классической психоаналитической технике, краткое описание этих двух отличающихся, но важных подходов может послужить прояснению некоторых существенных моментов. Обе эти школы внесли ценный вклад в психоанализ, хотя они также были и источниками острой дискуссии. В связи с этим студентам следует ознакомиться с их основными работами (Klein, 1932; Klein et al., 1952, 1955; Alexander et al., 1946). Здесь я могу предложить лишь краткое изложение их взглядов на анализ сопротивления. Прежде всего, поразительно, что термин «сопротивление» совершенно отсутствует в предметном указателе первых двух книг Кляйн, названных выше, и встречается лишь дважды в третьей. Однако, читая различные клинические примеры, можно установить, что Кляйн и ее последователи все-таки признают, что временами их пациенты находятся в оппозиции к аналитической процедуре. Но с этими клиническими находками они не работают так, как я описывал это на предыдущих страницах. Не делаются попытки сформировать рабочий или терапевтический альянс с разумным Эго пациента, чтобы дать ему возможность осознать и понять мотивы или форму, или историю его сопротивления (Zetzel, 1956). Все сопротивления немедленно интерпретируются в терминах, лежащих в их основе инстинктивных импульсов, которые аналитик переводит в специфические и детализированные фантазии, даже если они касаются довербального периода жизни. Клинические данные для их аналитических интерпретаций, на мой взгляд, довольно скудны, они редко представляют детальный материал случая, и интерпретации поразительно похожи для разных пациентов. Создается впечатление, что индивидуальная история пациента имеет небольшое влияние на развитие личности и невроза. Я процитирую в качестве примера клинический материал из работы Торнера (1957, р. 286–287) в недавнем собрании работ кляйнианских аналитиков. Он описывает пациента с экзаменационной тревожностью и другими симптомами, который рассказывает сновидение: красные пауки вползают и выползают из его ануса, и врач, который осматривает его, говорит, что он не в состоянии увидеть ничего плохого у него, на что пациент отвечает: «Доктор, вы можете ничего не видеть, но все равно они там». Аналитик, кляйнианец, работая с этим сновидением, интерпретирует его следующим образом: пациент чувствует, что его преследуют плохие внутренние объекты. Аналитик затем сообщает, что пациент принял эту интерпретацию с большим облегчением, после чего он дал аналитику «свежие инфантильные воспоминания», которые свидетельствовали о «хороших и помогающих объектах».

Опасно интерпретировать материал пациента, которого не знаешь, но один очевидный элемент сопротивления кажется ясным, а именно, что есть доктор, который не может увидеть ничего плохого у своего пациента, и пациент жалуется на это. Этот аспект сновидения проигнорирован. Возможно, было бы более правильно сказать, что здесь аналитик ушел от работы с сопротивлением путем погружения внутрь. Аналитик в этой ситуации пользуется кляйнианским клише об интерпретации «преследования» «плохими внутренними объектами». Здесь нет попытки рассмотреть текущие отношения пациента к аналитику или переживаний личного прошлого опыта, связанного с анальными обследованиями, некомпетентными врачами, красными пауками и т. п. Индивидуальными переживаниями пациента пренебрегают. Более того, аналитик, похоже, и не рассматривает готовность пациента встать лицом к лицу с инстинктивным содержанием; кажется, что не уделено никакого внимания проблемам дозировки или своевременности. Интерпретации наиболее примитивных инфантильных компонентов влечений или интроекций делаются с самого начала анализа. Похоже, кляйнианцы работают со своими пациентами способом, который является карикатурой на техническое правило превращения бессознательного в сознательное. Они не рассматривают проблему присутствия или отсутствия разумного Эго пациента. Они делают одну интерпретацию содержания за другой, направленные, видимо, на какой-то компьютероподобный интеллект со стереотипным Ид.

Я участвовал в семинаре, посвященном вкладу Мелани Кляйн в психоанализ, под руководством Элизабет Цетцель на Зимнем собрании Американской психоаналитической ассоциации в декабре 1962 года. На семинаре было около двадцати аналитиков почти из всех штатов с различной подготовкой, интересами и опытом. Все соглашались, что Мелани Кляйн и ее последователи внесли ценный вклад в наше понимание ранних объектных отношений, самых ранних разновидностей ненависти и агрессии и особых форм примитивной враждебности. Было также общее согласие и в том, что последователи М. Кляйн игнорируют работу с сопротивлениями как таковыми, пренебрегают рабочим альянсом, недооценивают личную историю пациента и рассматривают как универсальные детализированные, сложные фантазии довербального периода развития.

Александер и его последователи, как мне кажется, ударились в другую крайность. В то время как последователи Кляйн с самого начала анализа интерпретируют инфантильные инстинктивные влечения, которые стоят за сопротивлениями, школа Александера пытается работать с сопротивлениями с помощью различных манипуляций. Похоже, их целью является помочь пациентам избежать сопротивлений, прежде всего регрессии, которую они считают слишком изнурительной. Александер отстаивает манипуляцию частотой интервью, для того чтобы предотвратить слишком сильную регрессивную зависимость пациента, и, бывало, сокращал частоту встреч с пациентом до двух или даже до одной в неделю. Он считал, что аналитику следует предотвращать тенденцию пациента «погружаться в безопасный, комфортный невроз переноса» (Alexander et al., 1946, р. 33). Александер полагает, что когда пациент повторяет материал, который он привносил много раз ранее, стоит прервать лечение с тем, чтобы пациент «узнал, какие свои прежние затруднения он все еще сохраняет…» (р. 36). Более того, Александер полагает, что аналитику «следует поощрять пациента (или даже требовать от него) делать те вещи, которые он избегал в прошлом, и осуществлять эксперимент в той области деятельности, где ранее он потерпел неудачу» (р. 41).

Френч, сотрудник Александера, ясно определяет свои взгляды на работу с сопротивлениями, предостерегая от слишком большой веры в инсайт. Я процитирую отрывок из параграфа об обращении с враждебными импульсами: «Часто можно подойти к проблеме, вызвавшей враждебные импульсы, даже не затрагивая их. Зачастую можно элиминировать эти враждебные импульсы без того, чтобы прямо привлекать внимание пациента к ним, а просто помогая пациенту найти решение нижележащей проблемы» (Alexander et al., 1946, р. 131).

Очевидно, что эти методы обращения с сопротивлением, к которым призывают Александер и его последователи, не могут считаться психоаналитическими. Они, в сущности, манипулятивны и антианалитичны. Пациент не учится осознавать и понимать свои сопротивления. В этих методах инсайт не рассматривается как главное средство преодоления сопротивлений, нет попытки изменить структуру Эго. Всемогущий аналитик решает, с какими сопротивлениями пациент может иметь дело и каких он должен постоянно избегать. Это может быть эффективной симптоматической психотерапией, но это, конечно же, не психоанализ.

2.7. Технические правила работы с сопротивлениями

Здесь, я полагаю, мы можем более подробно остановиться на общих принципах, которыми мы руководствуемся в наших технических процедурах. Это не означает, что данные правила являются предписаниями или законами, скорее это опорные точки, которые определяют основное направление. Все правила должны использоваться гибко, то есть подходить пациенту, аналитику и ситуации. Любое техническое средство ценно только в том случае, если аналитик понимает клиническую проблему, способности пациента и цель, которую он пытается достигнуть. Можно достичь той же самой цели, идя более длинной дорогой, в обход, но во время длительного путешествия важно держать в уме «карту дорог», которая показывает местность, топографию, препятствия и т. д. Следующие правила и представляют собой такие путеводные указания. Они имеют практическую ценность, когда кто-то чувствует себя потерянным или неуверенно. Фрейд называл эти правила «рекомендациями», он не требовал никакого безусловного их принятия. Он чувствовал, что существует такое разнообразие психических констелляций и такое богатство определяющих факторов, что любая механизация психоаналитической техники ведет к снижению эффективности. Тем не менее он действительно полагал, что определенные процедуры полезны для обычной средней ситуации (Freud, 1913b, р. 123).

На ранних этапах развития психоанализа техника была сфокусирована на попытке получить вытесненные воспоминания, задачей было просто сделать бессознательное сознательным. Считалось, что сопротивления можно избежать, делая интерпретации свободных ассоциаций пациента. Однако Фрейд вскоре осознал, что акцент сделан неверно, что терапевтически эффективным является не получение забытых воспоминаний, а преодоление сопротивления.

Воспоминания, получаемые при наличии нетронутого сопротивления, неспособны произвести какие-либо изменения, потому что они по-прежнему подвластны силам сопротивления (Freud, 1913b, р. 141). В 1914 году Фрейд постулировал, что работой аналитика является анализ и интерпретация сопротивления пациента. Если мы преуспеем в этом, пациент будет часто открывать забытые воспоминания и устанавливаться правильные связи (1914с, р. 147).

С осознанием центральной роли сил сопротивления старая топографическая формула о переводе бессознательного в сознательное сменилась динамической формулировкой: мы анализируем сопротивления до содержания (Fenichel, 1941, р. 45). Эта формулировка не противоречит старой, она просто уточняет ее. Перевод бессознательного в сознательное полезен, только если это изменяет динамику невротического конфликта. Нет смысла в раскрытии вытесненного, если при этом будут работать те же самые защитные силы, которые обусловили его вытеснение в первый раз. Изменение вначале должно быть произведено в области сопротивления. Различные процедуры анализа сопротивлений (см. раздел 2.6) имеют своей целью создание благоприятных изменений в силах сопротивления.

Здесь будет полезно привести структурную точку зрения, потому что это сделает нашу терапевтическую задачу более ясной. Наша конечная цель – сделать Эго способным лучше справляться с Ид, Супер-Эго и внешним миром (Freud, 1923b, р. 56–57). В процессе анализа Эго пациента может рассматриваться как имеющее два различных аспекта и функции. Бессознательное, иррациональное Эго является инициатором патогенных защит и рассматривается как переживающее Эго во время лечения. Сознательное, разумное Эго является союзником аналитика и проявляется клинически как наблюдающее Эго пациента во время анализа (Sterba, 1934). Техническое правило, состоящее в том, что аналитику следует анализировать сопротивление до содержания, может быть выражено структурно: аналитику следует анализировать Эго до Ид (Freud, 1933, р. 80; Fenichel, 1941, р. 56). Более точно, вмешательство аналитика имеет целью сделать разумное Эго пациента способным лучше справляться со старыми опасными ситуациями.

В прошлом пациент чувствовал, что эти опасности являются слишком угрожающими, и его иррациональное Эго устанавливало патогенные защиты, что выливалось в невротические симптомы. В аналитической ситуации с помощью рабочего альянса и посредством соответствующей последовательности интерпретаций мы ожидаем, что разумное Эго пациента расширит свое влияние, так как оно больше узнает о том, как оно может действовать в настоящем по сравнению с прошлым, как оно когда-то оценивало опасность и как теперь оно может переоценить такие опасности и т. д. Работа с наблюдающим Эго пациента и демонстрация неразумности действий его переживающего Эго делает возможным для разумного Эго расширить свой суверенитет. Мы анализируем сопротивление до содержания, или Эго до Ид, так что когда мы интерпретируем отвращаемое содержание пациенту, он будет иметь дело с ним более адекватным образом, а не просто повторять свои прошлые невротические паттерны.

Для того чтобы прояснить эти формулировки, позвольте мне привести клинический пример.

Пациент, мистер З.[19]19
  См. 2.52 и 2.54.


[Закрыть], молодой мужчина, который проходил анализ уже полтора года, начал сессию с рассказа о следующем сновидении: «Мне снится, что я лежу на огромной кровати. Я совершенно наг. Большая женщина входит и говорит, что она должна искупать меня, и приступает к мытью моего генитального органа. Я чувствую бешенство и стыд, потому что мой генитальный орган не становится эрегированным».

Я молчу, и пациент начинает говорить. Вот основное содержание его ассоциаций: «Женщина во сне выглядит как мать моего хорошего друга, Джона. Она – друг моей семьи, подруга моей матери, но не похожа на мою мать. Она не избалована. Она не была избалованным ребенком, как моя мать. Мне нравилась эта женщина. Я часто хотел иметь такую мать… (пауза)… У меня было свидание в выходные, и мы предавались сексуальной игре (пауза)… Она замужем. И она проявляла свою волю; в действительности она была агрессором. Женщины, которые так ведут себя, похожи на проституток. У них нет никакого чувства любви, они интересуются только сексом. Они хотят, чтобы их обслуживали. Все в этом разговоре заставляет меня чувствовать себя очень некомфортно… (пауза)».

Я думаю, что мы, прежде всего, имеем дело с ситуацией, в которой мистер З. борется с выражением и сокрытием определенных инфантильных сексуальных желаний и страхов. Явное содержание сновидения, а также ассоциации демонстрируют, что этот материал касается пациента – маленького мальчика, лежащего на большой кровати и имеющего детское желание, состоящее в том, чтобы мать ласкала его пенис. Но здесь есть также гнев и стыд, потому что его пенис не такой впечатляющий, как пенис его отца. Он обижается на тех женщин, которые предпочитают большие пенисы, но он также хочет, чтобы играли с его пенисом. Теперь все в этом содержании ясно, но было бы неправильно интерпретировать его пациенту, потому что также очевидно, что у мистера З. есть сильные тенденции бежать от всего этого, скрывать, прикрывать это. Заметьте, как неестественен его язык, как он уклончив, стерилен. «Я был совершенно наг». Женщина принимается мыть «мой генитальный орган». «Мой генитальный орган не становится эрегированным». «Мы предавались сексуальной игре». Затем откровенное признание: «Все в этом разговоре заставляет меня чувствовать себя очень некомфортно».

В такой ситуации, когда некоторое вытесненное содержание выступает вперед, но когда также налицо значительное сопротивление, я полагаю, было бы бессмысленно продолжать заниматься отвращаемым содержанием до того, как я проанализирую и частично проработаю некоторые из сопротивлений пациента. Если я попытаюсь указать, к смущению мистера З., что он, кажется, хочет, чтобы какая-то материнская фигура ласкала его пенис, он бы злобно обвинил меня в том, что я похотливый старик, или, возможно, совсем замолчал бы. Я совершенно уверен в этом, потому что в других случаях у него были такие реакции, даже после того, как я пытался работать над его сопротивлениями.

Поэтому я решил работать прежде всего над сопротивлениями, и только после того, как я увижу в них признаки изменения, я попытаюсь конфронтировать его с содержанием. Я говорю ему, когда он умолкает: «Вы, кажется, смущаетесь сегодня, когда пытаетесь рассказать мне о своих сексуальных переживаниях. Даже Ваш язык становится неестественным. (Я сказал «сегодня», потому что были случаи, когда он был способен более прямо говорить о сексуальных вопросах, и таким способом я напоминаю ему об этом.) На это мистер З. ответил: «Да, что пользы быть грубым (пауза)… Я не знаю, какой язык использовать здесь. Мне очень хочется знать, как бы вы реагировали, если бы я говорил первые пришедшие в голову слова. Как только я сказал это, я понял, что это как раз то, чего вы, возможно, хотели (пауза)… Да, не вы неодобрительно относитесь к этому, я сам; я не одобряю вульгарный язык… (пауза). Сновидение было так живо, чувства во сне были так сильны… Я чувствовал себя так по-детски».

В этот момент я чувствовал, что пациент успешно работает над некоторыми аспектами сопротивления переноса; он понимает, что он проецирует свои чувства осуждения на меня и что такие чувства осуждения неуместны. Мы могли заниматься этим сопротивлением дальше, но в это время он, казалось, был готов заняться содержанием сновидения, потому что он самопроизвольно вернулся к чувствам во сне. Поэтому я осуществил следующее вмешательство: «Вы рассердились и почувствовали стыд, но как вы чувствовали себя во сне, когда женщина начала ласкать ваш пенис?»

Здесь следует отметить, что я иду дальше пациента. Я не использую его неестественный язык, я пользуюсь повседневным языком, и я говорю откровенным тоном. Я говорю о женщине, которая ласкает его пенис, а не моет его. Сначала пациент отвечает молчанием. Потом он говорит: «Да, сначала мне понравилось это» (пауза). Затем он продолжает, что во время свидания женщина делала «это»… она действительно играла с его пенисом. Но он хочет заверить меня, что она была агрессором, а не он. Однако он должен согласиться, что ему нравилось это; на самом деле ему это нравилось чрезвычайно; если уж допускать это, он предпочитает такой вид сексуального наслаждения всем остальным. Но так или иначе он чувствует, что это неправильно (пауза)… Женщина была замужем. Ее муж был большим руководителем. Ему доставляло удовольствие обманывать ее мужа, но в действительности обмана не было, поскольку они расстались. «Это было не реальной победой, а лишь ложной. Это так же, как в моей работе; я выгляжу так, как будто упорно работаю, но это не настоящая работа, и я в действительности работаю не столь уж усердно. Это как и в остальном – я ничего не хочу делать, я хочу, чтобы мне что-нибудь давали. Я все время притворяюсь активным и упорно работающим, но в действительности я хочу, чтобы кто-нибудь дал мне что-нибудь».

Пациент, казалось, работает хорошо, его сопротивление исчезло на время. И в этот момент я осуществляю следующее вмешательство. Я говорю, что мне кажется, он наслаждается чувством, что ему дает сексуальное наслаждение большая женщина, и хотя он наслаждается этим, он одновременно и стыдится этого, потому что он чувствует себя маленьким мальчиком. На это пациент ответил, что да, во сне кровать была такая большая, она была огромная, он должен был быть по сравнению с ней очень маленьким. Пауза, и затем он говорит: «Должно быть, вы думаете, что это касается моей матери? Фу. Действительно, девушка, с которой у меня было свидание, была того же сорта, с такими же мощными бедрами, которые я находил отталкивающими у своей матери».

Этот клинический пример иллюстрирует то, что, начав работу с сопротивления, аналитик может выполнить часть подлинно аналитической работы с пациентом. Я полагаю, что если бы я, избегая сопротивления, перешел прямо к содержанию, то последовало бы либо сердитое отрицание, либо интеллектуальное обсуждение, либо покорность без истинных эмоций и истинного инсайта. Используя этот клинический пример в качестве иллюстрации, позвольте попытаться пересмотреть логическое обоснование технического правила анализа сопротивления до содержания.

Для того чтобы интерпретация или конфронтация была эффективной, мы должны быть уверены в том, что пациент может воспринять и понять интерпретацию или конфронтацию. Следовательно, мы должны быть уверены в том, что разумное Эго пациента доступно. Мы анализируем сопротивления в первую очередь, потому что сопротивления будут мешать формированию разумного Эго пациента. Более точно: смущенный пациент имеет ограниченное разумное Эго. Если я конфронтирую его с содержанием, которое смущает его, он потеряет даже эту ограниченную разумность. Я должен работать в области, в которой он может использовать свое лимитированное разумное Эго. Я отмечаю, что он чувствует смущение, и это очевидно и доступно для его разумного Эго: это замечание не заставляет его бежать, и пациент может вынести его. Я интересуюсь, что его заставляет смущаться сегодня, косвенно напомнив ему, что он не всегда смущается. Сначала он отчаянно защищается, говоря, что нет смысла быть грубым и что ему хотелось бы знать, как я отреагирую на это. Его разумное Эго, не чувствуя себя изолированным и одиноким, делает большой шаг вперед, расширяя свои границы, и он становится способен осознать, что это не я не одобрил бы его, а он сам. Затем он осознает, что его реакция неуместна, он смотрит на свое поведение аналитически и формирует временную и частичную идентификацию со мной, а также рабочий альянс по отношению к своему сопротивлению. Я отмечаю кое-что в его поведении, за чем он может следовать и что он может понимать, идя далее вместе со мной. По мере того как он формирует со мной этот альянс, его разумное Эго становится сильнее, и теперь он осмеливается посмотреть аналитически на то, что он переживал. Я смог успешно расщепить его Эго, которое теперь имеет функции переживания и наблюдения. Затем он становится способен увеличить разумное, наблюдающее Эго. По этому вопросу заслуживает прочтения блестящая работа Штербы (Sterba, 1934).

Мой смущенный пациент стал бы сердиться или отдалился и перестал работать, если бы я начал анализ с тревожащих содержаний его сновидения и ассоциаций. Я же начал с того, что было доступно для его сознательного Эго, с того, что он был больше готов принять как свои собственные чувства. Сошлюсь на другую, топографическую формулировку: я начинаю с поверхности (Freud, 1905a, р. 12; Fenichel, 1941, р. 44). Я воззвал к его разуму, и он признал, что он смущен. После этого рабочий альянс со мной был достигнут, и он сам смог проанализировать неуместную реакцию переноса по отношению ко мне. Если бы он не сделал этого, я бы интерпретировал это для него сам. Теперь у пациента было сильное разумное Эго для работы, и я мог осмелиться приблизиться к этому болезненному отвращаемому материалу.

Я решил работать над его желанием, чтобы большая женщина ласкала его, потому что его мастурбационные фантазии все еще были большим источником вины, и он предпринимал несколько несмелых попыток работать над этим ранее. Я чувствовал, что если я смогу помочь ему осознать инфантильную природу его сексуальных желаний, он сможет лучше понять свою вину, импотенцию и стыд. Я спросил, как он чувствовал себя, когда женщина начала ласкать его пенис, потому что он явно не включил этот аспект в рассказ о сновидении и не показал сексуальных реакций на то, что эта женщина ласкала его таким образом. Вмешательство было очень продуктивным, так как он снова боролся с сопротивлением и в конце концов осознал, что он предпочитал это пассивное сексуальное удовольствие всем остальным.

Я почувствовал, что он, вероятно, готов к конфронтации с тем фактом, что это было инфантильным, то есть инцестуозным желанием, поэтому я вел его в этом направлении, отметив, что эта деятельность заставляла его испытывать чувство стыда, потому что она заставляла его чувствовать себя маленьким мальчиком, которому дает сексуальное удовольствие большая женщина. Он подхватил это и боролся с этим. Он признал, что ему нравилось обманывать мужей, осознал, что это была ложная победа, а затем осмелился подумать, что это могла бы быть его мать, вначале сказав: «Вы должны были бы подумать так…» Затем, в конце концов, он принял и подтвердил это. По мере продолжения сессии его маленькое разумное Эго расширилось и обрело способность успешно бороться со всеми видами сопротивления! Можно было наблюдать, как в течение часа шла его битва с сопротивлениями. Если они усиливались и останавливали в росте разумное Эго, это означало, что следует работать дальше над сопротивлениями и отложить работу над содержанием.

Следующие правила техники являются основными: анализировать сопротивление до содержания, Эго до Ид, начинать с поверхности. Работа с содержанием может быть более интересной, более блестящей, чем кропотливая работа с сопротивлениями. Но если сопротивления Эго не анализируются, аналитическая работа приходит к застою. Пациент закончит анализ или будет деструктивно регрессировать, или же анализ станет интеллектуальной игрой или скрытым удовлетворением переноса.

Правило анализа сопротивления до содержания не должно быть понято так, что мы анализируем сопротивление отдельно или подходим к нему в первую очередь и что мы совершенно избегаем содержания, пока работа с сопротивлением не будет завершена. В действительности не всегда есть четкая дихотомия между сопротивлением и содержанием. В различных примерах я дал много иллюстраций того, как сопротивление становится содержанием, после чего данное содержание используется как сопротивление. Более того, анализ каждого сопротивления ведет к его истории, которая является содержанием. Наконец, мы можем использовать какое-то содержание для того, чтобы помочь выявить сопротивление. Основное техническое правило означает, что интерпретация содержания не станет эффективной до тех пор, пока значимые сопротивления не будут проанализированы в достаточной степени. Последний пример со смущенным пациентом ясно иллюстрирует это. Он не мог работать с материалом, пока в достаточной мере не преодолел сопротивление переноса. Позвольте мне теперь привести пример, иллюстрирующий использование содержания в качестве вспомогательного средства при анализе сопротивления.

Пациентка, миссис К.[20]20
  См. 1.24 и 2.651.


[Закрыть], на четвертом году анализа начинает сессию, рассказывая мне следующие сновидения: (1) «Я фотографируюсь голой, лежа на спине в различных положениях: ноги сомкнуты, ноги врозь».

(2) «Я вижу мужчину с кривой линейкой в руке; на ней написано что-то, что считается эротичным. Красный, покрытый со спины иглами маленький монстр кусает[21]21
  Biting (англ.) – здесь в значении «кусать» (Примечание научного редактора).


[Закрыть] этого мужчину крохотными острыми зубками. Человек звонит в колокольчик, чтобы позвать на помощь, но никто не слышит его, кроме меня, а мне, по всей видимости, это безразлично».

Позвольте мне добавить здесь, что эта пациентка работала во время нескольких последних сессий над проблемой страха гомосексуальных импульсов, которые она связывала со своей клиторальной сексуальностью, противопоставляя ее своей вагинальной сексуальности. Теперь, когда она получила возможность испытывать вагинальный оргазм, она осмелилась идти дальше. Более того, она никогда по-настоящему не чувствовала зависти к пенису и только недавно осознала, что ее установка – «я рада, что я девушка, я потерпела бы неудачу, будучи мужчиной» – была защитой против глубоко спрятанной и до сих пор не затрагивавшейся враждебности к пенису. Если мы знаем все это, для нас будет очевидно, что явное содержание сновидения является продолжением этих тем. Фотографирование в обнаженном виде относится к проблемам разоблачения отсутствия пениса. Мужчина с линейкой, которого она игнорирует, видимо, представляет собой ее аналитика. Красный монстр, с которым он сражается, может представлять собой проекцию ее чувств, связанных с мужскими гениталиями, или же месть за эти чувства.

Пациентка начинает говорить каким-то печальным, пустым тоном. Она перечисляет мероприятия, запланированные для вечера, который она устраивает для своей двухлетней дочери. Она надеется, что дочка получит удовольствие и не будет бояться вечеринок, как она боялась ребенком. После этого пациентка вспоминает, как она вышла из дома со своим женихом и обнаружила, что она язвительно нападает[22]22
  Biting (англ.) – здесь в значении «язвить», «нападать» (Примечание научного редактора).


[Закрыть] на него, упрекая за его декадентское прошлое, за то, что он был волокитой, никудышным человеком. Пауза. Менструация у нее задерживается на один день, и она думает, что она беременна, но кажется, ее это не волнует. Пауза. У нее такое чувство, что внутри у нее что-то не так, внутри что-то омерзительное, что напоминает о чувствах человека из «Имморалиста», который испытывает чувство отвращения из-за туберкулеза жены. Пауза. «Я пошла на скучный вечер и это было ужасно (молчание). Я хочу, чтобы вы сказали что-нибудь. Я чувствую пустоту. Я очень рассердилась на свою малышку и ударила ее, и тогда она стала любящей дочерью (молчание). Я чувствую себя очень отстраненной».

В этот момент я вмешался и сказал: «Вы чувствуете отстраненность и пустоту потому, что вы, кажется, боитесь взглянуть на того ненавистного монстра, который находится внутри вас». Пациентка ответила: «Тот монстр был красным, точнее, темного красно-коричневого цвета, как старая менструальная кровь. Это был средневековый дьявол, такой, как на картинах Иеронима Босха. Я сама что-то вроде этого. Если бы я была картиной, именно такой я и была бы, полной всеми видами демонов секса, кишечной перистальтики, гомосексуальности и ненависти. Я думаю, мне не хочется сталкиваться со своей ненавистью к себе, к Биллу, моему ребенку и к вам. Я в действительности не изменилась, а я думала, что был сделан большой прогресс (молчание)».

Я вмешался: «Мы недавно раскрыли нового монстра: ваш гнев на мужские пенисы и ваше отвращение к своей вагине. И вы бежите от этого, пытаясь ускользнуть в пустоту». Пациентка ответила: «Вы кажетесь таким уверенным в себе, как будто вы уже все это разрешили. Может быть, я убегаю. Я читала книгу о мужчине, который давал своей жене коньяк, чтобы, будучи пьяной, она была лучшим сексуальным партнером, и она притворялась пьяной, чтобы суметь высвободить свои реальные чувства. Может быть, и я такая. Я бы в самом деле показала вам, мужчинам, что я действительно могу быть сексуальной. У меня иногда бывает такое чувство, что под кроткой внешностью рабыни мне присуща грандиозность. Я бы показала вам, жалким «трахателям», как нужно пользоваться пенисом, если бы он у меня был. Да, когда Билл из кожи вон лез, пытаясь удовлетворить меня однажды ночью, я взглянула на него, а в уме пронеслась мысль о том, кто теперь «прислуга за всё». И та линейка… помню, как однажды я спросила, какой линейкой вы измеряете неврозы? Я терпеть не могу чувствовать себя тупой, а иногда вы и этот анализ делаете меня такой. Я могла бы быть настолько же остроумной, как и вы, если бы осмелилась. Но боюсь, я потеряла бы тогда вас или стала бы вызывать у вас отвращение, и вы бы бросили меня. Я полагаю, мне нужно больше вам доверять. Я не могу ждать от Билла, что он примет все это, – но вы, вероятно, могли бы…»

Я представил на рассмотрение этот фрагмент сессии для того, чтобы продемонстрировать, как я работал с сопротивлением пациентки, привлекая на помощь содержание. Я интерпретировал ей, что она бежит в пустоту, чтобы избежать монстра своей зависти к пенису, своего ненавистного, внутреннего пениса и маскулинной идентификации. Эта формулировка помогла ей признать, что она пыталась отрицать и затем спроецировать этот ненавистный интроект на меня и на своего жениха. Она смогла увидеть его эффект – продуцирование сопротивления – и была в состоянии исследовать его в себе. Прояснение содержания помогло ей в работе с враждебно-депрессивным сопротивлением переноса.