Текст книги "Джованна I. Пути провидения"

Глава VII

– Филиппа, заведи детей в дом, приведи их в порядок и подготовь к ужину! – крикнул король, резко повернувшись на всхлипы Джованны, и поспешил навстречу девочкам. Все государственные заботы и тревоги покинули его, когда он подхватил их на руки. Малышки с благоговением прильнули к его груди, а Роберт покрывал поцелуями их заплаканные лица.

По глазам Марии было заметно, что она хотела поскорее передать деду известие необычайной важности.

– Ну, что случилось на этот раз? – строго, но не скрывая нежности к ребёнку, спросил пожилой правитель.

– Андрей назвал её волосы конским хвостом, – трогательно гримасничая, ответила за старшую сестру Мария. Роберт нахмурился и заботливо опустил обеих на пол. Протянув Джованне шёлковый платок, он мягко сказал:

– Будущие королевы не плачут.

– А если он опять такое скажет? – просопела Джованна, надув губки и подняв на дедушку влажные от слёз глаза.

– А ты веди себя так, как подобает наследнице династии. И ни он, ни кто-либо другой не посмеют обидеть тебя, моя бесценная повелительница… А сейчас обе подготовьтесь к ужину! – ответил Роберт, ласково отстраняя внучек.

Джованна, всхлипывая, убежала к себе в комнату. Мария устремилась за сестрой, волоча за собой огромную куклу. Через некоторое время они вновь появились, уже нарядно одетые, умытые и причёсанные.

– Габриэль, с завтрашнего дня начни уроки этикета с Джованной, и пусть Мария тоже присутствует на занятиях. Эх, Карл, сынок… Габриэль, как думаешь, он видит их с небес?

– Несомненно, Ваше Высочество. А что насчёт Андрея? – застыл в поклоне управляющий.

– Даже не знаю, что с ним делать… С одной стороны, я должен воспитывать его как будущего правителя, но с другой – не хочу, чтобы кто-то был помехой для восхождения моей девочки к трону. И ещё этот мерзкий Роберт, который полностью овладел сознанием ребёнка… Боюсь, под таким влиянием Андрей превратится в его собачонку. Наверное, надо было выдать её замуж за Лайоша, старшего брата… Хотя поздно об этом говорить, да и папа не согласился бы.

Тут Роберт и Габриель заметили, что Андрей, до того занятый игрой в гостиной, проскользнул в свои покои по зову чересчур заботливого монаха. Король, тяжело вздохнув, переглянулся со слугой.

– Видишь, друг мой, в каком я положении… Надеюсь, что Господь наделил Андрея хоть толикой здравого смысла и воли, чтобы противостоять этому монстру. Вот что я могу сделать? – развёл руками Роберт.

По королевским традициям принцессам обычно не преподавали науки – они получали лишь общее образование и учились хорошим манерам, но Роберт относился к числу наиболее прогрессивных людей своего времени, а потому придавал огромное значение всестороннему обучению Джованны, видя в ней собственное продолжение. Часами правитель сидел с обеими принцессами и рассказывал смешные истории, обучал их теологии, астрологии и другим естественным наукам, передавая свой опыт и знания. Андрей же обычно не присутствовал на этих занятиях из-за запрета опекуна, который боялся, что мальчик может попасть под влияние мудрого властителя Неаполя.

Шли годы. Сёстры росли в спокойствии и любви, что давало им возможность довольно долго оставаться детьми, непосредственными и безмятежными.

С самого раннего возраста Джованна отличалась необыкновенным умом и талантом, осваивая науки с лёгкостью и азартом. Уже в десять лет про неё говорили, что это дитя не только намного опережает сверстников умом и знаниями, но и может своим образованием поспорить с большинством знатных особ.

Прилюдно Роберт старался не показывать свою любовь к девочкам, но, оставаясь с детьми наедине, всячески баловал их. При этом лишь в Джованне он замечал особый талант и радовался этому, видя в ней достойную будущую королеву. К тому же старшая дочь его покойного сына отличалась необыкновенной харизмой – у неё была восхитительная манера рассказывать что-то с такой искренностью, которая с первых же минут завораживала любого собеседника.

* * *

Надо сказать, что Кароберт отправлял всё новую венгерскую прислугу на неаполитанский двор, стремясь усилить своё присутствие и влияние. А его супружница Елизавета посылала сыну письма, в которых всячески настраивала против Джованны и подсказывала, как надо себя вести и что делать, чтобы самому стать монархом:

«…запомни, сын Андраш, ты есть отпрыск Кароя I Роберта из рода Анжуйского, принц крови Анжуйской, истинный король Неаполя. Стой и сражайся на твёрдой почве и не сгибай колен твоих. Всегда защищай свои права, и даже если ты проиграешь, это будет уроком тебе и уроком другим. Всегда внимай голосу разума своего, но не сердца. Ты – хозяин и повелитель, а она – твоя будущая жена и слуга. Ты её господин и покровитель, ибо сами небеса дают мужу власть над женой. Дели с ней ложе, когда разрешено церковью, ежели тебе это неведомо, то спроси у святейшего наставника своего. Повергни ниц жену своим превосходством, ибо на то есть воля Бога. Но бди, не показывай длительно своё величие, чтобы не растратить его, а потому держи в одной руке пищу сладкую, в другой – прутья гибкие, чтобы понятно ей было, и за хорошие дела корми сладостью, за плохие – наказывай. Покажи ей привлекательность близких выгод и опасность скрытых бед. Накажи за сварливость и верни к прежней кротости…»

К сожалению, Андрей не унаследовал ни одной, даже малозначительной, черты, которая выдавала бы в нём будущего короля. Его характерной особенностью стала неспособность к быстрому принятию решений, а также удивительное безволие. Зато от матери он взял завистливость и мелкую мстительность, в которых всегда находил правильное решение. С ранних лет он часами вынашивал изощрённые планы мщения, в которых проявлял себя настоящим стратегом, жёстким и жестоким. Да и само воспитание Андрея усиливало его негативные качества, уничтожая всё хорошее. Мальчик рос в изолированной среде, под строжайшим присмотром своего наставника Роберта, вдали от детских утех и игр – практически в полном одиночестве и замкнутости, день за днём превращаясь в слабодушного меланхолика.

Король Роберт пытался заниматься с ребёнком, привлекал учителей, на которых была возложена обязанность обучать Андрея несмотря на его небрежность, отсутствие таланта и природную лень. Правитель всё время пытался вовлечь его в различные игры, не ленился рассказывать всякие истории. Андрей поначалу с удовольствием откликался, но на следующий день боялся даже выходить из комнаты под влиянием устрашающих рассказов своего духовного воспитателя, который прививал ему отвращение к мирским утехам, пугая суевериями и Божественным наказанием.

– Ах, тебя соблазняют мирские утехи и земные почести? Но это же проявление пустого тщеславия! Тщеславие – страшный грех, который может привести к воротам преисподней. Всевышний сделал Адама бессмертным владыкой земли, а тот стал носителем семян злосчастного яблока, которое, кстати, уже дало проклятые побеги в груди твоей греховной жёнушки. С появлением женщин у Сатаны не стало недостатка в помощниках, так что он избрал их своим земным орудием. Но ты не должен позволять опутывать тебя змеиными побегами знаний, которые навсегда преградят тебе путь на небеса, – нашёптывал монах несчастному отроку, поднимая палец вверх, а для усиления эффекта морщил лоб и шевелил мохнатыми бровями, так что Андрей в страхе падал на колени и, отбивая поклоны, просил прощения. – Ты должен научиться смирению, отказавшись от мирских почестей…

Андрею казалось, что он помнит себя с самого раннего детства, чуть ли не с рождения. Он часто пытался вспомнить малейшие детали из своей жизни, но эти постоянные домыслы превращались в ложные воспоминания, ещё больше омрачавшие его жизнь. Ему казалось, что многочисленные няни специально кормили его так, чтобы он давился, и что после еды они не вытирали ему рот, хохоча над ним и называя дурачком. В какой-то момент ему даже почудилось, что он помнит собственное рождение и вкус молока кормилицы, помнит, как та специально впихивала ему в рот свою грудь, чтобы он задохнулся…

Так, считая себя несчастным и нелюбимым, мальчик воспринимал любую улыбку окружающих как насмешку. Ему казалось, что и прислуга ухмыляется в разговоре с ним, а потому в письме принц попросил мать прислать надёжную венгерскую няню, объяснив это желанием лучше изучить родной язык и обычаи своего народа.

* * *

Чтобы спасти себя от, как ему казалось, ехидных издевательств, Андрей пытался отличаться на занятиях, но поскольку природной сообразительности и усидчивости ему недоставало, он в скором времени отбросил намерение стать самым умным. После долгих раздумий он с рвением занялся атлетикой и военным делом, чтобы быть проворнее и сильнее всех. Но через несколько недель и этим планам не суждено было осуществиться, так как стремление как можно быстрее овладеть столь сложными науками не привело к успеху. При этом, несмотря на посредственные способности и чувство постоянной униженности, мальчик признавал за собой неоспоримое превосходство над другими.

Он страдал от этого и очень хотел быть во всём предметом восхищения, а особенно со стороны Джованны. Так ужасно было ощущать себя существом гораздо ниже её! Ему хотелось быть её рабом, полностью подчиняться её воле, но тут он вспоминал слова своей матушки, которые ему даже снились: «Мальчик мой, ты – будущий король. Все должны повиноваться тебе, а тем более – она. Всегда давай ей почувствовать свою силу и свою волю». При этом Андрей никак не мог понять, почему не может быть хозяином собственной жизни. Единственное, что он мог делать сам, – мечтать о победах в воображаемых сражениях и о поклонницах, встречающих его криками восхищения, а ещё о Джованне, бросающейся к нему в объятия…

Он мечтал, чтобы те, кто покровительственно хлопал его по плечу, сковывая его волю и овладевая душой, стояли перед ним на коленях и смиренно просили прощения. Он чувствовал себя вечным чужестранцем – да и был им. Но в голове крутились наставления матери: «Сынок, ты – истинный властитель, так что всеми своими действиями доказывай этой ничтожной мерзавке, кто из вас хозяин». В такие моменты ему хотелось целовать руки матери, пасть ниц перед ней и чтобы она ласковым голосом успокаивала его…

Андрей, стоя перед зеркалом, разговаривал сам с собой и представлял Джованну в окружении своих многочисленных мучителей. Он представлял, как собирает её золотистые кудри в кулак и наматывает на руку, притягивая принцессу к себе, потом бросает её на пол, а устремившихся к нему защитников останавливает острым клинком… А чтобы выработать в себе стойкость и храбрость, он хотел повторить подвиг Гая Муция, который положил правую руку на пылающий алтарь и держал её там, пока та не обуглилась, за что и получил имя Сцевола-левый. И юный принц тренировался подносить к огню руку – благо, одного небольшого ожога хватило, чтобы отбить у него это суетное стремление.

Желание Андрея преуспеть во всём, наряду с неспособностью осуществить это, приводило его к постоянной подавленности – как физической, так и духовной. Но мечты развеивались, как дым, наступала каждодневная реальность. Поэтому он научился прикрываться цинизмом, что помогало ему скрыть страх быть осмеянным.

Несколько лет учителя безуспешно бились над обучением молодого человека, но науки плохо давались ему. Даже латинской грамотой он не владел настолько, чтобы свободно писать, да и с изъяснением были трудности. Мальчик всё время находил причину, чтобы не заниматься. То он жаловался на зубную боль, то на боль в животе, а потому всегда становился предметом насмешек ребят из королевских семей. Всё в его кругу представлялось ему отвратительным. Но в самом этом отвращении Андрей находил некое раздражающее наслаждение. Особенно же он ненавидел своих кузенов, детей Филиппа Тарентского и Жана Дураццо, которые чаще всех издевались над ним. Да и монах Роберт играл роль провокатора, неустанно доказывая, что лучшее занятие для Андрея – общение с ним, а не игры со сверстниками.

* * *

Андрею было трудно: он любил Джованну, насколько умело любить его вялое сердце, но постоянные материнские наставления вызывали в его сознании противоречивые чувства. Принцесса всегда относилась к нему с теплом, но мальчик не был уверен, что она любит его. Он лишь мечтал, и в этих грёзах соединялись две главные линии – то, что навязывалось Елизаветой, и любовь к внучке великого Роберта. В его воображении принцесса обожала его, уступала трон, а сама тихо ожидала героя-мужа, возвращающегося победителем из дальних военных походов. Навстречу из дворца выбегали его очаровательные дети, но он сперва подходил к своей торжествующей матери, которая, потрепав сына по щеке, говорила: «Мой герой!» Джованна же покорно стояла в стороне и смотрела на него с восхищением.

При этом в реальной жизни эта девочка воздействовала на него каким-то непонятным, даже магическим образом. Однажды он сидел под деревом и, прикрыв глаза, предавался привычным мечтаниям. Вдруг в нескольких шагах от него раздался смех юной наследницы. И этот переливчатый волшебный звук парализовал волю мальчика. Кровь в его жилах то леденела, то закипала от любви, ярости, обиды и страха. От нахлынувших чувств комок подступил к горлу, но он даже забыл заплакать. Ему так хотелось поговорить с мамой, при этом он никогда не осмелился бы описать свои переживания, боясь вызвать её неудовольствие… А Джованна подбежала к нему, по-детски обняла и повалила на землю.

Андрей лежал на траве, а над ним, закрывая собой небо, нависала Джованна. В таком положении она казалась ему огромной, а солнечные лучи, освещающие её золотистые кудри, которые ореолом распадались вокруг лица, придавали ей вид настоящего ангела. Андрей боялся пошевелиться, чтобы девочка не ушла. Он чувствовал на волосах руку своей маленькой невесты, которая нежно гладила его по голове, пальцы, перебирающие вьющиеся пряди, и продолжал лежать с закрытыми глазами… пока резкий голос монаха не вывел его из этого блаженного состояния.

– Андраш, пришло время молиться! Стыдно просто так валяться на траве, – укоризненно произнёс Роберт, поправляя вечно порванную рясу и сверкая глазами из-под нависших бровей. При этих словах воспитатель, не скрывая удовольствия из-за того, что всполошил нежные утехи молодёжи, осенил себя крестным знамением, как бы прося у Бога прощения за провинившегося отрока.

– Ты не можешь так вести себя, не можешь позволять ей гладить и обольщать себя – это ловушка самого дьявола! Хорошо ещё, что твоя матушка не видит… Мирские утехи учат распутству и показывают твою слабость, – выговаривал он своему подопечному, сохраняя при этом торжественно важное выражение лица.

Андрей, уже охваченный раскаянием от осознания своей греховной слабости, вскочил на ноги сразу же после зова святейшего наставника. Опустив голову, мальчик молча слушал опекуна. Ему было страшно от того, что монах может всё рассказать маме, а та будет ругать его за малодушие, что было ещё хуже. В тот момент его меньше всего беспокоили мысли о Джованне, которая стояла в стороне и презрительно улыбалась.

Так, шаг за шагом, Андрей становился слабым и запуганным существом, объединяющим в себе многие низменные пороки, в том числе злобу и нерешительность. Монаха и его подопечного можно было бы сравнить с известными героями Сервантеса (хотя в то время этого произведения ещё не существовало, так что, пожалуй, воздержимся от такого сравнения).

Весь остаток дня в порыве благочестивого внутреннего убеждения подросток провёл в молитвах, ползая перед алтарём и проверяя крепость стены собственной головой, а поздно вечером еле встал с колен от тяжести раскаяния и физической слабости. В конце концов, еле оторвавшись от пола, юнец поплёлся в свои покои, с трудом волоча за собой ноги и голову.

А на следующий день Роберт объявил, что раскаяние Андрея было таким искренним и глубоким, что в конфиденциальной беседе с радетельным заступником принца Бог милостиво пообещал даровать молодому человеку прощение.

* * *

Шли годы. Неаполь находился в апогее своего развития благодаря правильному управлению и сравнительно долгому миру. Джованна росла в любви и счастье, которые были обеспечены её мудрым дедом, в окружении весёлых сверстников, младшей сестры и образованнейших людей своей эпохи. Много времени она посвящала учёбе, не забывая и о прогулках с такими же юными августейшими отпрысками. Будущей королевой восхищались все, кто её видел, и не только из-за великолепной внешности[13]13
  Наиболее документальным и детальным портретом Джованны является описание Боуче, который привёл лишь некоторые детали её внешности без каких-либо дополнительных сравнений: «Контуры её лица овальные, подбородок идеально закруглен, на лице – лёгкая невинная улыбка, обрамлённая полными, но не толстыми губами, а деликатно сформированные ноздри, нос с лёгкой горбинкой, большие глаза, подчёркнутые изящными бровями, и высокий лоб создают картину неземной красоты этой земной принцессы».


[Закрыть], которую тонкий ценитель женской красоты Брантоме описывал скорее как ангельскую и неземную, чем человеческую. К тому же она была добра, имела возвышенное сердце и благородную душу, а речь её была мягкой, но выверенной и не по годам разумной.

Джованна росла, находясь под сильным влиянием Роберта и Санчи. Король с детства приучал её разбираться в государственных делах, учил тактике управления феодалами (некоторые из которых, кстати, были настроены откровенно враждебно). Он объяснял Джованне, что все граждане, несмотря на различия в их происхождении, общественной иерархии и религии, объединены под единым управлением так же, как и государство находится под защитой Бога. Поэтому жители имеют одинаковые права и могут рассчитывать на правосудие и справедливость. И ни алчность, ни скупость не могут быть средством достижения богатства, а лишь правильное управление и взаимовыгодные условия принесут уважение правителю и процветание королевству.

Но чем красивее и умнее становилась Джованна, тем более противоположные качества развивались в Андрее – и тем более озадаченным становился Роберт. Короля беспокоило, что по его инициативе этот бесцветный, замкнутый и неспособный к наукам молодой человек должен стать спутником его любимицы.

* * *

В тот же период в Неаполе начались внутренние конфликты. Одним из самых крупных стала серьёзная тяжба между домом Марры и Джованни Пипино ди Алтамура, графом Минервино, который вместе со своими братьями – Луиджи и Пьетро – осадил графа Марры в его замке. О братьях Пипино уже упоминалось в начале нашего повествования и будет не раз сказано в будущем, поэтому стоит немного рассказать об этой колоритной семье.

Джованни, граф Минервино, был внуком Джованни Пипино I, государственного счетовода, который верой и правдой служил трём королям: Карлу I Анжуйскому, Карлу II Неаполитанскому и Роберту Неаполитанскому. Во время правления Карла II он нажил своё состояние на успешной кампании против сарацинов из Лучеры, проявив талант военачальника и стратега. А затем, путём выгодных браков своих родственников с влиятельными людьми, получил многочисленные титулы для своей семьи и увеличил семейные владения.

Внук же его не пошёл по стопам деда и отличался скверным характером и алчностью. Братья Пипино были известны своим высокомерием и жестокостью, а также быстрой сменой мнения в любых конфликтах, что происходило в зависимости от хорошего или дурного их настроения, а чаще всего – от личной выгоды.

К семейству Марры примкнули Роберт Сансеверино, Раймонд де Бо Куртезон, граф Солето, зять Филиппы Катанийской, а также граф Мурконы, муж её внучки Санчи. К ним также подключились некоторые другие неаполитанские аристократы, создав альянс по крови или дружбе.

Силы Пипино состояли в основном из наёмных разбойничьих банд и искателей приключений. Естественно, они не могли противостоять организованной защите из войск, ведомых неаполитанскими вельможами. Беспорядочная толпа сторонников братьев Пипино стала разбегаться, лишь завидя вдали развевающиеся знамёна рыцарей и баронов. Так что вполне естественно, что граф Минервино был вынужден снять осаду.

Победители проследовали в Неаполь, чтобы выдвинуть обвинения в адрес Пипино и представить его на королевский суд. Монарх вызвал братьев, давая им возможность воспользоваться своим законным правом – официальной защитой, но те отказались явиться в суд. Так что дело было решено в пользу истцов, а Роберт был вынужден поручить графу Раймонду де Бо, своему главному маршалу, принудить бунтовщиков к повиновению.

В течение какого-то времени братья ещё оказывали сопротивление, но, поняв бессмысленность дальнейшего противоборства, сдались под юрисдикцию короля, хотя и с опозданием. В 1341 году братья Пипино были осуждены на пожизненное заключение, их имущество и земли были конфискованы, проданы по низкой цене или поделены между пострадавшими.

Главным же было то, что Роберту пришлось вывести основную массу своих войск из Сицилии, чтобы подавить вооружённое сопротивление братьев Пипино, и это привело к почти полной потере региона.