Текст книги "Джованна I. Пути провидения"

Глава IV

Сделаем небольшое отступление от событий, происходящих в Неаполитанском королевстве, и по праву, данному мне, как автору, перенесёмся в другое королевство, чтобы дать возможность читателю понять, почему Авиньон стал резиденцией пап вместо Рима, – эти подробности необходимы для ясности дальнейшего повествования. Авиньон же играет в нём немаловажную роль, так что названием этого города эти страницы будут усыпаны так же обильно, как и ночное небо небесными светилами.

Как бы то ни было, во всяком деле есть свои искатели приключений, поэтому уже известный нам Каструччо Кастракани, будучи ещё совсем молодым, благодаря необыкновенной отваге хорошо зарекомендовал себя на службе у короля Филиппа IV Красивого. И хотя Каструччо не играл особой роли в описываемых ниже событиях, но именно с него началось укрепление власти этого французского монарха.

Король Филипп IV Красивый окружил себя молодыми и отважными полководцами для осуществления своих целей в централизации королевской власти и подчинении подданных короне, а не папской власти. Тяжёлая война на два фронта с фламандцами и англичанами в 1298 году вынудила его обложить новыми налогами всё и всех, включая служителей церкви, представители которых стали жаловаться главе католиков. Открытая вражда между папой Бонифацием VIII и Филиппом IV привела к появлению папской буллы – документа, заверенного свинцовой печатью, согласно которому святой отец запретил духовенству платить налоги королевству без согласования с ним – на том основании, что они прежде всего являются вассалами понтифика.

В свою очередь Филипп издал закон, который запрещал вывоз из страны золота и серебра в пользу папы. Поняв, что имеет дело с серьёзным противником, Бонифаций VIII был вынужден издать новую буллу, отменявшую предыдущую. В ней говорилось, что французский король имеет право собирать налоги с духовенства лишь в случае острой необходимости, а для того, чтобы расположить Филиппа к себе, папа канонизировал деда короля – Людовика IX. В знак признательности король снял ограничение на вывоз золота.

Но, несмотря на определённые взаимные уступки, оба пытались укрепить свою власть. Отношения между ними обострились ещё больше, когда папа во время конфликта между монархом и епископом Нарбоннским принял сторону последнего, написав письмо, в котором откровенно угрожал королю: «Сын мой, если ты будешь предпринимать подобные действия против церкви, тебе следует трепетать, ибо Господь, судья и царь царей, воздаст тебе по грехам твоим». Не ограничившись письмом, папа также послал к Филиппу Бернара Сессе, епископа Памьерского, в качестве специального легата.

На Бернара выбор пал не случайно – он был потомком графов Тулузских и ненавидел повелителя. В ходе приёма он несколько раз оскорбил короля, а во время обеда в присутствии гостей открыто насмехался над ним, назвав незаконнорождённым потомком Каролингов. На такую дерзость Филипп IV не мог не отреагировать: он позвал стражников и арестовал дерзкого епископа, а после инициировал судебный процесс против него, тем более что секретные агенты ещё до приезда Сессе собрали на того множество компромата, включая государственную измену и хищение из казны. Всё это Филипп отправил понтифику, призвав лишить епископа духовного сана для проведения легитимного судебного процесса.

Неожиданно Бонифаций VIII пошёл на открытую конфронтацию с королём, затребовав Бернара обратно и вызвав самого правителя на папский суд, а вместе с повесткой отправил Филиппу новую буллу, в которой говорилось, что власть папы выше любой мирской. Канцлер Флотте, представляющий монарха, ответил на эту ноту тем, что власть понтифика во Франции номинальная, власть же короля – реальная. Таким образом, Филипп IV принял вызов и публично сжёг документ, посланный папой, а также запретил всем духовным служителям покидать пределы государства и участвовать в суде над ним. Бонифаций же освободил несколько земель от вассальной присяги, после чего заявил, что Филипп должен прекратить подобное поведение, иначе хорошо бы его наказать, как несмышлёного ребёнка, а также пригрозил, что если прелаты не будут отпущены из Франции, король будет отлучён от церкви.

Филипп решил полностью расправиться с Бонифацием и созвал собрание высшего духовенства подвластных ему земель, а также всю знать, а после публичного обвинения папы во многих преступлениях отправил своего советника и ближайшего соратника Гийома де Ногаре арестовать главу католической церкви. Гийом же первым делом разыскал врага Бонифация, Сциарра Колонну, который не без удовольствия присоединился к нему. Надо отметить, что дед Гийома де Ногаре в своё время был заключён в темницу как еретик, потому как вся семья его принадлежала к преследуемой секте катаров[6]6
  Катары – христианская секта, члены которой исповедовали неоманихейскую дуалистическую концепцию о двух равных принципах мироздания, добре и зле, причём материальный мир рассматривался как зло.


[Закрыть]. А потому для фанатично преданного королю Гийома де Ногаре эта борьба была не только защитой интересов правителя, но и личной местью.

Узнав об этом, Бонифаций скрылся в небольшом провинциальном городке Ананьи. Сциарра Колонна и Гийом де Ногаре во главе отряда своих сторонников въехали туда с криками «Смерть Бонифацию! Да здравствует Филипп Красивый и французское знамя!», атаковав замок, где скрывался святой отец.

Гийом и Сциарра влетели в покои понтифика и надавали тому пощёчин, призывая отречься от титула. Старик отказался, заявив: «Меня предали, как Христа! Может быть, я умру, но умру достойно». Затем мужчины уединились с ним в одной из палат. Никто не знает, о чём они говорили с Бонифацием, но через некоторое время королевские посланники, улыбаясь, вышли оттуда с побледневшим папой и приказали прислуге не беспокоить его. Похлопав напоследок хозяина по плечу, они удалились.

Только Бонифаций VIII попросил принести ему обед и вино, как в помещение ворвались двое воинов из свиты Гийома де Ногаре, который умышленно оставил двери открытыми. Вскоре из комнат раздался их громкий смех: слуги увидели, что папу поставили на четвереньки, а один из воинов оседлал его и, держа в руке бокал с вином, с хохотом разрывал зубами кусок жареного мяса. Такого унижения великий Бонифаций не испытывал никогда: он, человек с исключительной властью, ставившей его выше всех земных христианских правителей, с трудом, под тяжестью довольно плотного солдата, к тому же погонявшего его рукой, ползал на четвереньках! Слёзы текли по щекам святого отца, он горестно стонал и упрашивал мучителей отпустить его. Но эти стенания лишь раззадоривали мужчин. Второй из воинов при этом сидел за столом и с аппетитом уминал изысканный папский обед, давясь от смеха и не забывая время от времени пинать Его Святейшество грязными сапогами.

После того, как воины наелись и напились, они подняли папу и, вновь отхлестав его по щекам, ушли, оставив у покоев двух стражников.

Мучения папы продолжались три дня, а на четвёртый несколько влиятельных господ Ананьи попросили аудиенции у Гийома де Ногаре, который разбил лагерь недалеко от резиденции униженного понтифика. Гийом незамедлительно их принял. Вельможи просили отпустить пленника. Неожиданно для посетителей посланник Филиппа сразу согласился и тут же распорядился выпустить папу, приказав привести того в порядок и накормить, а через некоторое время и сам пришёл в его покои.

Поверенный короля подошёл к Бонифацию и, протянув ему небольшой флакон с жидкостью, холодно произнёс:

– Ты видел, мерзкий старикашка, что мы можем сделать с тобой. Я даю тебе ровно месяц на приведение в порядок всех дел. Тогда же ты примешь этот яд. Не пытайся нас обмануть, потому что ровно через месяц мы снарядим армию и придём за тобой. Ты будешь просить быстрой смерти, но я лично сдеру с тебя кожу и, пока не сдохнешь, буду водить на ошейнике по улицам, чтобы каждый мог плюнуть в тебя.

Побледневший папа молча взял пузырёк: он понял, что жить ему осталось всего месяц, и знал, что Гийом сдержит своё слово. Он приказал прислуге собрать вещи и объявил, что возвращается в Рим, а затем заперся в комнате и не выходил, пока все приготовления к отъезду не завершились.

Прошёл ровно месяц, наступило 11 октября 1303 года. Утром прислуга, обеспокоенная отсутствием хозяина, который обычно вставал очень рано, долго не решалась беспокоить его, пока один из клерков не сказал стражнику о срочном деле к понтифику, не требующем отлагательств. Охранники осторожно постучали в покои. Ответа не последовало, и после некоторых раздумий они высадили запертую изнутри дверь.

Бонифаций VIII с широко раскрытыми глазами лежал на спине среди остатков еды и кубков, рядом валялся опрокинутый стол.

Смерть святого отца не стала сюрпризом ни для кого.

* * *

Сразу же после кончины папы Гийом де Ногаре направил послание Коллегии кардиналов, где цинично оправдал свои действия: «Когда антихрист захватывает Святой престол, мы обязаны противостоять ему, и подобное противостояние не наносит оскорбления церкви… И если во имя благого и правого дела свершается насилие, мы не можем нести за это ответственность».

Все понимали, что после инцидента в Ананьи дни папы сочтены, поэтому кандидатура нового понтифика уже была подготовлена, непременным же условием являлось исключение враждебности по отношению к Филиппу. В результате голосования, проведённого в соборе Святого Иоанна Латеранского, папой был избран Бенедикт XI, присутствующий в Ананьи во время инцидента.

Но не прошло и восьми месяцев, как Бенедикт XI, находясь в Перудже, был отравлен Гийомом де Ногаре, так как после своего избрания глава католиков старался продолжать политику предшественника. Филипп добился от него отмены своего отлучения, при этом Бенедикт XI отлучил от церкви всех участников инцидента в Ананьи, включая самого Гийома де Ногаре, который был объявлен главой «исчадий ада и сынов Сатаны».

Филипп понимал, что в дальнейшем Бенедикт будет укреплять свою власть, поэтому медлить было нельзя. Так что Гийом де Ногаре лично выехал в Перуджу с несколькими преданными воинами. Несколько дней они искали возможность переговорить с прислугой папы. Такой случай представился им на городском рынке, где один из слуг Ногаре подошёл к полной молодой женщине, кухарке резиденции, и, приставив к её боку клинок, призвал молчать и только слушать. Та, отшатнувшись, сконфузилась и побледнела не меньше, чем падший ангел, которому сообщили, что на днях его выгонят из рая. Солдат сказал девушке, что у неё есть два варианта: первый – быть убитой прямо сейчас, а второй – незамедлительно получить вознаграждение и подлить яд в бокал Бенедикту, который имел привычку выпивать немного вина за обедом. Испуганно кивнув, служанка взяла из рук заговорщика мешочек с монетами и склянку с зельем.

Утром 7 июля 1304 года папа провёл специальную проповедь в присутствии всей аристократической элиты Перуджи. С обеих сторон дороги его кортеж приветствовало огромное количество людей. Бенедикт был счастлив – его мечта сбылась: он не только избран главой Католической церкви, но и всеми действиями своими укреплял её власть на пространствах Святой Римской империи.

Вернувшись в резиденцию, он первым делом записал мысли, посетившие его в пути. Вскоре позвали к обеду. Пребывая в хорошем настроении, наместник Петра распорядился раздать людям по несколько золотых и, вполне довольный, сел за стол. Служанка наполнила бокал его любимым вином, которое регулярно присылали из Тревизо. Бенедикт долго рассматривал отблески солнечных лучей в бокале, затем поднёс его к губам и, сотворив про себя короткую молитву, залпом осушил, причмокивая от удовольствия. Потянувшись к жареному фазану, он оторвал ножку – и на несколько секунд застыл, будто поперхнувшись. Через несколько секунд он поднёс мясо ко рту, откусил кусочек и начал жевать, но в горле вновь запершило. С трудом справившись с кашлем после, как ему думалось, неудачного глотка, он замер. Лицо папы стало покрываться непонятными красно-багровыми пятнами, в глазах помутнело. С ужасом он заметил, что появилась эрекция, а также странное жжение в носу. Тут подбежали слуги, которые отнесли его на ложе. Спустя некоторое время стало казаться, что состояние старика улучшилось – Бенедикт даже улыбнулся, но внезапно начались судороги, рвота, изо рта пошла кровь. Понтифик потерял сознание и отдал Богу душу ещё до прихода медика.

Врач же, поняв, что папа был отравлен кантареллой, испугался и сказал, что причиной смерти стала дурная пища, вызвавшая осложнённое несварение желудка.

* * *

После кончины Бенедикта Святой престол из-за споров итальянских и французских кардиналов пустовал почти год. Это поставило под угрозу один из фундаментальных источников церковного дохода в виде торговли папскими буллами с отпущением грехов: дело в том, что при папском дворе был налажен своеобразный бизнес по накладыванию епитимий за различные грехи, а затем продаже булл, отпускающих грехи, по ценам, зависящим от тяжести прегрешения.

В связи с отсутствием кандидатов, обладающих чистыми помыслами и скромными жизненными принципами, святое просветление всё не приходило, а небеса безмолвствовали, будучи не в состоянии определиться с выбором нового патриарха. В итоге король Филипп решил взять на себя небесную миссию, осуществив её с некоторым мирским подходом, и подсказал подходящую кандидатуру. 5 июня 1305 года солнце праведности озарило сердца кардиналов и мрак, окружающий их, рассеялся: на папский престол вступил Раймон Бертран де Го – Климент V, который даже не был кардиналом.

Новоиспечённый святой отец не согласился на церемонию коронации в Риме и взошёл на престол в Лионе 14 ноября 1305 года. Король Филипп устроил пышные торжества в честь своего ставленника. Местом правления нового папы стал французский Авиньон, а одной из первых его булл освобождались от интердикта все участники похищения Бонифация в Ананьи.

* * *

Стремление Филиппа IV расширить свои владения и укрепить границы постоянно сталкивалось с внутренними и внешними трудностями. А одной из главных проблем короля был недостаток финансов в казне. Это привело к тому, что он даже выпустил фальшивые деньги. В своё время Филипп занял огромную сумму у ордена тамплиеров, который, изменив курсу своей первоначальной деятельности, из защитников христианства превратился в коммерческую банковскую структуру. Тамплиеры, как стая вечно голодных волков, занимались грабежами и вымогательствами, а орден открыто игнорировал все королевские указы.

Филипп IV не мог смириться с существованием организации, которая была практически государством в государстве, тем более что её лидеры всё время напоминали королю об огромном долге. Таким образом, король при помощи засекреченных агентов, которые подчинялись только ему и о существовании которых не знало даже ближайшее окружение, подготовил ряд инкриминирующих документов для представления в суд.

Следствие велось долго. Даже несмотря на то, что в орден были внедрены королевские шпионы, собрать улики никак не удавалось. К тому же в тот период конфликт с папой Бонифацием находился на пике, так что дело тамплиеров оставалось в тени. Но в 1307 году, когда папой уже стал Климент V, в руки Филиппа IV попало донесение секретного агента, в котором содержалось признание одного из лидеров ордена в создании тайного заговора против европейских монархов. В свидетельстве говорилось, что во время ритуалов и обрядов ордена его члены плевали на распятие, а также занимались колдовством и гаданием. Кроме того, утверждалось, что тамплиеры принесли присягу верности Саладину, а причиной этого стал «порок мужеложства, в котором они погрязли, и утрата ими своей веры и своего закона».

В сентябре 1307 года Ногаре от имени короля разослал секретные письма сенешалям, бальи и прево с перечислением преступлений тамплиеров вместе с распоряжением о взятии под стражу рыцарей храма. Арест был хорошо подготовлен и скоординирован: практически все члены ордена, более пятнадцати тысяч человек, были арестованы одновременно во всех частях королевства и подверглись пыткам, допросам и последующему сожжению на костре.

Суды длились около семи лет. Если верить рассказам, которые могут показаться неправдоподобными, 18 марта 1314 года Жак де Моле, двадцать третий и последний магистр ордена тамплиеров, уже окутанный клубами дыма, успел крикнуть: «Папа Климент! Король Филипп! Рыцарь Гийом де Ногаре! Не пройдёт и года, как я призову вас на суд Божий! Проклинаю вас! Проклятие на ваш род до тринадцатого колена!»

Проклятия Жака де Моле исполнились. Все трое умерли до конца того же года: Климент V скончался 20 апреля, Гийом де Ногаре – 10 ноября, Филипп IV Красивый – 29 ноября.

Король Филипп IV Красивый вошёл в историю как человек, не отличающийся добродетелями, но использующий любые средства для сохранения независимости Франции.

Глава V

Продолжим же нашу историю и вернёмся в Неаполь.

Описание покоев новорождённой принцессы может показаться довольно скучным, в отличие от трогательных сцен казней и военных сражений, но поскольку это позволяет растянуть повествование на несколько страниц и увеличить его объём (а ведь, как принято считать, чем толще книга, тем мудрее автор), я воспользуюсь своим правом и осмелюсь вкратце обрисовать эти палаты, рассчитывая на милосердие читателей.

Итак, покои Джованны и её матери Марии состояли из трёх комнат, расположенных вдалеке от других. В парадной зале мебели было немного, но все предметы были поистине великолепны и подобраны с большим вкусом. Там находился только буфет с длинными узкими полками, которые были покрыты салфетками из тонкого белого льна, где стояла посуда, вазы и серебряные блюда, а также кровать, которую никогда не использовали (за исключением дня крещения), и единственный низкий стул. Комната была задрапирована красно-малиновым атласом с золотой вышивкой, а пол и вся мебель покрыты бархатом того же цвета.

Далее дверь вела в комнату матери. Стены здесь были украшены белым атласом, а мебели было уже значительно больше: две кровати с горностаевыми покрывалами, между которыми стоял стул с мягкой подушкой, уютный диван, буфет, небольшой стол и кресло с высокой спинкой. Расшитые золотом занавеси на кольцах, которые можно было сдвигать, чтобы отгородить спальные места, кушетка с роскошными пледами под балдахином… Главным же украшением был массивный буфет под навесом из малинового сукна с бордюром из чёрного бархата, на котором были вышиты гербы высокопоставленных особ. Кстати, количество полок этого буфета обозначало титул родителей новорождённого: здесь их было четыре – герцогское число, тогда как буфет королей состоял из пяти этажей. На белоснежных салфетках стояли сосуды из хрусталя, украшенные золотом и драгоценными камнями, кованые блюда и чашки, которыми никогда не пользовались. По бокам были установлены золотые подсвечники с восковыми конусами, которые зажигались при входе посетителей. Два других светильника стояли перед буфетом и горели как днём, так и ночью, ведь даже летом дневной свет в покоях был исключён на пятнадцать дней – в полном соответствии с этикетом. На буфете также размещались три золотые коробки с различными орнаментами, предназначенные для сладостей.

Покои юных принцесс были украшены в том же стиле и цвете, но для их отделки был использован шёлк высочайшего качества.

* * *

Сразу же после рождения Джованна была передана заботам женщины по имени Филиппа. Та была родом из Катании, местечка в Сицилии, и, будучи женой сицилийского рыбака, работала прачкой. Королева Виоланта Арагонская, сопровождавшая своего мужа Роберта в экспедиции против Сицилии, взяла Филиппу в качестве няни для своего сына Карла. Эта девушка отличалась красотой, грацией и умом, она быстро освоилась с нравами королевского двора, а благодаря преданности и нежной любви к мальчику покорила сердце Виоланты, которая стала помогать ей в продвижении на службе.

У сенешаля короля, Раймонда де Шабанна, в то время был любимый мавр, который служил на кухне и помогал по дому. За хорошую службу он крестил усердного слугу, дал ему христианское имя Раймонд и даровал свободу. Вскоре после своей отставки сенешаль порекомендовал Роберту взять вместо себя Раймонда, который вскоре завоевал такое же доверие короля, как Филиппа у Виоланты. Это была типичная практика Анжуйской династии – члены этой семьи не смотрели на родословную приближённых. Король по этому поводу даже сказал, что предпочитает хорошие и спелые фрукты в простой вазе, чем гнилые – в золотой. Так что Роберт высоко ценил преданность и вознаграждал своих подданных за верность. По этому поводу папа Паскаль II как-то сказал: «Мы всегда слегка склоняемся, когда поднимаем людей с земли».

Когда же муж Филиппы умер, король и королева объединили двух своих любимцев в браке. По просьбе Виоланты Раймонд был посвящён в рыцари и проявил себя на полях сражений так же хорошо, как до этого на кухне, приобретя богатство и почести.

Шли годы. Виоланта тяжело заболела и, лёжа на смертном одре, попросила мужа не оставлять Филиппу и позаботиться о ней.

Когда Роберт женился на принцессе из дома Арагона, благочестивой и добродетельной королеве Санче, он представил жене Филиппу, которая стала близкой и для неё. Когда же воспитанник сицилийки, герцог Калабрии, взял в жёны Екатерину Австрийскую, она была назначена первой леди в спальных покоях, а затем, после смерти Екатерины, стала незаменимой помощницей для Марии Валуа, второй жены Карла. Филиппа сопровождала Марию и во Флоренцию, будучи в той же высокой должности.

Привязанность к этой женщине со стороны стольких королевских особ была обусловлена многими факторами, в том числе её «волшебными снадобьями» – она прекрасно разбиралась в косметике и великолепно готовила.

* * *

К сожалению, здоровье Марии Валуа всё ухудшалось: едва родив дочь, которая появилась на свет через несколько месяцев после смерти Карла и была названа в её честь, и пережив своего мужа всего на три года, герцогиня рассталась с земной жизнью, перейдя в жизнь вечную в 1332 году.

Смерть родителей стала первым из несчастий Джованны. Увы, пути Господни неисповедимы… Отмечу лишь, что эпикурейцы отрицали провидение, как и само существование души. По правде сказать, я бы на их месте тоже отрицал.

Герцогиня Мария перед смертью разделила шестьдесят тысяч ливров и свои владения в Неаполе между девочками, но почти все наряды и украшения оставила старшей. После её смерти Санча, королева Майорки и вторая жена короля Роберта, взяла опекунство над Марией и Джованной.

Великодушная Санча обожала детей и вместе с Робертом с радостью возилась с ними, играла, рассказывала поучительные и забавные сказки. Маленькие ангелочки стали утехой всего двора, поэтому оба ребёнка, несмотря на то, что были сиротами, росли в необыкновенной любви и ласке. Принцессы любили сидеть в ночных рубашках на смятой постели Санчи, до подбородка натягивая на себя тёплые покрывала и хихикая над её смешными историями. Роберт в эти минуты заглядывал в спальню, с напускным гневом цыкая на них, а Санча прикрывала сестричек одеялом, будто их и нет в комнате. Джованна и Мария лежали, притаившись, как мышата, и зажмурившись, уверенные, что никто не знает об их присутствии. Роберт подбегал к постели, откидывал одеяло и начинал щекотать их, осыпая поцелуями, отчего девочки визжали от восторга.

– Когда я вижу наших сладчайших детей, мне кажется, я понимаю, как должны выглядеть ангелы. Правда, Санча? – спрашивал король жену. Но иногда по его вздохам и взглядам можно было догадаться, что к его ласкам примешивается и горькое сожаление от того, что ни Карла, ни Марии нет рядом. Можно было лишь уповать на то, что они наблюдают за дочерьми с небес. Так что дети уравновешивали печаль и горе отца.

– Ах, Роберт, государь мой, как же я их люблю! Бог подарил нам малышек за наши страдания. Посмотри же на них, какие они чудесные! – говорила Санча и, смеясь, целовала обеих. – Ты же моё чудо, да? Нет, ты моё чудо!

И королева вновь заливалась счастливым смехом, по очереди тиская каждую, и искренне считала эти минуты лучшими в своей жизни.

Санча стала мудрой наставницей для Джованны, оказывая большое влияние на свою приёмную дочь. Она никогда не занималась ни политикой, ни государственными делами, но была очень набожной и доброй женщиной, воспитывающей в Джованне и Марии благочестие и нравственность. Умная и образованная, она часами занималась с детьми, приучая их к поэзии, истории, живописи. Её постоянные заботы, внимание, доброта и поистине родительская нежность вызывали у сестёр ответные чувства, так что они считали её своей матерью.

* * *

После смерти сына Роберт столкнулся с проблемой передачи трона, так как оба ребёнка Карла были девочками, хотя в Неаполитанском королевстве и не было прямого закона, запрещающего короновать женщин. К тому же дедушка Роберта, Карл I Анжуйский, получил специальное разрешение от папы, что позволяло его потомкам женского пола получать корону, при этом обязательным условием было замужество – чтобы именно муж руководил королевством. Кроме того, родословная Роберта была связана семейными узами с Капетинской династией Франции, а там закон запрещал возводить на трон женщин. Да и родственники короля не забывали высказывать свои претензии, особенно усилив натиск после смерти Карла. Среди претендентов на корону в Неаполе значились: король Венгрии Кароберт, принц Таранто Филипп I и Жан, герцог Дураццо. А потому правитель делал всё возможное, чтобы Джованна, которая уже была герцогиней Калабрии, стала полноправным наследником всех его титулов и владений.

С самого раннего возраста к Джованне и Марии были приставлены выбранные Робертом воспитатели, чьей обязанностью было не только дать сёстрам образование, но и подготовить их к управлению государством. В общем, дети обучались всему тому, что могло потребоваться им во взрослой жизни. Первым делом, уже в 1331 году, король созвал придворных, которые присягнули в верности его внучкам. Так что перед Робертом стояла задача правильно распорядиться судьбой Джованны и подобрать ей соответствующую партию для укрепления королевства. Предполагаемыми кандидатами были его племянники из рода Дураццо.

После смерти Марии Валуа добродетельная королева Санча открыла двери своего двора для молодых принцесс. Надо сказать, что ещё в далёком 1317 году на редкость благочестивая Санча задумала удалиться от мира в женский монастырь Святой Клары, но папа Иоанн XXII объяснил ей, что персона такого ранга, как она, не может отойти от мирской суеты, не дав трону наследника, и что уклонение от такой задачи есть не что иное, как происки дьявола.

Таким образом, двор Санчи был оплотом благочестия, тогда как дворец Роберта стал учебной академией. Король Роберт решил дать Джованне научное образование у себя во дворце, религиозное – во владениях Санчи, за житейские же навыки отвечала Филиппа, которую назначили гувернанткой. Естественно, присутствие безродной Филиппы в окружении принцессы подрывало репутацию августейших особ, но Роберт не обращал на это внимания, так как понимал, что важно не настоящее, которое он и сам прекрасно контролировал, а будущее, в котором Джованна останется без его поддержки.

На протяжении 45 лет Филиппа была доверенным человеком Роберта. Король назначил её на самую высокую дворцовую должность, которую только могла иметь женщина, а кроме того, дал всем её близким ответственные посты: её сын был епископом, брат – камергером, и даже её зятя, графа Трелизы, правитель сделал своим маршалом.

* * *

Со времени последних событий прошло несколько лет, и поскольку сие повествование не является учебником по развитию детей от грудного до сознательного возраста, опустим подробное описание этого периода.

Шёл 1333 год. Когда Джованне исполнилось пять, Роберт, по совету понтифика, прощупал почву и обсудил со своим племянником Каробертом Венгерским возможность обручения девочки с младшим из его сыновей – Андреем. Стороны понимали, что это устраняло споры обеих ветвей Анжу за владение Неаполем. Кароберт к тому времени уже определил наследником венгерской короны своего старшего сына Лайоша, а среднего, Иштвана, по праву своей супруги Елизаветы, сделал преемником польского трона.

Сторонником этого бракосочетания был и тогдашний папа Иоанн XXII: торговая жилка подсказывала ему, что женитьба младшего сына Кароберта на Джованне будет весьма выгодной для Святого престола и поспособствует укреплению мира в регионе. Кароберт понимал, что, женив Андрея на Джованне, он будет вынужден отказаться от своих претензий на Неаполь и Сицилию. С другой стороны, это давало ему возможность осознать, что в будущем его потомок сможет беспрепятственно получить право на эти королевства. Так что одна из семей кандидатов на руку внучки могущественного Роберта дала согласие на этот поспешный брак. Но какой бы нежностью и любовью ни окружал Джованну её дед, как бы ни пытался он оградить ребёнка от невзгод, он отчётливо понимал: судьба этой девочки не будет лёгкой.

С решения о брачном союзе пришёл конец безоблачному детству будущей королевы. Она уже не имела права наслаждаться беспечными забавами и пошла по пути, предписанному ей провидением, которое никогда не прочь зло подшутить над человеком. В наши дни, и то не всегда, родители не имеют права, да и не могут, подавлять сердечные наклонности своих детей или препятствовать им. В те же далёкие времена обычным делом в королевских семьях было то, что политические игры взрослых превращали ребёнка в претендента на престол, так что для кого-то дитя становилось лакомым кусочком, а для кого-то – смертельным врагом. Несчастный малыш, который ещё даже не понимал разницы между мужчиной и женщиной, становился объектом торговли – разменной картой в межгосударственных отношениях.

* * *

Отвлечёмся же на несколько минут от Джованны и заглянем в Венгерское королевство, чтобы познакомиться с его августейшим семейством, присутствие которого мы, как и герои нашего повествования, будем чувствовать постоянно.

Королева Елизавета, или Эльжбета Пястувна, была дочерью короля Польши Владислава I Локетека. 6 июля 1320 года она была выдана замуж за короля Венгрии Кароберта I, став его четвёртой женой. Правительница активно участвовала в судьбах своих детей, занимаясь интригами, не гнушаясь взятками и обманом. Эту женщину не любили подданные, поскольку великодушие определённо не входило в число её добродетелей, а из-за отсутствия четырёх пальцев на правой руке её окрестили «Беспалой».

Пальцев королева лишилась 17 апреля 1330 года в результате атаки венгерского рыцаря на неё, Кароберта и двух их сыновей, Лайоша и Андрея. Всё произошло из-за того, что брат Елизаветы, Казимир, которого небесные силы и вовсе не отметили печатью благочестия, гостил в Венгрии, где жестоко изнасиловал Клару, дочь могущественного венгерского военачальника Фелициана Заха, и её не менее знатную подругу. Сам Казимир немедленно уехал в Польшу, Зах же узнал от дочери, что именно Елизавета помогла завлечь девушек и оставить наедине с душегубом. Чтобы отомстить за поруганную честь, Зах ворвался во дворец в Вишеграде и набросился с мечом на королевскую семью, но успел лишь попасть по руке матери семейства, которой удалось заслониться от удара, – несчастного отца почти сразу убили стражники Кароберта.