Текст книги "Этика микроагрессии"

Теория неоднозначного опыта

Давайте подведем промежуточные итоги. Мы видели, что скептицизм в отношении микроагрессии лучше всего интерпретировать как скептицизм в отношении диагностики, а не частоты. Правдоподобный скептицизм отрицает не то, что скрытое угнетение происходит часто, а только то, что у нас есть надежный способ идентификации конкретных случаев. Мы видели, что маргинализированные люди являются экспертами в области угнетения, хотя этот опыт не всегда позволяет им исключать трагические совпадения. Мы видели, что когда мы ставим идентификацию микроагрессии в зависимость от недоступных фактов о мотивации предполагаемого агрессора, то это ведет к моральным проблемам.

Поэтому нам нужна такая теория микроагрессии, которая (1) не делает идентификацию микроагрессии уязвимой для скептицизма в отношении диагностики, (2) признает знания маргинализированных людей, не приписывая им неправдоподобной способности проникать в психику других людей, и (3) не ставит наши моральные суждения в зависимость от исключения трагических совпадений. Я думаю, что мы можем достичь всего этого с помощью следующего:

Теория неоднозначного опыта: действие или событие является микроагрессией в силу того, что член угнетенной группы воспринимает его как возможный, но необязательно бесспорный случай угнетения.

Это открывает нам много новых возможностей. Для начала обратим внимание на то, чего эта теория не утверждает. Она ничего не говорит о психологии агрессоров. Она вообще о них не упоминает. Она допускает случаи, подобные микроагрессии, заложенной в окружающей среде, когда угнетение создается социальными или институциональными факторами, а не какими-либо отдельными действующими лицами. Делая этот шаг, мы обходим проблему мотивационной теории с идентификацией бессознательных мотиваций. (В главе 3 я рассмотрю третий подход, структурный, который также позволяет избежать этой проблемы. Но я покажу, что у него есть свои собственные проблемы.)

Это ключевое изменение позволяет теории ответить на те сложности, которые мы уже выявили:

Во-первых, теория неоднозначного опыта позволяет избежать скептицизма в отношении диагностики. Поскольку она требует только того, чтобы люди воспринимали нечто как угнетение, и у нас есть простые способы оценить восприятия людей (то есть мы можем спросить их), жалобам на недостаток доказательств не остается места. В то время как мотивационная теория с научной точки зрения делается заложницей выявления бессознательных мотивов, теория неоднозначного опыта опирается только на то, что мы уже знаем, как изучать, – на сознательные ощущения себя маргинализированным. Действительно, это именно то, что Сью и его коллеги и изучают все это время.

Обратите внимание, как это меняет наш подход к неопределенности. Вместо того чтобы непрестанно сомневаться в том, считать ли инцидент микроагрессией (потому что никто не может получить доступ к бессознательным мотивам), эта теория делает неопределенность частью субъективного опыта жертвы. Но нет никакой неопределенности в вопросе о том, действительно ли жертва имеет подобный опыт. Согласно этому подходу, переживание микроагрессии немного похоже на то, как если бы вы увидели кого-то, кто мог бы оказаться вашим бывшим одноклассником: вы определенно видели какого-то человека, и у вас определенно был опыт его возможного узнавания, но осталось неопределенным, действительно ли это тот, о ком вы подумали. Тем не менее налицо тот несомненный факт, что у вас был этот опыт.

Во-вторых, теория неоднозначного опыта признает знание маргинализированных людей, не приписывая им неправдоподобных способностей. Теория рассматривает их субъективный опыт как фундаментальный для микроагрессии факт: все, что нужно для того, чтобы нечто считалось микроагрессией, – это наличие у них определенного опыта. И несомненно, они являются авторитетными источниками информации о собственном субъективном опыте.

Означает ли это, что эта точка зрения автоматически делает маргинализированных людей правыми в отношении микроагрессии? Это зависит от того, что мы подразумеваем под «правыми». Маргинализированные люди действительно автоматически правы в отношении своего субъективного опыта, как и все мы. Но это не означает, что они автоматически правы в том, почему у них возникает этот опыт.

Неоднозначный субъективный опыт угнетения маргинализированного человека необязательно означает, что чьи-либо действия мотивированы предубеждением или что его социальная среда несправедлива. Все это обычно является правдой, поскольку маргинализированные люди являются экспертами по угнетению, но даже эксперты иногда вводятся в заблуждение трагическими совпадениями.

Этот момент позволяет нам ответить на один из самых каверзных вопросов, которые скептики в отношении микроагрессии задают мотивационной теории (как мы видели ранее с Лилиенфельдом). Как быть, если два члена одной и той же маргинализированной группы расходятся во мнениях по поводу одного и того же эпизода? Предположим, Сью и его коллега разошлись во мнениях относительно того, действовала ли стюардесса под влиянием бессознательных предубеждений. Оба они являются членами маргинализированной группы, поэтому мы не можем обратиться к относительному опыту одного из них, чтобы разрешить этот вопрос. Подобные случаи особенно сложны для мотивационной теории, поскольку она настаивает на том, что один из них должен быть прав, но не предлагает способа узнать, кто именно.

Теория неоднозначного опыта избегает этой проблемы, утверждая нечто на первый взгляд шокирующее, но на самом деле в этом есть смысл. А именно: когда два члена маргинализированной группы расходятся во мнениях по поводу одного и того же случая, то дело может обстоять так, что один из них испытывает микроагрессию, а другой нет. Нам не нужно выбирать, кто прав, потому что ключевой вопрос в микроагрессии касается субъективного опыта жертвы. Если один человек воспринимает ситуацию как возможный случай притеснения, то по отношению к нему имела место микроагрессия. Если у другого человека нет такого ощущения, то в отношении него никакой микроагрессии не было. Согласно теории неоднозначного опыта, в этой ситуации нет ничего странного.

Лилиенфельд пытается возразить, что подобный ответ представляет собой логическое противоречие[118]118
  (Lilienfeld, 2017, p. 143).


[Закрыть], но это не совсем так. Когда дело доходит до суждений, основанных на субъективном опыте, мы всегда должны учитывать различия в восприятии. Например, предположим, что двух оценщиков произведений искусства просят определить, является ли некоторая картина подделкой, основываясь на их опыте в оценке манеры письма предполагаемого автора. Оценщик А говорит, что да, это подделка, а оценщик Б говорит, что нет. В этом нет никакого логического противоречия. Что было бы логическим противоречием, так это утверждение, что картина является и одновременно не является подделкой. Точно так же было бы логическим противоречием утверждать, что данное событие является и одновременно не является случаем угнетения. Но это не то, что утверждает теория неоднозначного опыта, – вместо этого он позволяет нам честно констатировать, что два эксперта по угнетению пришли к разным выводам об одной и той же ситуации.

В-третьих, теория неоднозначного опыта позволяет избежать привязки наших моральных суждений к исключению трагических совпадений. Это связано с тем, что для этой теории не так уж важно, что происходит в голове преступника. Мотивационная теория направляет наше моральное внимание прежде всего на действия и личность предполагаемого агрессора. Действительно ли он поступил расистски или сексистски? Теория неоднозначного опыта смещает наше моральное внимание на субъективный опыт жертвы[119]119
  К такому же смещению акцента призывают (Freeman and Stewart, 2018).


[Закрыть]. Независимо от того, кто и что сделал, факт остается фактом: жертва завязла в борьбе с ситуацией, которая обоснованно напоминает ей репрессивные модели, потому что, вполне вероятно (хотя и необязательно), она и была проявлением угнетения. Наша теория не должна отводить этому факту второстепенную роль в сравнении со спорами о том, можем ли мы читать чужие мысли.

Если мы все-таки хотим вынести моральное суждение об агрессоре, то обратим внимание, что теория неоднозначного опыта меняет то, что значит обвинить кого-либо в совершении микроагрессии. С точки зрения мотивационной теории сказать, что кто-то совершил микроагрессию, – значит сказать, что его действия были мотивированы (возможно, бессознательным) предубеждением. Это подразумевает какие-то утверждения о том, кто он такой психологически. Это, скорее всего, вызовет защитную реакцию.

Но теория неоднозначного опыта меняет это. Теперь сказать, что кто-то совершил микроагрессию, – значит просто сказать, что он сделал что-то, что эксперт по угнетению воспринял как возможный случай угнетения, хотя и необязательно уверен, что это оно. Эта расплывчатая формулировка полезна тем, что оставляет открытым вопрос, почему у эксперта возник такой опыт. Возможно, это и была бессознательная предвзятость, мотивировавшая виновника. Или, может быть, это был чисто структурный процесс, когда виновник просто оказался не в том месте и не в то время. Или, может быть, как в случае с Василием, это было редкое трагическое совпадение. Теория неоднозначного опыта не требует, чтобы мы решали этот вопрос в конкретных случаях, поскольку, по крайней мере иногда, мы не сможем его решить.

При таком понимании лица, совершающие микроагрессию, должны чувствовать меньшую потребность защищаться. Теперь их необязательно обвиняют в том, что в глубине души они расисты или сексисты. Тем не менее в то же время теория неоднозначного опыта не подразумевает, что совершивший микроагрессию полностью оправдан. Когда вы делаете что-то, что причиняет кому-то боль, вы должны извиниться, даже если, возможно, это не ваша вина. Точно так же, если кто-то причинил вам боль, вы вправе чувствовать некоторое недовольство, даже если, возможно, он сделал это не нарочно. Наши обычные моральные реакции не требуют абсолютной уверенности; их нужно только умерять, чтобы учесть нюансы неоднозначности.

Травма неоднозначности

Я объяснила, чем моя теория лучше мотивационной. Но я до сих пор не объяснила самую специфическую черту теории неоднозначного опыта: неоднозначность. Зачем называть микроагрессией случаи, когда маргинализированные люди считают, что они, возможно, столкнулись с угнетением, но необязательно уверены в этом? Почему бы не считать микроагрессиями только те случаи, когда они действительно уверены?

Причина в том, что нам нужно где-то провести верхнюю границу нашего понятия. Мы не хотим считать явные акты дискриминации и нетерпимости микроагрессией. Деральд Уинг Сью зачисляет и их в свою категорию «микронападений», и многие критики поднимают обоснованные возражения против этого. Вспомним, как Сью определяет микронападения: «сознательные, преднамеренные и либо неочевидные, либо явные предвзятые установки, убеждения или действия, связанные с расовой, гендерной или сексуальной ориентацией, которые… призваны ударить по групповой идентичности человека или обидеть / причинить вред предполагаемой жертве путем использования бранных эпитетов, избегающего поведения или целенаправленных дискриминационных действий»[120]120
  (Sue, 2010, p. 28).


[Закрыть]. Согласно Сью, примеры включают оскорбительные расовые клички, сжигание креста или подвешивание петли в чьем-либо офисе. Сью говорит, что микронападения – «это то, что публика обычно ассоциирует с „настоящим расизмом“ – прямым, преднамеренным, очевидным и нескрываемым. Обычно нет нужды гадать о намерениях, которые состоят в том, чтобы причинить вред, оскорбить или унизить темнокожих, женщин и ЛГБТ»[121]121
  (Sue, 2010, p. 30–31).


[Закрыть].

Хотя эти действия явно предвзяты, вредоносны и морально неправильны, я не думаю, что мы должны называть их микроагрессией. Сваливать в одну кучу явную нетерпимость и скрытую микроагрессию – значит смешивать два разных (но важных) вопроса. Нужно полностью исключить из нашей таксономии категорию «микронападения». Я не первая, кто высказывает это мнение. Жюли Миникель-Лакок призывает отказаться от микронападений, потому что в них нет никакой «серой зоны»[122]122
  (Minikel-Lacocque, 2013, p. 454). Дальнейшее развитие этой мысли см. в: (Garcia and Johnston-Guerrero, 2015). В более поздних работах Сью и многие из соавторов его первоначальной статьи несколько пересмотрели категорию «микронападений»; см.: (Torino et al., 2019).


[Закрыть]. Глория Вонг и ее коллеги говорят, что две другие категории – микрооскорбления и микроотмены – лучше всего отражают «истинное определение расовой микроагрессии»[123]123
  (Wong et al., 2014, p. 191). (McTernan, 2018, p. 267) тоже утверждает нечто подобное.


[Закрыть]. Лилиенфельд приводит эту проблему в подтверждение того, что определению микроагрессии, данному Сью, недостает научной четкости[124]124
  (Lilienfeld, 2017, p. 143, 148).


[Закрыть].

Но если мы собираемся различать микроагрессию и открытую нетерпимость, то нам нужен какой-то практический способ провести границу между ними. Теория неоднозначного опыта предлагает ответ: отличительной чертой микроагрессии является то, что она вызывает у своих жертв ощущение неопределенности[125]125
  Расширенную версию этой аргументации я привожу в (Rini, 2020b). Политический теоретик Эмили Мактернан тоже предлагает подход к микроагрессии, в котором подчеркивается неоднозначность. По ее мнению, микроагрессия – это инцидент, в котором «вполне возможно, что агрессор не намеревался оскорбить или принизить другого» (McTernan, 2018, p. 264). Моя формулировка немного иная, по причинам, которые станут яснее в главе 3.


[Закрыть]. И этот способ провести границу не притянут за уши – он следует из ключевой особенности того, что изначально и мотивирует исследования микроагрессии.

У психологов есть специальный термин для обозначения той неопределенности, с которой часто сталкиваются в социальных взаимодействиях маргинализированные люди: «неоднозначность атрибуции». Идея была разработана в 1980-х годах психологами Дженнифер Крокер и Брендой Мейджор. Их интересовало объяснение парадокса: почему, несмотря на широко распространенную расовую стигму в Америке XX века, у чернокожих не выявляется стабильно низкая самооценка? Почему притеснения и несправедливая критика не сломили дух чернокожих?[126]126
  (Crocker and Major, 1989) и (Crocker et al., 1991). Об истории этой концепции см.: (Crocker and Major, 2003).


[Закрыть]

Ответ, решили они, состоит в том, что стигматизированные люди понимают, что негативную обратную связь – низкую оценку выполненной работы, косой взгляд незнакомца – можно объяснить по-разному. Когда к стигматизированному человеку относятся негативно, это может быть законной реакцией на совершенную им ошибку, но это может быть и признаком предубеждения. Допущение возможности предубеждения помогает стигматизированным людям справляться, поскольку им не нужно всегда принимать критику близко к сердцу.

Хотя неоднозначность атрибуции казалась стратегией выживания, психологи быстро поняли, что она может и приносить вред. Выяснилось, что маргинализированные люди не склонны принимать во внимание не только критику, но и похвалу. В одном эксперименте студенты заполняли личностный опросник, на основе которого, как им сказали, другой студент будет оценивать их пригодность в качестве друзей или коллег. Иногда этот другой студент мог их видеть (через одностороннее зеркало), в других случаях – нет. Какое влияние это оказывало на то, как участники интерпретировали положительные или отрицательные оценки?

Неудивительно, что чернокожие учащиеся объясняли негативные оценки предрассудками чаще, чем белые, особенно когда их можно было видеть. Но поразительным открытием было то, что чернокожие студенты приписывали и похвалу расовым предрассудкам, и только когда оценивающий мог видеть их расу. Иными словами, они сбрасывали со счетов даже положительные отзывы белых[127]127
  (Crocker et al., 1991, p. 225). В более позднем исследовании (Hoyt et al., 2007) использовалась виртуальная реальность, чтобы вызвать сходный опыт даже у белых: как белые, так и латиноамериканские студенты, которые были представлены латиноамериканскими аватарами в упражнении на лидерство (в виртуальной реальности), часто не принимали во внимание похвалу от белых участников (настоящие латиноамериканские студенты не принимали во внимание и критику).


[Закрыть].

Но почему расово стигматизированные люди сбрасывают со счетов похвалу? Крокер и ее коллеги предположили, что чернокожие могут воспринимать ложную похвалу со стороны белых как снисходительность или как способ не выглядеть расистом. Это значило бы, что неоднозначность атрибуции – палка о двух концах: она может защищать стигматизированных людей от некоторой критики, но также и лишать их пользы поощрения. Как выразились Крокер и ее коллеги: чернокожие студенты «подвергаются двойной опасности в этом отношении, поскольку у белых оценщиков могут быть скрытые мотивы для того, чтобы давать им как положительный, так и отрицательный отзыв»[128]128
  (Crocker et al., 1991, p. 226).


[Закрыть].

Сью был одним из первых теоретиков, связавших неоднозначность атрибуции с микроагрессией. Он утверждает, что, поскольку микроагрессия настолько неуловима, жертвы не уверены в том, что именно с ними произошло. Эта неопределенность составляет часть проблемы: она налагает эмоциональные и когнитивные издержки на маргинализированных людей, которые в итоге часто продолжают бесконечно мысленно переваривать свой неопределенный опыт[129]129
  (Sue, 2010, p. 55).


[Закрыть]. И основная идея восходит к самым истокам исследований микроагрессии. Вспомним, как Честер Пирс, создатель этого понятия, описывал собственный опыт покровительственного отношения со стороны белых студентов: «Кто-то может увидеть тут чрезмерную чувствительность, если не паранойю»[130]130
  (Pierce, 1970, p. 277).


[Закрыть]. Психолог Кристен Джонс и ее коллеги отмечают, что эта неопределенность может свести на нет даже ту ограниченную психологическую ценность, которую обеспечивает неоднозначность атрибуции:

Неоднозначность, окружающая скрытую дискриминацию, вероятно, продлевает процесс атрибуции, заставляя жертвы размышлять об инциденте еще долго после того, как он произошел, потому что у них нет четкой точки опоры… что может быть эмоционально и когнитивно обременительным. Таким образом, хотя это несколько парадоксально, тот факт, что скрытая дискриминация неочевидна, может быть той самой характеристикой, которая делает ее настолько вредоносной для ее жертв[131]131
  (Jones et al., 2017, p. 57).


[Закрыть].

Этот момент необходимо подчеркнуть особо. Неопределенность вредна как таковая, потому что заставляет жертву сомневаться в себе, даже если ее подозрения обоснованы. Это также может привести к дальнейшему вреду, когда неуверенность в себе мешает противостоять бесконечным сомнениям других. Как мы видели ранее, всегда есть какое-то невинное объяснение, и обычно кто-то из присутствующих требует, чтобы маргинализированный человек исключил его.

Остановитесь на мгновение и подумайте, что это делает с людьми. Вы уже почти уверены, что с вами обошлись несправедливо, и вам уже пришлось бороться с собственной неуверенностью, чтобы решить, что вы не просто все вообразили. И тут все кому не лень принимаются настаивать, чтобы вы начали свои размышления заново, чтобы вы проверили, перепроверили и еще раз перепроверили, остается ли хоть какой-то шанс, на самом деле любой шанс, что никто никоим образом не обращался с вами плохо.

Пройти через все это – незавидная участь. И это случается с маргинализированными людьми постоянно и имеет серьезные последствия. Психологические исследования показывают, что чернокожие, которые сообщают о дискриминационном обращении, с большей вероятностью будут восприниматься белыми как жалобщики, независимо от доказательств вероятности дискриминации[132]132
  (Kaiser and Miller, 2001).


[Закрыть]. Это приводит к эпистемическому вреду, который мы рассмотрели в главе 1, например, к «удержанию свидетельств», когда жертвы угнетения воздерживаются от того, чтобы делиться своими знаниями, потому что знают, что им не поверят[133]133
  (Dotson, 2011).


[Закрыть]. Это также приводит к тому, что навсегда подрывается доверие жертвы к самой себе – по выражению Сабы Фатимы, она доводится до «эпистемической грани, когда начинаешь думать о себе как о параноике и сомневаться в своем восприятии реальности»[134]134
  (Fatima, 2017, p. 148). См. также: (Jones, 2012; McKinnon, 2017).


[Закрыть].

Признание этих рисков – необходимая предпосылка для размышлений о микроагрессии, поэтому в теории неоднозначного опыта они и встроены в само определение понятия.

Тревожные теории

В этой главе мы пытались разрешить проблему субъективности, с которой приходится сталкиваться любой теории микроагрессии. Я показала, как размышления о субъективности открывают мотивационную теорию для систематического скептицизма, и я утверждала, что моя теория неоднозначного опыта лучше справляется с этим скептицизмом, а также подчеркивает травму неопределенности, лежащую в самой основе микроагрессии.

Важно отметить, что теория неоднозначного опыта не предполагает такого субъективизма, когда «все дозволено»; дело не обстоит так, что как только кто-нибудь где-нибудь скажет, что он подвергся микроагрессии, то он автоматически прав. Во-первых, теория предполагает объективное существование угнетения, образованного исторически укоренившимися социальными процессами. Жертва не может решать, существует ли угнетение и угнетена ли она лично. Люди могут ошибаться в отношении угнетения: североамериканские христиане-евангелисты, которые говорят, что их угнетают геи, целующиеся в парках, ошибаются, поскольку (в Северной Америке) не существует исторически укоренившихся социальных процессов, лишающих христиан доступа к работе, крыше над головой или медицинскому обслуживанию. Конечно, бывают и более сложные случаи, когда у нас могут возникнуть обоснованные разногласия по поводу того, считать ли конкретную группу угнетенной, но это серьезный спор, который эта книга не пытается разрешить. Важно, что само угнетение – явление объективное. Теория неоднозначного опыта принимает это – она просто исходит из того, что субъективность неизбежно должна учитываться при диагностике того, является ли тот или иной конкретный инцидент проявлением объективных социальных закономерностей.

Тут может показаться, что я заметаю трудную моральную проблему под теоретический ковер. Я сказала, что маргинализированные люди являются авторитетными источниками информации о своем собственном опыте и их (неоднозначный) опыт – это все, что нужно, чтобы сделать что-то микроагрессией. Я также признала, что маргинализированные люди иногда воспринимают трагические совпадения, как, например, слова изучающего английский язык Василия про «цветных», как соответствующие паттернам угнетения. Согласно теории неоднозначного опыта, случай Василия все же считается микроагрессией, если кто-либо из его чернокожих одногруппников считает, что он, вероятно, столкнулся с проявлением угнетения. Разве это не проблема? Разве не будет ошибкой считать трагические совпадения микроагрессиями?

Я понимаю, почему люди могут так думать, но в конечном счете я не согласна с этим. Я думаю, что любая теория микроагрессии будет иметь проблемы с некоторыми случаями. Мы говорим об обширных социальных структурах и о бессознательных человеческих мотивациях, двух абсурдно сложных темах, наши знания которых все еще очень ограниченны. Ожидать, что на их пересечении появится безупречная теория, неразумно. Наша цель должна состоять в том, чтобы разработать теорию, которая наилучшим образом справляется с неопределенностью. Я думаю, что теория неоднозначного опыта делает именно это.

Чтобы понять почему, вернемся снова к стюардессе, отправившей Сью в заднюю часть самолета. Мотивационная теория навсегда оставляет этот случай открытым для скептицизма; он считается микроагрессией только в том случае, если стюардесса действительно руководствовалась предубеждением, но никто никогда не сможет узнать, как это было на самом деле! Напротив, теория неоднозначного опыта дает здесь очень четкий ответ: описание Сью своего опыта («Действительно ли нас выделили из-за нашей расы? Или это было просто случайностью без расового подтекста? Может, мы слишком чувствительны и мелочны?»[135]135
  (Sue et al., 2007, p. 275).


[Закрыть]) – это именно опыт возможного, но не бесспорного столкновения с проявлением угнетения.

Вот ключевой вопрос: какой из этих двух случаев – оплошность Василия или полет Сью – более репрезентативен для случаев, которые должна объяснять теория микроагрессии? Я думаю, что случай Сью. В реальном мире человеческие мотивы очень часто непрозрачны. В истории с Василием у нас есть уверенность только потому, что я выдумала ее в качестве воображаемого примера. В реальном мире гораздо больше случаев приведут к скептическим проблемам.

Общая картина выглядит следующим образом: учитывая, насколько сложен реальный мир, нам нужна теория микроагрессии, которая адекватно справляется с неопределенностью. Рассматриваемые теории по-разному подходят к локализации источника неопределенности. Мотивационный подход допускает неопределенность в выявлении (мы не можем знать наверняка, какие случаи на самом деле являются случаями микроагрессии), пытаясь достичь определенности в том, что касается последствий (определенно плохо быть мотивированным предубеждением). Теория неоднозначного опыта обеспечивает определенность в выявлении (маргинализированные люди являются авторитетными источниками информации о своем собственном опыте), допуская неопределенность в том, что касается последствий (у нас остаются нерешенные политические и этические вопросы о том, как реагировать на утверждения экспертов о «вероятном, но не бесспорном»).

В политических и общественных спорах неопределенность вызывает раздражение. Когда мы в чем-то расходимся и не можем найти нейтральный способ решить эту проблему, у нас возникает соблазн искать недобросовестность со стороны тех, с кем мы не согласны. Эта проблема особенно остра для социально взрывоопасных тем, таких как расизм, сексизм и гомофобия. Учитывая, что неопределенность неизбежна и что она порождает раздоры, где следует ее оставить?

Думаю, не на стадии выявления. Неопределенность в выявлении микроагрессии будет означать, что наши публичные разногласия будут касаться того, считать ли конкретные случаи расизмом или сексизмом. Предполагаемые злодеи будут чувствовать необходимость защищаться, что приведет к дополнительным обвинениям в недобросовестности. Гораздо лучше перенести неопределенность в ту часть теории, которая касается последствий. При принятии решения о том, как реагировать на микроагрессию, неопределенность должна иметь место. Если мы начнем с допущения, что микроагрессия необязательно подразумевает плохие мотивы – хотя она всегда указывает на чувствительный к угнетению опыт экспертов, – то мы можем честно подойти к проблеме неопределенных последствий.

Я думаю, что этот момент, связанный с неопределенностью и общественными спорами, является решающим фактором в пользу теории неоднозначного опыта. Мотивационная теория вынуждает нас пытаться разрешить неопределенность на этапе выявления, в каждом отдельном неоднозначном случае. Это ведет к защитной реакции и озлоблению. Теория неоднозначного опыта позволяет нам урегулировать статус каждого отдельного инцидента, перенеся неопределенность в сферу общей социальной политики, где, можно надеяться, нет нужды защищать свое эго и можно быть более открытыми к следующим трудным шагам.

Поэтому теперь нам предстоит обратиться к этим следующим шагам. В ближайших двух главах я начну распутывать проблемы, связанные с возложением моральной ответственности за микроагрессию. Как мы увидим, я в основном откладываю в сторону случаи трагического совпадения. Отчасти это связано с тем, что такие случаи обычно относительно редки. Но также и с тем, что, как мы убедимся, моральные вопросы уже и так достаточно сложны, даже когда роль угнетения вовсе не случайна.

В главе 3 мы посмотрим, каким образом вред, наносимый микроагрессией, объясняется действиями многих людей, так что становится трудно возложить ответственность на кого бы то ни было в отдельности. Затем в главе 4 я рассмотрю вопрос ответственности за бессознательные мотивы; даже если мы можем избежать проблем, возникающих у мотивационной теории при выявлении предубеждений, о которых люди даже не подозревают, связанные с ними моральные вопросы все равно чрезвычайно трудны.

Как только мы ясно увидим обе эти проблемы, мы поймем, что у мотивационной теории как минимум не меньше проблем с объяснением моральной ответственности, что не оставляет никаких причин отдавать ей предпочтение перед теорией неоднозначного опыта.

Для маргинализированных людей – экспертов по угнетению – то, что делает микроагрессию микроагрессией, действительно находится «в глазах смотрящего». Но что делать с микроагрессиями, решать всем нам.