Текст книги "Её запретный рыцарь"

Глава 9
Преданный

Странные Рыцари в течение двух месяцев были разделены на два лагеря в соответствии с двумя разными доктринами.

Одну группу составили Дюмэн, Дрискол и Дженнингс. Они считали, что незачем защищать Лилю от самой себя. Если она не хочет внимать их серьезным предупреждениям относительно Ноултона, пусть поступает как знает.

Другая группа, в которую входили Догерти, Бут и Шерман, заявляла, что они имеют моральный долг перед мисс Уильямс и что Ноултона надо сбросить с небоскреба, или разрезать его на мелкие кусочки, или привязать его к скале на дне нью-йоркской бухты.

Все они оживленно между собой беседовали, много времени провели в спорах, которые возобновлялись всякий раз, когда Ноултон появлялся в вестибюле и уводил Лилю с собой. Они разработали множество стратегий и однажды даже начали склоняться к тому, чтобы принять предложение Шермана и обратиться за помощью к одной из местных банд.

Но на практике они никогда ничего не делали – только очень много говорили.

Это, однако, не было совершенно бесполезным – своей болтовней они доставляли массу удовольствия красотке из табачного ларька.

Как только Догерти приближался к ней, чтобы купить сигару или прикурить, она таинственно шептала:

«Он уже мертв?» – и изображала радость, когда слышала, что ему подарен еще один день жизни. А для того чтобы вызвать у Дюмэна очередной поток красноречия, ей нужно было всего лишь мрачно промолвить:

«О, у наш француз есть такой крепкий нервы!»

Наибольшего успеха она добилась, когда задала им головоломку: «Почему это Странные Рыцари любят Республиканскую партию?»

Ответ, который удалось выжать из нее после нескольких дней дьявольских усилий и угроз, гласил: «Потому что и у тех, и у других система защиты – как в немецкой армии».

Но самим Странным Рыцарям было не до шуток.

Они спорили, выдвигали аргументы, строили планы.

Дюмэн и Дрискол проявляли выдержку и старались удерживать остальных в рамках приличия. Временами, когда остальные становились совсем безрассудными, дело доходило даже до того, что они угрожали выступить в поддержку Ноултона. Но агрессивность Бута и Догерти, а особенно Шермана, не убывала, и решимость их антагонистов стала слабеть.

Утром дня, последовавшего за событиями, изложенными в предыдущей главе, Догерти вошел в вестибюль раньше обычного и увидел, что Дюмэн и Дженнингс беседуют с мисс Хьюджес. Подойдя к табачному ларьку, он приветственно хрюкнул, кивнул красотке за прилавком и указал пальцем на свой любимый сорт сигар.

– Что-то здесь не так, – покачала головой мисс Хьюджес, ставя коробку с сигарами перед ним на прилавок.

– Конечно, не так, но это лучшее, что у тебя есть! – осклабился Догерти, выбирая сигару.

– Я имела в виду тебя! – усмехнулась мисс Хьюджес. – С сигарами все в порядке. А ты выглядишь так, будто всю ночь боролся за титул в бильярдном турнире.

– Ха! – выдохнул Догерти.

– Оставь его в покой, – улыбнулся Дюмэн. – У него есть такой темперамент! Он может быть очень опасный.

Догерти от этих слов чуть не подпрыгнул.

– Заткнись! – взорвался он. – Когда я такой, как сейчас, со мной лучше не шутить.

Дюмэн хихикнул, и Дженнингс тоже что-то пробурчал. Догерти набросился было на них, но они ретировались в направлении кожаного дивана в углу.

Вскоре появился Дрискол. Увидев, что Догерти уныло смотрит в окно, он позвал его с собой, и они пошли к своим приятелям, приостановившись по пути, чтобы сказать «доброе утро» Лиле.

– Нарядилась! – заметил Догерти, кивнув в сторону телеграфного столика, когда они присоединились к Дюмэну и Дженнингсу.

– Кто?

– Мисс Уильямс. Вся сияет как купол кафедрального собора. Вы понимаете, что это значит?

Услышав, что никто ничего не понимает, он продолжил:

– Она ждет Ноултона. И ничего мне не говорите.

Я это вижу. А если этот тип сегодня или на днях тут появится, я начну действовать. Поверьте, он меня достал.

Это произвело на них впечатление. Одного слова «Ноултон» было достаточно. Когда через десять минут пришел Бут, он обнаружил, что Догерти мужественно сдерживает натиск Дюмэна, Дрискола и Дженнингса.

Бут весь кипел от ярости.

– Вчера вечером я видел Ноултона, – выпалил он и, увидев, что его слушают, добавил: – С мисс Уильямс.

Странные Рыцари уставились на него и потребовали разъяснений.

– Это произошло случайно, – продолжил Бут. – Один мой приятель сказал, что у него есть билеты на шоу, и пригласил меня с собой. И я пошел с ним.

Мама дорогая! Какое там шоу! Дело происходило в концертном зале – сам по себе он очень хороший, на Сорок второй улице. Четверо итальяшек извивались под звуки скрипок, и целых два часа мы на них смотрели как дураки! Что они играли? Следите за мной.

Это звучало как…

– А что с Ноултоном-то?

– О да! Ну, когда мы вошли, кого я увидел через два ряда впереди? Мистера Джона Ноултона и мисс Лилю Уильямс, рука об руку! Когда эти итальяшки издавали какой-нибудь особенно ужасный звук, они поворачивались друг к другу, словно чтобы сказать: «Эту мелодию мне довелось услышать в последний раз на небесах!» И это называется «шоу»!

– Это лишний раз доказывает, что я был прав, – заметил Догерти, поднимаясь на ноги и глядя сверху вниз на Дюмэна. – Может, он ходит к ней домой каждый вечер, а мы сидим тут как истуканы. Он появляется в отеле раз в месяц, и мы поэтому подумали, что он и с ней видится так редко. А на самом деле… Ну, теперь я с ним разберусь.

Дюмэн и Дрискол были явно шокированы. Они и правда думали, что Ноултон видит Лилю не чаще, чем когда бывает в отеле, после рассказа Бута у них буквально открылись глаза. Кроме того, они немного устали поддерживать Ноултона. Но возможно, теперь было слишком поздно.

– А где Шерман? – первым заговорил Догерти. – На него можно положиться.

– И на нас! – хором заявили остальные.

– Погодите-ка минутка, – сказал Дюмэн. – Вот что я вам поговорю. Мы в моральном долгу перед мадемуазель Лиля. И я пойду и спрошу ее – а вы не беспокойтесь что. В любом случае подождите. Это будет занять у меня только одна минута. Идите пока в бильярдную.

– Это бессмысленно, – возразил Догерти.

Но остальные убедили его, что Дюмэн прав, и увели боксера в бильярдную, а коротышка-француз, набравшись храбрости и сжав зубы, направился к столику Лили.

Лиля была возбуждена, как выразился Догерти – «вся сияла». На ней было платье из очень мягкой темно-коричневой ткани со свободными рукавами и воротником, украшенное на груди кремовыми кружевами.

Ее глаза поблескивали, а губы были полуоткрыты, словно в предвкушении чего-то необыкновенно приятного. Должно быть, она как раз думала о том, что в двенадцать часов будет обедать с Ноултоном.

Когда к ее столику приблизился Дюмэн, она подняла голову и мило улыбнулась.

– Вы – сама элегантность, – промолвил коротышка, восхищенно ее оглядывая.

– Какой же француз может обойтись без комплиментов? – парировала Лиля.

– Нет, действительно так, – возразил Дюмэн и напрямик спросил: – Вы были дома вчерашний вечер?

Лиля изобразила на лице удивление и ответила:

– Отчего же – нет. Была на концерте.

Дюмэн не стал откладывать дело в долгий ящик:

– Я знай, с этим Ноултон.

Лиля ничего не ответила. О Ноултоне Рыцари с ней уже много дней не говорили.

– Так или нет? – продолжал настаивать Дюмэн.

– Да, – призналась она.

Коротышка-француз продолжил:

– Вы должны извинить меня, что я говорить так откровенно. Когда-то давно мы сказаль, что он не ошень хороший, но вы продолжает с ним встречаться. Дорогой мадемуазель, вы думаете, мы не знаем? Мы же только о вас позаботиться.

– Но зачем? – возмутилась Лиля. – Знаете, мистер Дюмэн, если кто-то еще будет говорить со мной таким образом, я не на шутку рассержусь. Но я знаю, что вы делаете это из добрых чувств, и поэтому пока не стану вас обижать. Но буду вынуждена сделать это, если еще раз речь зайдет о Ноултоне. Он тоже мой друг.

– Только это? – требовательно спросил Дюмэн.

– «Только» – что вы имеете в виду?

– Только друг?

– А кем еще он может быть?

– Мой бог! – взорвался Дюмэн, возмущенный ее деланым притворством. – Кем еще? Что, по-вашему, может хотеть шеловек вроде Ноультон от такой симпатишный девушка, как вы? Дружбы! Ха! Это такой дружба, что…

Но, увидев побледневшие щечки Лили и ее сверкнувшие глаза, он осекся. Она ничего не говорила, да в этом и не было необходимости. Дюмэн в течение нескольких секунд выдерживал ее взгляд, а потом стремительно обратился в бегство.

Приятели ждали его в бильярдной, которая в это время – в одиннадцать часов утра – была почти пустой. Они окружили француза и стали требовать отчета о его успехах.

– Остается сделать только одна вещь, – вздохнул Дюмэн, – приконшить этот Ноультон. Она ошень рассердилась. Последние два месяца я думаль, что лучше повременить, но сейчас – она его любит. Это видно по ее глазам. Он есть большой негодяй!

– Впервые за долгое время услышал от тебя нечто разумное, – сделал вывод Догерти.

– Думаю, и я тоже, – кивнул Дрискол.

– И я, – добавил Дженнингс.

– Что она сказала? – спросил Бут.

– Ничего. Только посмотрела. И во мне словно дырка образовалась от ее взгляда. Не есть хорошо с ней говорить.

В этот момент в бильярдную вошел Шерман.

– Тебя-то обращать в другую веру не надо! – воскликнул Дженнингс, поздоровавшись с ним.

– В чем дело? – нахмурился Шерман.

– Ну, этот Ноултон. Мы решили с ним разобраться. Он вчера вечером был с мисс Уильямс.

– Думаете, это для меня новость? – хмуро заметил Шерман.

– А откуда ты знаешь?

– Я его видел. Думаете, все такие слепые, как вы? Он также проводил с ней вечера среды и понедельника.

– Где? – требовательным тоном спросил Догерти.

– Не важно где. Так или иначе, они были вместе.

Полагаю, теперь вы готовы меня выслушать, – оскалился Шерман. – Когда все будет сделано и я устрою ему ловушку, вам самим захочется захлопнуть мышеловку.

– Не гони лошадей, – посоветовал Догерти. – Что за ловушка? И что ты подразумеваешь под словом «сделано»? Если ты такой умный, то почему нас не посвятишь в курс дела?

– Чтобы Дюмэн и Дрискол побежали к Ноултону и все ему рассказали? – усмехнулся Шерман. – Нет уж.

Я не из таких. Теперь я могу накрыть Ноултона, когда захочу. Играю с ним, как с обезьянкой, – осталось только затянуть петлю. А тем ребятам, которые его так любят, лучше поспешить к нему, чтобы не опоздать с ним попрощаться. – С этими словами Шерман внимательно оглядел своих приятелей и не заметил на их лицах симпатии или жалости к Ноултону.

– Да о чем ты тут толкуешь? – продолжали они наседать.

– Вы думаете, я вам расскажу? – мрачно спросил Шерман.

Они стали протестовать и говорить, что Ноултон и у них сидит в печенках и что их помощь может оказаться весьма полезной. Шерман признал, что они, возможно, на правильном пути.

– Ну тогда в чем дело? – не умолкали Рыцари. – Что за ловушка?

Однако Шерман все еще колебался. Он прекрасно понимал, что может реализовать свои замыслы без посторонней помощи, но у него была причина, и веская, ввести Странных Рыцарей в курс дела. Вопрос был лишь в том, не предупредит ли кто-нибудь из них Ноултона. Он снова внимательно оглядел окружавшие его лица и кинул пробный шар:

– Я знаю о нем достаточно, чтобы упрятать его за решетку.

– Чем он промышляет? – нахмурился Догерти.

– Фальшивомонетчик, – ответил Шерман.

– Монеты?

– Нет. Купюры.

Его тут же засыпали вопросами:

– Десятки? У него их всегда было навалом.

– Откуда ты узнал?

– Он связан с большими шишками?

– Он сам печатает или только распространяет?

– Он получает их от одной западной банды, через парня, которого зовут Рыжий Тим, – объяснил Шерман. – Мои ребята висели у него на хвосте последние два месяца, но прошлым вечером Тим заметил слежку. Сегодня утром его уже не найти, хотя еще вчера его можно было встретить на Бродвее. Это осложняет дело.

– Почему? – осведомился Догерти.

– Возможно, Ноултона видел только Рыжий Тим, – объяснил Шерман. – Он бы раскололся в минуту, но теперь он в бегах, а единственный способ заполучить что-нибудь на Ноултона – это взять его с поличным.

В любом случае нужно воспользоваться теми крохами информации, которые у нас есть. Если Ноултона хорошенько прижать, он может все рассказать.

– Но нам тут нечего делать, – решил Догерти. – Мы вовсе не хотим его сдавать.

– Нет. Я полагаю, что мы хотим заставить его убраться прочь, – усмехнулся Шерман.

Догерти уставился на него.

– А что же еще? – свирепо спросил он. – Ты думаешь, что мы собираемся навести на его след копов?

Нет, спасибо. Все мы, возможно, не ангелы, но никого не собираемся подставлять, кто бы он ни был. Мы просто хотим, чтобы он отвязался от мисс Уильямс.

А потом пусть убирается отсюда ко всем чертям. Все, что нам нужно, – это чтобы он сделал ноги.

ИЗ

На лице Шермана отобразилась задумчивость. Он был полон досады оттого, что просчитался, и пылал яростью в предвидении, что его планы могут рухнуть.

Он с трудом себя сдерживал.

– И вы думаете, это сработает? – дрожащим голосом спросил он. – Как вы это сделаете?

– Легко, – вступил в разговор Дюмэн. – Мы говорить, что или он уберется подобру-поздорову, или мы его сдадим. Скажем, что нам все известно. Докажем ему это. И потом он уйдет. Больше нет Ноультон.

– Ну да, – усмехнулся Шерман. – Как просто!

И больше нет Ноултона, да? Знаете, что он сделает?

Пойдет домой, сожжет все свои красивенькие бумажки, вернется и пошлет всех нас к дьяволу.

– Это есть ошень хорошо, – закивал Дюмэн. – Тогда мы заставим его уйти. Мы больше не будем с ним то, что ты говоришь «дураки». Потому что теперь мы знать, что он для нее не подходит.

– Вы уже раз пробовали. И он что, ушел? Не окажись там я и не припечатай его этой бронзовой статуэткой, он бы вообще над всеми нами посмеялся, – нашелся Шерман. – Говорю вам, нам остается лишь одно – засадить его за решетку.

Но тут Странные Рыцари совсем расшумелись. По этому вопросу все, кроме Шермана, придерживались одного мнения. Стукачами они не будут.

То, что они задумали сделать, тоже, возможно, было шантажом – но тут мы углубляемся в слишком сложные материи. Они не отличались щепетильностью в этических вопросах, просто у них было инстинктивное ощущение, что благая цель оправдывает средства.

Шерман обнаружил, что он находится в меньшинстве, и даже один против всех. Он выдвигал аргументы, взывал и угрожал, но они оставались непоколебимы. Он слишком поздно понял, что ошибся, посвятив их в свои тайны, и, стараясь потянуть время, лихорадочно обдумывал, как теперь выйти из этого положения.

Если он будет упорствовать, они просто объединятся против него и предупредят Ноултона. Он хотел обманным путем вернуть утраченные позиции.

Шерман начал делать вид, что уступает их доводам, и понял, что они поддались на его удочку.

– Мне надо от него не больше, чем вам, – ответил он на вопрос Дюмэна.

– Тогда почему тебе так хочется засадить его за решетку? – спросил Догерти.

– Да вовсе я этого не хочу! – Шерман сделал вид, что обиделся. – Я только хочу, чтобы он отсюда убрался. Просто мой способ надежный, а ваш – нет.

– Неправда, – прервал его Дрискол. – Дюмэн и я ответственны за то, что это продолжается по сей день, но ты думаешь, что все повторится снова? В любом случае какое имеет значение, чего ты хочешь? Мы будем действовать по своему усмотрению.

– Отлично, – с горечью согласился Шерман. – Я все сделал, собрал информацию, и вот что я получил. Конечно, какое имеет значение, чего я хочу?

– Что ж, тут ты прав, – согласился Догерти. – Но есть другая сторона дела – мы просто не можем поступить по-твоему. А наш способ прост как бревно.

– Сами вы бревна!

– В чем дело, ребята? – забеспокоился Догерти.

Они все начали галдеть и возмущаться, что надо сделать вестибюль «Ламартина» на веки вечные запретным для Ноултона.

Шерман, казалось, начал сдаваться.

«Осторожно, осторожно, а то у них возникнут подозрения», – говорил он сам себе.

Остальные продолжали наседать на него со всех сторон. Наконец он сказал:

– Делайте как знаете, – и пожал плечами.

Все зааплодировали.

– Об одном хочу попросить, – продолжил Шерман, – не говорите ничего Ноултону до завтра.

– Почему это? – спросил Догерти.

– Потому что я нанял одного частного детектива, чтобы он за ним следил, и мне надо его отозвать. Есть и другая причина, о которой вам незачем знать. Что вы собираетесь делать – ждать, пока он заявится сюда?

– А ты как думаешь?

– Я буду ждать его здесь до завтрашнего вечера, а потом, если он не придет, пойду к нему домой. Но помните – ни слова до завтра.

– Ладно, – согласился Догерти. – А теперь нужно решить, кто с ним поговорит.

Шерман поднялся и посмотрел на часы.

– Меня не считайте, – сказал он, поворачиваясь, чтобы уйти. – Эта работенка для тебя, Догерти. До встречи.

Он беззаботной походкой проследовал по вестибюлю, обменялся парой фраз с Лилей и красоткой из табачного ларька и вышел на улицу.

До конца квартала он шел неторопливым шагом, поглядывая на витрины магазинов и то и дело оборачиваясь. Но когда завернул за угол, так что его не было видно от отеля, прибавил ходу.

«Одну ошибку ты уже сделал, – говорил себе Шерман, – надо не допустить другой».

После визита частного детектива накануне вечером его первой мыслью было сдать Ноултона полиции. Но, конечно, того, кто это сделает, наверняка начнет люто ненавидеть Лиля Уильямс, и Шерман решил переложить ответственность за это на кого-нибудь из Странных Рыцарей.

Но они, дубины, говорил себе Шерман, решили вместо этого сами с ним поговорить.

Но у него еще оставался шанс. Ему удалось убедить Догерти подождать до следующего дня, и он надеялся до этого времени сыграть свою игру, если только Догерти сдержит обещание, а предполагать обратное не было никаких причин.

Он ускорил шаг и на Двадцать третьей улице сел в вагон надземки.

Через пятнадцать минут он опустился на стул в приемной одной организации. Окна помещения выходили на лабиринт улиц у Бруклинского моста и Ист-Ривер.

Вошел один из сотрудников:

– Он готов вас принять немедленно, сэр.

Шерман поднялся и прошел за пригласившим его служащим в кабинет. В нем не было ковра, и всю обстановку составляли два деревянных стула, массивный стальной сейф и шведское бюро с выдвижной крышкой. На одном из стульев, перед бюро, сидел массивный краснолицый человек с морковного цвета волосами. Перед тем как начать разговор с Шерманом, он коротким кивком отпустил своего подчиненного.

– Ну, что у тебя на этот раз, Билли?

Шерман, понимавший, что имеет дело с очень занятым человеком, как мог кратко рассказал ему то, что уже знает читатель о Джоне Ноултоне. Хозяин кабинета с бесстрастным выражением лица дослушал до конца.

– Ты говоришь, что вчера вечером видел его с Рыжим Тимом? – спросил он, когда Шерман закончил.

– Да. В кафе Маркса на углу Двадцать восьмой улицы и Бродвея.

– И у Рыжего Тима была пачка купюр! Какой идиот за ним наблюдал? Почему не арестовал?

– Частный детектив. Он работает на меня. Он боялся спугнуть Ноултона.

– О! Ты его держишь на прицеле?

– Ну и что, если так? Есть разница?

– Е-есть, – протянул хозяин кабинета.. – Но я не вижу, как мы можем его зацепить. Какие у нас доказательства? Рыжего Тима не найти. Ты говоришь, Ноултон вчера вечером отказался взять пакет. Конечно, если бы он его взял и носил бы теперь с собой…

– В этом нет необходимости, – прервал его Шерман. – Почему бы не арестовать его сегодня вечером?

Ведь он уже наделал дел. Запачкался по самую макушку.

Взгляни-ка сюда. – Он вытащил бумажник и достал из него пачку купюр. – Это его. Я забрал – не важно как.

– Все десятки, да? – пробормотал его собеседник, забирая купюры. – И новенькие. – Он внимательно их осмотрел. – Но как мы докажем, что они принадлежат ему?

– Я могу поклясться, – сказал Шерман. – Но это еще не все. Конечно, они у него есть и сейчас. У него дома наверняка полно фальшивых денег. Если вы его застанете врасплох, то доказательств найдется больше чем достаточно.

Человек за столом, судя по всему, никак не мог выйти из состояния задумчивости.

– Какой у него адрес? – спросил он наконец.

Шерман дал ему номер дома на Западной Тридцатой улице.

– Какой этаж?

– Второй.

– Ты знаешь что-нибудь о его привычках? Когда он возвращается?

– Обычно между семью и семью пятнадцатью по вечерам.

– Кто-нибудь с ним живет?

– Нет.

– Квартира записана на его имя?

– Да. Джон Ноултон.

Человек за столом достал из кармана автоматическую ручку и сделал запись в блокноте. Потом оторвал листок, положил его в ящик стола, сунул ручку обратно в карман и некоторое время задумчиво смотрел в окно.

Потом он повернулся к Шерману со словами:

– Мы арестуем мистера Ноултона сегодня вечером.