Текст книги "Два дня"

Глава 18

«Вдох, выдох, – повторял себе Томас Хьюстон. – Еще раз: вдох, выдох. Еще раз. Еще… и еще». Больше ничего не получалось естественно. Больше ничего не происходило само собой.

«Тебе нужно думать о самом насущном! Раздобудь немного еды. Тебе необходимо поесть».

Было уже почти полночь. А может быть, и далеко за полночь. Уже довольно долго у ночного магазинчика не останавливалась ни одна машина.

«Сейчас!» – сказал себе Хьюстон.

Он выступил из-за деревьев, пересек улицу и попытался придать себе вид человека, вышедшего на прогулку. Предвидя, что в магазине могут иметься камеры слежения, Хьюстон низко склонил голову. И вскинул ее перед тем, как войти, только раз – чтобы поглядеть в окно и рассмотреть парня, стоящего за кассой. Высокий, стройный, худощавый, с рыжеватой бородкой. «Я его не помню, – подумал Хьюстон. – Мы не знакомы».

Толкнув дверь, он зашел внутрь и направился прямо к центральному проходу между полками, делая вид, что точно знает, куда ему надо идти. Хотя наверняка Хьюстон знал только одно: туалет должен находиться в заднем углу. И он там действительно находился – между охладителем молока и автоматом с напитками.

Склонившись над раковиной, Хьюстон избегал глядеть в зеркало до тех пор, пока не намылил лицо и не смыл потом белую пену. Только тогда он поднял голову и позволил себе посмотреться в зеркало. Отражение показалось ему более знакомым, чем он ожидал. Может, он и вправду все еще оставался Томасом Хьюстоном? Трехдневная щетина, клочья волос, торчащих в разные стороны… И все же это было его лицо. Хьюстон узнал его! Глаза казались уставшими, лицо осунувшимся. Но это было лицо человека, а не звериная морда.

Хьюстон отскреб руки, вычистил грязь из-под ногтей. Затем, стараясь не намочить рубашку, снова протер лицо, шею и грудь влажным бумажным полотенцем. Посушился. Причесал пальцами волосы, прополоскал рот, потер пальцем зубы и снова прополоскал.

Выйдя в торговый зал, он стал тщательно выбирать товар, стараясь предугадать наперед, что ему может пригодиться: «Протеин, питательные вещества. Будь разумным, чтобы тебе не пришлось еще раз ходить в магазин». Батон хлеба, бутылочка с арахисовым маслом, баночка кешью, четыре маленьких пакетика с вяленой говядиной. Когда Хьюстон открыл охладитель, чтобы достать литровый пакет сока, банка с кешью выскользнула из его рук и с шумом упала на пол. Крепко прижимая к груди остальные продукты, он опустился на колени, чтобы собрать рассыпавшиеся орешки.

– Держите! – послышался за спиной голос кассира. Хьюстон вздрогнул: парень-кассир с заботливой улыбкой протянул ему маленький полиэтиленовый пакет.

– Спасибо, – пробормотал Хьюстон. Он ссыпал собранные орешки в пакет и выхватил его из рук паренька. – Еда автомобилиста…

– А куда вы направляетесь? – поинтересовался кассир.

– В Торонто, – ответил Хьюстон. – Выехал из Техаса два дня тому назад.

Он встал лицом к охладителю и отвернулся от паренька, делая вид, что выбирает еще продукты.

– Это сколько же получается? Полторы тысячи миль, не меньше! И вы проехали их без остановки?

– Мы останавливались пару раз в мотелях – немного поспать. А так, да, все время в дороге.

Парень кивнул, но не ушел, явно настроившись продолжить разговор.

Хьюстон повернулся к нему спиной и начал усиленно рассматривать полки, на которых громоздились чипсы, печенье и небольшие упаковки пирожных с явно завышенными ценниками.

– Вы еще что-то ищете?

– Я надеялся найти что-нибудь питательное, полезное для здоровья. Понимаете? Но такие продукты редко продаются в ночных магазинах.

– В конце прохода есть стеллаж с яблоками и бананами.

– Серьезно? – переспросил Хьюстон.

Три банана стоили один доллар; яблоки Фуджи продавались по семьдесят пять центов за штуку. Хьюстон взял три банана и три яблока и направился к кассе.

– А сколько стоит одна такая пицца?

– Целая? Девять долларов и девяносто пять центов. С пепперони на два доллара дороже.

– Обойдемся без пепперони, – сказал Хьюстон и поставил корзину на прилавок. – Знаете что. Начинайте пока пробивать. Если я увижу, что укладываюсь, то тогда быстро доберу еще кое-что. Я вас не задержу.

– Так и сделаем, – кивнул кассир.

Хьюстон снова почувствовал себя не собой… а героем из его истории. Ходячим трупом, притворяющимся нормальным человеком, когда на самом деле миру пришел конец, бомба взорвалась и все разрушила.

Что еще нужно этому трупу, чтобы шоу продлилось чуть дольше? Зубную щетку и тюбик с пастой. Зеркальные солнцезащитные очки. Черную бейсболку с вышитой желтой буквой «П». Положив все эти вещи на прилавок рядом с продуктами, Хьюстон стал наблюдать, как на дисплее меняются цифры. Нервы его были на пределе: он буквально ощущал свое отражение, маячившее в выпуклом зеркале, подвешенном к потолку. И чувствовал на себе прощупывающий глаз камеры слежения.

– Шестьдесят восемь долларов, пятьдесят шесть центов, – наконец сказал кассир.

Хьюстон вытащил из бумажника одну десятидолларовую и три двадцатидолларовые купюры, положил в него сдачу и с горечью отметил про себя: «Осталось двадцать четыре доллара и несколько монет… Вот он – итог твоей жизни».

Затем взял оба пластиковых пакета и пакет с апельсиновым соком в левую руку, а коробку с пиццей в правую.

– Вы собираетесь продолжить путь и ночью? – спросил парень.

– Таков план, – направился Хьюстон к двери.

– Что ж… Приятной вам ночи.

– Вам тоже.

Ночь уже охладила воздух на несколько градусов. «Куда теперь?» – задался вопросом Хьюстон. Он сорвал ярлык с бейсболки, вложил его в чек и водрузил бейсболку себе на голову. В нескольких кварталах слева светился «Макдоналдс», и Хьюстон направился в его сторону – вдруг кассир продолжал за ним наблюдать? Миновав один квартал, беглец повернул к лесу. «Стоп! – напомнил он себе. – Ты знаешь, где ты находишься. Подумай о месте ночлега!»

Он углубился в лес всего на двадцать ярдов. Больше терпеть он не мог. Присев у высокого болотного дуба, Хьюстон положил коробку с пиццей себе на колени. Два куска он проглотил очень быстро, меньше чем за минуту. Запил их большим глотком апельсинового сока, почти не почувствовав его вкус. А затем силой заставил себя расслабиться. Только зря. Стоило ему немного разомлеть, как воспоминания снова полезли ему в голову: вот Томми на последней вечеринке в честь своего дня рождения жадно лопает лепешку в «Пицца Хат», и изо рта мальчика свисают длинные прядки сыра…

Хьюстон плотно зажмурил глаза и попытался отогнать счастливые образы. Все прошло, исчезло. Ничего больше нет…

«Чей это лес? – громко пробормотал беглец и постарался собраться с мыслями, занять свой мозг самими словами: – Думаю, я знаю. Хотя дом у него в деревне…»

Глава 19

Демарко проснулся в серой пустоте рассвета. Дом был пуст, и мир вокруг тоже был пуст. И заполнять эту пустоту Демарко мог только одним – работой. Сегодня, завтра, послезавтра… Очередная вереница вялотекущих часов… Он немного помедлил, не желая окунаться в этот тягучий водоворот серой повседневности. А потом, как всегда, бросив взгляд на тусклый, унылый свет, разливавшийся за окном, скомандовал себе: «Ну же, давай, вытащи свою жалкую задницу из постели! Сделай сегодня хоть что-нибудь полезное!»

Через несколько минут кофе закапал в кувшин кофеварки. Демарко принял душ, обтерся сам и вытер запотевшее зеркало. И рутина жизни вновь взяла над ним верх, заставив снова, шаг за шагом, следовать установленному шаблону. Заведенный робот вновь зажил своей автоматической, практически мертвой жизнью.

На рабочем столе в полицейском участке Демарко нашел еще одну флешку. Патрульному Кармайклу удалось не только разблокировать файлы, защищенные паролем, но и восстановить все удаленные материалы. Демарко вставил флешку и открыл файл под меткой «Удаленные». В нем содержались черновики нескольких рекомендательных писем для бывших студентов Хьюстона. В каждом из них сквозила та же настойчивая искренность, что и в переписке с учениками.

Я нисколько не сомневаюсь, что, научившись дисциплинировать свое богатое и буйное воображение, Мэтью создаст поистине необыкновенное произведение…

Я не припомню больше ни одной студентки, сумевшей настолько отточить свое техническое мастерство. Убежден, что со временем Андреа накопит достаточно необходимого жизненного опыта, чтобы придать глубину своим творениям. А пока же ее главным активом для учебы в магистратуре будет ее зоркий редакторский глаз…

Файл под именем «Дом» включал черновики домашних заданий, написанных Алиссой и Томасом-младшим и проанализированных их отцом. В них Хьюстон тоже проявлял деликатность и такт. Так, например, похвалив свою дочь за правильную ритмическую организацию текста, он в мягкой форме указал ей на злоупотребление клише и такими словечками, как «прелестный», «сладкий» и «милый». А в работе сына Хьюстон подчеркнул многочисленные слова с ошибками и написал: «Проверка правописания, Томми! Ты ленишься». Но кроме этого замечания, он оставил и другую запись: «Мне очень понравилось это описание! Красивые фразы. И очень мудрые!»

А файл «Разное» раскрыл еще одну грань характера Хьюстона. Некоторые случайные мысли писателя очень заинтриговали Демарко:

к эссе об отцах и детях: Иногда я думаю, что по-настоящему счастливы те мальчики, те юноши, которые повзрослели, презирая своих отцов.

к рассказу о почившем писателе: это все есть в некрологах. Если поднатореть, то между строк можно многое прочитать. И определить, являлся ли покойный человеком общительным, дружелюбным, активным общественником и вообще свойским парнем или же был подлым, низким и скаредным нелюдимом с мелкой душонкой, по которому не будет тосковать даже его семья.

короткий рассказ с рабочим названием «Сухостой»: супружеская пара отправляется на выходные в глушь, надеясь вновь разжечь огонь былой страсти. Но поездка не задается. Погода портится, резко холодает; студеный дождь застигает их врасплох. И, пытаясь отыскать сухой хворост, чтобы разжечь костер, они начинают обвинять друг друга в том, что оказались в такой трудной ситуации. А потом и вовсе припоминают все старые обиды и ошибки. В итоге в сердце женщины вспыхивает огонь – только не страсти, а злобной ярости. И в порыве этой ярости она нападает на своего мужа…

эссе: чем ближе смерть, тем больше ценишь жизнь.

эссе: я ничуть не против поэзии; но у меня нет времени на поэтов.

«Нет времени на поэтов? – озадачился Демарко. – Уж не о Дентоне ли он? Надо бы прощупать этого поэта на предмет их отношений. Нет ли там каких слабых струнок или старых обид…» Сделав зарубку в памяти, Демарко вернулся к содержимому файла. Не оставляя надежды проникнуть в сознание писателя, он прочитал еще три страницы его заметок. И чем больше сержант читал, тем сильнее укреплялся во мнении, что они с Хьюстоном были настроены на одну волну.

– Наше различие только в том, – произнес вслух Демарко, – что у тебя талант, а у меня хроническое недосыпание.

Файл «Служебная корреспонденция» содержал переписку Хьюстона и Дентона. Почти все письма касались факультетских дел. Кармайкл расположил их в хронологическом порядке, начиная с сообщения от Дентона. Стоило Демарко вчитаться в них, как он резко наклонился вперед.

Оказывается, статус «писателя, преподающего литературу в колледже» обходится К. в 300 долларов в неделю! Да это же доступно любому! И никаких обязательств, никаких заморочек. Всегда найдется как минимум 20 таких «художников слова», готовых совмещать творчество с преподаванием. Б.

Боб! Он сам себе роет могилу. Впрочем, он ведь никогда не считал это «кормушкой». У вас сохранилась копия Информационного бюллетеня факультета? Том

…провел июль месяц как преподающий писатель в институте Джеймса Брайса Карвелла в Поло-Альто… Преподающий писатель! Коварный интриган! Мерзавец и выскочка. Б.

Боб! Это еще один гвоздь в крышку его гроба. Сообщите об этом членам комиссии на следующей неделе. И посмотрим, как они отреагируют. Том

А может, лучше, если информация будет исходить от вас? Мои полномочия тоже законны, но все же не столь однозначны. Лучше, чтобы обличение исходило от короля, а не от какого-то князька, разве не так? Б.

Демарко откинулся на спинку кресла: «К» – это, конечно же, Конеску. Он еще раз перечитал письма. Судя по всему, профессоры Дентон и Хьюстон намеревались разоблачить Конеску как мошенника и позера. Из сообщений также выходило, что атаку повел Дентон, а Хьюстона он пытался привлечь в качестве атакующего защитника.

«Очень интересно», – хмыкнул Демарко.

Он вышел в интернет, нашел телефон факультета английской литературы, тут же набрал номер и попал на секретаршу.

– Скажите, а Дентон сегодня будет в колледже? – спросил Демарко.

В ответ секретарша зачитала ему все расписание поэта:

– По понедельникам, средам и пятницам у него два занятия по пятьдесят минут с двух и трех часов соответственно. Приемные часы у него по понедельникам и пятницам. А сегодня он не принимает.

– А вы можете дать мне его домашний адрес?

Секретарша запнулась, а потом опасливо пробормотала:

– Я понимаю, что вы из полиции, но… Я не уверена, что уполномочена разглашать его.

– Нет проблем, – сказал ей Демарко. – Мне не хочется, чтобы у вас возникли из-за меня неприятности.

После этого он позвонил в окружной суд и попросил Черил из протокольного отдела найти данные о Роберте Дентоне. Через две минуты Демарко уже записывал адрес поэта в свой блокнот: «Гринвуд-Вэлли, Локаст-драйв, 619».

Гринвуд-Вэлли был районом ранчо и современных домов в псевдотюдоровском стиле. Демарко подсчитал: на дорогу от дома до кампуса Дентону потребуется десять минут. Ну, может быть, чуть больше – если он будет заезжать куда-нибудь по пути или остановится выпить капучино. В любом случае он вряд ли выйдет из дома раньше часа пополудни. А сейчас было только 10:47.

«У меня достаточно времени, чтобы испортить поэту день», – подумал Демарко.

Глава 20

Кирпичный дом Роберта Дентона в Гринвуд-Вэлли – с виниловой крышей и комнатами на разных уровнях – стоял на делянке площадью в четверть акра. Весь участок покрывал густой ковер пышной травы, судя по всему, не видавшей газонокосилки аж с середины августа. Цветочные клумбы застилала опавшая листва, а грядки, присыпанные мульчей, опутывали сорные ползучие растения. Демарко приехал на серебристом «Шевроле Импала» без опознавательных знаков, из полицейского автопарка. Припарковавшись за полквартала до дома поэта, сержант до входной двери прошел пешком.

Все окна фасада были зашторены. Поднявшись на парадное крыльцо, Демарко трижды нажал на кнопку звонка. По дому эхом разнеслось двухнотное чириканье. Сержант быстро спустился с крыльца, зашел за угол и стремительно прошел вдоль стены дома до заднего входа. За его дверью послышалась глухая возня. Затем звук торопливых шагов. И рокот приглушенных голосов. Через минуту-две задняя дверь приоткрылась, и из нее резво выскочила та самая худенькая студенточка, которую Демарко видел возле кабинета поэта в Кэмпбелл-Холле. Она пересекла задний двор и поспешила в узкий проем в живой изгороди.

Демарко вернулся к передней двери и снова надавил пальцем на кнопку звонка.

Наконец дверь распахнулась. И на сержанта из-под полуопущенных ресниц глянул босоногий и помятый Дентон в сине-зеленом полосатом банном халате, с кружкой кофе в одной руке и толстым томиком поэтической антологии в другой.

– Доброе утро, – поприветствовал хозяина Демарко через металлическую сетку от насекомых и непогоды. – Я сержант полиции Райан Демарко. А вы – Роберт Дентон?

– Да, он самый, – ответил поэт, застыв на месте как вкопанный. Если бы не его ошарашенный вид, босые ноги и банный халат, можно было подумать, что он позирует для ежегодного альманаха.

– Вы не уделите мне несколько минут? Я хотел бы переговорить с вами о вашем коллеге, профессоре Хьюстоне…

Дентон постоял еще пару минут без движенья; только два раза моргнул ресницами. А затем вдруг внезапно ожил:

– Да, разумеется. Проходите на второй этаж, – поэт отошел от двери и, быстро затараторив, начал подниматься наверх. – Только позвольте мне облачиться в приличную одежду. Я работал над планом сегодняшних занятий. Буду ждать вас в гостиной, на втором этаже.

Демарко прикрыл за собой дверь.

– Я еще не успел убрать защитные ширмы, – снова подал голос поэт.

Уже поднявшись по лестнице, Демарко выдержал паузу и переспросил:

– Ширмы? – А потом добавил: – А, ну да. Вторые двери… Верно. А я даже не заметил.

– Проходите в комнату. Я мигом, – отозвался Дентон.

Лестница вела прямо в гостиную. Не будь на ее широком венецианском окне горизонтальных жалюзи, она была бы залита солнечным светом. Демарко немного постоял на последней ступеньке лестницы, давая глазам время привыкнуть, а себе осмотреться. Коричневая кожаная софа. Книжный шкаф, заставленный книгами. На полу бежевый ковер с вмятинами от ножек какого-то тяжелого предмета мебели, долго стоявшего в углу у стены – там, где теперь находилась акустическая гитара на металлической подставке. «Что там могло стоять? Пианино?» – подумал Демарко. На каминной полке не было никаких традиционных атрибутов – ни свечей, ни ваз, ни часов, ни сувениров; а сам камин был забит старой золой. Глаза сержанта заметили на ковре и другие вмятины в разных местах. А в стенах гостиной торчали пустые крючки и гвозди. «Комната отдыха», – догадался Демарко. Глубокое кресло с откидывающейся спинкой. Кофейный столик. В том же стиле журнальные столики. И везде картины. Только воскресная газета, расстеленная на полу перед софой, намекала на то, что здесь кто-то жил.

Из спальни вернулся Дентон – в голубых джинсах без ремня и свободной хлопчатобумажной полосатой рубашке с расстегнутыми манжетами и только наполовину заправленной в штаны.

– Садитесь, пожалуйста, офицер. Может быть, выпьете кофе?

Демарко улыбнулся:

– Такое впечатление, будто вас обчистили.

– Увы, бывшая супруга постаралась, – признался Дентон. – Точнее, еще не бывшая. Но живем уже врозь. Ладно, хоть оставила мне, где можно посидеть, – указал поэт жестом на софу. – Вы присаживайтесь. А себе я возьму стул.

Он извлек из-за кухонного стола низкий табурет, затащил его в гостиную и уселся, водрузив босые ступни на верхнюю ступеньку. А затем заметил, как неловко сидит сержант, широко расставив ноги, чтобы не топтать газету.

Дентон поспешно соскочил с табурета.

– Извините, бога ради! – воскликнул он, скомкал газетные страницы и бросил их в пустой угол комнаты. – Я живу теперь по-холостяцки. У меня никак не получается как-то обустроиться.

– Вы с женой не пытаетесь наладить отношения? Помириться? – спросил Демарко.

– Хрен его знает… Она хочет встречаться, понимаете? И мы встречаемся. Но каждый раз она начинает ворошить старое белье. Вот я и думаю – а стоит ли пытаться что-то налаживать?

Демарко молча кивнул.

А Дентон усмехнулся:

– Сказать по правде, пианино мне не хватает. А она даже не умеет играть! Она забрала его, только чтобы мне досадить.

Демарко улыбнулся, но опять ничего не сказал. Он уже понял, что Дентону неловко от его молчания.

– Так что там с Томасом? – не выдержал поэт. – Ужас… такое потрясение для нас. Весь университет просто в шоке от того, что случилось. У ваших ребят есть идеи, где он может сейчас скрываться? И почему он сотворил такое?

– Я останавливался возле вашего кабинета на днях, но вас не было, – сказал Демарко. – Я пообщался со студенткой, которая поджидала вас у кабинета. Такой привлекательной, стройной, рыжеватой блондинкой…

– А, это Хизер Рэмзи, – сказал Дентон. Он замолчал, но долго выдержать паузу в разговоре снова не смог. – Хорошая студентка. Очень яркая, – поэт заерзал босыми ступнями по ступеньке табурета. – Так что там… Вы вроде бы хотели расспросить меня о Томе?

– Я пока пытаюсь раскусить его. Понять, что он за человек, – сказал Демарко.

– Он для меня – герой, – сказал Дентон. – То есть не сейчас, конечно. После всего того, что он сделал. Но… Скажу вам так: он был для меня святая святых, прибежищем и отдушиной… Не знаю, как я смогу без него дальше выживать.

– Вашим святая святых?

– Ну да, это как… Думаю, вы должны понимать, что представляет собой высшая школа на самом деле. Изнутри, так сказать. Вы не поверите, сколько там мелочности, низости, грязных интриг. Эти чертовы карьеристы, которых волнуют не столько идеи, сколько площадь их кабинетов… Лизоблюды и полные ничтожества, ни к чему не пригодные за стенами аудитории, понимаете?

– Томас Хьюстон не был таким?

– Да будет вам известно, что мы с ним – единственные издаваемые авторы на факультете английской литературы. Из семнадцати преподавателей всего два пишущих автора! Это же кошмар!

– А профессор… Конеску? – спросил Демарко.

– Да он просто придурок.

– Как это?

– Да вот так. Ходячий ученый параноик. Думает, что от него захотели избавиться… что весь факультет ополчился на него только потому, что он – румын. Потому что у него акцент. Потому что его деда-цыгана якобы повесили в Бухенвальде.

– А вы?..

– Что я?

– Вы и профессор Хьюстон… вы хотели от него избавиться?

– Гм… Да, мы хотели от него избавиться. Но только не из-за его национальности. А из-за его чертовской некомпетентности. Конеску – вредоносный паразит. Болячка на теле всего факультета.

– Поэтому ему было отказано в контракте пожизненного найма?

– С ним вообще не следовало заключать никакого контракта. Его место в психушке, в палате для буйнопомешанных.

Демарко улыбнулся, сунул руку в карман куртки, достал маленький блокнот, пробежал глазами свои записи в нем и снова убрал в карман.

– Значит, именно вы с доктором Хьюстоном агитировали голосовать против Конеску?

– Он не доктор.

– Простите?

– Том… У него нет докторской степени.

– Зато у вас она есть.

– Я получил степень магистра изящных искусств в Калифорнийском университете в Сан-Диего. А докторскую защитил в Денверском университете.

Демарко кивнул.

– Но я имел в виду, что отсутствие у Тома докторской степени не имело для меня никакого значения. Человек написал два бестселлера!

– Я думал, четыре, – сказал Демарко.

– Верно, он написал четыре романа, как и я. Но только два из них – последние – хорошо раскупались. Первая его книга почти совсем не продавалась. Хотя это мой любимый роман. Не знаю почему, но он мне нравится больше всего.

– Вы тоже написали четыре книги?

– Да, только это поэтические сборники. Они выходили малыми тиражами. Не для массового читателя.

Демарко кивнул. Он вспомнил, что написал Хьюстон: «Если поднатореть, то между строк можно многое прочитать».

– Так, этот самый Конеску… Как, по-вашему, он способен учинить такое? Ну, то, что случилось в семействе Хьюстонов?

– Вы хотите сказать, что это сделал не Том?

– Я только спрашиваю, кто из них двоих более способен на такое.

– Боже правый! – воскликнул поэт. – Более способен? Тут и думать нечего. Во всяком случае, на мой взгляд. Том, конечно, не само совершенство… У него есть свои недостатки, как, впрочем, у любого из нас. Но сделать что-то подобное? Вырезать всю семью разом? Моему уму это непостижимо.

– А какие у него недостатки?

– В основном рабочего порядка. Он мало интересовался делами факультета. Во всем, что не касалось его семьи, его студентов или его собственных сочинений, его следовало подталкивать, направлять. Понимаете, о чем я?

«Что значит – его собственных сочинений?» – подумал Демарко.

– Так вы считаете, что Конеску может быть как-то причастен к этой трагедии? – спросил поэт.

– Мы этого не знаем, – улыбнулся сержант.

– Но допускаете такую возможность?

– На данном этапе следствия мы допускаем все, – Демарко положил руки на колени. – Пожалуй, позволю вам вернуться к планам уроков, – сержант поднялся. – Благодарю вас, что уделили мне время.

– Обращайтесь! Правда… Буду счастлив помочь.

Перед тем как направиться по лестнице вниз, Демарко немного помедлил.

– Кстати, только для протокола – а где вы были той ночью?

– Шутить изволите?

– Да нет, это просто стандартный вопрос.

– Ладно… Дайте припомнить. Кажется, я был здесь.

– Кажется?

– Ну, то есть я уверен, что всю ночь провел здесь.

– С вами еще кто-нибудь был?

– Здесь? Только моя муза.

– А у вашей музы есть имя?

– Я зову ее «Сукой». Но ту ночь мы провели с ней вдвоем. Я засиделся в спальне за своим компьютером глубоко за полночь. Корректировал рукопись для небольшого издания.

– Значит, если мой компьютерный пахарь залезет в ваш компьютер и извлечет все данные с жесткого диска, он сможет подтвердить ваши слова?

На челюсти Дентона задергался мускул.

– А ваши ребята могут это сделать? То есть я имел в виду другое: разве компьютер позволяет отследить действия пользователя?

– Поминутно, – подтвердил Демарко, хотя понятия не имел, так это или нет. И улыбнулся поэту.

– Да, конечно, пожалуйста, – ответил тот, немного помявшись. – В любое время.

Демарко кивнул и начал спускаться по лестнице. Дентон остался наверху.

– А вы не могли бы мне все-таки сказать? – донесся до сержанта его голос. – Где, по мнению ваших ребят, может прятаться Томас?

Демарко даже не подумал оглянуться:

– Хорошего вам дня, профессор.