Текст книги "Третье место. Кафе, кофейни, книжные магазины, бары, салоны красоты и другие места «тусовок» как фундамент сообщества"

Третьи места, особенно те, где продаются алкогольные напитки, редко признаются агентами социального контроля и силами добра в американских сообществах. И действительно, чем более пуританским является общество и чем сильнее давление максимизировать производительность его рабочей силы, тем сомнительнее в нем отношение к «бесцельному общению» и местам, его поощряющим. Однако с разрушением замкнутой общинной жизни и параллельным возникновением поистине разрушающих сообщество сил роль третьих мест может получить более благосклонную оценку.

В конце 1930-х гг., еще до того как «массовое общество» и «массмедиа» стали расхожими понятиями, группа английских исследователей с вниманием и пониманием отслеживала влияние этих сил на сообщество[143]143
  Mass Observation (1943), op. cit., Chapter 6.


[Закрыть]. Исчерпывающее исследование Ворктауна, города в 180 тысяч жителей на севере Англии, завершилось перед самым началом войны. К тому времени стало ясно, что местные источники влияния на жизнь индивида стали ослабевать. «Стоит ли жизнь того, чтобы жить?» – риторически спрашивали авторы исследования, озабоченные не столько ответом на этот вопрос, сколько тем, что было его источником. «Сто лет назад главные ответы человек находил в своем сердце, теле жены, приходской церкви и местном пабе». Но это было сто лет назад. К 1940 г. ответы давали уже «Дейли миррор»[144]144
  Крупный британский таблоид. – Прим. пер.


[Закрыть], футбольные тотализаторы, радио и другие формы массовой коммуникации.

Содержание новых влияний на жизнь человека было сомнительным, и исследователи осознавали их силу, особенно среди молодежи. Было ясно, что те, кто получал от них прибыль, мало или совсем не заботились о природе этих влияний. Внезапно сообщества стали чувствительными к едва различимым, но чрезвычайно глубоко проникающим силам и их воздействию на ценностные ориентации и поведение.

На протяжении многих столетий сообщества совершенствовали и сделали высокоэффективными средства контроля над местными источниками влияния, но средства контроля над новыми, внешними воздействиями практически отсутствовали. Например, владельцу паба нужно пройти через значительную бюрократию, если он захочет закрыться попозже в День коронации. В то же время национальная газета может распространить среди миллионов людей сфабрикованную историю, которая намеренно искажает истину или вводит в заблуждение, и лишь немногие будут знать об этом. Новые институты, как писали исследователи, «просто ищут выгоды и пользуются в этом достаточно большой свободой»[145]145
  Ibid.


[Закрыть].

Ситуация нам знакома. В Соединенных Штатах городские власти могут запугать любого владельца таверны, закрыть любой парк, объявить заведение нежелательным и закрыть его для посетителей, «приводя в порядок» город по мере приближения выборов. Местный контроль над местными источниками влияния может быть эффективным – независимо от того, «реально» он осуществляется или «для отвода глаз». Однако те же чиновники и агенты, которые сдерживают местные источники влияния, оказываются безоружными перед лицом массмедиа. Программы, против которых возражают миллионы родителей, продолжают показывать по телевизору, пока эксперты бесконечно и отрешенно обсуждают их воздействие (и эти эксперты тоже далеки от жизни сообщества).

Недавно одна женщина из нашего района остановила группу мальчиков лет десяти, играющих в бейсбол в парке. Эти дети производили нескончаемый и оглушительный поток грязнейших ругательств, и дама попросила их успокоиться. Молодежь переняла язык многих ведущих лиц с телевидения – Робина Уильямса, Эдди Мерфи, Бадди Хэкета, Ричарда Прайора, Джорджа Карлина и кучки более юных остряков, которые сквернословием прокладывают себе дорогу к славе.

Средства массовой коммуникации не только свободны от местного контроля; они также создают новый тип знаменитостей, который мало похож на героев прошлого. Типичная медиазвезда отвергает свою ответственность за повышение моральных стандартов. Наоборот, она (или он) с большей долей вероятности, чем обычный человек, будет разводиться, попадать в аварии, ввязываться в драки и употреблять запрещенные вещества, при этом создавая впечатление, что поступать так – «шикарно» и «круто».

Лучшее противодействие вредному и чуждому влиянию, которое медиа слишком часто транслируют, – это небольшие группы, в которых люди организуют дискуссии о том, что для них важно и как это сохранить. Возможно, здесь медиа наносят самый большой ущерб. Доставленная на дом газета и раздающиеся из радио и телевизора голоса поощряют людей сидеть дома. Время, проведенное в изоляции, – это время, потерянное для общения. Медиа ориентированы на изолированных потребителей и при этом изолируют их еще больше.

Прожив в окружении медиа уже несколько десятилетий, мы можем по крайней мере начать осознавать в новом свете, что осталось от локальных мест собраний. У нас не было намерений ставить в один ряд таверну или подростковое место тусовки с церковью, отрядом скаутов или клубом «4-Н»[146]146
  4-Н (англ. Head, Heart, Hands, and Health – «Голова, сердце, руки, здоровье») – американская молодежная организация, состоящая из местных клубов и связанная с развитием здорового, сельского образа жизни. – Прим. пер.


[Закрыть]. Прежде они казались полярными противоположностями. Однако оглядываясь назад, видно, что кафе-мороженое и киоск с пивом на углу также были агентами контроля. Хотя в таверне можно было услышать сквернословие, оно часто пресекалось теми людьми, которые не хотели бы сталкиваться со сквернословием в средствах массовой коммуникации, и оно не было таким жутким, как можно сегодня услышать по телевизору. В 1930—1940-х гг. мать могла не одобрять того, что ее сын часами пропадает в местной забегаловке, но она знала, где он; знала, что вокруг взрослые и что ничего «действительно страшного» не случится. А сегодня как много матерей будут считать закусочную на углу спокойным местом? Беспокоящаяся жена тоже чаще всего точно знала, где пропадает ее муж по дороге с работы домой; при этом она обычно испытывала небольшое раздражение, но ничего более серьезного. И родители, и супруги стали все больше волноваться по поводу того, чтобы следить за тем, где находятся члены их семьи, по мере того как пропасть между частной жизнью дома и публичным пространством расширялась. Места вне дома, которые по-прежнему привлекают людей, редко находятся рядом с домом и ускользают от контроля, осуществляемого членами семьи.

Третье место – там, где оно сохраняется – осуществляет свою долю контроля над жизнью сообщества. Более того, в его стенах и среди его участников можно увидеть еще более положительный эффект. Третье место – это сила добра. Оно предоставляет своим завсегдатаям возможность более достойных человеческих отношений, чем те, что преобладают снаружи, и завсегдатаи привыкли этой возможностью пользоваться.

Хотя обычная компания в третьем месте состоит из равных, именно там, как и везде, некоторые становятся равнее других. Те, кому выпадает дополнительная порция уважения, воплощают все те же характеристики. Они не просто радушные люди, или шутники, или самые частые посетители заведения. Они честны, тактичны и учтивы. Им можно доверять. В их присутствии остальные знают свое место. Их стоит знать лично, и остальным с ними удобно. Из моего значительного опыта изучения третьих мест, охватывающих все возрастные группы, я вынес, что эта черта третьих мест остается неизменной: «сливки все равно всплывут»!

Своей освежающей притягательностью третьи места во многом обязаны тому, что в их кругах «правильные» люди символически стоят на верхушке. В трудовых коллективах разные обстоятельства определяют, кто в итоге занимает позиции лидерства. Добродетели с этим мало связаны. Asperius nihil est humili cum surgit in altum[147]147
  «Нет суровее того, кто из ничтожества возвысится» (лат.). – Прим. пер.


[Закрыть], жаловались римляне, и многие американцы, как и римляне, пострадали от этого бича. Сомневаюсь, что многие сравнивают наиболее уважаемых посетителей третьих мест с боссами на рабочем месте, однако различия между ними, конечно, ощутимы, и они прибавляют загадочной привлекательности именно третьему месту. В третьем месте побеждают правые, и какой бы намек на иерархию ни присутствовал, он основан на человеческом достоинстве.

Элайджа Андерсон был принят во внутренний круг постоянных посетителей бара «У Джелли» и алкогольного магазина в южном районе Чикаго, поскольку был чернокожим аспирантом в Университете Чикаго[148]148
  Anderson E., op. cit.


[Закрыть]. Этот бар в черном гетто невысоко ценился даже в собственных окрестностях. Однако чтобы получить доступ в его внутренний круг, необходимо было иметь постоянную занятость, «правильно» относиться к другим людям, иметь сильный характер, иметь «какой-то авторитет» («авторитет» отсутствует, например, у торгующего наркотиками «барыги») и вообще быть полезным человеком для общения. Добродетель больше всего ценилась именно там, где аутсайдеры этого менее всего ожидали. «Их система ценностей, – подытоживал Андерсон, – может быть суммирована одним словом: достоинство[149]149
  Ibid., 55.


[Закрыть]. Для мужчин, для которых этот бар был вторым домом, «У Джелли» предлагал шанс «быть кем-то». Андерсон писал:

Другие ситуации, особенно те, что связаны с большим обществом, его странными, безличными стандартами и оценками, несравнимо менее важны для обретения чувства собственной значимости, чем это место, которое посещают друзья и другие живущие неподалеку люди[150]150
  Ibid., 1.


[Закрыть].

Одна из часто упоминающихся трагедий нашего времени состоит в том, что белокожие городские планировщики из среднего класса изымают эти важные места из микрорайонов чернокожих и неимущих и при этом воображают, что тем самым делают их жителям одолжение.

В этом «отдельном обществе», которое предлагает третье место, существует связь между проявлением добродетели и оказанным уважением, чего не найти во внешнем мире. Как выразился однажды мой друг, «каждый рабочий день я должен вступать в мир званий, амбиций и скрытых мотивов. Теперь я слежу за тем, чтобы по возможности каждый день посещать другой мир – мир кличек и ненавязчивого подшучивания, которое снижает претензии. И знаешь, с тех пор как я начал так делать, мои дни стали в целом намного более приятными, а люди на работе теперь не раздражают меня и вполовину так, как раньше».

Укрепление чувства достоинства в третьем месте этим не ограничивается. Завсегдатаи вряд ли будут делать что-либо из того, что резко осуждается за кофейной стойкой. Многие примеры соответствующего и несоответствующего поведения рассматриваются в третьем месте в течение бесчисленных часов и открытой повестки дня бурлящего разговора. На язык попадают те, кто превращает свою собственность в помойку; недочеловеки, которые засоряют автостоянку использованными подгузниками; моральные уроды, которые ищут предлога, лишь бы засудить кого-нибудь и получить незаработанные и незаслуженные деньги, или те, кто виновен в несоблюдении родительского долга и обязанностей. Человек не может долгое время оставаться членом внутреннего круга и не приобрести этой обостренной сознательности. Для тех, кто полагается на третье место, вопрос «Что бы об этом сказали ребята?» сопровождает каждое этическое и моральное решение, которое должно быть принято, будь оно большое или маленькое, и в связи с этим решения принимаются быстрее и проще.

Третьи места – это сила борьбы за достоинство как внутри, так и вне круга счастливчиков, которые в них собираются. Они вызывают в людях лучшее, как если бы это было условием принадлежности к третьему месту. Однако поскольку собравшиеся могут держать в руке кружку пива или могут казаться «сбежавшими» к кофейному столику от рабочих и семейных обязанностей, это благо легко ускользает от внимания даже участвующих в нем индивидов. Не заявляя об этом открыто, третье место развивает больше достоинства, чем многие организации, которые публично объявляют о том, что они олицетворяют человеческие добродетели.

Недавно я разговаривал с практикующим психиатром, который был очень хорошо знаком с проблемой физического насилия в браке. Он сожалел об упадке местных таверн, где, с его точки зрения, мужчины могли «выпустить пар» и не вымещать все на собственных женах. Он был убежден, что значительная часть иррациональной агрессии и насилия мужа, который бьет жену, накапливается из-за отсутствия «предохранительных клапанов», таких как оживленные закусочные, которые когда-то были доступны гораздо большей части населения, чем сегодня.

Я подозреваю, что хорошая таверна в большей степени «сдерживает пар», не давая ему накопиться, чем служит средством «выпустить» его, хотя есть достаточно доказательств, подкрепляющих оба мнения. Этнолог, вероятно, скажет, что существует потребность «выпускать пар», причем делать это коллективно. Изучение коллективных ритуалов всего многообразия мировых культур быстро обнаружит широкое распространение всякого рода беспричинного массового веселья. Празднования институционализированы в форме застолий, фестивалей, пиршеств, религиозных праздников, сатурналийских попоек, организованного многодневного кутежа, в некоторых случаях – даже буйных оргий.

Для таких событий характерно, что повседневные нормы и приличия игнорируются; дух веселья охватывает каждого, не только избранных; сумасшествие проявляется на публике, а не в личном пространстве, и не случайным образом, а с серьезной интенсивностью. Более того, имеются признаки того, что подобное поведение служит определенной цели.

Устойчивые привычки и нравы общества не подвергаются опасности в связи с этими периодами сумасшествия. Как раз наоборот. Члены сообщества, связывая подобное поведение с особыми случаями, помнят о разнице между ним и приличиями, которые нужно соблюдать в другое время. Социальные системы – это и моральные системы, контролирующие, сдерживающие и в некоторой степени угнетающие своих членов. Пиршество или праздник позволяют передохнуть от обычных ограничений и в то же время подчеркивают необходимость их соблюдения в обычных условиях. То, что позволяется во время пира, не позволяется в другое время.

Коллективное веселье в периоды празднования также является выражением социальной сплоченности в намного большей степени, чем рутина повседневной жизни. По мере того как нарастают излишества, растет и чувство принадлежности к сообществу. Никогда не получаешь такого удовольствия от того, что ты ирландец, как в День святого Патрика. Сколь многие из нас «помогают» ирландцам праздновать, потому что наши собственные традиции увеселения были потеряны!

В более простых и унифицированных обществах люди устраивают праздники в соответствии с устоявшимся календарем, и празднуют они вместе. Все с нетерпением ожидают подобных событий и принимают в них участие. Никто не рассматривает возможности неучастия. Но в сложном индустриальном обществе люди следуют своему индивидуальному расписанию. Они работают в разные смены, соблюдают разные праздники и уходят в отпуск в разное время. Многие соблюдают национальные праздники пассивно, многие их в значительной мере игнорируют. В Соединенных Штатах период Рождества – Нового года, очевидно, порождает столько же депрессии, сколько и прекрасных, хороших эмоций. Люди если и выходят на улицу, то с кредитными карточками, а не с кубками и бутылками.

В век социального индивидуализма индустриального общества людям остается праздновать большей частью наедине с самими собой. Хотя небольшой процент населения имеет возможность устроить праздник в любое время, подавляющее большинство заняты повседневной рутиной. Традиции, которые некогда определяли поводы, места проведения и границы празднования, растворились. Современные вечеринки нечасто служат функции объединения и интеграции сообщества и всего общества; не укрепляют они и нормативное поведение. Все, что осталось, – это психологический импульс время от времени «дать себе волю».

Мы видим этот антисоциальный остаток того, что было функциональными и укрепляющими солидарность празднованиями, в драках и других агрессивных видах поведения, типичных во многих барах и кабаре. Мы видим его в танцах-потасовках, которые устраиваются на панк-рок-концертах. Мы видим его даже в беспорядках в гетто, позволяющих «дать себе волю» посреди разъедающе скучной жизни бедняков в американском городе. Мы видим, что он нарастает на главных спортивных аренах, где уже обеспокоены увеличением склонности к насилию. К концу 1970-х гг. организация «Red Sox»[151]151
  «Red Sox» – профессиональная бостонская бейсбольная команда, основана в 1901 г. – Прим. пер.


[Закрыть] сочла необходимым нанять двадцатку игроков в американский футбол, чтобы те ходили между фанатами и успокаивали наиболее буйных из них или прогоняли их с матча; и работа у этих ребят есть постоянно[152]152
  Gilber B. and L. Twyman (1984) «Violence: Out of Hand in the Stands», Sports in Contemporary Society, ed. D.S. Eitzen, New York: St. Martin’s Press, 2^nd ed.


[Закрыть].

Люди будут устраивать веселье и «выходить за рамки» независимо от того, предоставляют ли их городки и города для этого ритуализированный повод или нет; чем менее веселье ритуализировано, тем более непредсказуемым и опасным оно становится. Необходимо сохранить возможность разгула и при этом восстановить его положительные функции. Может ли третье место принять вызов этого императива, как считал упомянутый нами психиатр? В какой-то степени – может, и в намного большей – могло бы, если бы третьи места были более многочисленны, более доступны и лучше интегрированы в американскую жизнь.

Хорошим примером третьего места, приспособленного для веселья, были старомодные пивные (допускались только мужчины, и продавалось только пиво), которые были щедро разбросаны по всей Канаде, пока бары не составили им конкуренцию, предлагая более тихий и утонченный отдых. В пивных сочетались неумеренное потребление пива и громкий разговор. Большинство сидячих мест было за большими столами, где поощрялись шумные споры, вопли и крики. Это были места, куда мужчины приходили «оттянуться». Однако при этом были и четко понимаемые границы. Завсегдатаи должны были сидеть. Им не разрешалось стоять вдоль барной стойки. Все заказы совершались через мужчин-официантов, которые были достаточно взрослыми, чтобы находиться там, и достаточно крупными, чтобы играть роль вышибал. Богохульство не разрешалось. Напившиеся тотчас же прогонялись. Толпа состояла из местных, и мужчины, ее составляющие, выпивали в знакомой компании, что создавало дополнительный источник контроля, который могут осуществлять друзья. Не было специальных уловок, чтобы завлечь посетителей. Пиво и буйство, подгоняя друг друга, были простыми, но правильными ингредиентами попоек в традиционных канадских пивных.

В сравнении с современными тавернами и их завсегдатаями в США, в Канаде завсегдатаи оставались дольше, выпивали больше и в целом наслаждались жизнью со знанием дела – причиняя при этом меньше неприятностей. Их веселье было контролируемым. Потребность выпустить пар удовлетворялась в определенных рамках, которые понимались и уважались присутствующими и не подавляли дух веселящихся.

Обычное третье место едва ли сравнится по буйству с традиционной канадской пивной. Однако количество производимого шума – лишь одна из многих составляющих веселья, а все третьи места предлагают и много других. Во всех третьих местах действует сила количества: чем больше участвующих, тем лучше. Все они позволяют убежать от рутины в пространство, где можно расслабиться и отдохнуть. Меньшая интенсивность веселья компенсируется частотой, с которой им наслаждаются: там, где большинство третьих мест недотягивают по части разгула, они добирают, становясь частью повседневной жизни. Лучше всего то, что третье место хорошо вписывается в современную городскую жизнь. Оно сочетается с жизнью по расписанию и дроблением пространства в соответствии с видами деятельности и функциями.

В Соединенных Штатах теряется контроль над публичным пространством и искажаются многие из его назначений. Каждый новый «век уединения», как назвал это Грейди Клэй[153]153
  Грейди Клэй (1916–2013) – американский журналист, специализировавшийся на освещении вопросов ландшафтной архитектуры и городского проектирования. – Прим. пер.


[Закрыть], – это вопрос сознательной политики, которая уже так же успешно изъяла третьи места из публичного пространства, как когда-то попрошаек, торговок, бродяг, детей, пожилых людей, босяков и бездельников[154]154
  Clay G.. «The Street as Teacher», in Public Streets for Public Use, ed. A.V. Mouden, New York: Van Nostrand Reinhold Company, 109.


[Закрыть]. Это вопрос ключевой важности, и он подробно рассматривается в заключительной части этой книги. Здесь я хотел бы просто указать на важность третьих мест в обеспечении того, чтобы публичное пространство служило для пользы и отдыха порядочных людей.

Одно из очевидных следствий политики, противоречащей использованию городского публичного пространства с целью общения и отдыха, – потеря функции мониторинга, которую выполняют ответственные и законопослушные граждане. Именно благодаря обычным жителям удается сохранять безопасное публичное пространство, ибо в свободном обществе полицейские учреждения не подходят для такой задачи. «Естественное наблюдение», необходимое для контроля над уличной жизнью, обеспечивается значительным количеством обычных людей[155]155
  Newman O. (1972) Defensible Space, New York: The Macmillan Company, Chapter 4.


[Закрыть]. Таким образом, уличные кафе-террасы Парижа – это не только важнейшие центры наслаждения неформальной публичной жизнью среднего парижанина; они также представляют собой около десяти тысяч дозорных вышек, где миллионы обычных людей, сами того не осознавая, стоят в дозоре, даже когда наслаждаются своим городом.

Американцы в основном были приучены относиться к публичному пространству и публичным местам следующим образом: «Это не мое. Я не несу за это ответственности. Есть люди, которым город платит за то, чтобы они поддерживали здесь порядок». Такое отношение соответствует дефициту комфорта, который теперь в целом характеризует наше публичное пространство. Но те, у кого где-то там есть свое третье место, придерживаются иной точки зрения. Они ожидают, что смогут пройтись до «своего» места или припарковаться рядом, не опасаясь за сохранность машины. Они ожидают, что их убежище и его окрестности будут безопасными и в достаточно хорошем состоянии. Неприглядный инцидент внутри заведения или рядом с ним застанет завсегдатаев во всеоружии и требующими возмездия. Как отмечает Оскар Ньюман, чем больше люди определяют территорию как свою, тем более активно они начинают «зондировать», что происходит внутри и вокруг нее. Из частых визитов и последующих знакомств развивается понимание того, что является нормальным поведением на данной территории, а зная, чего ожидать, люди сами более активно поддерживают эти нормы[156]156
  Ibid.


[Закрыть]. Тем, кто считает, что район улучшится, если избавиться от старого ресторанчика или таверны на углу, не мешало бы признать, что вместе с тем будет потеряно и несколько десятков добровольных помощников органов правопорядка.