Текст книги "Луна и лотос. Сказка для взрослых"

Было ли это наяву, или просто придумалось, приснилось, после сухого и жесткого дедушкиного признания, что мама хотела ее утопить?..

И Женя поторопилась воскликнуть, как будто заговаривала судьбу:

– Нет, нет, это все пустое! Я не хочу ничего знать, не хочу… и к морю не хочу ехать, зачем мне оно?.. Мне и Волги хватит…

Роман вздохнул, отвел с ее щеки прядку волос, проговорил успокаивающе, напевно, словно колыбельную:

– Море – оно на то и море, чтобы быть началом и концом, и реки в море воду несут, реки в море впадают, не наоборот. Море однажды Твердь породило, морем Твердь и закончится.

– Ты говоришь, как пророк Иоанн… в Откровении. -Женя поежилась, и у нее мелькнула новая мысль, еще более жутковатая, неуютная:

– Рома… я давно хотела спросить… в Отраженном мире кто только не обретается: и те, кто с виду -люди, как …ты и твой дед, а на деле оборотни, и русалки, и кикиморы… и водяные…

– Ну так что же? – он смотрел серьезно, не улыбался, и Женя оробела еще больше, но все-таки не отступилась, решила выяснить все до конца:

– Мммм… понимаешь… у нас… то есть здесь, в Тверди… принято называть вас… нечистой силой?.. И… если, например, я священнику скажу… что хочу выйти замуж за водяного… в лучшем случае он сочтет меня сумасшедшей и отлучит от всего чего только можно… а лет сто назад меня, наверное, из города бы камнями выгнали… а лет триста назад – в бане сожгли…

– А ты все-таки не испугалась… – темные глаза царевича снова смотрели прямо в душу. – Ты позвала меня, когда уже знала, кто я такой… ну так что сама думаешь про нас? Чьи мы?

– Н-не знаю… но я слышала, как ты говорил про Триединого Единосущного… получается, вы тоже верите в Бога… в того же самого?.. Или нет?..

– Ладушка, ты такая любознательная! – на губах Романа снова появилась улыбка – на сей раз хорошая, от нее на сердце становилось легче, в груди разливалось приятное тепло, и Женя сама не заметила, как начала улыбаться – хотя вопросы ее были вовсе не шутливыми:

– Так вы мне ответите, Роман Дунаевич, или… мне просто нужно смириться и принять неизбежное?.. Ведь я сама теперь буду наполовину русалкой… или нет?.. Ах, да кем же я теперь буду?.. Водяной… водяницей?..

– Моей женой -этого тебе недостаточно? – он слегка пощекотал ее шею. – Потому что я не знаю, что тебе сказать, ладушка… Мир един, вместе с Твердью, Водами и Небом, и Бог един, и все мы, созданные им, между собой связаны в единое целое. Люди в Тверди, рождаются, проходят свой путь и умирают, душа идет куда заслужила -так тебе привычно?.. Ну, а что касается нас, существ из мира Отраженного… мы тоже рождаемся и умираем, просто в одном теле живем чуть дольше… и тоже надеемся когда-нибудь попасть в страну Беловодье, к золотому покою. Это в Тверди придумали нас звать «нечистой силой», а у Бога на нас просто свои планы.

Слова Романа были не совсем понятны, но все же успокоили Женю… в них была мудрость что-то еще смутно знакомое… ну конечно, конечно! Песня БГ, нежно любимого ею с отроческих лет. Как точно он написал про русскую Нирвану, наверное, что-то знал?..

 
«На что мне жемчуг с золотом, на что мне art nouveau;
Мне кроме просветления не нужно ничего.
Мандала с махамудрою мне светит свысока
– Ой, Волга, Волга-матушка, буддийская река!»
 

ГЛАВА 14. Царевна Любава

Во дворце Дуная, возведенном из белого и цветного камня, с малахитовыми колоннами и золотой крышей, царило нездоровое оживление. Придворные без всякого благочиния носились взад и вперед по мраморным лестницам с резными перилами, заглядывали то в одни, то в другие покои, постоянно сталкивались друг с другом на пороге и тревожно вопрошали:

– Ну, что, как? Нашелся царевич? Вернулся? – качали головами, разводили руками и снова разбегались в разные стороны…

Водян Ершович, мрачнее тучи, восседал в своем кабинете под самой крышей, читал письма, выслушивал донесения и смотрел в Путевое Зеркало, магически соединенное с Зеркальным барьером и позволявшее узнавать новости с Тверди так же легко и быстро, как это делали жители Тверди с помощью телевизора. Новости не радовали, а еще больше не радовало, что их надлежало сообщить самому Дунаю Дунаевичу – сообщить в такой форме, чтобы правитель Подводного царства не впал в неистовый гнев и не устроил настоящую бурю…

С царевичем Романом всегда было трудно справляться, еще в те далекие дни, когда он был маленьким мальчиком, что рос себе в Тверди и понятия не имел, кто такой на самом деле его величественный отец, ученый-гидролог, и почему красавица-мать так тревожится, когда он в любую погоду бегает с друзьями на реку, почему не радуется, что он быстрее всех плавает и глубже всех ныряет, легко доставая до самого дна волжских омутов…

Водян впервые показался Роману, когда тому было семь лет, и еле ноги унес: любознательный мальчишка мало того, что не испугался, но вздумал изловить диковинного деда, разъезжавшего на усатом соме, как на пони, и отвести в школу – показать учителю и однокашникам. Хорошо еще, Ромкиным рассказам о встрече с водяным никто не поверил, и дети, и взрослые подняли его на смех: вот, мол, советский школьник, а в бабушкины сказки верит, да еще и сочиняет!

Водян Ершович, хоть и нажаловался Тихомиру Стояновичу, и сам был доволен, что все обошлось – а то ведь в былые времена благочестивые плёсовцы могли и крестным ходом к Волге пойти, под команды священника «гнать беса»… Ритуалы сии никакого ущерба обитателям Отраженного мира не причиняли, но воду мутили изрядно и шум устраивали, а всем известно, что шума в Подводном царстве никто не терпит.

Были, впрочем, в Плёсе и в других окрестных деревнях и другие люди, что под шумок носили водяному подарки да угощения, а иной раз и что посерьезней в воду бросали, чтобы не серчал Дунай Дунаевич, да слуги его не вредили ни взрослым, ни детям… Вот через этих знающих людей, например, через мельника-колдуна, Семена Антоновича, со всей родней, Водян Ершович вдругорядь и стал подбираться к юному царевичу. Нужно же было потихоньку учить отрока, открывать ему глаза на устройство Вселенной, объяснить, что мир сложнее химических формул и пищевых цепочек, и не одним материализмом жив человек.

Ромка учился… царевич был сметливым, понятливым, все запоминал слету, впитывал знания с жадностью, у отца просил сложные научные книги, и сам сравнивал прочитанное со «сказками и мифами», что слушал на мельнице; к Волге же начал относиться со священным трепетом, в воду заходил – как верующий в храм, и больше не удивлялся, что там, где другие мальчишки видят одну тину, рыб да черепах, ему являются прекрасные подводные цветы, и бледные прекрасноокие девы с длинными волосами, и чудные старцы, разъезжающие на сомах…

Расстарался Водян Ершович, обучил наследника как следует, подготовил превосходно к тому славному дню, когда настал момент Роману Дунаевичу покидать Твердь, да отправляться в Отраженный мир, в Подводное царство, как положено, страшно и пышно – под звуки бури, вместе с набранной дружиной и красавицей-невестой. Да только Роману Дунаевичу тесны были рамки, скучны правила, и жить он всегда хотел своей волей и своим умом… Не обрадовался он вовсе, когда понял, что отец Дунай и «дядька» Водян Ершович, и мельник-колдун, из его друзей-студентов собрали ту самую «дружину», что должна была вместе с ним уйти на волжское дно. Не захотел он и невесту, Катю Лодыгину, силой с собой тянуть, вырывать из Тверди, рисковать, что не пропустит ее Зеркальный барьер, и станет девушка не царевной, а обыкновенной утопленницей… как едва не случилось с его матерью.

Вот Роман Дунаевич и поступил по-своему, своенравно и самовольно: когда ударила торжественная гроза, и разыгралась буря на Волге, отворявшая ворота Отраженного мира, и опрокинула катер, царевич не спешил на дно уходить – спасал товарищей, возвращал на твердую землю, и первой своей невесте, Катеньке, утонуть не позволил… только на прощание приказал слез по нем не лить, и никогда, ни одной душе не рассказывать, что она видела, и что на самом деле случилось с Романом Руским…

Катенька слово сдержала, не сказала никому, но улыбаться перестала, на других парней смотреть не хотела, и дважды сама в Волгу кидалась с высокого бережка – от тоски сердечной было невмоготу. Первый раз спас неразумную Тихомир Стоянович, оттащил на мельницу, и колдун Семен Антонович девке мозги долго вправлял, объяснял, что так просто ей в Подводное царство не попасть: о зеркала волшебные расплющит, а после сомы съедят… – и что раз царевич ее с собой не взял, значит, не судьба, и нечего по нем убиваться.

Катенька слушала-слушала, да не вняла. Вторую попытку сделала. На Русальной неделе в венок в Волге утопила, и сама за ним хотела пойти… камни в руках зажала, чтобы наверняка. Вот тут царевич и не стерпел, снова все правила нарушил, поступил по своей воле – вытащил Катю из воды, и ладно б просто вытащил да исчез, так нет, явился перед ней, живой и невредимый, и на сей раз рассказал всю правду, без утайки. Про тайну своего рождения, про папу с мамой, про Катину маму – подругу задушевную мамы Романовой, что еще девочкой «сговорила» дочь за царевича, вот Роман с Катей и росли «женихом и невестой», не ведая, что все уже выбрали за них…

– У тебя, Катя, другая судьба… – сказал Роман в ту их последнюю встречу, и так сказал, что она – поверила. Тоска сердечная ушла. Через год встретила чудесного парня и счастливо вышла замуж, а царевич навсегда остался ей названным братом… Навещал иногда в Плёсе, во всех делах помогал, даже вот и гостей принимать, когда жизнь в России переменилась, и старая усадьба, вернувшись к семье Лодыгиных, стала гостевым домом.

Все вроде благостно, все хорошо… но не правилам это! Опасно, глупо… Царское ли это дело – так сближаться со смертными из Тверди, да секретами Подводного царства рисковать!.. А уж когда Роман Дунаевич стал себе избранницу присматривать, и заявил, что не на всякой жениться, а лишь по зову сердца, начались такие приключения, что только держись…

Водян Ершович с Тихомиром Стояновичем поворачиваться едва успевали, чтобы ошибки царевича исправлять, да следы его похождений шальных «в поисках невесты» заметать без последствий. И каждый раз мозгами скрипели, как отвадить Романа от Тверди, а женить – на ком надо.

И ведь наскрипели, придумали!.. Сам Дунай Дунаевич план одобрил, и Дана Светлановна похвалила. Ну кто ж знал, кто ведал, что на майские праздники принесет в Плёс совершенно особенную девушку?..

Уж такую особенную, что только держись.

Женечка Скворцова мало того, что царевича с ума свела с первого взгляда, еще и всему Подводному царству дала прочихаться, сама того не зная…

Водян поначалу надеялся, что обойдется – ну, поплясала майская гостья из Тверди на праздничном балу, позабавила Дуная Дунаевича, провела с царевичем страстную ночь любви (а он, охальник, конечно, случая не упустил!..), а наутро, едва Роман Дунаевич поднялся с ложа наслаждений, кикиморы девицу и выкрали. Одурманили, заморочили, так что спала беспробудно, без снов, как мертвая, на руках из Волги вынесли да и оставили на «скамейке невест», как было заведено.

Тем бы дело и кончилось, да кто ж знал, что царевич с девицей, никого не спросясь, обручиться захочет?.. Что монисто золотое с каменьями – знак вечной верности и любви супружеской – он ей не на время бала наденет, покрасоваться, а вовсе подарит?.. И ведь предусмотрел, хитрец, что кикиморы явятся гостью выдворять, притворился, что ему до того и дела нет, а сам ожерелье обручальное взял да и подложил невестушке в карман. Кикиморы про то ведать не ведали, а проверить одежду человеческую – не догадались.

И свершилось все по заветам Триединого: как вышла девица из Волги, живая и невредимая, да с собою унесла сокровище из Подводного царства, не краденое, а подаренное, так и стала из простой подружки – нареченной невестой. Крепче крепкого такое заклятье, не снять, не отменить! Теперь только сам царевич мог отказаться от данного слова, и воздаяние тяжкое принять на себя, но у Романа Дунаевича такого и в мыслях не было. На своем стоял, повторял каждому:

«Я законы наши уважаю и чту, и против царя не бунтую. Но коли есть закон сердца, так я и хочу ему следовать, по зову сердца жениться, на той, что сам выбрал… Родилась она в Тверди, ну так и что же? И мать моя родом оттуда, и я сам… и отец мой выбрал с людьми из Тверди век провести, поступил по чести, по совести, по любви. Много даров из Отраженного мира он принес с собою, много добра сделал людям. Настал теперь момент для Тверди свой долг заплатить… вот и увожу я невесту в Подводное царство, чтобы круг замкнуть, восстановить равновесие.»

Говорил царевич мудро и здраво, не возразить – законы Отраженного мира были на его стороне. Водян Ершович это признавал, как признавал и то, что свадьба Романа с земной девушкой многое поправит в нестроениях последних лет… Отношения с Твердью пора было наладить, уравнять, чтобы не портилась вода, не мелела Волга, не умирали осетры. А кому это удастся лучше, чем двоим… полукровкам?.. Тем, что и воду чуяли, и по зеркалам гуляли, но и по Тверди хаживали спокойно, и с жителями тамошними общались как свои, на равных.

Правда, имелась одна загогулина… весьма заковыристая. Покамест никто в Подводном царстве, даже и сам царевич Роман, не ведал, что девушка, выбранная им в невесты – тоже полукровка. Водян Ершович первым узнал, да из такого источника, что сомневаться не приходилось. Теперь вот сидел, чесал затылок, как сообщить царю Дунаю…

Ладно бы, Женя родилась от обычных русалочьих шалостей, за это можно было бы только порадоваться. Похвалить царевича за проницательность, что не обманулся, сумел разглядеть – за всеми человеческими масками – нежный лик водяной девы, близкой, одноприродной себе…

Но кровь в Жениных жилах не речной осокой пахла, а солью морской. Матерью ее была не русалка, а женщина из Тверди, зато отцом ей приходился ни кто иной, как один из четырех морских царей, Ильм Ниевич… владетель южных угодий, повелитель Черного моря.

Казалось бы – и что в этом дурного, выходит, выбрал Роман Дунаевич девицу в самом деле особую, не менее родовитую да знатную, чем ладожская царевна Любава Невовна! Ан нет… Отношения между дворами Дуная Руского да Ильма Черноморского уж много-много лет были весьма дурны. До войны, конечно, не доходило, за благость и покой в Отраженном мире держались крепко – подводным царствам сполна хватало и тряски от той кровавой бани, что устраивали обитатели Тверди – но и браков не устраивали.

Волга впадает в седой Каспий, не в Черное море, а Черное море, надменное, лазоревое, живет само по себе, и знать никого не хочет, кроме своих же, океанских да морских.

Вот и думай, вот и гадай, как доложиться царю Дунаю? Мало того, что к Невским да Ладожским князьям придется засылать отдельное посольство, отправлять подарки, чтобы по-тихому родственный сговор отменить – раз не женится Роман на Любаве! – так еще и с Черноморскими вон что…

***

Дунай Дунаевич смотрел на внука и не знал, с чего начать беседу. Дерзким вырос парень, глаз долу никогда не держал, деда – один из всех – вовсе не боялся. Может, знал, что Дунай его до растворения любит, с младенчества, и пользовался нагло, а может, просто норовом в отца пошел: тому ведь тоже никогда был закон не писан… Все бы и ничего, у царевича, что однажды на трон сядет, характер и должен быть замешан на кипятке и соли, погуще, покруче. Но очень уж Роман Дунаевич был к Тверди привязан, после побегов своих, ради любовных похождений или просто для развлечения с дружками, которых среди смертных легко заводил и воле своей подчинял, возвращался он в Отраженный мир как чужой…

Вот и сейчас стоял перед ним не царевич строгий, думами о престоле занятый, а добрый молодец, глаза сокольи, брови собольи, довольный и вальяжный, как кот, сливок налакавшийся… Одет-то, одет-то, спаси Триединый Единосущный: вместо шелковой рубахи – майка спортивная, с дурацкой надписью, вместо приличных штанов, хоть из ткани, хоть из кожи – снова эти джинсы, что ребята из Тверди носят не снимая… наверное, даже спят в них. Бензином пропах, маслом машинным, как рабочий с завода, того самого мерзкого завода, что волжскую воду портит. А это что значит? Не на сомах катался, не на лошади даже, из табуна, спокон веку Руским принадлежащего, * а на механическом чудище, на мотоцикле возил невесту, вместе с рыжей Акулькой в свите…

– Дедуль, ты чего от меня хочешь? – Роман устал ждать, пока Дунай Дунаевич нарушит угрюмое молчание, и заговорил первым. – Зачем позвал? Водян мне уже и так всю печень прогрыз за то, что я по зеркалам ходил без разрешения… но меня невеста звала, дедушка, как я мог не пойти?..

– Невеста у него! – желчно пробурчал подводный царь. – Все решил, значит? И все, что старшие говорят да советуют – тебе как с гуся вода?

Роман вздохнул, присел в кресло напротив деда, взялся за самовар:

– Давай я тебе чайку налью… а то ругать меня устанешь, в горле пересохнет.

– Налей, и мне, и себе, – усмехнулся Дунай. -У тебя язык, поди, тоже устает дерзить да оговариваться!

– Ничего, он у меня тренированный…

– Ладно, тренированный! Смотри у меня! – погрозился царь, принял из рук Романа большую чашку, горячую, с дымком, с напитком темным и густым, пахнущим терпко и сладко – лесными ягодами и жарким летним днем. Сдвинул брови, велел:

– Ты сам чай-то пей, наш, правильный, а то знаю я тебя… Опять будешь русалок кофе да отравой этой газированной спаивать!

– А они будут пить да похваливать, – не уступил Роман, и Дунай не выдержал – засмеялся. Невозмутимость и наглость внука ему нравились, но показывать этого было нельзя. Непедагогично, как сказали бы Ромкины учителя из Тверди.

– Приняла, значит, твоя лада золотое монисто, и на переезд согласилась.

– Согласилась, дедушка. Я и не сомневался.

– С чего так?

– Да ты же видел ее… Моя она, неужели не понятно? Ее ждал, ее искал, об одном жалею – о годах потерянных. Мне бы еще раньше Женю забрать, не настрадалась бы она так в Тверди.

– Всему свое время, Роман Дунаевич, тебе ли знать… и на отца с матерью не кивай: они хоть и рано встретились, когда Настасья еще девчонкой была, но вон, что вышло… теперь ни у меня сына нет, ни у тебя – родителей.

– Так и моя Женя сирота. Мама… утонула, Черное море забрало, а отец – неизвестно где сгинул. Дедушка у нее грозный. Старый-старый, а вцепился, как клещ, из-за него только она за Твердь и держится.

Дунай хмыкнул, бросил на внука цепкий взгляд – знает или не знает правду? Нет, не знает… когда Роман назвал Женю сиротой выглядел печальным, а когда на деда ее жаловался, что внучкину жизнь хочет подмять – гневным. Но откывать тайну пока было рано, предстояло другое дело решить.

– Что ж, Роман Дунаевич, вижу, спорить, убеждать тебя бесполезно… Закон сердца для тебя всегда был важнее, чем закон разума, а про равновесие в Подводном царстве, стало быть, пусть дед Дунай печется, благо, ему еще долго на троне сидеть… Так что ли?

Роман улыбнулся -обезоруживающе, знал же, проказник, что за улыбку ему все прощается, ну а девичьи нестойкие сердца и вовсе от нее таяли, как снег на печи:

– Так, дедуль. Ты же и сам все понимаешь. Это у тебя с бабушкой Даной все по закону да по правилам, но мой отец по-другому выбрал и прожил… Во мне его кровь, но то, что мама – из Тверди, не изменить. Я полукровка, и жить мне не в одном, а в двух мирах, ну так сам посуди, какая жена для меня лучше?.. Женя, что Твердь понимает, и попрекать никогда не станет, что я лишь наполовину царский сын, или Любава, что со всех сторон в князьях да царях, а от Невы да Ладоги всю жизнь ни шагу не ступила? Невместно ей, видишь ли… да и Волга ей нехороша, сам знаешь. Слишком теплая… мелкая…

– Знаю, – кивнул Дунай, обрадованный тем, что внук, оказывается, обдумывает все глубже и видит куда дальше, чем казалось. – Вот, значит, чем тебе ладожская царевна по нраву не пришлась! Ну а что же ты на смотринах молчал – как воды в рот набрал?

– Так ведь и она молчала… Что толку было от наших возражений? Старшие сговаривались, все за нас решали, над нашими головами, надменные и важные, на нас с «невестой» и не взглядывали. Ох, как же мне хотелось тогда вас проучить, но я и по лицу Любавы видел, что она того же хочет.

– Сговорились, значит!.. – Дунай снова не сдержал улыбки. Ох, воистину меняется, меняется Отраженный мир, поспешает за Твердью, что кипит и бурлит уж целый век, рвется, переворачивается… Царевичи с царевнами чуют, как мир дрожит, как то, что было крепко, незыблемо – истончилось, на волоске повисло… а где тонко, там и рвется, вот и не слушает молодежь мудрости старших. Хочет новой зари, понимая, что может она быть кровавой, но с другой стороны, когда такое бывало чтобы мир переворачивался без боли, чтобы новые Земля и Небо рождались без мук?.. Было ли иначе в древности, когда Твердь выходила из водной стихии, и с Отраженным миром разделялалась, отгораживалась от него лучами да зеркалами. Видно, теперь настала иная пора – объединяться, проникать друг в друга, звучать в новой симфонии. И свадьба царевича с той, кого выбрал сам, начертана во всех книгах судеб.

Дунай Дунаевич допил чай, кивнул головой и сказал веско:

– Ну вот что, Роман Дунаевич. Коли ты сам все решил – сам и отвечай за свое решение, сам уху заварил – сам и расхлебывай. Посольство к Невским поедет, подарки повезет, это уж как заведено, но прежде ты сам ступай к царевне Любаве. Поговори с ней, все расскажи, объясни, почему на другой женишься. И пусть она сама от тебя откажется, а в знак того – кольцо с белым камнем отдаст. А иначе свадьбе вашей с Женей не бывать, не дам я тебе своего благословения!

По лицу Романа и тени страха не скользнуло, он лишь взглянул на Дуная укоризненно:

– Дедуль, ну к чему все эти страсти, заклятья древние?.. «Не бывать», «благословение»… Ты прямо как Женин дед – говоришь и сам себе веришь, а еще царь!

– Не дерзи! Смотри у меня! Ты что – в Темный омут захотел?! Делай, что велено!

– Да сделаю я, сделаю. С Любавой встречусь, и отказ от нее получу… но нет такой силы, дедушка, чтоб помешала мне быть с моей ладушкой… а ей – со мною. Слово мое крепко.

Примечания:

*У водяных в плане матчасти и инфраструктуры все очень хорошо устроено, есть и мельницы, и стада, и табуны. Коров и лошадей по ночам или в определенные дни выгоняют на берег и пасут вместе с обычными. Вот почему пастухи, как и мельники, тоже колдуны и с водяным знаются.

***

Девушка сидела в плетеном кресле, за круглым стеклянным столиком маленького этнического кафе на Думской. Золотистая коса короной оплетала высокий лоб, прозрачные синие глаза задумчиво рассматривали бамбуковые занавеси, вытянутые светильники из цветного стекла, комнатные пальмы в кадках, азалии и орхидеи в причудливых глиняных горшках, статуи восточных божков в стенных нишах… Она и сама выглядела как богиня, но не восточная, а северная, из тех, что повелевают туманами и дождями, в повозку впрягают кошек и мужа выбирают по красоте ног.

Посетители мужского пола, к большому недовольству своих спутниц, не могли скрыть восхищения и жадно любовались белокурой незнакомкой. Скромная одежда – черный свитер под горло, джинсы, неброские украшения из серебра и бирюзы лишь подчеркивали ослепительную красоту, и смотреть на нее хотелось снова и снова.

Девушка ни на кого не обращала внимания, на попытки подсесть и познакомиться с ней поближе реагировала холодно и пресекала в корне, одной короткой фразой:

– Я жду своего друга.

– Очень глупо поступает ваш друг, опаздывая на свидание с такой красавицей! – не выдержал один из незадачливых кавалеров, но в ответ получил только взгляд, способный заморозить на целую сотню лет…

Над туркой с арабским кофе, сваренным по секретному рецепту, вился пряно пахнущий дымок, кристаллики темного сахара таяли на блюдце.

– Принести вторую чашечку? – заботливо спросила официантка. – Для вашего друга?

Девушка покачала головой:

– Нет, он будет пить чай… с молоком и пряностями. И вы можете заваривать его прямо сейчас.

– Конечно, как скажете. – официантка отошла от столика– и в проходе едва не столкнулась с высоким молодым человеком в черной кожаной куртке: – Ой, простите… Это, наверное, вас подруга ждет, да?

– Ничего страшного, – улыбнулся молодой человек и кивком подтвердил, что он тот самый счастливчик. Приблизившись к девушке, он наклонился и поцеловал ее в щеку:

– Здравствуй, Любавушка.

– Привет, Ромка. – она обняла его за шею и тоже поцеловала. – Наконец-то явился!.. Я уж думала, ты под Тверью застрял…

– Прости, задержался немного… но могли бы и под Тверью встретится, ты же сама на Питере настояла.

– Ну, я не ты, я не люблю от дома далеко отлучаться, ты же знаешь… – Любава потянула Романа за руку. – Садись, на нас уже все пялятся!..

Роман опустился в соседнее плетеное кресло, и сейчас же оказался под огнем заинтересованных женских взглядов… А посмотреть было на что. Темноволосый, белокожий, стройный и крепкий молодой человек, с безупречно гармоничными чертами лица и яркими выразительными глазами, казался героем романтических грез, сошедшим с киноэкрана или книжных страниц – но он был живым, теплым, говорил, дышал. Белокурая девушка во всем была ему под стать.

Любава не без удовольствия заметила, какой фурор они с Романам производят среди посетителей кафе, лишая покоя и аппетита, и, смеясь, прошептала:

– А знаешь… Наши родственники не так уж неправы: мы были бы с тобой очень красивой парой!.. Практически идеальной. И я понимаю своего папу и твоего дедушку, они вправе обижаться: сватали-сватали, старались-старались, а мы все испортили… все труды насмарку.

– Ох, Люба, только не притворяйся, что ты хоть одну секундочку об этом жалеешь! – Роман покачал головой и взял из вазочки кусочек тростникового сахара. – Ты же знаешь, что характер у меня – не сахар, да и у тебя – не мед, и Волга для тебя всегда была мелководьем, а Ладога для меня – ледяным колодцем. Ну а самое главное… разве не ты первая мне призналась, что хочешь выйти замуж только по любви, и царевич Роман – не герой твоего романа?..

– Даааа… – не стала возражать Любава, и ее лазоревые глаза лукаво блеснули. – Я первая догадалась, что Дон Жуан – второе имя царевича Романа, и счастливо избежала участи разбить свое сердце вдребезги.

– Я просто долго искал ее… – вздохнул Роман и приложил ладонь к сердцу. – Кроме нее, моей ладушки, мне никто никогда и не был нужен, даже такая красавица, как ты, Любавушка… вот только найти ее было трудно, я почти уж отчаялся – и вдруг встретил, когда вовсе не ждал. Не отпущу теперь. Ни за что… и не отдам никому.

– Знаю, Ромка. Вот теперь ты меня понимаешь…

– Да я всегда понимал, Люба. Просто завидовал, что ты нашла своего балтийского матросика, а я, кто знает, так и проживу свою вечность грустным одиночкой.

Царевна фыркнула, чуть подтолкнула локтем бывшего нареченного:

– Ох, и ловок же ты, Роман Дунаевич, словами узоры плести!.. Ну чисто бисерная пряжа… Где уж девичьему сердцу устоять?..

– Да уж ты, Любавушка, ладно поёшь свои песни прельстивые… – возвернул комплимент царевич. – И собою так хороша, что матрос твой, понятно, за всю жизнь ни на одну земную деву больше не взглянет…

– Не взглянет-то не взглянет, да боюсь, трудно будет ему у нас, в Отраженном мире, – вздохнула Любава. – Ты тоже в Тверди родился и все сюда бегаешь, вот и суженую себе нашел – здесь, а мой Андрей… он же весь земной, хоть и моряк.

– Ну какой он земной, Любава? – принялся утешать Роман. – Сколько он на суше-то бывает? Ему хорошо, когда под ним -волны, а над ним – небо, и чудищами морскими его уж точно не напугаешь…

– Так-то так, но все равно, ума не приложу, как жить будем…

– Вот посмотришь на нас с Женей -и бояться перестанешь. Получается, мы первыми с ней пойдем, а ты с Андреем – уже за нами, проторенной дорогой.

Официантка подошла с чаем, Роман умолк, позволяя ей расставить на столе все необходимое, и Любава тоже замолчала, чтобы не выдавать секретов и не смущать земную девушку странной беседой… хотя, кого в каменном городе, царем Петром заложенном на великой реке, среди дождей и туманов, полном дворцов и призраков, удивят парень с девушкой, запросто называющие друг друга «царевич» и «царевна»? Здесь и слова про Отраженный мир звучат привычно, понятно… Встань на любой мост в ясную погоду – и увидишь тот мир, как наяву.

Любава подлила себе кофе из золотистой турки, дождалась, чтобы и Роман взял чайную чашечку, шутливо чокнулась с ним:

– Что ж, царевич, совет да любовь, и счастья нам обоим… Давай выпьем немного за моего жениха и за твою невесту, и заодно попросим Триединого Единосущного, чтобы помог нам, и мои родичи сговора не заподозрили – очень уж они мнительные, сам знаешь.

– А ты ругай меня посильнее… – засмеялся Роман.

– Да уж буду ругать, не обессудь… только так отец с матерью и поверят, что моя обида -вечная, лотосовым вином не зальешь, жемчугам не задаришь. Зато тут сразу и вспомнят, как Андрей ради меня зимой в Ладогу нырял… и как нерпу нашу от лова, от сетей спасал… и ты смотри, Дунаю Дунаевичу почаще повторяй, как я ваших осетров мальками называю, а Волгу – канавкою мелководной.

– Не сомневайся, Люба, все сделаю.

– Значит, свадьба твоя в Плёсе будет на Русальной неделе? Это уж точно?

– Должно быть, так… – Роман уловил легкое колебание в голосе Любавы, и поторопил ее, поднажал:

– Ну, ну, что еще такое? Чего я не знаю?

Царевна помедлила, опустила глаза… и решилась:

– Будь осторожен, Рома, тебе Водян Ершович не все рассказал…

– Насчет чего?

– Насчет… твоей невесты, Жени. А я письмо, что утром к нам прибыло, прочитала.

Роман нахмурился, глаза потемнели, как грозовое облако – вот-вот молнию метнут, но спросил спокойно:

– И что же было в том письме… насчет Жени? Что она – не просто сирота из Тверди, а родная дочь Ильма Черноморского?.. Так о том я и сам давно догадался, Люба. Про этот «секрет» даже кикиморы с русалками знают… я о другом голову ломаю – как ладушке моей об этом сказать.