Текст книги "Луна и лотос. Сказка для взрослых"

Роман тем временем начертил на столешнице какой-то странный знак, похожий на человека, посаженного в кувшин, что-то прошептал, и… середина стола снова стала мягкой, выгнулась вниз, но на сей раз воронка напоминала не бурный речной поток, а зеленое болотце. Женя невольно прижала ладонь к шее, одновременно радуясь и сожалея, что не надела свой крестик: с ним было бы спокойнее. Она не боялась Романа – ну, почти… – но его водяное окружение и необычные прислужники вызывали опасения. Сомы же, подводные перевозчики, а по совместительству могильщики, и вовсе снились в страшных снах. Сейчас Женя мысленно возблагодарила судьбу и все вышние силы, что Ромка перекидывается не в сома, не в змею или черепаху, а в такого милейшего зверя, как речная выдра… наделенного, правда, и когтями, и острыми зубами.

«Болотце» в столе задрожало, зарябило, и, всплеснув зелеными брызгами, выпустило на волю разлохмаченную рыжую девицу в зеленой рубашке и щегольском кожаном комбинезоне… На ногах у нее были туфли из странного материала – как будто сплетенные из прутьев и травы – но выглядела эта конструкция более чем элегантно.

– Чего изволите, царевич, Роман свет Дунаевич? -вопросила она шаляпинским басом. – Сами ж приказали ждать у реки, в дома не соваться!

– Планы переменились, Акулина. Появилась работа для тебя. – усмехнулся Роман, и Женя поняла, что тощая рыжуха в комбинезоне – та самая Акулька, кикимора, что донимала их на свидании в Плёсе. Как коротко рассказал царевич своей ладушке, Акульку к нему приставили еще в земном детстве, под видом обычной человеческой нянечки, а после, когда он уже в ранге наследника возвратился в Подводное царство, кикимора стала кем-то вроде личного ассистента и охранника в одном лице. Роман правилами пренебрегал, от помощи отказывался, в охране не нуждался (по крайней мере, был уверен, что не нуждается), Акульку же это страшно обижало. Так что отношения между ними складывались непросто… но если царевич, как сейчас, вдруг сам вызывал кикимору, она неслась к нему со скоростью реактивного катера – и готова была исполнить любой приказ или каприз.

На сообщение о работе Акулька усмехнулась во весь рот, кивнула лохматой головой:

– Работа -это мы завсегда! Прикажите, Роман Дунаевич, все сделаю!

– Прибери здесь. Устрой, как было, чтобы ни один окунь носа не подточил.

– Оооооо! Вижу, царевич, вижу… туча не без грому, а хозяин не без содому. – Акулька зыркнула на Иваныча, все еще крутившегося в своей «карусели», и под ее взглядом Пилипенко сразу разнежился, сладко заулыбался, забормотал:

– Деееевушка… де-вуууш-ка… хорошенькая…

– Хозяином после займешься, – строго заметил Роман. – Но смотри, не балуйся! Пусть останется и жив, и здоров, а главное -забудет все, что видел и слышал.

– Не извольте беспокоиться, царевич, – пробасила Акулька. – Исполним… ну а вы-то как же дальше, ежели я тут, то как вы без меня-то?

– Не твоя печаль.

– Как же не моя, сокол ясный, ежели вы мотоцикл мой возьмете! Ох же вы и хитрец, Роман Дунаевич… Знаю я вас! Ох, Евгения свет Александровна, вы еще и знать не знаете, какой царевич у нас хииииитрый… и на выдумки гораздый… только и норовит облапошить бедную кикимору!

Она снова покачала головой, развела руками и состроила такую комичную физиономию, что напускная строгость слетела с Романа, и Женя вслед за ним не сдержала смешка. В сердце же толкнулось радостно-тревожное: «Мотоцикл?… Значит, Роман не уходит прямо сейчас, и мало того, что не уходит – мы куда-то поедем вместе с ним?»

– Да, Женечка. Поедем. К твоему деду. Ты ведь собиралась к нему сегодня?

– Да… собиралась. – глупо было спрашивать, откуда Роман знает о ее планах… оттуда же, откуда и все остальное. Царевич и впрямь умел работать с информацией лучше других.

– Ну и прекрасно, ладушка. Я как раз думал, как лучше с ним познакомиться… и не упущу такой удобный случай.

ГЛАВА 13. Сватовство царевича

Большой, в восемнадцать соток, дачный участок, обнесенный зеленым забором, был угловым в поселке Марьино и расположен у самого леса. Примерно половину его занимали несколько грядок, теплица, кусты малины и крыжовника, с десяток плодовых деревьев – яблони, сливы, вишни, клумбы с флоксами – и массивный бревенчатый двухэтажный дом, с двумя выходами и застекленной террасой. Все остальное свободное пространство было отведено под «зону отдыха», с садовыми качелями, мангалом и площадкой для игры в бадминтон. Не хватало лишь бассейна или декоративного прудика, но зато имелась банька, построенная по всем правилам, и регулярно топившаяся березовыми дровами…

«Может быть, сегодня тоже получится попарится… вместе», – подумала Женя, пока Роман парковал мотоцикл на посыпанной гравием подъездной площадке, и тут же покраснела, словно ей пришла в голову ни весть какая глупость… эвона – захотела удивить царевича обыкновенной деревенской баней. Да и вряд ли ему придется по нраву раскаленный пар и черные стены, покрытые копотью: Женя вспомнила изумрудно-лазоревую прохладу Волги, дворец Дуная из цветных камней, и чудесные светлые окна… ах, будь ее воля, она бы никогда оттуда не выходила, и все, все что было в Тверди, покинула бы без всякого сожаления. Включая дачу и дедушку, как ни кощунственна казалась эта мысль здесь, в Марьино.

Скворцовская дача была настоящим родовым гнездом, принадлежавшим семье с начала пятидесятых годов двадцатого века, с тех пор, как Женин прадед получил участок от государства, «за особые заслуги». Какие-такие «особые заслуги» имелись у высокопоставленного сотрудника НКВД, а затем и МВД СССР, можно было только догадываться; прадед умер довольно рано. Но Женин дедушка, поднимая памятную рюмку на семейных посиделках, всегда подчеркивал, что полковник Сергей Александрович Скворцов был честным и ответственным человеком… Само собой, по умолчанию подразумевалось, что сии ценные качества перешли по наследству от отца к сыну, вместе с дачей. Никто с этим и не спорил. Женя еще совсем малышкой запомнила, что Александр Сергеевич – дедушка Саша – в семье самый главный, и все должны его слушаться. И бабушка, и мама, и сама Женя.

Бабушка правил не нарушала – слушалась супруга беспрекословно, со дня свадьбы и до самой смерти три года назад; Женя тоже была сперва удобным и смирным ребенком, а потом стала благовоспитанной и довольно спокойной барышней, почти всегда предпочитающей свой богатый внутренний мир примитивным соблазнам и суете мира внешнего… вот только с мамой вышла осечка. И Женя очень боялась, что первая реакция деда на появление Романа и сообщение о брачных планах будет резкой и бескомпромиссной: «Ты что, хочешь закончить, как твоя мать?!» А что станет с Александром Сергеевичем, когда он узнает о намерении внучки покинуть Москву и проживать с новоиспеченным мужем в Плёсе, на берегу Волги – не хотелось даже думать…

– Рома…

– Что, моя ладушка? – прицепив шлемы к седлу, Роман закончил возню с мотоциклом и с улыбкой обернулся к Жене. – Пойдем?

Он протянул руки, и она с готовностью укрылась в его объятиях – уже привычных, всегда нежных и надежных – сама обняла и посмотрела ему в лицо:

– Я ничего не успела тебе толком рассказать… просто хочу извиниться… заранее… на всякий случай.

– Извиниться? – бровь Романа приподнялась, выражая удивление, и это движение тоже было привычным, знакомым давно-давно… – За что?

– За кого… Мой дедушка… он… не самый приятный и легкий человек. – Женя с трудом выдавила это признание, но Роман воспринял ее слова с понимающим спокойствием:

– Как и мой… Мне, наверное, тоже нужно было у тебя просить прощения за него.

– О, что ты!.. Дунай Дунаевич был таким… милым, и любезным хозяином… ну, по крайней мере, я так запомнила.

– Увы, он не всегда милый и любезный, – вздохнул Роман и крепче прижала Женю к груди. -Боюсь, ты скоро в этом убедишься… так что не переживай: у меня есть опыт и закалка в общении с сердитыми дедушками.

– Ты все шутишь…

– Я совершенно серьезен, лада. Не бойся… теперь мой черед проходить испытания, как жениху и положено испокон веков…

– Да, Сивку-бурку ты уже укротил, – Женя погладила «железного коня». – Тугарина-Змея победил… осталось самое сложное: высватать меня у деда-душеведа.

– Ну… хотя бы не людоеда! И не душегуба. – весело подхватил Роман. – А в душу пускай смотрит: что прочтет, то прочтет. Стыдиться мне нечего, ладушка.

– Я знаю, Ромка… – Женя невольно улыбнулась, на сердце стало полегче. Она окинула своего жениха пристальным взглядом, в который раз онемела от красоты и в то же время порадовалась, что, кроме потрясающей яркой внешности, в одежде и облике Романа Руского нет ничего «криминального». То есть такого, что сходу вызвало бы у деда неприязнь или подозрения. Аккуратная стрижка, без лишней экстравагантности, «нормальная» длина волос – не хипповские патлы, не бандисткий «ёж» – светлая рубашка-тенниска, кожаная куртка -практичная, без выпендрёжа, обычные джинсы – «спецовка» современных парней, «армейские» ботинки на шнуровке… Роман как будто заранее знал, с каким человеком ему придется знакомиться, и образ свой продумал до мелочей.

«Царевич у нас хитрый и на выдумки гораздый», – утверждала рыжая Акулька и, похоже, она знала, о чем говорила.

***

– Значит, вы, Роман, на моей внучке хотите жениться? – холодные серо-стальные глаза Александра Сергеевича Скворцова, капитана 1 ранга в отставке, строго смотрели из-под седых кустистых бровей.

– Да. – испытующий взгляд старика Роман выдержал спокойно, ответил без паузы.

– Ну что ж, хвалю за честность… – Скворцов кивнул не то что бы одобрительно, но, по крайней мере, без неприязни. -Хвалю. Но скажите мне, юноша, перво-наперво: давно ли вы знакомы с Евгенией? Женитьба все-таки дело серьезное.

– Дедушка, пожалуйста, не устраивай допрос, – попыталась Женя вмешаться в мужскую беседу: благо, она как раз принесла на террасу поднос с чайным сервизом и пирожками. – Я же тебе все уже рассказала по телефону…

– Мало ли что ты рассказала, сорока! Я, может, хочу сравнить ваши показания… имею право знать, как твой ближайший родственник, за кого ты опять замуж собралась!

Женя мучительно покраснела от неприятного намека на свой первый скоропалительный брак, де-факто продлившийся всего пять месяцев, а де-юре – чуть больше года. Не так, не так следовало говорить об этом… но дедушка, как всегда, имел свое особое мнение, и с переживаниями внучки не считался.

Роман вел себя намного деликатнее. Он интересовался жизнью Жени, и, слушая, не пропускал ни одной детали, ни одного слова… но не лез в душу, не выспрашивал ревниво о мужчинах, что были до него. Все это -прошлые увлечения, друзья, мужья и любовники – словно бы не имело значения, как детские шалости, «игры в семью». И в то же время Женя понимала, что не сможет ничего скрыть, даже если очень захочет. Как-то так само получалось, что Роман узнал и про неудачное замужество с Семеном, и про мучительные отношения с Ильей, и вот, даже про Иваныча… хотя Иванычу никогда ничего не светило, даже если бы он остался последним мужчиной на земле.

Царевич назвал ее своей ладушкой, суженой, и это грело душу, как весеннее солнце, но то, что ему пришлось дважды спасать избранницу от домогательств, не вписывалось в сюжет их общей красивой сказки. Допрос, устроенный дедушкой, когда они даже чаю попить не успели, тоже не вписывался, но Женя не видела возможности его избежать – и только надеялась на стойкость своего любимого, закаленного общением с дедом Дунаем. А еще молилась, чтобы отставной капитан Скворцов не перегнул палку, и сам случайно не разгневал Романа Дунаевича… ведь с рассерженным царевичем шутки плохи, и помощники у него тоже терпением не отличаются, скоры на расправу: одна рыжая Акулька чего стоит!..

– Давай, Женя, давай, разливай чай, пока самовар не простыл, и наливку бабкину тоже подай, – скомандовал дедушка: он и чаепитие любил держать под контролем. Убедился, что внучка хлопочет и все делает правильно, и снова взялся за жениха:

– Так я жду ответа на поставленный мною вопрос, молодой человек… Давно ли вы знакомы, не торопитесь ли в ЗАГС? А то вон, Евгения в прошлый раз поспешила – испортила себе документы!

– Мы с Женей знакомы достаточно, чтобы понять главное: наши судьбы связаны. Всему свое время, Александр Сергеевич… и наше время пришло, – Роман мягко улыбнулся и тоже взглянул на старика – пристально, испытующе; и Женя вдруг поняла: еще неизвестно, кто тут кого допрашивает…

– Хмммм, красиво говоришь, – хмыкнул Скворцов. – Красиво! А с девицами, небось, еще красивее… то-то Евгения, как посмотрю, готова, «задрав штаны, бежать за комсомолом», хотя и клялась мне, что замуж больше не пойдет… Дааа, такая вот. Непостоянная…

– Дедуль, я ни в чем таком не клялась, – разливая чай, возразила Женя, – Я говорила, что паузу возьму… на несколько лет.

– Дааа, и что замуж в наши дни идти не за кого! -строго указал Александр Сергеевич. – Это ты тоже говорила, Евгения… Все мужчины тебе были нехороши…

– Просто я тогда еще не встретила Романа. – она не успела договорить, как почувствовала свою руку в теплых ладонях царевича, и сама ответила нежным пожатием. Ей вдруг стало спокойно. Дедушка мог ворчать сколько угодно, и говорить что угодно, в своей обычной командирской манере – но его слова или приказы не могли ничего изменить. Роман уводил ее из семьи, это правда, но лишь затем, чтобы забрать в свой род… как положено, как заведено век от века. А то, что род Руских -царский, и не простых царей, а подводных – Женю почему-то перестало смущать и тревожить.

Роман был прав, полностью прав: их судьбы связаны, сотканы, сплетены… и время пришло. Сейчас она впервые осознала и почувствовала до глубины души, что готова стать его женой. Не просто готова -непременно станет. Навеки, до смерти и в посмертии… каким бы оно не оказалось для них обоих.

Александра Сергеевича Скворцова, однако, сбить с толку было сложно, а увлечь и очаровать – не так-то легко. Он твердо держался своей «допросной» линии, и хоть понимал, что реальные возможности повлиять на решения и судьбу совершеннолетней внучки исчезающе малы, делал все, что мог. Наседал, лупил резкими вопросами прямо в лоб, строил ловушки… ждал, что кандидат в мужья собьется, запутается, выдаст себя – и тогда уж Евгения, не будь дура, сама заметит, что женишок-то с гнильцой. Может, этому парню с Поволжья вовсе и не она нужна, а московская прописка, да квартира – пусть в ипотеку купленная, но вполне годная в приданое. Пристал к чувствительной барышне на каникулах, ловелас черноглазый, обольстил, опутал, сразу раз – и в дамки… Жениться приспичило… Ну а чего ж не жениться, если барышня годами еще молода и собой недурна, и стройна, а где надо – округла, и при этом москвичка, да с квартирой, да с дачкой, и с одним лишь престарелым родственником?.. Лакомый вариант для провинциального пройдохи!

Помнил капитан Скворцов печальный опыт своей покойной дочери -Женькиной матери, помнил ее поездочку с подругами на черноморский курорт… Подруги привезли из Крыма бронзовый загар, массандровское вино и ракушечные бусы, а Светка – двухнедельную беременность… и скрывала ее, дурища, пока отец сам не догадался. Помнится, Светка тоже что-то плела про неземную любовь, тоже замуж собиралась, да только черноморский красавчик в жены ее так и не взял. Исчез с горизонта, поматросил и бросил… и в роддом Светка поехала одна. Пока рожала, натерпелась, настрадалась, чуть Богу душу не отдала – и, видно, от боли и горя головой-то и повредилась. А иначе как объяснить ее внезапное помешательство на морях и океанах, на дельфинах и новомодном фридайвинге?.. Всех друзей, всех женихов разогнала, нормальную работу бросила – занялась фотографией, и все, что зарабатывала, спускала на постоянные поездки к морю. Еще и дочь с собой таскала, совсем малышку. Женьке нужно было в садик ходить, картинки в альбомах раскрашивать и мультики смотреть, на даче у дедушки с бабушкой по саду бегать, так нет: мама везла в Крым, и там с крохотным ребенком в море купалась, ныряла с дикими дельфинами… Вот однажды и донырялась, во время шторма. Сама утонула, девчонку чудом спасли, Светкиного же тела так и не обнаружили. Хоронили пустой гроб…

Конечно, Александр Сергеевич эту печальную историю гостю не рассказывал, молчал, как рыба; ему и так было о чем с Романом поговорить… но чем дольше глядел на белокожего и темноглазого красавца-парня, высокого и сильного, что называется -косая сажень в плечах, чем дольше наблюдал за Евгенией, что лицом светилась, и надышаться на своего Ромочку не могла – тем сильней мрачнел капитан Скворцов. И не по-хорошему вспоминал дочь, странную ее любовь и безвременную смерть.

Темный чай в синих чашках с золотым ободком пахнул смородиной и брусникой, пышные пирожки по рецепту «как у бабушки» улетали один за другим: Женя радовалась, что не зря возилась с ними весь предыдущий вечер, и мучилась, пристраивая объемистый пакет в свою привычную сумку-рюкзак… Неожиданное и спасительное появление Романа на встрече с Иванычем перекроило все планы, визит к дедушке превратился в самые настоящие смотрины, переходящие в сватовство. Это было так… старорежимно, как сказала бы бабушка, и так красиво – не передать словами. И вот дедушка смотрел на Романа, Роман смотрел на дедушку, они состязались в словах, как на мечах фехтовали, а Женя словно смотрела фильм-сказку, где сама она играла роль красной девицы, найденной добрым молодцем даже в тридевятом царстве.

Дачная терраса казалась горницей терема, белая вышитая скатерть на круглом столе – скатертью-самобранкой, и в то же время Женя непоследовательно тревожилась, сочтет ли ее Роман хорошей хозяйкой?.. Первый муж, Семен, выросший в деревне и получивший патриархальное воспитание, очень любил выговаривать ей за промахи в домашнем хозяйстве, называл неряхой и неумехой, критиковал готовку – то было слишком жирно, то, наоборот, чересчур постно, «я мужчина, мне нужно мясо!», и, конечно, не упускал случая посетовать, что она картинки свою малюет, а быть «нормальной бабой» так и не научилась. Женя терпела, сколько могла – все равно жаловаться было некому, да и незачем, бабушка как раз начала болеть, дедушка весь ушел в заботу о супруге, и добавлять к проблемам стариков свои семейные беды было безбожно. Разрыв, а потом и сложный развод с Семеном совпал по времени с бабушкиной смертью, похоронами, трауром – и выходом Жени на работу в «Схиму». Житейская круговерть скрыла правду, и дедушка так и не узнал, что Женя ушла от Семена не из дурости и каприза, а после первой попытки избиения… Во время одной ссоры супруг решил на практике проверить пословицу «бей бабу молотом, будет баба золотом» – да только вышло наоборот. После первого же удара мозги у «бабы» встали на место… Александру Сергеевичу та история была невдомек, и он, будучи идейным противником разводов, не раз и не два пенял внучке-вертихвостке, за то, что оказалась так капризна и нетерпелива, и бросила «хорошего работящего парня». А потом замуж не шла, крутила неизвестно что, неизвестно с кем… оттого и приглядывался капитан Скворцов к неожиданному жениху с тяжелым подозрением. Пес его знает, кто такой. Может, и хороший, правильный, а может – опять «неизвестно кто». Наобещает Женьке с три короба, обрюхатит, а до ЗАГСа так и не доведет.

Ну а Женя слушала мужскую беседу, стараясь особо не встревать, чтобы не ляпнуть лишнего, не плеснуть случайно бензина в костер дедушкиной сверхбдительности – и поражалась, как ловко Роман отбивал все атаки. Не вилял, не отмалчивался, отвечал охотно и подробно, порой и сам задавал уместные вопросы, вызывавшие у Скворцова одобрительную усмешку… словом, «сотрудничал со следствием», но не раскрыл своей главной тайны, и при этом умудрился ни разу не солгать.

Закончил Институт гидрологии и океанологии с красным дипломом -это была чистая правда, Женя помнила из рассказов Романа о его жизни в Тверди: ведь целых двадцать пять лет он жил, учился и работал на благо советской Родины, как и сотни тысяч других парней… После учебы вернулся на Волгу, где родился, и… стал заниматься «водой и погодой», царевич так и выразился, и тоже не солгал. «Сначала помогал отцу с научными исследованиями, но потом предпочел практические занятия с дедом». Чем занимается сейчас? Руководит коллективом, и все они – прекрасные специалисты по воде, занятые тем, чтобы содержать Волгу и всех ее обитателей в чистоте и довольстве… Увлечения? Да, есть… Музыка, танцы и славянские единоборства. Нет, рыбалка и охота не интересуют. Зверье и птиц нельзя обижать из пустой прихоти… и царь-рыбу -волжского осетра -тем более тревожить нельзя. Девушки?.. Были и девушки, монахом не жил, но и обещаний пустых никому не давал. Одной только Жене…

Роман улыбался ей, она грелась в лучах его улыбки, как птица, замерзшая в метели, ловила каждый взгляд, и с нетерпением ждала, когда же дедушка устанет, даст свое благословение – и отпустит их быть вместе. Ей так хотелось погулять со своим царевичем по тихой живописной округе, пройтись по лесу, посидеть вместе на берегу дремотного пруда, спрятанного в чаще, показать Роману свое королевство, свой мир, где она провела детство и юность… показать лужайки и тайные тропы, и заветные деревья, и все лесные и садовые уголки, что она оживляла своим воображением, населяла эльфами, гномами и феями… впрочем, может быть, маленький народец и вправду существовал?.. И то, что в детстве она считала выдумками, игрой фантазии, яркими снами – происходило на самом деле?..

Надо спросить у Романа, решила Женя, и почему-то не сомневалась, что он скажет ей правду.

***

Люди, люди… Странные существа, скроенные по образу и подобию Божьему, но Бога богов -давным-давно отринувшие или исказившие, переломавшие под себя. Самоуверенные, наглые, убежденные, что им все позволено, раз они умеют делать оружие и взобрались на самый верх пищевой цепочки. Вершители судеб зверей и птиц, ненавидящие друг друга, всегда готовые обидеть слабого и пресмыкаться перед сильным. Жадные, алчные, ненасытные, желающие только брать, брать – и почти ничего не давать взамен, кроме грязи и гор отравленного мусора… «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней -работник». «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача». Роман хорошо помнил эти лозунги – он среди них рос… Наблюдал, как «работники в мастерской» рушили, жгли, рубили, копали, клали шпалы и кирпичи; как гордо возносились вверх все новые и новые фабричные трубы, заплевывая небесную синь черным дымом, отрыгивая в Волгу ядовитые стоки. Видел, как темнели волжские берега, исчезали деревни, появлялись на их месте города – и снова росли заводы и фабрики, прибавлялось людей, прибавлялось и мусора, и снова мелела Волга, мутнела вода. Но порою лишние города и деревни топили: сплошь заливали водой, отправляли руины на волжское дно… и снова строили, строили, строили.

Все это считалось хорошим и правильным, всем этим предлагалось восхищаться и радоваться: ломали и рушили ради прогресса, строили для людей. Ради всеобщего счастья. Вот только Роман не мог понять, не мог свыкнуться. С детства чувствовал: что-то не так. Что-то поломано, искажено, испорчено… и когда смотрел, как ядовито-зеленый или красно-бурый поток с химическим запахом течет прямо в Волгу из заводского водосброса – возникало мучительное чувство, что его самого душат или поят отравой.

Доводилось Роману смотреть и на лов осетровых, и «цивилизованный», и браконьерский – правда, разницы особенной он не замечал, и бессмысленной жестокости охоты на выдр и черепах, на редкую птицу, тоже не понимал…

А когда узнал о себе неожиданную правду, и вернулся в Отраженный мир не простым смертным – царевичем, легче не стало. Ведь теперь он оказался в ответе за Подводное царство, за всех подданных, за всех жителей. За своих – особенных -людей. За рыб, зверей и птиц. И за тех немногих в Тверди, кто не считал homo sapiens венцом творения, а числил частью живого и гармоничного мира… частью важной, несущей ответственность за чистоту неба, воздуха и воды, и друг за друга, и за бессловесных тварей. За тех, кто понимал, что все в мире связано, что все – дышит и хочет жить.

Трудно было отыскивать их, зрячих, осознанных, одноприродных… еще труднее -входить в контакт, сближаться, создавать союзы. Но иначе было нельзя. Загрязненная, отравленная Твердь могла умереть, но не одна: человеческая грязь проникала повсюду, постепенно душила и Отраженный мир, и мир горний, надводный… И спасение Тверди, в конечном счете, было делом общего спасения.

Вот только дедушке избранной невесты всего этого было не рассказать и не объяснить. Вот и приходилось пить чай, есть пироги, мило улыбаться, бойко отвечать на «премудрые» вопросы – и притворяться простым смертным, обыкновенным рабочим парнем из приволжского городка…

Сидя на террасе старого дачного дома, Роман слушал пространство вокруг себя, читал этот дом, как раскрытую книгу. Из шепота стен и невнятного гула оконных стекол он узнавал тайное, сокровенное о Жене и ее семье. В этой семье было много любви, но и много боли. Много долга, заботы друг о друге – но и много духоты, сдерживающих пут… Живая душа здесь была словно окольцованная птица, ослепленная клобучком, прикованная к своему насесту. Не взлететь, не расправить крылья… и питаться приходится тем, что дают. Женя -теперь Роман точно знал – была не согласна, она с детства пыталась протиснуться сквозь прутья клетки, утечь из заточения, сбросить путы бренности, вернуться к стихии, ее породившей… Ранняя потеря матери, мрачная тайна, окружавшая ее судьбу и обстоятельства смерти, строгость деда и тревожность бабушки, не желавших, чтобы внучка их покидала, сделали Женю замкнутой одиночкой. Она хорошо понимала свои обязанности, но подавляла желания – и толком не знала сама себя. И все же… все же… что-то чувствовала. Ждала. Без особой надежды, но ждала, призывала к себе подобного, похожего… того, кто был с ней не одной крови, но одной природы. С похожей судьбой, связанный с похожей тайной.

Может быть, тогда, в Плёсе, они столкнулись на галерее не случайно – их вела друг к другу судьба, и лотосное вино, которое Женя выпила из его рук, и поцелуй, подаренный им, были в одно и то же время обетом любви и… узнаванием. Потому что она, ладушка, была той, кого он искал и ждал всю свою жизнь. Той, кого ему так не хватало.

Царевич выбрал ее, особую, единственную, желанную и жданную, и никакие посулы, никакие угрозы не могли теперь заставить его переменить решение.

***

– Ладушка… что ты помнишь про свою маму? – спросил Роман, когда они немного затихли с поцелуями и взаимными ласками – ночевали в мансарде, в старой детской комнате Жени.

– Про маму?.. Очень мало… – вздохнула Женя и прижалась щекой к груди любимого. – Мне и четырех лет не было, когда она погибла…

– Но ты была с ней тогда? Верно?

– Говорят, что да… но я этого не помню.. – она вскинула глаза, умоляя взглядом не расспрашивать больше: ей сполна хватило дедушкиной бурной реакции на известие о переезде в Плёс.

– Твой дед -бывший моряк, но боится большой воды, и тебя не хочет к ней подпускать. – Роман словно не заметил молчаливой Жениной просьбы. В душном ночном сумраке, перемешанным со светом луны и мерцанием огонька аромалампы, лицо царевича казалось печальным и бледным. Страсть сменилась нежностью, Женя, любуясь, провела кончиками пальцев по его щеке:

– Дедушка давно живет прошлым… он не любит настоящего и не верит в будущее. И… на самом деле ему тяжело от самой мысли, что я выйду замуж и уеду. Прости, Рома… я не думала, что он будет так кричать…

– О, да разве ж это крик! – усмехнулся царевич, покрепче обнял, губами коснулся губ. – Слышала бы ты деда Дуная, когда разойдется… вот кто на самом деле делает на Волге погоду.

– Мммммм… еще услышу, наверное… да?

– Нет, на тебя он кричать не станет… царь наш падок на добрый нрав и нежность больше, чем на красу, и будешь ты у него, ладушка, любимой внучкой. Благословит он нас, не тревожься, верь мне. И бабушка Дана тебе родной станет.

– Ах, «голосок твой так хорош, очень сладко ты поешь…» – засмеялась Женя. – И я тебе верю, кот мой Баюн, верю, как глупый маленький мышонок. Потому и бросаю все, к чему привыкла… и лечу куда-то, сама не знаю -куда… или плыву…

«Как мама…» – на секунду промелькнуло в сознании, но губы Романа заставили вспыхнуть и заново позабыть тревоги и страхи.

– Ты не пожалеешь, моя ладушка… – шептал он, целуя ее долго и сладко, отрываясь на миг– и снова припадая горячим ртом. – Ты теперь со мной навсегда… и я с тобой… что бы ни случилось – не оставлю, любимая, ни за что, никогда…

– И я тебя не оставлю!.. – прошептала она, нежась в его объятиях, и сладко замирала при мысли, что скоро не во сне, не в мечтах, а наяву будет проводить свои дни и ночи в сказочном городе, где улицы вымощены голубым камнем, небо -то зеленое, как изумруд, то прозрачное, как хрусталь, где солнце полощется на слюдяных окнах разноцветных теремов, а за высокими прозрачными стенами дрожат сплетения водорослей и скользят силуэты рыб и черепах… и лотосовые поля наполняют воздух дивным благоуханием.

Интересно, а как выглядит Отраженный мир… в море?.. Женю вдруг обожгло печальным и странным пониманием, что мама, утонувшая в Черном море, не могла исчезнуть бесследно, и если раньше она по-детски думала – «мама на небе», то в реальности, может быть, мама осталась на дне морском… и стала русалкой? И дедушка напрасно так боится воды, напрасно считает врагами и коварными убийцами реки, озера и моря?

Эта мысль была и радостной, и пугающей до дрожи, она застучала в висках клювом обезумевшей птицы, и на губах затрепетал вопрос, требующий разрешения:

– Рома… скажи… а что случается с теми, кто тонет в море?.. Где теперь моя мама? Там, в море… тоже есть Зеркальный барьер, или все устроено по-другому?

Руки Романа слегка напряглись, губы сжались – он словно ждал этого вопроса, но не очень хотел отвечать… и все же не стал отмалчиваться:

– Да, ладушка… там все немного иначе. Посложнее, чем у нас… а кое в чем и пострашнее.

– Пострашнее?..

– Да… Моря красивее рек, ласковее, потому о них мечтают, к ним стремятся… но море глубже и беспощаднее. Это разумная бездна. Все, что оно поглотило, в нем навсегда и остается.

Сердце у Жени упало, хотя она и определить не могла, на что надеялась.

– Вот мою маму и не нашли… а мне бы только узнать, что с нею сталось, Рома!..

Перед глазами пронеслось видение: черные высокие волны, косой дождь, режущий, секущий, как стекло, мертвенный свет луны, белесые клочья пены – как обрывки савана, и руки… тонкие белые руки, трепещущие, как плавники, и мамино лицо, постепенно тающее, исчезающее в черной глубине… а ее, маленькую, вдруг кто-то хватает поперек тела, дергает, и не пускает вниз, вслед за мамой, затаскивает в лодку…