Текст книги "Луна и лотос. Сказка для взрослых"

ГЛАВА 10. Рассказ Романа Руского. Отраженный мир

В комнате висел золотистый сумрак, на столе уютно горела лампа с оранжевым абажуром. На больших мягких подушках было удобно, под невесомым одеялом – тепло, а лежать на плече у Романа, прижавшись к нему щекой и обвив руками – просто восхитительно… Глубокий бархатистый голос возлюбленного, когда он повел свой рассказ, звучал как музыка, ласкал тело и душу. Даже если бы Роман читал вслух газетную передовицу, Женя готова была слушать его часами, но то, что он решился ей поведать, оказалось куда интересней и драматичней сельских новостей.

– Моя история, ладушка, началась с моего деда Петра – цыгана, что влюбился однажды в русскую девушку, по имени Наталья. Ради нее отбился от табора, все привычное бросил да и осел вместе с любимой здесь, на волжском берегу, в деревеньке… Жили мои дедушка с бабушкой счастливо и зажиточно, двор у них был – что полная чаша, и лошади, и коровы, и куры с утками да гусями, вот только детей долго не было. Как люди говорили – не посылал Бог. Бабушка огорчалась, все в церковь да по святым местам ходила, свечки ставила, вклады делала в монастыри, а дед Петр не роптал. Был он, Женечка, знахарем, деревенским колдуном, и бездетность свою считал платой за ту силу, что имел… но вот когда они уже не ждали, смирились, зачала Наталья, и ровно через десять лун родилась у них дочка. Белолицая да темноглазая. Они на нее нарадоваться не могли, крестили в церкви, как положено, нарекли Настасьей. Вот только росла она не как все дети. Смышлена была не по годам. Игрушек обычных не любила, все больше в саду возилась, с цветами и травами, со зверьем играла, с птицами, что сами к ней слетались да на плечи садились…

– Как Белоснежка?.. робко спросила очарованная Женя, как наяву видевшая все, о чем рассказывал Роман, и против воли вспоминавшая собственную мать…

Он улыбнулся:

– Пожалуй… на принцессу или царевну моя матушка была похожа куда больше, чем на крестьянку… оттого и завидовали ей страшно другие девчонки. Когда же Настасье сравнялось семь, стали замечать у нее необычные способности. Воду чуяла отменно: где покажет, там и колодец рыть нужно. В лес ходить одна не боялась, никогда не плутала, дорогу всегда находила из самой глухой чащи, а заблудившихся – находила легко, без фонаря, без собаки. Грибов же и ягод набирала больше всех, в любую пору. Узнавала травы целебные. Видела она и у кого что болит, и судьбу рано начала предсказывать. А что не предскажет – сбывалось… так дед Петр и понял, что к дочери перешла колдовская сила, значит, ему помирать скоро.

– И что, сбылось?..

– Сбылось, Женечка. Мама родилась в тысяча девятьсот десятом году, а что случилось через семь лет, ты наверняка знаешь.

– Революция и война гражданская…

– Да, так и было… Семье дедовой несладко пришлось. Петр Эрденко мало того что зажиточным человеком был, так еще и колдуном, вредным элементом, не признавшим новую власть. Вот осенью восемнадцатого его и расстреляли, вместе с женой… подворье сожгли, имущество забрали.

– А Настасья?.. – Женя нервно сглотнула: мрачные и кровавые истории о том, как по семьям, по человеческим судьбам прокатывался беспощадный смерч великих перемен, всегда пугали ее и расстраивали до слез.

– А Настасья, ладушка, беду почуяла раньше всех… родителей спасти не смогла, но убийц – запомнила, сумела убежать, и по темноте забралась в лодку, чтобы переплыть на другой берег, в Плёс – там было у кого спрятаться… но погода, как назло, выдалась бурной, ветреной, дождь лил стеной. На середине реки лодка и перевернулась… так мама и попала впервые в Отраженный мир.

– На дно?..

Роман немного снисходительно улыбнулся, зарылся губами в Женины волосы, потом обнял крепче, втянул в долгий поцелуй… и лишь когда нацеловались, пояснил:

– Это на земле думают, ладушка, что водяные с русалками живут на «дне».

– А разве нет?..

– Конечно, нет. На дне жить нельзя – это как если бы здесь, в Тверди, люди жили в ямах и могилах. Водолазы, когда на дно опускаются, что видят?

– Ну, не знаю… Рыб? Водоросли?

– Да, а еще ракушки и тину, камни, кости… суда затонувшие… и мусор разный, что в Волгу бросают существа бездумные и бессердечные. В Подводное царство Руское – часть Отраженного мира, что на Твердь с виду похож, но ею не является – так просто не попадешь… нужно сперва пройти Зеркальный заслон, а это, Женечка, не всем дано и не каждому под силу.

– Подожди, Рома, подожди!.. – Женя ладонью стиснула лоб – от невероятной информации голова кружилась, как после карусели. – Подводное царство… зеркальный заслон… как такое возможно?..

– Отдышись, любимая… – прохладные руки принялись мягко поглаживать ее тело, теплые губы целовали, и сердце от волнующей ласки выбивало барабанную дробь.

Жене, конечно, доводилось читать о многомерности Вселенной, о квантовой – мерцающей -природе мира, и о том, что время не всегда и не везде течет линейно… и что сказки, мифы рассказывают не просто о том, как курочка снесла яичко, или любвеобильный бог явился к даме под видом дождя, а описывают происхождение всего сущего, глубинные тайны Мироздания – так, как их вызнавали и понимали предки. Но одно дело читать и слышать, видеть в кино, и совсем другое – лично, воочию столкнуться с чудесным, непознанным, волшебным!.. Рациональная часть сознания не могла это вместить и в панике пыталась зацепиться за привычное: «Мы с Романом двое сумасшедших…» Иная же часть, что с детства тянулась к волшебству и чуду, и не желала принимать мир как набор биохимических формул, в упоении и сумасшедшем восторге, жаждала не столько пояснений Романа, сколько продолжения его рассказа:

– Значит, твоя мама сумела преодолеть зеркала?.. То есть этот… заслон?

– Да… Зеркальный заслон пропускает чистые души, незамутненные злобой или алчностью, и тех, кто просит помощи у владыки Подводного царства…

– Просит с уважением?.. – невольно улыбнулась Женя, но Роман, вероятно, не смотрел «Крестного отца», * и лишь простодушно кивнул:

– Конечно… с уважением… как же иначе? И еще заслон легко преодолевают волхвы, и… такие, как я: породненные с водной стихией во чреве матери.

– Ясно… твоя мама была и душой чиста, и помощи просила, дочка колдуна и сама колдунья… А…я?.. Как же мне удалось пройти?..

Теперь в улыбке Романа промелькнуло лукавство:

– С тобой – особенный случай. Ты получила мое приглашение и приняла его… это первый ключ… потом ты выпила лотосного вина с лунным светом – и твое сознание изменилось, вот и второй ключ… Третьим же ключом был я сам, через все отражения я нес тебя на руках.

Голос его чувственно дрогнул, стал еще ниже, и Женя вспыхнула, вспомнив их первый поцелуй и первое объятие, и сама потянулась к его губам, и, конечно, встретила их на полпути… Роман жарко вздохнул, прижал ее теснее, скользнул ладонями по спине, стиснул ягодицы… она в нетерпении застонала, развела бедра и глубоко приняла в себя уже полностью напрягшийся член:

– Ааааах, Рома, Рома!.. Даааа…

– Ммммм, ладушка… голубка моя… желанная… – шептал он ей между поцелуями, и каждым движением снова уверенно вел к ярчайшей вспышке блаженства.

***

К рассказу они вернулись нескоро, но все-таки вернулись; Роман хотел поведать, а Женя – узнать все до конца. Тем более, что началась самая удивительная часть повествования, открывшая тайну рождения возлюбленного.

Подводный мир с детства будоражил Женину фантазию… она просто обожала сказки о морских царях, озерных феях, о водяных и русалках. Еще до школы проштудировала толстую книжку с древнегреческими мифами, так что «колебатель земли Посейдон» был ей как родной дядюшка. Андерсеновская «Русалочка», гоголевская «Майская ночь» и прочие похожие истории тоже были зачитаны до дыр и обильно политы слезами. На все школьные праздники и маскарадные вечеринки в студенческие времена Женя неизменно выбирала костюм русалки, а в любом зоопарке сразу же бежала в сторону аквариума… При этом она всего несколько раз в своей жизни была на море, подводные красоты видела лишь в фильмах Кусто, и даже на обычном речном теплоходике каталась нечасто. Купаться же чаще приходилось в собственной ванне или в бассейне, поскольку дедушка категорически протестовал против плавания в открытых водоемах, независимо от их происхождения. Жене приходилось слушаться: она понимала, почему дедушка так себя ведет. Потеряв горячо любимую единственную дочь, утонувшую в Черном море, он панически боялся за внучку… и старался свести контакты с водной стихией до минимума, хотя и сам когда-то был моряком Балтийского флота.

И вот теперь с Женей приключилось такое, о чем она и мечтать не могла: встреча с тем, кто называл себя внуком подводного царя…

Роман заново устроил Женю в своих объятиях, обернул получше одеялом – под утро холодало, от окна тянуло сквозняком – и повел рассказ дальше.

– Мой будущий отец тогда еще носил титул царевича, был законным наследником деда Дуная, готовился править, как положено, и о любви с девой из Тверди вовсе не помышлял. Но в ту дождливую осеннюю ночь они с дедом как раз поссорились… Царь Дунай в гневе грозен и неукротим, но и отец мой был своенравен и неуступчив, как сталкивались они в споре и брани – рядом не стой, под горячую руку не попадайся. Царь с царевичем злятся – и погода злится, в царском дворце буря да крик – и на реке буря, вода взбаламучена, и горе пловцам и рыбакам… Хорошо, если умные и ученые, успеют на берег выплыть или к берегу пристать, или сети убрать, а легкомысленным и самонадеянным беда… Много их потом на дно опускается, большинство там и остается – сомы их съедают да раки.

– Рома!..

– Прости, Женечка… но так и происходит. Сомы наши волжские – те еще чудища**, с ними всегда нужно начеку быть.

– Я запомню… – Женю невольно передернуло, стоило представить громадное неповоротливое чудище с вывернутыми губами и длинными усищами – картинка была босховская – и, прижавшись к Роману, она поспешно спросила:

– Что ж дальше было?.. Как твоя мама попала во дворец?.. Она же на самой глубине тонула, да еще… в бурную ночь…

«Совсем как моя…»

– А вот как… есть у нас в Подводном царстве один придворный… Водян Ершович. По-вашему – он вроде министра внутренних дел. За всем следит, все про всех знает. Ни одна душа мимо не проскочит, ни одно тело незамеченным не проплывет. Сомы, черепахи да порешни*** у него на посылках… они ему и доносят об утопших, что Зеркальный заслон пропустил. Вот Водян Ершович перво-наперво и решает, кого куда определить – в простые подданные или в почетные, кому какую работу назначить…

– Работу?.. Что же – у вас и работать можно?..

– Даже нужно… у нас, ладушка, многое устроено так, как в Тверди, но разумнее и справедливее. Там, где у зеркала кривизна, где лучи преломляются, там и отсекается все ненужное, неверное – исправляется. Так что есть у нас и пастухи, и ткачи, и лекари, и актеры с музыкантами, и много кто еще…

– Прислуга дворцовая… – Женя чуть не сказала – «гарем», но мысленно хлопнула себя по губам.

– И прислуга есть, верно. – легко согласился Роман.

– И… куда же маму твою определили?.. Ведь она тогда еще девочкой была…

– Верно. И девяти лет не сравнялось, но сметлива и шустра – как взрослая девица… Вот Водян Ершович и призадумался… велел сперва к себе в терем доставить – дескать, утро вечера мудренее, присмотреться надо к девчонке получше, понять, что умеет, да как освоится… А пока думал, Настасья кикимору, что ее сторожила, заговорила да песенкой усыпила, окошко в тереме открыла, наружу выбралась, Водянову повозку, сомами запряженную, угнала – и поехала кататься по всему Подводному царству, пути на землю искать… Ох, шуму и шороху она тогда навела изрядно, шутка ли, чтобы девица, из Тверди прибывшая, царю не представленная, ни работой, ни званием не наделенная, Водной клятвы не дававшая, на чужих сомах раскатывала и правила ими, как обычными лошадьми?..

– Ну и мама у тебя… настоящая цыганка!.. И глаза отвела, и упряжку своровала… – засмеялась Женя – она слушала историю Романа, как сказку, и все не могла привыкнуть, что он не шутит, не сочиняет, а рассказывает правду… что все это, включая похождения юной утопленницы в параллельном мире, происходило на самом деле:

– А твой отец… царевич Дунай… когда же он с ней встретился?

– Вот тогда и встретился, ладушка… Мама рассказывала, как от трех погонь ушла, как в Поддонный лес заехала, как вместе с сомами пряталась на белых полянах, под синими деревьями… тут-то из лесу к ней и вышел добрый молодец в зеленом кафтане, заговорил ласково, попросил подвезти, а за то обещал особенный брод указать – где можно из Подводного царства обратно на землю перейти, и ничего по дороге не потерять.

– И где же такой брод?.. Он и правда существует?..

– Конечно… – улыбнулся Роман. – Негоже царевичу Дунаю было бы врать. Как раз у Плёса и есть этот брод, Женечка… недалеко от него мы с тобой и встретились.

Женя кивнула, начиная все лучше понимать и собственную историю… но понимание не делало произошедшее менее невероятным… и она снова поторопила возлюбленного:

– Рассказывай, Рома, рассказывай, пожалуйста!..

– Поначалу царевич хотел Настасью к людям вывести, чтобы отца позлить и дядьку Водяна, но пока ехали – понял, что встреча их не случайна, что Триединый Единосущный по своей милости послал ему суженую. Но мала еще Настасья была замуж выходить, а останься она сразу в Подводном царстве – дожидаться свадьбы пришлось бы очень долго… куда дольше, чем на земле.

– Почему?..

– Ты не удивляешься разве, что я так молод?.. По вашему счету времени мне уже было бы под восемьдесят, но в Отраженном мире время иначе течет… дети у нас растут долго, но и стареем мы намного-намного медленней.

– Насколько медленней?.. – Женя невольно подумала, что за обладание секретом почти что вечной молодости многие земные женщины согласились бы и утопиться, и жить с водяным…

– Один наш год равен вашим двадцати пяти… или четверти века.

– Понимаю… так тебя поэтому родители оставили расти на земле?.. – чтобы ты быстрее взрослым стал, ну а потом уже… у вас… сотни лет прекрасным женихом ходил?.. – она вроде бы пошутила, но на самом деле ей было вовсе не смешно. Что-то печальное, непреодолимо трагическое чувствовалось в этой разнице летоисчисления, в разных временных потоках…

Женя не ошиблась: лицо Романа омрачилось, взгляд не по-доброму вспыхнул… но голос звучал по-прежнему мягко и ласково:

– Нет, ладушка… Я родился и вырос в Плёсе совсем по другой причине, и об этом тоже расскажу. Но сперва закончу о том, как обручился царевич Дунай с Настасьей Петровной – и отпустил ее к людям на десять земных лет… у нас же эти десять лет – не годы, а месяцы, как раз все устроить и к свадьбе подготовиться.

– И… твой дедушка… царь Дунай Дунаевич… согласился, что наследник престола женится на обычной земной крестьянке?.. – хотя обычная крестьянка не рискнула бы на лодке через Волгу плыть в грозу и темень… и Зеркальный заслон бы ее не пропустил… да и кикимору она бы не заговорила, и упряжку с сомами не умыкнула!..

Роман засмеялся, и Женя сама не сдержала смеха – они обнялись крепче, как будто все это произошло не давным-давно, с родителями царевича, а прямо сейчас, с ними обоими, как с женихом и невестой.

Потом Роман рассказал, как Настасья на прощание получила от жениха свадебный зарок – золотое монисто с изумрудами, и кольцо помолвочное, из красного золота… пообещала ждать и верность хранить, с тем и вынырнула из Волги, живая и невредимая. Но изменившаяся… на мир Тверди не могла она смотреть прежними глазами. И время, и люди сделались как чужие, а в сердце поселилась тоска.

Конечно же, царевич Дунай суженую одну не оставил. Помогал ей во всем. Для начала указал дом в Плёсе, где сироту приняли как родную… в семье мельника. После навещал каждый месяц, а в дождливую погоду, и на Русальной неделе, бывало, и по несколько дней гостил на мельнице. В те грозные, кровавые годы, когда жизнь человеческая копейки не стоила, магическая защита была ох как полезна и Настасье, и мельниковой семье; а чтобы любопытные соседи секретов не проведали, сами не навредили или новой власти не донесли, приходилось Дунаю разные образы принимать. Являлся он и под видом раненого красноармейца, и рыбака, и цыгана, и студента, и художника, из города на акварели приехавшего… но Настасья в любой личине узнавала своего жениха.

В Отраженном мире текли недели и месяцы, а в Тверди – проходили годы. Закончилась война, жизнь на Волге, хоть и не была прежней, хоть как-то стала налаживаться.

Девочка стала девушкой, расцветала день ото дня, и чем старше становилась – тем жарче горела любовь между ней и Дунаем, и расставаться было все тяжелее. Ведь, хочешь-не хочешь, а приходилось Настасье притворяться, хитрить, гнуться, как вербе на ветру, делать вид, что она – обычная, «классово близкая», ничего не замышляет, козней не строит, работает вместе со всеми на благо молодой советской республики.

Она и работала: сперва на мельнице помогала своим «дядьям», а после -медсестрой на фельдшерском пункте. И все равно смотрели на нее косо… сверстники гордячкой считали, себе на уме, порицали, что маловато активности проявляет в общественной жизни, и в комсомол вступать не желает. Люди постарше любили с вопросиками каверзными приставать, а за спиной ведьмой звали.

Тяжело было Настасье, да и Дунаю не легче. Магия магией, но тяжело держать миры в равновесии, когда людьми безумие овладело, и Волга то красная от крови, то черная от грязи, когда все не то что в леших-водяных – в Бога верить перестали. Трясет Твердь, трясет и Отраженный мир, ибо связаны они накрепко, не разорвать.

Царь Дунай потому и согласился охотно Настасью невесткой принять, что верил: дева с Тверди поможет супругу кривизну выправить, Волгу сохранить и с людьми из нового, непонятного мира, где все точно с нуля создавалось, и никто ни во что не верил, отношения ладить…

Оставалось только дождаться, чтобы Настасье восемнадцать минуло, и вышел срок испытания. В этот день царевич сможет забрать суженую насовсем, провести через Зеркальный заслон – и свадьбу сыграть в подводном дворце.

Тут Роман замолчал, чтобы перевести дыхание, и у Жени отчего-то слезы навернулись на глаза: поняла, что не получилось у его родителей так, как они мечтали… слушать дальше было и больно, и страшно, но и не дослушать-нельзя.

– Милый мой… любимый… – прошептала она, губами нашла его губы, стала гладить по щекам, и когда он страстно обнял в ответ, ощутила, как бьются их сердца в едином ритме, связанные неведомой силой.

Примечания:

*одна из самых известных сцен в культовом фильме «Крестный отец» – когда дон Корлеоне, глава мафиозного клана, упрекает просителя: «Ты просишь меня о защите, но ты делаешь это без уважения!»

**волжские сомы достигают 5—7 метров в длину и веса до 400 кг

***порешня – выдра

ГЛАВА 11. Рассказ Романа Руского. Все ради любви

У Жени кружилась голова и губы припухли от поцелуев, тело ныло, утомленное буйными объятиями, но все же снова и снова просило любви… и Роман, сам желая полного соединения в жаркой близости, отвечал на зов пылко, неутомимо. Страсть, что накатывала волнами, бросала их друг к другу, была сродни брачной клятве, и они оба понимали это, и не в силах были расстаться ни на миг, сливались телами и душами.

Женя хотела знать продолжение истории возлюбленного, и он намеревался рассказать все до конца, но сперва нужно было остановиться, замедлить движения, прервать поцелуи, успокоить дыхание…

– Нет… – шептал Роман, когда Женя пыталась проявить благоразумие, и ловил ее снова. – Нет, моя ладушка, еще не все!..

И она отвечала эхом:

– Да… еще, еще!.. – и снова теряла голову, и открывалась ему телом, уступала, отдавалась его любви, как никогда раньше. Принимала в свою глубину горячее семя, упивалась мужским наслаждением и наслаждалась сама, и ни разу не ощутила привычного страха перед зачатием, не усомнилась, не спросила себя – а что же дальше?.. Дальше все могло случиться, хорошее и плохое, но пока что время утратило над ней власть. Роман был для Жени и прошлым, и настоящим, и будущим, и то, что он – царевич, ничего не меняло…

«Наверное, Ромины родители – Настасья и Дунай – чувствовали то же самое… но что же с ними произошло, где они теперь?… Почему трон должен унаследовать не сын нынешнего царя, а его внук?..» – эти вопросы всплывали в сознании Жени, едва хмель обоюдной страсти немного рассеивался, и не давали покоя, как надоедливые осы, готовые ужалить…

«Ведь не случайно же Рома получил свое имя… обычное, земное…»

Влюбленные ненадолго задремали, а когда снова открыли глаза, Роман заговорщически посмотрел на Женю и спросил – не хочет ли она немного подкрепиться?.. Женя покраснела и призналась, что да, было бы неплохо что-нибудь съесть: за сегодняшний долгий-долгий день, начавшийся Бог знает когда, она выпила всего лишь одну чашку кофе… Правда, с волшебными угощениями царевича следовало быть поосторожней, но Женя чувствовала лишь аппетит и любопытство – ни тени страха.

Роман поднялся с постели, чтобы достать из шкафа блюдо с крохотными заварными пирожными, похожими на закрытые раковины, очень вкусно пахнущими, и налить вина – прохладного, со свежим и сладким яблочно-медовым вкусом.

Принимая из рук возлюбленного пирожное и бокал, Женя воспользовалась моментом и попросила:

– А что было дальше с твоими папой и мамой?.. Ты… расскажешь мне все до конца?

Губы Романа – темные, ровные и так красиво очерченные, что один взгляд на них сводил художницу с ума – чуть дрогнули в грустной улыбке:

– Конечно, ладушка, я ведь обещал… иди ко мне поближе… слушай.

Роман снова сел и помог Жене взобраться к нему на колени, не забыв снова заботливо укутать ей плечи одеялом… так было еще удобнее – и пить вино, и обниматься, и слушать.

– В двадцать восьмом году Настасье Эрденко исполнилось восемнадцать лет… в Плёсе и во всей округе слыла она первой красавицей. Отбоя от кавалеров не было, и от деревенских, и от городских. На фельдшерский пункт, где она работала, кто только не приходил, будто бы на процедуры: и свои, сельские парни, и приезжие из города, и партийные товарищи, и даже священник из местной церкви. На мельнице, где Настасья с дядьями жила, тоже вечно гости толклись, все больше незваные. Уж каких только предложений ей не делали… но у нее на все и для всех был один ответ: замуж не пойду. Жду, дескать, жениха из другой области, с ним давно все сговорено, вот на Троицу он приедет – и заберет меня в город. А к свадьбе с Дунаем и впрямь все уже было готово…

Вот накануне Русальной недели Настасья платье как раз дошила, со всеми, кто в Тверди ей помогал, простилась, казалось, еще чуть-чуть – и начнется у нее новая и прекрасная жизнь, с любимым мужем, в подводном дворце, вдали от горемычных мест, от людской злобы и зависти…

– И… что же случилось?.. – сердце Жени сжалось в тяжелом предчувствии.

– Ты помнишь из ваших уроков истории, ладушка, да и сама, наверное, читала, как нелегко было жить в советской республике в двадцатые годы. Не успели одолеть разруху послевоенную, голод, тиф, как взялись за деревню – чтоб выжимать побольше, отдавать поменьше. Города нужно было кормить, заводы строить, фабрики… вот и выгребали у селян все подчистую, частной торговле палки в колеса вставляли, да и много чего еще делали… «раскулачивали», раскрестьянивали…

– Да уж, Рома… ты прав, я об этом читала много… страшные были времена…

– …И не всем они нравились, ладушка. Многие о прежних порядках сожалели, иные и вернуть пытались все как было… были и восстания, и убийства, и казни… И отец, и дед мне рассказывали, какой мутной становилась тогда Волга, как темнела от горя и слез. Сколько трупов плыло по ней или в сетях запутывалось после восстаний… Сколько несчастных, с отчаяния да с голодухи, бросались вниз с крутого бережка… Тех, что сквозь заслон в Отраженный мир проходили, Водян Ершович не успевал записывать да на житье и работу определять.

– Какой ужас… а что же Настасья?.. Так и не дождалась Дуная?.. Он ведь должен был приехать за ней, непременно! – иначе как бы ты родился на свет?

– Приехал… но накануне его приезда арестовали Настасью по доносу, как вредительницу. Словно помогала она дядьям-кулакам восстание готовить, и мало того что излишки муки – оружие вместе с ними прятала, а на фельдшерском пункте нарочно крестьян да партийцев травила лекарствами… Арестовали и вместе с другими несчастными повезли в город, в тюрьму. Но не такова была Настасья, чтобы расправы дожидаться. Не зря же отец ее был знахарем, ведуном, не зря цыганская кровь в ней текла… да и сила волжская, сила Отраженного мира была в ней уже немалая. Везли арестованных по старинке – на телегах, вот Настасья и заговорила лошадей, на охрану же – как старухи местные потом рассказывали – цыганскую порчу навела… Да еще и погода злиться начала, как берегом Волги поехали, дождь полил, молнии так и били. Вот лошади и понесли, охранники все с ума посходили, палить начали друг в друга, арестанты все разбежались, кто куда… да успели увидеть, как сама Настасья на самого бешеного коня вскочила, к реке его погнала, жеребец с всадницей на спине в воду сиганул, и не выплыли больше. Вместе на глубину ушли.

– Так… значит… твоя мама спаслась?.. – прошептала потрясенная Женя и обвила руками шею Романа.

– Так, да не так, ладушка… зацепила ее шальная пуля. Оказалась она в воде уже полумертвой, вся в крови, и не признала вода в ней свою, не пропустил Зеркальный заслон. Утонула бы – стала духом неприкаянным, что между мирами маются, ни туда, ни сюда. На счастье, Дунай к ней подоспел, со дна поднял, из реки вытащил… стал закрывать рану, но слишком много крови Настасья потеряла, уходила из нее жизнь. Вот тогда он понял, как сильно любит суженую, что не нужны ему без нее ни трон, ни Подводное царство, ни долгая -предолгая жизнь. И стал царевич звать своего отца, царя Дуная, и мать – Дану Светлановну, и сестриц своих, и Водяна Ершовича, да всех прочих волжских водяных и русалок призывать в свидетели. Буря той ночью была страшная, до сих пор ее помнят… как вода в Волге ревела, как ветер выл, как небо от молний пополам раскалывалось… а все потому, что царевич Дунай решил половину своей души любимой отдать, своей кровью с ней поделиться, и раз не может она быть с ним в Отраженном мире – остаться с нею в Тверди, прожить, как обычный смертный муж с обычной смертной женою. Царь Дунай гневался и горевал, царица Дана рыдала, сестрицы слезы лили дождем, отговорить брата пытались, да не послушался царевич. Как рассказывал мне много позже Водян Ершович, так цыганское проклятье сработало. Отец Настасьи, Петр, ушел ведь из табора, оседлым стал, на русской женился – сородичи его и прокляли во веки веков… он и сам кончил плохо, и на дочь перешло проклятье. Царь Дунай – делать нечего – выбор сына принял, хоть и означало это, что самому царю еще долго не уйти на покой, не отправиться в страну Беловодье… но взамен потребовал внука – первенца Дуная и Настасьи -вернуть в Отраженный мир, едва тому, по счету Тверди, сравняется двадцать пять. Да не одного вернуть, а с целой дружиной, и хорошо бы еще – с красивыми подругами, чтобы было кого к Дане Светлановне в свиту отправить.

– Я все поняла!.. – прошептала Женя и задрожала с головы до ног. -Твои папа и мама стали жить как обычные люди… и ты у них родился, как обычный ребенок – но они знали, что через двадцать пять лет должны тебя… утопить?..

– Не утопить… вернуть. – тихо сказал Роман, погладил Женю по щеке. – Мой отец, хоть и стал жить жизнью смертного, ни природы своей, ни способностей магических не утратил. Иначе не смогли бы они от любопытства людского спрятаться, глаза отвести кому надо, да и вообще – труднехонько им было бы в тех местах, и в стране, где идет сплошная социалистическая стройка, и ни в Триединого Единосущного, ни в других божеств, никто больше не верит… Я же в тридцатом году родился, Женечка, но до пятнадцати лет ничего о себе не ведал… Пионером был, а потом и комсомольцем.

– Я помню, читала!.. Комсомолец Роман Руский… герой… но почему Руский, Рома?.. И почему с одним «с»?.. – вопрос прозвучал неуместно и глупо, но сам собой сорвался языка – разум Жени требовал передышки после страшного рассказа…

По губам Романа снова скользнула улыбка:

– Оооо… сейчас в Тверди уже и не помнят, что Волга – очень старая река… старше чем сама древность… и первое имя, данное ей первыми людьми, на праязыке, было – Ру.* Вот и получается, что Ру-с – тот, кто живет на реке… а Руский – тот, кто рожден ею в незапамятные времена.

Примечания:

*Праязык – санскрит. Первое название Волги на самом деле Ру. (см. А. Н. Афанасьев, «Мифология Древней Руси».

Женя кивала, впитывая и запоминая все, что он говорит… пульс частил, как после быстрого бега, а душу переполняли противоречивые чувства. Ей о стольком еще хотелось расспросить Романа, и столько рассказать самой – и тогда, наконец, все станет ясно, она поймет, кто он, и разберется с собой, получит ответ, почему прежняя жизнь была такой странной, мучительной и пустой… несмотря на все соблазны и радости.

Главное, что Роман был рядом, они держались за руки, смотрели друг другу в глаза – и не могли наглядеться, подобно искателям сокровищ, нашедшим вожделенный клад, когда уже и не ждали…

– Рома… но ты так и не объяснил мне… что случилось в ночь нашей первой встречи?.. Почему я очнулась на набережной… и ожерелье, то прекрасное ожерелье! -это ведь украшение твоей мамы, да?.. – почему ты отдал мне его?..

– Любимая… – Роман прижал ее к сердцу, хотел ответить, но не успел: где-то за стеной послышался сильный шум, рев мотора, задребезжали оконные стекла, а на дверь обрушился град ударов…

– Боже мой, что это?.. – испуганно вскрикнула Женя, с трудом подавив желание нырнуть под одеяло и с головой зарыться под подушки.

– Не бойся, ладушка… должно быть, моей родне неймется, покоя от них нет… – нахмурился царевич, и в подтверждение этих слов из-за двери донесся зычный бас:

– Роман свет Дунаевич, батюшка! Не губите, дозвольте в горницу взойти – петухи уже кричали! А лучше сами домой пожалуйте, делу время – потехе час!

– Охххх, сгинь, Акулька, ступай, куда хочешь, и дядек Водяна с Тихомиром забери! – Женя с удовольствием убедилась, что бархатный голос Романа Дунаевича может легко становится грозным рыком – таким грозным, что не послушаться выйдет себе дороже…

А Роман еще и прибавил:

– Нечего за мной по пятам ходить да разнюхивать! Прочь пошли! – по лицу его пробежала тень, глаза точно молнию метнули.

– Царевич, милостивец, ну что ж ты делаешь? – это заговорил уже чей-то другой голос. – Нехорошо, нехорошо!.. Мы не по своей воле тебе докучаем, сам знаешь, на чью мельницу воду льем… Тебе-то ничего не будет за гулянки твои, но нас-то, стариков, пожалей, и над Акулькой смилуйся! Нешто хочешь, чтобы она опять цельный год порешней плавала, как когда ты в первый раз убег?..