Текст книги "Воровское небо"

Вдруг рядом блеснул меч. Он прошел через голову твари, не причинив ей вреда. Ченая извернулась и увидела Дафну, которая скорчилась у алтаря и яростно, но безуспешно отмахивалась мечом от наседавших демонов.

– Возьми освященный меч! – крикнула Ченая.

Дафна оказалась понятливой. Она выхватила клинок из жаровни, взмахнула им, и демон упал в алой вспышке, в свете которой картинно блеснул серебристый наруч на правой руке Дафны.

– Здорово! – бросила принцесса и одним ударом прикончила демона, который напал на Ченаю.

Ченая метнулась к жаровне и схватила сразу два меча. Она дважды взмахнула ими, разрубив тянущуюся к ней тварь. Внезапно холодные руки вцепились ей в спину. Ченая вскрикнула от боли и отчаяния – шнурок порвался, и кошелек упал на пол. Бриллиант выкатился из него, сверкнув лучом солнечного света.

Демон нырнул за камнем, но его сбила золотисто-бурая стрела.

Рейк снова взлетел, сжимая Пламя Ока Господня в бритвенноострых когтях. Демоны тотчас забыли о Ченае и Дафне и устремились следом за соколом в небо.

Дафна утерла пот со лба. Из трех параллельных царапин на незащищенной левой руке струилась кровь. Она посмотрела с алтаря вниз.

– Пожалуй, вам стоит объясниться, госпожа, – сказала она со своей обычной насмешливой интонацией.

Ченая выбежала из храма, провожая взглядом Рейка. Демонов было слишком много, и они были слишком проворны, чтобы Рейк мог уйти. Ченая пронзительно свистнула. Сокол сложил крылья и устремился к земле, сразу оставив демонов позади. Ченая протянула руку в перчатке, и Рейк упал на нее, выронив камень.

Девушка тут же снова подбросила его вверх, отложила один из мечей и подобрала камень.

– Лучше бы ты этого не делала, – буркнула Дафна, взглянув на приближающихся демонов, а потом на свой меч. Он уже почти потух. И бесстрашно ударила первого демона, который попытался приблизиться к ним.

Хвала богам, в этот миг подоспел Дейрн. Он подхватил меч, брошенный Ченаей, и разрубил пополам парящего в воздухе демона.

– У Рашана все готово! – крикнул Дейрн, прикрыв глаза от неожиданной вспышки. – Едем!

Дафна бросила потухший клинок и схватила новый из жаровни. Ей достался последний из освященных клинков.

– Едем все! – крикнула Ченая.

– У меня нет коня! – ответила Дафна. – Поезжайте!

Ченая бросилась к своему коню, сжимая в руках меч и камень.

– Поезжай с Дейрном! – приказала она, вспрыгивая в седло. – Если я упаду, один из вас должен доставить это Рашану!

Она пустила коня во весь опор, бешено отмахиваясь мечом от гонящихся за ней демонов. Воздух полыхал алыми вспышками – твари кишели вокруг, хватались за поводья, пытаясь вырвать их у нее из рук или перекусить, вцеплялись ей в волосы, в одежду…

Ченая чувствовала, как по спине струится кровь. Демоны были не особенно сильными, но когти у них были очень острые.

Стражники у Золотых ворот увидели ее издалека и попрятались в канавы по обе стороны дороги. Ченая рискнула оглянуться через плечо. Стражники выбирались на дорогу, отчаянно ругаясь.

Дейрн с Дафной неслись вплотную за ней. Но демоны ими не интересовались. Им нужен был камень.

Ченая пролетела по Тихой Пристани и очутилась на Дороге Храмов. На пути у нее внезапно оказались гладиаторы и жрецы, толпившиеся возле угла ранканского храма. Услышав крики, они обернулись, побросали лопаты и разбежались, освобождая путь.

На дороге зияла черная яма. Ченая не успела еще удивиться, как почувствовала, что конь напрягся. Она сдавила коленями бока жеребца, и серый перенес ее через яму.

Поднимаясь по ступеням храма, Ченая упорно отбивалась от демонов, пока сияние клинка не потухло совсем. Она отшвырнула бесполезный меч и в отчаянии закричала, прижимая камень к груди. Демоны облепили ее. Но на помощь ей бросились Дейрн и Дафна, чьи клинки пока еще сияли.

– Ступай внутрь! – крикнул Дейрн, толкая ее к дверям. – Рашан ждет! Мы попытаемся удержать этих тварей.

Ченая вбежала в храм. Двое молодых служителей захлопнули за ней тяжелые двери, но это не помогло – демоны просачивались сквозь дерево, точно призраки.

– Сюда! – крикнул Рашан, стоявший у алтаря. Солнечный диск Саванкалы был опущен, так что нижние лучи касались пола.

Рашан стоял рядом с ним и отчаянно махал рукой Ченае. У каждой из цепей, на которых висел диск, стояли по полдюжины жрецов, готовых поднять диск на место.

– Скорей! – сказал Рашан, когда Ченая очутилась рядом с ним. Демоны летели следом за ней. – Вставляй! – приказал он, указывая на диск.

– Куда? – растерянно воскликнула Ченая. На металле были только две борозды, слишком широкие, чтобы удержать Пламя Ока Господня. – Гнезда же нет!

Рашан вырвал у нее камень и поднес его к диску. Потом достал что-то из кармана своей хламиды, прихлопнул этим бриллиант и отступил назад.

Пламя Ока Господня оказалось в странном, прозрачно-голубом шаре. Оно засветилось, озаряя диск и разгораясь все ярче и ярче. Как и прошлой ночью, когда Ченая впервые принесла сюда бриллиант, солнечный диск вспыхнул чистым белым сиянием, заполнившим весь храм. Жрецы закричали, прикрыли глаза и попадали ниц, чтобы укрыть лица. Отчаянно взвыли демоны. Как только свет коснулся их, они рассыпались на мелкие осколки, которые тут же истаяли.

Когда исчез последний демон, свет потускнел. Осталось лишь мягкое золотистое сияние, исходившее из центра диска.

Ченая встала на ноги и помогла подняться Рашану.

– Что это за пузырь? – спросила она, переводя дыхание. – Ну, та штука, которой ты накрыл бриллиант?

На лице Рашана появилась непривычная усмешка.

– Бейсибское стекло, – ответил он. – Его начали изготавливать, пока тебя не было. Времени сделать настоящее гнездо в металле не было, так что пришлось импровизировать.

Ченая удивленно вскинула бровь.

– Это чаша? – спросила она.

Старый жрец пожал плечами.

– Но ведь получилось же!

Он обернулся и посмотрел на диск. Потом осторожно протянул руку и коснулся его пальцами. Теперь это был уже не просто символ. Диск стал действительно священным. Он содержал в себе частицу силы бога Солнца.

– Ранканские жрецы попытаются заполучить его обратно, – пробормотал он себе под нос, так, чтобы не услышали другие жрецы.

Ченая покачала головой.

– Нет. Они поймут, что то была воля Саванкалы, раз мне это удалось. А потом, у них ведь остался второй камень. Ясноликий Отец не оставил Рэнке – просто теперь его благодать распространяется и на Санктуарий.

Раздались отчаянный стук в двери храма, крики. Рашан кивнул, и служители, стоявшие ближе всех к дверям, отодвинули засов и распахнули створки. Вход немедленно заполнили гладиаторы, готовые к бою. Увидев, что битва кончилась, они были несколько разочарованы.

Дафна вздохнула.

– Ну, раз тут делать больше нечего, поди посмотри, что выкопали из-под стены, – сказала она Ченае.

Все вышли на улицу. На земле возле ямы лежала закутанная фигура из видений Ченаи. Ченая наклонилась и осторожно приоткрыла лицо.

– Тьфу! – только и сказала девушка. Она быстро отступила назад, посмотрела в небо и свистнула Рейку. Намотала шнурок сокола на руку и успокаивающе погладила птицу.

– Она здорово похожа на Кадакитиса наутро после нашей первой брачной ночи, – сказала Дафна Дейрну, ткнув его под ребра. – Я тогда обошлась с ним немного сурово.

Лицо Дейрна осталось неподвижным.

– Я надеялся, что будет наоборот, – заметил он.

Лейн махнул нескольким гладиаторам, чтобы те унесли труп.

Потом обернулся к Ченае с Рашаном.

– Это было вовсе не тело, – объяснил он. – Скорее куски трупов, скрепленные вместе в некое подобие тела.

Он потер затылок.

– Хоть убей, не пойму, зачем кому-то понадобилась этакая возня!

– Чтобы осквернить храм, – ответил Рашан. Он сам только теперь это понял. – Вашанка потребовал человеческой жертвы, чтобы освятить храм. Это должен бы быть один из Великих Храмов империи, но с самого начала все пошло не так. Стены рушились, кровля протекала, колонны трескались, и храм так и остался недостроенным.

Жрец сунул руки в рукава и заглянул в яму.

– А это не было настоящим жертвоприношением. Обряда не было. Тот, кто зарыл здесь это, позаботился все испортить.

Внезапно жрец хлопнул в ладоши.

– Надо заново освятить храм!

Ченая поймала Рашана за рукав.

– Никаких жертвоприношений! – предупредила она. – Варварский Вашанка погиб навеки. А Саванкалу гневят подобные обряды. Этот храм и без того будет Великим Храмом, если только ты будешь следовать Его воле.

Рашан некоторое время смотрел на Ченаю, потом низко поклонился.

– Я слышу слово Саванкалы, – сказал он. – Я слышу голос его истинной дочери.

Ченая пристально посмотрела на жреца. Потом обернулась к Дейрну и коснулась его огромной ручищи. И снова повернулась к Рашану.

– Я солгала тебе, – призналась она, – чтобы заставить тебя следовать моим приказам. Да, там, в пустыне, я заключила договор с богом Солнца. Да, связь между нами существует. Тебе этого не понять, а я объяснять не стану. Это очень личное.

Она снова посмотрела на Дейрна, взяла его за руку, и пальцы их сплелись.

– Во всяком случае, Он искренне хотел, чтобы Его культ процветал здесь. Рэнке умирает. У империи нет будущего. Но в обмен на то, что я принесу Пламя Ока Господня в Санктуарий, Ясноликий Отец согласился не вторгаться в мою дальнейшую жизнь.

Моя судьба снова принадлежит только мне.

Дейрн уставился на руку Ченаи, казавшуюся такой маленькой в его огромной руке, но такую сильную.

– Что это значит? – растерянно спросил он.

Ченая улыбнулась ему.

– Не беспокойся. У нас впереди много дней и ночей для того, чтобы обсудить это.

Она заметила, как блеснули глаза Дафны, и выпустила руку Дейрна.

– Но не теперь. Сейчас, пожалуй, прежде всего надо засыпать эту яму, прежде чем сюда явится Уэлгрин.

***

– На мой взгляд, дело ясное, – говорила Ченая, стоя перед членами суда, заседающего в Зале Правосудия, и открыто глядя в глаза Молину Факельщику, стоявшему рядом с креслом принца Кадакитиса. Факельщик злобно смотрел на Ченаю, ее кузен щурился, изучая переданный ему документ. – Край Земли достался не мне. Зная ранканские законы, мой отец оставил усадьбу Дейрну.

Вы знаете почерк Лована. Вы видите его печать.

Кадакитис выглядел абсолютно равнодушным. Он передал документ Молину, сложил руки на коленях, поверх дорогого шелкового одеяния, и посмотрел на Дейрна, стоявшего за спиной Ченаи.

– Так почему же ваш человек не объяснил этого Молину Факельщику, когда тот явился с визитом?

– Потому что это все подделка! – пробурчал Молин Факельщик, швыряя документ на пол. Бумага скатилась по ступеням помоста к самым ногам Ченаи. – Ловкая подделка!

Ченая не стала поднимать документ. Она только терпеливо улыбнулась дяде. Приятно было смотреть, как его трясет!

– Потому что он не знал об этом. Отец сообщил о том, где он держит завещание, только мне, а меня, как вам, кузен, известно, – она снова кивнула Кадакитису, – не было в городе.

Кадакитис махнул рукой у себя перед носом, точно отгонял муху.

– Да, все это представляется мне вполне законным: подпись, печать и вообще дело в целом. Конечно, это был довольно жирный кусок, Молин, и я не виню вас за то, что вы попытались его заполучить. Но, боюсь, теперь он принадлежит Дейрну.

Дейрн шагнул вперед. Его лицо, обычно суровое и спокойное, было исполнено такого злорадного самодовольства, что Ченая едва сдержала смешок. Но нет, сейчас не время.

– Нет, – хрипловато произнес Дейрн. – Поместье принадлежит Чейни. Ранканский закон гласит, что она не может наследовать имущество, но это не значит, что она не может им владеть. И сегодня я продал ей Край Земли, – Дейрн посмотрел в глаза Молину, – за один золотой солдат.

Он достал из кармана на поясе монету и поднял так, чтобы все ее видели. По залу пробежал ропот сдержанного удивления. Молин готов был взорваться.

Дейрн и Ченая одновременно развернулись и вышли из Зала Правосудия, миновали двор и очутились на площади Вашанки, где ждали их друзья и соратники.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Уиджен. – Что там было-то?

Ченая медленно расплылась в улыбке.

Дейрн поманил гладиаторов к себе.

– Видели бы вы Молина! – заговорщицки прошептал он.

Дафна захлопала в ладоши и рассмеялась.

– Сработало! – воскликнула она. Гестус одернул ее.

Дисмас вздохнул с облегчением.

– Ну, слава богам! – сказал он. – Всю ночь упражнялся. Я уж и не думал, что у меня получится изобразить эту подпись!

Ченая улыбнулась еще шире, встала на цыпочки и потрепала Дисмаса по волосам.

– Это у тебя-то не получится? – насмешливо спросила она. – Да ты ведь первый из воров и мошенников, которых когда-либо посылали на арену!

Они пересекли площадь и вышли в Главные ворота. Тучи над Санктуарием рассеялись. Небо было ярко-голубое, и в вышине сияло золотое солнце. Дул свежий ветер с моря. Ченая обратила взгляд на гавань, на мачты кораблей, раскачивающиеся у причалов, с одного из которых она два дня тому назад выбросила в море свой портрет.

– Тебе его не хватает, верно? – шепнула Дафна ей на ухо.

Ченая подумала об отце, обо всех счастливых днях, которые они провели вместе…

– Мне всегда его будет не хватать, – ответила она.

– Только не сегодня! – отрезала Дафна. – Никакого похоронного настроения!

Она достала из-за пояса тяжелый кошелек, подбросила его в воздух и поймала прежде, чем Лейн успел его перехватить.

– Пойдемте-ка, братцы, в Лабиринт, пропустим по несколько стаканчиков в «Единороге». Это место не меньше других подходит для того, чтобы распустить слух!

Дафна выжидающе поглядела на гладиаторов и подмигнула.

– Ченая вернулась в город! – объявила она. Потом повернулась, встряхнула волосами цвета воронова крыла, взяла Лейна под руку и повела за собой.

– Мне почему-то кажется, – пробормотал Дейрн со слабой полуулыбкой, – что это и так всем известно!

Линн ЭББИ
ТКАЧИХИ

В Санктуарии наступило затишье после того, как сторонники Терона убрались из города. Сотня человек, ну, может, чуть больше – но точно не больше двух – выехали через новые городские ворота и отправились в долгое путешествие обратно в Рэнке.

Простые жители Санктуария даже не заметили этой потери. Простые жители Санктуария даже не предполагали, что город теперь оказался предоставленным самому себе и все теперь зависело только от них самих. А те, кто всю жизнь жаловался на притеснения империи, даже не поняли, что теперь все переменилось, и империи больше нет.

Для гарнизона стражей порядка спокойствие стало настоящим благословением божьим. Гарнизону отчаянно требовалось время на реорганизацию, нужно было набрать новых рекрутов, обучить их, проверить каналы связи – ведь теперь не стало ни пасынков, ни Третьего ранканского отряда, ни Гильдии Магов.

Прошла неделя, потом другая. С моря задул штормовой ветер.

Три дня подряд шел проливной дождь, но вскоре небеса просвет лели, желто-серые тучи песка над пустыней улеглись. Фермеры потянулись в город с дарами земли.

Уэлгрина назначили начальником гарнизона вместо Критиаса. Для самого Уэлгрина такое повышение оказалось неприятной неожиданностью. Он-то надеялся, что эта сомнительная честь падет на плечи Зэлбара. Зэлбар уже год как бросил пить и гораздо чаще появлялся в коридорах сильных мира сего, чем Уэлгрин, строевой офицер, который провел всю свою жизнь на имперской службе, кочуя из одного медвежьего угла в другой, – куда пошлют. Нельзя сказать, чтобы Уэлгрин стал счастливее оттого, что теперь придется сидеть целыми днями в четырех стенах кабинета, выслушивать рапорты и отдавать приказы. Собственно, Критиаса тоже не особо радовала такая служба. При любой возможности он отправлялся вместе с отрядом на патрулирование улиц.

Такой случай представился, когда на рейде гавани показались квадратные паруса торговых кораблей бейсибцев.

Гавань давала Санктуарию надежду на обеспеченное существование и даже благоденствие в будущем. Кто-то из забытых древних богов поразвлекался (или поразвлекалась?), передвигая с места на место огромные куски скалистого плато. Так появилась бухта с прекрасной якорной стоянкой – тихая и глубокая, с течением, которое при каждом отливе уносило прочь все, что оставляли в заливе Красная и Белая Лошади. С давних времен первых поселенцев-илсигов моряки только качали головами – чудесная гавань пропадала зря!

Но вот в Санктуарий прибыли бейсибцы во главе со своей опальной Бейсой Шупансеей, и начались коварные, изощренные переговоры с врагами, которые узурпировали трон в так называемом Доме Славы, в Бейсибской империи. Переговоры велись с переменным успехом, никто не собирался ничего прощать, но – поскольку для ведения переговоров непременно требовалось соблюдение всех условностей прежней, привычной роскошной жизни, – один-два торговца взялись этому поспособствовать.

Местные торговцы угрохали целое состояние, а то и не одно, на постройку такого причала, чтобы у бейсибских покупателей глаза на лоб полезли от изумления. Местным торговцам страшно хотелось иметь то, что могли предложить торговцы рыбьего народа, но установить нормальную торговлю было ой как непросто.

На взгляд земного человека, изделия бейсибцев, да и сами бейсибцы были не просто экзотическими, странными и загадочными – они были скорее причудливыми, даже немного зловещими.

К счастью, жажда наживы и необходимость взаимовыгодного сотрудничества помогли преодолеть культурные, расовые, языковые различия, как и разницу в денежных единицах. С каждым следующим разом предприимчивые торговцы-бейсибцы везли на продажу на своих кораблях все больше и больше новых товаров.

И каждый новый корабль встречало в Санктуарий все больше и больше торговцев.

Корабль бейсибцев еще только лавировал в прибрежном течении, а торговцы уже выстраивались вдоль пристани. Расчетливые дельцы надеялись уже к обеду сколотить себе состояние. Уэлгрин и Трашер смешались с шумной толпой торговцев, чтобы убедиться, что состояния эти будут нажиты честно – то есть законным образом.

Корабль бейсибцев входил в гавань на веслах, паруса были убраны и закреплены на реях. Корабль низко сидел в воде, но двигался быстро, несмотря на тяжелый груз и окованную металлом носовую часть. На корме виднелась катапульта – это орудие готово было мгновенно разнести в клочья паруса любого вражеского судна, капитан которого оказался бы настолько глуп, чтобы напасть на бейсибцев. По условиям договора, все корабли бейсибцев, которые приходили в Санктуарий, были торговыми – неуклюжие родичи их военных судов. Может, морской народ и врал, бессовестно глядя прямо в глаза, – но никто из моряков Санктуария не рискнул бы с ними поспорить.

– Пираты, все как один – пираты! Варвары! – пробормотал Трашер себе под нос, глядя на моряков-бейсибцев, облепивших корабельный такелаж, как пчелиный рой. Корабль тем временем подходил все ближе к причалу. Трашер снова забубнил:

– Они считают нас дикарями, животными. Они думают, у нас даже души нет, раз уж боги не дали нам таких рыбьих глаз, как у них. Наверняка затевают какую-нибудь пакость. С тех самых пор как сюда пристал их первый корабль, я уверен, что они нас нагло дурят, подсовывают всякое барахло вместо дельных товаров! Говорю я вам – надувают они нас, как слепых щенков!

Уэлгрин неопределенно хмыкнул. Он не разделял убежденности своего приятеля. Несмотря на то что Трашер родился рабом, он был невыносимым снобом. Насколько знал Уэлгрин, торговцы-бейсибцы привозили ящики с яйцами насекомых, невыделанные кожи и бочки с болотным пивом – такого качества, которое вполне устраивало людей с материка. Конечно, торговцы-бейсибцы вполне могли порой подсунуть и какие-нибудь отбросы, но то, что торговцы Санктуария делают это постоянно, – в этом Уэлгрин был уверен на все сто.

Двое стражей порядка прекратили кулачную потасовку, которая завязалась между моряками-бейсибцами и портовыми рабочими. Вытащили из воды беспомощного торговца. Рыжеволосый ибарсиец попытался сунуть им взятку – маринованный плод страсти. Какой-то ранканец предложил нитку жемчуга, если они согласятся покараулить его сундук, обвешанный со всех сторон замками, и будут отгонять от него всех любопытствующих. Они взяли плод и отправили ранканца в дворцовую тюрьму за кражу.

Когда друзья вернулись на пристань, торг был еще в самом разгаре.

Дорогу им загородила повозка с запряженным в нее ослом.

Вокруг осла расхаживала женщина – явно хозяйка. Пристань могла выдержать вес трех конных повозок, но между продольными досками настила кое-где были щели для стока воды. Вот колеса повозки с ослом и попали в такую щель, застряв в ней. Осел потел в своей упряжке, хозяйка пинала осла, но сдвинуть его с места никак не получалось – колеса застряли плотно.

Уэлгрин легонько ткнул Трашера локтем. Эта женщина, похоже, недавно в городе. Только несведущий человек додумался бы повести осла вдоль настила, а не поперек, к тому же вряд ли из местных могла быть повозка, которая застряла бы в щелях для стока сразу обоими колесами.

– Ничего не получается! – всплеснула руками женщина, когда двое стражей подошли и оградили ее от суетливой толпы.

Женщина была рассержена и измучена так же, как и ее осел.

– Мы поможем вам отсюда выбраться, – сказал Уэлгрин. Он взял у женщины платок и обернул им голову осла, чтобы тот ничего не видел. Ослы хоть отличаются большей смышленностью, чем лошади, но ненамного. – Вам, наверное, никогда не приходилось бывать здесь раньше?

– Нет, почему же… Когда приходили другие корабли, мой зять обычно бывал дома…

Уэлгрин отошел, на его место встал Трашер. Уэлгрин покрепче ухватился за обод колеса, кивнул Трашеру и вытащил колесо из щели. Трашер тем временем потянул осла за поводья, заставляя идти вперед. Уэлгрин еле успел отскочить.

– Нет, нет! Не туда! Мне нужно туда, где они разгружаются!

Двое мужчин переглянулись – они без слов поняли, в чем дело. Повозка теперь стояла ровно и могла ехать дальше, но по-прежнему перегораживала дорогу.

– Длина оси установлена специальным указом принца, – сказал Уэлгрин женщине, которая некстати успела расплакаться. – Она соответствует ширине вот этих досок настила и щелям между ними, устроенным специально, чтобы в них стекала вода с пирса, – он отдал женщине платок – Эта повозка сделана не в Санктуарии, без соблюдения норм, и потому я должен ее конфисковать. Я должен отправить вашу повозку во дворец, где ее изрубят на дрова… Если, конечно, вы не согласитесь хорошенько заплатить двум бедным стражникам…

Слезы женщины мгновенно высохли. Она смертельно побледнела – так, что начальник стражи даже перепугался. Мало хорошего в том, что женщина околачивается на пристани, а если она еще и грохнется здесь в обморок – на руки Уэлгрину, – это будет просто катастрофа. К его огромному облегчению, женщина расправила плечи и снова задышала ровно.

– Разрешено ли законом привязывать животных здесь – на мостовой?

Уэлгрин кивнул.

– Тогда я сама донесу свои вещи. Я не могу рисковать имуществом своего зятя. И не нуждаюсь в услугах стражников.

Вот уже второй раз женщина упоминала своего зятя, и оба раза при этом ее лицо мрачнело. Она не говорила ни об отце, ни о сыне, ни о брате, ни о муже, только о зяте. Уэлгрин даже проникся к ней некоторым сочувствием – ведь даже рабам живется лучше, чем бездетным вдовам, вынужденным жить с чужой семьей.

– Не мы устанавливаем законы, добрая женщина, – сказал Уэлгрин, подходя к ней поближе. – Давайте, я помогу вам отнести ваши вещи.

Какое-то мгновение казалось, что женщина настолько уверилась в собственном невезении, что готова отказаться от предложения Уэлгрина. Ее голубые глаза расширились от удивления.

Наверное, если бы женщина не была такой пугливой и растерянной, она показалась бы даже весьма симпатичной. Но определить это было непросто, и Уэлгрин уже готов был повернуться и уйти, когда женщина наконец немного пришла в себя и согласилась принять его помощь.

Поскольку торговцы морского народа и их партнеры с материка говорили на разных языках, при торговле все в основном объяснялись жестами. Писцы фиксировали содержание сделки на пергаменте, на двух языках, потом пергамент разрывали пополам, каждому участнику сделки по половине. И вроде бы кричать во весь голос при этом не было нужды – все равно тебя поняли бы только соотечественники, – но шум на пристани стоял такой, что головная боль всем присутствующим была обеспечена.

С корабля все еще сносили ящики и бочки с товаром, выставляя их на первом же случайно свободном участке пристани, без всякой системы. Народ толпился как попало, ни о каких свободных проходах не было и речи, так что местным карманникам и ворам было где развернуться. Уэлгрин подловил одного паренька с ловкими пальцами, когда тот как раз вытаскивал у кого-то весьма объемистый кошель. Их глаза встретились, и воришке пришлось расстаться с почти выуженной добычей. С полдюжины чрезмерно больших сундуков отделяли представителя закона от незадачливого преступника, но даже если бы не эта помеха, Уэлгрин все равно не оставил бы женщину одну и не кинулся бы ловить вора.

Она, не останавливаясь, прошла мимо стольких торговцев красивыми безделушками и всякими дешевыми украшениями, что Уэлгрин даже сбился со счета. Лично он не видел здесь ничего такого, ради чего стоило бы раскошелиться, но, в конце концов, он был мужчина и солдат. Женщины могли думать иначе.

И все же в беспорядке на пристани была определенная закономерность. Праздные безделушки, которые торговцы рыбьего народа привезли только ради удовольствия местных жителей, сваливались все в одном месте – на земле в конце пристани.

А все ценные товары бейсибского производства, предназначенные для серьезного торга, складировались более тщательно, у самых корабельных сходен. Посередине между этими крайностями расположились торговцы шелком и готовым платьем.

Шелк был известен еще со времен империи илсигов. Шелка, которые делали на континенте, были толстыми и непрочными по сравнению с прекрасным волокном, которое в огромных количествах производили бейсибцы. К тому же ткани с материка плохо воспринимали окраску, и даже алхимики илсигов своими заклинаниями не могли сделать местные шелка более яркими, чем ткани бейсибцев. Шелка блестели, переливаясь на солнце, – и любому дураку было ясно, почему бейсибские шелка ценятся на вес золота.

Вот почему Уэлгрин вовсе не удивился, когда его спутница остановилась присмотреться к тканям, хотя как она собиралась оплатить такой дорогой товар, если не раскошелилась даже на взятку двум стражам – оставалось для Уэлгрина загадкой. Зачем ей было покупать шелка – это уже другой вопрос, и не менее загадочный. При всем своем великолепии бейсибские шелка не особенно хорошо продавались в Санктуарии. Шелка, которые привозили сюда бейсибцы, были двух основных разновидностей, одинаково непрактичных: тончайший газ, который рвался и портился от самых легких повреждений, и плотная узорчатая парча с основой из конского волоса, такая жесткая, что стояла коробом.

Может, в Бейсибской империи, где круглый год было довольно прохладно и сухо, из таких тканей и можно было бы соорудить годную для носки одежду. В Санктуарии же человек, одетый в платье из бейсибского шелка, сразу обращал на себя внимание, но чувствовал себя наверняка не очень уютно. Шупансея и прочие женщины-бейсибки предпочитали носить в Санктуарии не свои национальные костюмы, обнажавшие грудь, а традиционную ранканскую одежду – скорее ради удобства, чем из каких-либо иных соображений.

Женщина внимательно изучала каждый кусок ткани. Она мяла ее и щупала, выворачивала наизнанку, растянув на колене, чтобы проверить качество окраски с обеих сторон. Торговец уж было обрадовался, что нашелся наконец покупатель на его товар, но женщина вдруг повернулась и пошла дальше.

– Что ты ищешь? – не выдержал Уэлгрин, когда его спутница направилась к ряду, в котором были выставлены самые дорогие ткани. – Здесь ткани еще дороже!

Женщина взглянула на Уэлгрина так, будто у того вдруг выросла вторая голова.

– Я не нашла того, что мне нужно, – сказала она и пошла дальше.

Уэлгрин сунул рулон ткани обратно торговцу и поспешил, чтобы не отстать от своей спутницы. Вместе они подошли к кормовому трапу, где бейсибцы торговали с бейсибцами, стрекоча на своем странном языке, который, кроме них, могли понять только рыбы. Женщина пошла медленнее. Наконец она остановилась возле толстого бейсибца, который продавал керамические статуэтки с изображениями змей, и знаками показала, что хочет поторговаться.

Бейсибец смутился почти так же сильно, как и Уэлгрин. Женщина стала делать такие движения, будто вынимала глиняные статуэтки из упаковочных ящиков – все, одну за другой. Уэлгрин очень плохо разбирался в речи бейсибцев, но он хотел убраться с причала хотя бы до полудня, так что пришлось вмешаться.

Стражник придержал руки женщины, которая жестами переговаривалась с торговцем.

– Этот человек показал тебе все, что у него есть. Но ты снова и снова показываешь на пустые коробки. А он снова и снова говорит тебе, что там больше ничего нет, такого, что можно купить.

– Ты его понимаешь?.. Хорошо, тогда скажи ему, что я хочу купить эту ветошь.

– Что?!

– Ветошь… Ветошь – вот эту упаковку, в которую завернуты его мерзкие статуэтки!

– Ветошь?

Уэлгрин покачал головой. Он знал несколько слов на языке рыбьего народа, от парочки-другой из которых лысина толстого бейсибца запламенела бы, как красный фонарь. Уэлгрин знал десяток слов, вот только когда покупаешь время девки в борделе, наверное, в ход идут немножко не те слова, что при покупке какого-нибудь товара у продавца на пристани. Уэлгрин пошире раскрыл глаза, чтобы были видны белки, и заговорил. У него было нехорошее предчувствие, что сейчас вполне может разгореться нешуточный скандал.

Торговец зашелся от хохота. Он хлопал себя по голому животу и стал-таки красным, как того опасался Уэлгрин. Глаза торговца чуть не вылезли из орбит.

– Ты, наверное, шутишь?

Уэлгрин сглотнул и, подкрепив слова жестами, попробовал объясниться еще раз. Ему почему-то казалось, что толстый рыбоглазый понимал его гораздо лучше, чем показывал это, и попросил повторить в третий и в четвертый раз только для того, чтобы позабавить других бейсибцев, что столпились вокруг поглазеть на варвара, который корчил из себя идиота.

Наконец торговец статуэтками решил, что потеха продолжается слишком долго. Взрывы хохота стихли. Торговец дважды взмахнул пальцами и пробормотал «мэд», что скорее всего должно было означать название медной монеты, имевшей хождение в Санктуарии.

– Двадцать медяков, – перевел Уэлгрин для женщины.

– А теперь объясни ему, что я заплачу вдвое, когда он приедет в следующий раз, потому что заплатить всю сумму сейчас не могу.

На этот раз Уэлгрину удалось продемонстрировать белки глаз без всяких усилий.