Текст книги "Воровское небо"

Диана Л. ПАКСТСОН
РТУТНЫЕ СНЫ

– Аглон ?! Я думала, тебя убили!

Он стоял в дверях ее комнаты – неясная фигура, обрисованная лунным светом, который сочился сквозь полупрозрачные занавеси. Ни у кого другого не могло быть таких чудесных широких плеч, таких восхитительных черных кудрей.

– Не ожидала, что они пропустят тебя сюда, наверх, в такой час. Или ты пришел с каким-нибудь поручением? Но зачем они сказали, что ты умер? – Джойя присела в кровати, призывно откинув одеяло. Было уже очень поздно – в Доме Сладострастия стояла гробовая тишина.

Он не отвечал. Высокая фигура слилась с тенью, когда он шагнул вперед, к ней. Вот он уже рядом с кроватью. На него снова упал лунный свет. Он был совсем рядом – бледный, как прекрасная мраморная статуя юного бога – такой бледный… Ослепительно белая кожа – и черная дыра поперек горла, в том месте, куда вошло лезвие ножа… Она открыла рот, чтобы закричать, но его прикосновение заморозило ее.

Холод! Ее пронзил смертельный холод…

***

– Клянусь сиськами Эши! Джойя, ты что, рехнулась?

Роскошный полог кровати приглушил звук пощечины. Жалобно всхлипнув, девушка откинулась на шелковые подушки.

Темная фигура шевельнулась.., щелкнул кремень, брызнули искры – и в лампе затеплился огонек. Вначале слабый, неровный, он разгорался все ярче и ярче.

– Но ты – не Аглон!

– Аглон откинул копыта! Ах ты, маленькая сучка, ты пропустила через себя столько мужиков, что даже упомнить не можешь?

– Ричи… Ах! – Девушка перевела дыхание. Она повернулась, приподнялась на локте и откинула со лба растрепавшиеся медно-рыжие кудряшки. – Хвала богам! Я уж подумала, что явился призрак Аглона.., за мной! Как я испугалась!

Девица потянулась к мужчине, но поздний гость грубо оттолкнул ее руку. Мужчина был очень молод. На его гладкой груди быстро вспухали красные полосы – следы от ее ногтей.

– Ричи, миленький… – зашептала Джойя. – Ты ведь не станешь сердиться только оттого, что у меня по ночам бывают кошмары? Смотри, я уже совсем проснулась… Зачем терять время попусту – ночь ведь еще не кончилась…

– Сомнительное удовольствие, если всякий раз, как я до тебя дотронусь, ты будешь думать, что это Аглон! Наверно, для тебя все мы, стражники, на одно лицо! – Его голос звенел от обиды.

Девушка с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться.

– Ах, Ричи, это был всего лишь кошмар! Мне померещилось, вот и все. Мне наплевать на всех остальных теперь, после того как я узнала тебя! – На этот раз мужчина не стал противиться ее ласкам, но приступать к решительным действиям все еще не спешил. – Смотри – это все, что он мне подарил! – Девушка взяла с ночного столика небольшой металлический шарик. В отражен ном свете лампы гладкий металл заиграл, как жидкая ртуть. На столбике кровати висел пустой кисет – она сняла его и бросила шарик внутрь. – Возьми себе, Ричи. Мне эта игрушка больше ни к чему!

Как Ричи не был рассержен, молодое здоровое тело взяло свое. Руки Джойи становились все смелее, все настойчивей…

– Ты меня всего исцарапала… – хрипло сказал он, поворачиваясь наконец к девушке.

– Мои поцелуи немного вознаградят тебя, правда?

Стражник застонал и рывком сдернул покрывало, которое девица успела накрутить вокруг его талии.

***

– Он являлся мне… Этой ночью. Это было ужасно…

Джойя отпила маленький глоточек из фарфоровой чашки, которую Валира чуть ли не насильно сунула ей в руку. Потом отставила чашку на столик. Валира вздохнула. Ей было двадцать два года – даже по меркам Дома Сладострастия она считалась еще довольно молодой. Под стойкой дорогой краской, от которой ее волосы, иссиня-черные, как у всех илсигов, приобрели оттенок червонного золота, не таилось ни единого седого волоска. Другие девушки относились к Валире почти как к матери – наверное, оттого, что только у нее была маленькая дочка.

– Ты была с Ричи?

– Он заплатил за целую ночь, – объяснила Джойя. – В моем кошмаре я приняла его за Аглона и бросилась драться. А Ричи вздумал ревновать, когда выяснилось, что к чему.

– Молокосос… А ты, наверное, думала, что он тебе посочувствует? Они с Аглоном были приятелями… – сказала Валира, пристраивая поудобнее локти на инкрустированной дорогим деревом столешнице. Стол был новый, как почти вся остальная обстановка, как почти все, что было в Санктуарии на виду. Внешний блеск и роскошь прикрывали то, что таилось внутри, как фиговый листок, ничего, в сущности, не меняя.

Джойя покачала головой.

– Ричи еще такой молодой… – Ее крашенные хной локоны свисали на лоб, темных фиолетовых кругов под глазами не скрыл даже слой белил. – Я сказала ему, что никогда не любила Аглона.

Но это не правда. Ах, Валира, я вцепилась в него ногтями – но я его желала… Он был словно лед – внутри меня, и я все еще не оттаяла. И до сих пор никак не могу согреться.

Она поплотнее завернулась в пушистую шаль из шелка и мягкой шерсти, которую, наверное, привезли из набега на какую-нибудь далекую северную равнину. Валира внезапно ощутила, как ее гладкая нежная кожа покрылась пупырышками от холода, и это несмотря на удушливый зной летнего дня. Из столовой вышла одна из новеньких девушек. Она несла чашку с чаем, ее тяжелый взгляд был устремлен в никуда, мысли витали где-то далеко.

– Я желала его, – повторила Джойя. – И теперь мне страшно.

– Тебе приснился кошмар? – спросила новенькая. Она попала сюда совсем недавно, звали ее Флайни. Эта Флайни была еще не потасканной и довольно миленькой, игривой, как котенок.

Еще одна беглянка с улиц Санктуария.

– Хотелось бы верить, что это в самом деле был всего лишь кошмар – и ничего больше… – пробормотала Джойя.

– Мне тоже сегодня снились какие-то поганые сны… – поделилась Флайни. – Это не могло быть явью… Он ведь простил меня… – и губы ее плотно сжались.

– А меня сегодня всю ночь что-то как будто душило, и щипало, и тискало, – вмешалась еще одна девушка. – Я словно и не засыпала вовсе, а наутро думала, что буду вся черной от синяков!

Валира приподняла одну бровь. Девчонка выглядела немного помятой, но на темной коже не было никаких отметин.

– Похоже, нас всех этой ночью подкосило….Какая-то эпидемия кошмаров!

– Если Литанде еще в городе, я попрошу Миртис поговорить с ним на этот счет, – неожиданно сказала Джойя. – Вы знаете кого-нибудь из Гильдии Магов, кто согласился бы взять плату за свое ремесло натурой?

Валира рассмеялась:

– Если у колдуна встает – все, что ему надо, так это призвать парочку суккубов! Короче, я что-то ни разу не припомню, чтобы кто-нибудь из их братии посещал нас.

– Но ты же выросла в Санктуарии! – настаивала Джойя. – Ты наверняка знаешь какого-нибудь чародея!

Валира вздохнула, вспомнив о маленьком человечке с огненно-рыжей шевелюрой, который своими чарами заглянул в ее душу. Он свел ее с Миртис и втолковал, что даже у самой распоследней шлюхи из подворотен Санктуария может быть какое-то будущее. А когда несколько лет назад, во время мятежа Ложной Чумы, здесь скрывалась его жена Джилла, Валира о ней заботилась как могла.

– Ты должна знать кого-нибудь из магов! – не унималась Джойя, сверля Валиру взглядом. – Ну, пожалуйста, помоги мне!

Валира, я боюсь!

– Лало не то чтобы совсем маг… И собственной жены ему более чем достаточно… – медленно начала Валира. – Не знаю, сумеет ли он тебе помочь. Но я тебя с ним сведу.

***

– Если тебе нужно заклинание – возвращайся обратно, в Гильдию Магов! – выкрикнул Лало. – Сколько раз тебе говорить – я не работаю с заклинаниями!

Он швырнул листок с диаграммой через весь стол к Дариосу.

Мольберт художника стоял у окна, из которого открывался прекраснейший вид. Какого черта он тратит на пустую болтовню драгоценное время, пока солнце еще не разогнало утреннюю прохладу?

– У каждого искусства есть свои законы. Неужели тебе так трудно немного поднапрячься и попробовать думать логически? – молвил молодой человек с завидным терпением. – Именно поэтому сработали врата, которые ты изобразил, чтобы увидеть мой дух, когда мое тело было замуровано в склепе. Разве нет?

– Нет, потому что я написал эту штуку на переднем плане… – начал было художник.

– Ты не придумал эту картину! – тряхнул головой Дариос. – Те подробности, которые ты так четко запомнил и изобразил, пришли из традиций С'данзо. Без этих символов человеческое сознание просто не смогло бы постичь Иной мир! Символы помогают нам сосредоточиться на восприятии реальности, точно так же как слова помогают нам выразить свои чувства, – молодой человек замолчал, переводя дыхание. – Смотри, вот это – передний план. Тот мир, который нас окружает, мир, который всем нам знаком… – он провел пальцем по причудливо начерченной диаграмме.

Лало молча смотрел на него. Странный он какой-то, этот парень! Скорее уж это Лало должен был с терпением и упорством разъяснять что-то юнцу, сетуя по ходу дела на непоседливость и легкомыслие, свойственные молодежи, – как делал когда-то его собственный учитель. Ему просто-напросто повезло – он сумел вытащить этого школяра только по счастливой случайности.

– Ты попусту тратишь время, Дариос. Может, тебе все же стоит вернуться обратно в Гильдию Магов? Теперь, когда все более-менее наладилось, у них вроде бы снова начались занятия с учениками. Илье тебя побери, чему, по-твоему, ты можешь у меня научиться?! – Художник не выдержал и заорал на мальчишку.

До полудня было еще далеко, но жара становилась невыносимой.

Тонкая туника пропиталась насквозь потом и облепила тело Лало, словно намазанная клеем, из тех, что варит Чолли.

– Тому, чего не знает никто в Гильдии Магов.

Дариос запустил пальцы в свою курчавую черную бородку.

Хоть он и был довольно молод, борода его спускалась на грудь, как у учителя. Дариос, словно губка, насквозь пропитался наукой Джиллы. И при случае умел держаться с таким достоинством, что чувствовал себя как равный среди людей намного старше себя.

– Ты можешь, конечно, вышвырнуть меня на улицу. Но я ни за что не вернусь к ним обратно. Даже в давние дни чародеи вроде Инаса Йорла и Ишад сами выбирали себе путь. А теперь Маркмор, который вернулся, и еще с полдюжины независимых чародеев разного рода из кожи вон лезут, чтобы не дать всем понять, что на самом-то деле в этом городе почти не осталось старой магии.

– Ага, значит, если моя магия осталась – значит, она другая! – заметил Лало, не скрывая торжества. – Зачем же тогда ты пытаешься меня изменить?

– Потому что магия притягивает магию, – ответил Дариос. – Ты получил магию и уже не сможешь от нее избавиться.

И не захочешь, если бы даже мог, – он поднял на художника свои темные глаза, и Лало скривился, вспомнив дни, когда он думал, что навсегда утратил и обычное, и магическое зрение. Теперь он разбирался в этом немного лучше. Даже если судьбе будет угодно лишить его обычного зрения, он знал, что все равно сможет видеть Иной мир.

– Рэндал однажды уже пытался тебя завербовать. А теперь, когда все более-менее успокоилось, за тобой придут другие – те, кто боится тебя и многое отдал бы, чтобы убрать тебя с дороги.

Или такие, кто не прочь тебя использовать – как Молин Факельщик, который по твоим картинам прошлого Санктуария создает его будущее. Тебе никогда не казалось странным, что он требовал вносить в картины кое-какие из этих символов? А это ключ к ним… – Дариос постучал пальцем по диаграмме. – Я пытаюсь помочь тебе, понимаешь? Молин, Рэндал или кто-нибудь другой, причастный к Знанию, может просто использовать тебя, как ты используешь свои картины, если ты не станешь учиться!

Лало закрыл глаза. У него все еще иногда болела голова после той контузии, от которой он на время ослеп. Вот и сейчас в висках пульсировала боль – черт, если так будет продолжаться, он может снова запить!

– Теперь посмотрим с другой стороны, – продолжал неумолимый Дариос. – На втором плане – сфера луны. Она правит всеми жидкими субстанциями, от водных океанов до астральных морей. Неплохой источник символов для чародейства с бейсибцами, ты не находишь?

Лало про себя подумал, что сегодня Дариос будет упражняться в рисовании до тех пор, пока у него пальцы не отвалятся.

Они уже добрались до четвертой сферы, когда со стороны кухни донесся звонкий женский смех – и сосредоточенности Дариоса как не бывало.

– Знаешь, я, наверно, столько сразу и не запомню, – сказал Лало, пожалев Дариоса. Он тоже слышал голоса Джиллы и их старшего сына, Ведемира. Но ни один из двух женских голосов не походил на голос девушки, в которую были влюблены Дариос и Ведемир. «А ведь Дариос не заметил разницы, – подумал Лало. – Так что, видно, я тоже кое в чем смыслю…» Он открыл дверь.

Волна пряного аромата дорогих духов ударила ему в нос. За новым кухонным столом сидели две девушки и уплетали апельсиновый пирог с орехами, который получался у Джиллы просто отменным. Одежды из тончайшего полупрозрачного шифона являли собой компромисс между самыми мягкими требованиями Санктуария в отношении приличий и невыносимой жарой.

В скромной кухне Джиллы, на фоне закопченных медных сковородок, горшков и гирлянд сушеного перца, которые свисали с полок, они смотрелись несколько странно.

У белой стены стояло два зонтика от солнца из ярко расписанного шелка. У одной из девушек были ярко-медные кудрявые волосы, собранные в высокую прическу, оплетенную ниткой жемчуга. У другой темные волосы были уложены замысловатым узлом и присыпаны золотистой пудрой. И только когда она повернулась к нему лицом, Яало перестал обращать внимание на изысканный внешний лоск и увидел чистую и ясную душу девушки – он уже видел ее однажды сквозь крикливый макияж и убогие лохмотья.

– Валира! Ты здорово выглядишь!

Дариос, который шел следом, остановился как вкопанный и в недоумении уставился на девушек, широко раскрыв глаза.

– Джойя и Валира – из Дома Сладострастия, – пряча улыбку, пояснила Джилла. – Девушки, познакомьтесь – это Дариос, ученик моего мужа.

– На нем одежда мага… – сказала вторая девушка звенящим от напряжения голосом.

– Он обучался в Гильдии, – объяснила Джилла. Девушка перевела взгляд на Лало, и тот отпрянул, увидев в ее глазах непередаваемый ужас.

– Хвала Сабеллии! Может, он сумеет мне помочь…

Дариос глянул на Лало. В его взгляде смешались испуг и профессиональный интерес. Художник немного успокоился. Может, магия и пугала его, но простая телесная красота больше не имела над ним силы. Ведемир сидел, откинувшись в кресле, и смущенно улыбался, ощущая неловкость от присутствия магии.

– Возьмите еще кусочек пирога, – предложила Джилла. – Вы, девочки, слишком печетесь о своих фигурках и едите что попало. Но с неприятностями лучше всего разбираться на сытый желудок. Вот погодите, приготовятся колбаски, и тогда мы нормально покушаем.

Валира поставила чашку на блюдце и рассмеялась.

– Я помню – вы кормили чуть ли не половину соседских детей, когда я была маленькой.

– Мне не есть хочется, а спать, – сказала Джойя.

Лало прокашлялся.

– Ну, тут я вам ничем помочь не могу. Так что у вас случилось?

Джойя смахнула с ресниц слезы, умудрившись не размазать при этом краску, и начала рассказывать.

– И такое случилось не только с Джойей, – добавила Валира, когда девушка закончила свой рассказ. – У Дори тоже был ночной кошмар, и еще кое у кого. Что ж, за последние годы мало осталось таких, кто не потерял бы дорогого человека. Мы, конечно, должны относиться ко всему этому как к профессии, только это бывает очень трудно, когда мужчина добр и заботится о тебе…

– Я желала живого Аглона! Почему его призрак хотел меня убить?

– Его призрак? А может, это все же было нечто иное, принявшее его форму? – спросил Дариос.

– Демон-любовник?! – Ведемир расхохотался. – Ив Доме Сладострастия? – Валира обожгла его взглядом, и молодой человек смутился. – Простите, девочки, но вы должны понимать, что…

Голос Джойи сорвался на крик:

– Надеюсь, призрак Аглона придет и за тобой, в казармы! Ты ведь был его другом!

Все умолкли.

– Аглон… – медленно проговорила Джилла. – Это имя почему-то кажется мне знакомым. Мы когда-нибудь с ним встречались, дорогой?

– Это один из тех парней, что помогали мне откапывать Дариоса, – с горечью сказал Ведемир. – Несколько дней назад ему перерезали горло во время рейда-проверки в Низовье.

– Он был такой славный, когда был жив, – всхлипнула Джойя. – Всегда такой добрый, вежливый, всегда мне что-нибудь приносил…

Лало вздохнул.

– Я сочувствую вашему горю, но только чем я могу помочь?

Если вы хотите изгнать демона, может, Дариос…

– Эх, я – всего лишь девочка для удовольствий, истеричный кусок соблазнительной плоти! Ну, конечно же, вы мне не поверили! – И Джойя разрыдалась по-настоящему, так что Ведемир даже любезно предложил ей свой большой носовой платок армейского образца, когда ее собственный платочек – изящный лоскуток батиста – промок насквозь. Девушка приняла платок, выразив благодарность взмахом длинных ресниц, но Лало понял, что этот жест был данью привычке, она едва ли обратила внимание на Ведемира.

Дариос решительно произнес:

– Я действительно экзорцист, признанный Гильдией Магов.

Если пожелаете, завтра я могу почистить ваши комнаты.

Джойя в изумлении широко распахнула глаза, Валира изогнула губы в усмешке и сказала:

– Ну вот, видишь, по крайней мере, хоть он принял твои слова всерьез. Может, пусть попробует?

– А на этой вот панели, – говорил Молин Факельщик, – я бы хотел, чтобы вы изобразили скрещенные мечи и копья на кайме мантии леди Дафны.

– Хаким не упоминал об этой детали композиции, – заметил Лало, переводя взгляд на набросок фрески, который только что закончил, и снова взял в руки грифель.. Он сдвинул на лоб свою соломенную шляпу, чтобы получше спрятать от солнца лицо. Сегодня был один из тех невыносимо жарких дней, когда солнце безжалостно поджаривало Санктуарий. Солнечный свет, отражаясь от снежно-белой оштукатуренной стены, до боли слепил глаза.

Меньше всего Лало хотелось работать над росписью наружных стен города в такую жару. Но договор есть договор. Факельщик захотел, чтобы Лало блеснул своим мастерством и украсил фресками наново оштукатуренные стены вокруг дворца.

– Вам платит не Хаким, – отрезал верховный жрец. Он отступил на пару шагов от стены, и служка, который держал над головой жреца широкий зонтик, отошел вместе с ним. «Что ж, вполне здравая мысль», – подумал художник. Они уже затянули неоконченную фреску куском парусины, чтобы прикрыть ее от любопытных глаз посторонних. Может, удастся раздобыть подходящий переносной тент для защиты от солнца. Факельщик повернулся.

– Не забывайте, я тоже там был. Или вы мне не доверяете?

Художник нахмурился. Он делал наброски по объяснениям рассказчика, не особенно задумываясь над тем, что рисует, как будто по его пальцам образы перетекали прямо из памяти старика на полотно. Эта картина выглядела правильной, истинной. А то, о чем говорил лорд Факельщик, не вписывалось в образ. И такое случалось уже не в первый раз.

К примеру, картина, на которой изображалось первое прибытие принца Кадакитиса в город, – на ней восходящее солнце заливало фигуру принца золотом своих лучей. Но ведь на самом деле принц въезжал в город через северные ворота. И Лало, вместе со всеми остальными жителями города, сам был там и своими глазами видел прибытие принца. Он все же изменил картину так, как хотелось верховному жрецу, но после этого остался такой же неприятный осадок на душе, как и сейчас. Это было не правильно. Он задумался о тех узорах, которые ему велели изобразить на парадных щитах стражей из гвардии принца. Вроде бы такие незначительные детали… Во всяком случае, раньше он не обратил бы на это особого внимания. А вдруг за этим стоит что-то большее? Лало вздрогнул – несмотря на ужасную жару, его почему-то вдруг пробрала дрожь. Сейчас ему стало казаться, что Дариос предупреждал его вовсе не напрасно.

– Если вы настаиваете, чтобы я внес в картину изменения, я должен знать, что это означает…

– Что это означает?! – Факельщик пристально посмотрел художнику в глаза. – А почему это должно что-то означать?

– В таком случае я считаю, что гораздо лучше будет обрамить эту картину мотивом из орлов с распростертыми крыльями. Из эстетических соображений. Они сюда больше подходят, чем мечи и копья. Да, золотые орлы – ведь дама благородного происхождения.

Глаза жреца сузились.

– Ты, мазилка! Не забывайся! Ты – всего лишь инструмент в моей руке, и ты сделаешь то, что я сказал!

Лало взял грифель и кисти, потом отложил их.

– Нет. Вот это – инструменты. Им ничего не остается, как только исполнять мою волю. А вы не можете отложить меня и взять другого художника. И пока это так, вы не сможете заставить меня работать на вас. Мы оба понимаем, что в Санктуарии нет другого художника, который смог бы сделать то, ради чего вы меня наняли на самом деле, разве нет, Факельщик? Другого такого не найти во всей империи, а может, и во всем мире…

Повисла такая тишина, что ее, казалось, можно было потрогать руками. Где-то вдалеке слышались крики и ругань какого-то нищего, который посылал ко всем демонам двух солдат, а они с бранью отгоняли его прочь. Откуда-то доносилась протяжная песня водоноса, где-то визжала женщина – обычные звуки, которые наполняли жаркие летние дни Санктуария. Наконец жрец скривился и отвел глаза.

– Не спорь со мной, художник, – сказал жрец. – Не суй свой нос в то, чего тебе не понять!

***

Когда поднятая за день пыль начала понемногу оседать на улицы Санктуария, а с моря потянуло приятным свежим бризом, Лало по Широкой улице направился домой. Он в конце концов согласился нарисовать кайму на фреске такой, как хотелось Факельщику, – на этот раз согласился. Так уж случилось, что Джилла и Глиссельранд были хорошими подругами. А примадонна «Актеров Фелтерина», как известно, была на короткой ноге с людьми из «Края Земли». Если художнику так уж хочется узнать, во что на самом деле была одета леди Дафна в тот день, он может просто спросить, и все. Но жрец по-своему прав. Даже Дариос согласится, что не стоит выступать против того, чего не понимаешь.

Художник сегодня здорово устал. Интересно, как прошел день у Дариоса. Губы художника изогнулись в улыбке, когда он представил, как его ученик пытается сохранить чувство собственного достоинства в Доме Сладострастия. Сегодня вечером, когда он спросит ученика, как прошло изгнание демона, тот наверняка сумеет скорчить непроницаемую мину.

– Лало… – раздалось из-за спины совсем близко.

Лало резко остановился, прямо посреди улицы, рука его незаметно скользнула поближе к рукоятке кинжала. Он обернулся.

И несказанно удивился.

– Каппен Варра! – Лало не скрывал изумления. – Откуда, во имя Шалпы, ты взялся? Сколько лет, сколько зим!

– Так ты меня узнал? – Менестрель выпрямился, откинул с лица капюшон до невозможности изодранного плаща, который кое-как прикрывал такую же драную тунику и до неприличия поношенные штаны, которые вряд ли кто-нибудь другой решился бы на себя натянуть.

– Ну конечно же… – начал было художник и вспыхнул, внезапно сообразив, какого рода зрением нужно было увидеть человека, чтобы узнать в этом грязном оборванце того щеголя-менестреля, с которым он был когда-то знаком. От его прежнего облика остался только потрепанный футляр с лютней. – Здесь не то место, чтобы стоять и болтать. Ты, похоже, не прочь промочить горло, старый приятель, пойдем в «Единорог», я поставлю тебе пару кружек пива!

– Я не собираюсь рассказывать тебе, где меня носило столько лет, – сказал менестрель, когда они уселись за столик в дальнем закутке зала, взяв пару огромных кружек пива. Час для «Единорога» был еще довольно ранний, и зал был почти пуст. Только пара стражников из гвардии толковала о чем-то своем, сидя за столиком, да грязная замызганная девчонка-служанка возила по полу мокрой тряпкой.

– Тебе это будет совсем неинтересно, а мне не хочется ни о чем вспоминать. Кроме всего прочего, я не уверен, что, рассказав об этом, я не навлеку на тебя опасность. – На мгновение тонкие пальцы менестреля стиснули серебряный амулет, который болтался у него на груди, а его взгляд стал каким-то отсутствующим. – Могу сказать только, что, когда я проходил сквозь городские ворота, это место и впрямь показалось мне святилищем – санктуарием.

Лало кивнул.

– Что ж, дела и впрямь пошли на лад. Наконец-то. Ремесла понемногу возрождаются.

– Твое-то ремесло уж точно идет нарасхват – сразу видно! – Каппен Варра рассмотрел блузу художника – кое-где немного заляпанную и пропитанную запахом красок, но хорошего кроя и совсем новую. – И что-то я не припомню у тебя привычку угощать приятелей пивом.

Лало отхлебнул большой глоток пива и скривился, гадая, то ли пиво здесь так разбавляют, то ли он почему-то никак не может распробовать вкус напитка.

– Сейчас очень многое переменилось. И я в том числе, – признал художник. Он смотрел на старого приятеля и раздумывал, есть ли кто-нибудь, кто мог бы понять, что с ним произошло.

– Надеюсь, ты больше ничего не.., не сотворил? – шепотом спросил Варра. Они оба непроизвольно уставились на чистую стену кабака, где Лало когда-то сумел изобразить глубинное зло Черного Единорога и вдохнул в него жизнь.

– Нет. Теперь, когда работаю, я надеваю на лицо маску и не могу случайно вдохнуть во что-нибудь жизнь, – серьезно ответил Лало. – Зато я выучился кое-каким другим штукам. Знаешь, иногда очень трудно разделить, что есть искусство, воображение, а что – реальность…

– Я понимаю… – Бард постучал пустой кружкой по столу, требуя еще пива. – Меня однажды чуть не вздернули, когда я спел балладу, которую, как мне казалось, я просто выдумал – а она возьми да и исполнись!

– И как такое может быть? – с жаром спросил Лало. – Когда я рисую или ты поешь, мы всего лишь отражаем действительность, может быть, и не задумываясь об этом – как зеркало, что лежит на дороге, отражает и небеса, и прах земной? Или же все-таки мы каким-то образом можем сами создавать реальность, изменять ее?

– А как ты думаешь, звезды и карты влияют на наше будущее, или же гадалки просто читают их знаки? – эхом отозвался Каппен Варра. После кружки пива в его глазах снова загорелся огонек. – Пусть над этим ломают голову в Гильдии Магов, а мне нет дела до их штучек!

– Нет, только не в Гильдии Магов! – Лало брезгливо передернул плечами. – Они тут же придумают, как срубить на этом монету. Я за всю свою жизнь встретил только одного чародея, для которого магия была важнее денег. Это был Инас Иорл. Он научил меня видеть истину в моих картинах. Но это было давно, много лет назад. Наверное, его уже нет в живых.

– Есть мысль! – сказал внезапно Варра. Его кружку только что наполнили по третьему кругу. – Реальность на самом деле не тверда как камень, а изменчива. Ну, вроде глины. Только мало у кого хватает силы ее замесить и вылепить что-нибудь, как по-твоему, а? Или, скажем, мы просто не знаем, как к этой глине подступиться. А вот боги – те да, те могут и знают, ясное дело!

Маги тоже могут кой-чего, своими заклялками – лепят только так! Ну, и артисты, бывает… – Бард осоловелыми глазами уставился на художника поверх пивной кружки, и Лало только сейчас сообразил, что после всех лишений, которые перенес его приятель, даже жиденькое пивко «Единорога», наверное, должно быть для него слишком крепким. Да и вечер уже. Художнику совесть не позволяла бросить здесь старого приятеля в таком состоянии, пьяного вдрызг и беспомощного. В этой части города ни к чему рисковать лишний раз.

– Наверное, у Джиллы уже готов ужин, – решительно сказал Лало. – Может, пойдешь со мной, гостем будешь?

Варра усмехнулся.

– Думаешь, я надрался? Может, и так. Ну и что? Так проще.

Я знаю, как изменять мир, понял? Я пою – и знаешь, открывается дверь в другой мир… В Иной! Я пел, и на мою песню оттуда вывалила толпа демонов, и они убили всю эту шваль, всех этих мерзавцев, которые собирались меня вздернуть – всех! Ты понял – всех! Как тот Черный Единорог… – Глаза менестреля наполнились слезами. – Даже детей!

Лало бросил быстрый взгляд на чистую стену. В неверном свете тусклых светильников ему на мгновение показалось, что там по-прежнему клубится тень демонической фигуры. Но он ведь изгнал его! А потом в таверне ободрали всю штукатурку и заново выкрасили стену!

– Пошли! Нечего нам здесь засиживаться! – Художник бросил на стол какую-то мелочь и схватил друга за руку. И зачем он только начал задавать вопросы? Неизбежный рок – это страшно, но мысль о том, что мир подобен глине в руках того, кто умеет с этой глиной управляться, – просто сущий кошмар!

***

– А правда, что все девушки в Доме Сладострастия очень красивые? – Латилла настойчиво смотрела прямо в глаза Дариосу, требуя немедленного ответа.

– Правда, конечно. – Молодой человек покраснел, а Лало спрятал улыбку. – Но большинство из них настолько же глупы, насколько красивы.

– Ну прямо как ты, – веско сказала Джилла. – Кушай, Тилла, и пусть бедный мальчик расскажет, что там у него вышло.

Лицо Дариоса постепенно приняло обычный цвет, и он повернулся к Лало.

– Хотел бы я, чтобы вы были там со мной, сэр! Ужасно трудно было совершать обряд экзорцизма, когда все они толпились вокруг и стрекотали как сороки! Но я постарался, как мог, упростить обряд. Не знаю, правда, что из этого выйдет. Каждый раз, когда какая-нибудь девица пересказывала мне свой кошмар, это вдохновляло следующую рассказать еще более ужасную историю.

Когда я заканчивал обряд изгнания, они все дружно рыдали или бились в истерике.

– Ты почувствовал там что-нибудь демоническое? – с любопытством спросил Варра, отставив чашку в сторону. Пьяный или трезвый, менестрель никогда не забывал о хороших манерах, но на этот раз, видно, пивные пары все же успели выветриться из его головы.

Джилла, как всегда, оказалась на высоте. Почуяв, как от мужа и его приятеля разит пивом, она выставила на стол столько тушеной рыбы с рисом и красным перцем, что этого хватило на всех, включая нежданного гостя. Менестрель принялся за еду с таким аппетитом и так нахваливал искусную повариху, что сразу же завоевал благосклонность хозяйки, на лице у которой теперь сияла довольная улыбка. Джилла даже позволила менестрелю на время остановиться в комнате Ганнера.

Дариос пожал плечами.

– Что-то там определенно не в порядке. Но я не мог как следует сосредоточиться, чтобы разобрать, что к чему.

– У меня есть холодный сметанный соус, если рыба слишком для тебя горячая, – сказала Джилла, глянув на почти полную тарелку Дариоса.

– Что? – Дариос тоже посмотрел в тарелку и подцепил ложкой рис и рыбу. – Нет, спасибо, ужин превосходен – я просто немного задумался…

Варра прочистил горло и начал длинное замысловатое повествование о погонщике верблюдов, проститутке и жреце Анена.