Текст книги "Мюнхен"

– Чемберлен там, Чемберлен сям… – процедил Гитлер минуту спустя. – Чемберлен, Чемберлен…

Дойдя до конца страницы, он остановился и покрутил головой так, словно у него затекла шея, затем с подчеркнутой иронией зачитал:

– «Данное мистером Чемберленом описание последней встречи с герром Гитлером есть убедительное доказательство того, что его непреклонная честность обрела награду в виде симпатии и уважения». – Фюрер повертел страницу, разглядывая ее. – Кто написал эту чушь?

– Это из редакционной статьи в лондонской «Таймс», мой фюрер.

Гитлер вскинул брови так, будто иного ответа и не ожидал, и перешел ко второй странице. Хартманн украдкой оглядел салон-вагон: кресла, диван, акварели с пасторальными сценами на светлых деревянных панелях стен.

Вот уже минуту с лишним он находится наедине с Гитлером. Он смотрел на хрупкую голову, склоненную за чтением. Знать бы, как обернется, можно было бы захватить с собой пистолет. Пауль представил, как нащупывает оружие в кармане, быстро выхватывает, наводит ствол; на миг их глаза встречаются, потом он нажимает на спуск, последний обмен взглядами, а затем фонтан мозгов и крови. Его будут проклинать до конца времен.

И вдруг он понял, что никогда не сделал бы этого. Осознание собственной слабости потрясло его.

– Так вы знаете английский? – спросил Гитлер, продолжая читать.

– Да, мой фюрер.

– Жили в Англии?

– Был два года в Оксфорде.

Фюрер поднял глаза, посмотрел в окно. Лицо его приобрело мечтательное выражение.

– Оксфорд – второй по старшинству университет в Европе, основан в двенадцатом веке. Я часто пытаюсь представить, каково побывать там. Гейдельбергский университет появился столетием позже. Ну а самый древний, разумеется, Болонский.

Открылась дверь, вошел адъютант:

– Генерал Кейтель, мой фюрер.

Кейтель промаршировал по кабинету и вскинул руку. Его сопровождал армейский офицер с охапкой свернутых в рулон карт.

– Вы просили доставить карты сюда, мой фюрер?

– Да, Кейтель. Доброе утро. Положите карты на стол. Хочу показать их дуче.

Бросив на стол обзор, Гитлер наблюдал, как раскатывают карты: на одной – Чехословакия, на другой – Германия. На обеих красным было отмечено расположение войск. Сложив руки на груди, фюрер изучал дислокацию.

– Сорок дивизий против чехов – мы сокрушили бы их за неделю. Десять дивизий удерживают захваченную территорию, остальные тридцать перебрасываются на запад оборонять границы. – Он снова стал раскачиваться с пятки на носок. – Это должно было сработать. И еще может. «Симпатию и уважение»! Старый кретин! Этот поезд следует не в том направлении, Кейтель!

– Да, мой фюрер.

Адъютант тронул Хартманна за плечо и указал на дверь.

Выходя из кабинета, Пауль на миг оглянулся. Но все внимание присутствующих было приковано к картам – про его существование уже забыли.

2

Ночь Легат провел в клубе.

По прибытии он обнаружил, что вечерняя игра в нарды в самом разгаре. В ход шли все более крепкие напитки. Долго после полуночи ему не давали покоя громкие мужские разговоры и взрывы дурацкого хохота, проникавшие сквозь доски пола его комнаты. И даже этот шум он предпочитал тишине Норт-стрит, где ему пришлось бы лежать без сна, дожидаясь звука поворачивающегося в замке ключа Памелы. Если, конечно, она вообще придет домой. Судя по прежнему опыту, жена вполне могла отсутствовать еще день или два, а по возвращении предложить алиби столь шаткое, что его стыдно подвергать проверке.

Часы текли, Хью пялился на отражающиеся в потолке огни улицы и думал про Оксфорд, Мюнхен и свой брак и пытался разъединить эту триаду. Но сколько бы ни старался, образы путались, и его методичный ум отказывался работать. К утру кожа у него под глазами сделалась похожей на траурный креп, а от усталости он побрился так небрежно, что щеки и подбородок были испещрены порезами в крохотных капельках крови.

Для завтрака он встал слишком рано – столики еще не накрывали. За порогом его встретили пасмурное небо и моросящий дождь. Воздух прохладной, влажной вуалью лег ему на лицо, движение по Сент-Джеймс-стрит только-только начиналось. В хомбурге[20]20
  Хомбург – мужская фетровая шляпа с узкими, немного загнутыми полями и продольной вмятиной на мягкой тулье. Получила название по городу Гамбург, где был изобретен фасон.


[Закрыть] и плаще от Кромби, с чемоданом в руке, он шел по мокрым камням мостовой вниз по склону к Даунинг-стрит. В свинцовом небе были едва различимы барражные аэростаты, похожие на серебристых рыбок.

На Даунинг-стрит околачивалась немногочисленная намокшая толпа. Рабочие закончили сооружать стену из мешков с песком вокруг входа в Министерство иностранных дел. Шесть черных автомобилей растянулись от дома номер десять до дома номер одиннадцать, глядя в сторону Уайтхолла, готовые отвезти делегацию премьер-министра на аэродром в Хестоне.

Полисмен взял под козырек.

Внутри вестибюля стояли с чемоданами у ног три важных чиновника Форин-офис, похожие на постояльцев, выселяющихся из гостиницы. Хью окинул их взглядом. Вот Уильям Стрэнг – высокая, высохшая, как ручка от метлы, фигура. Этот человек сменил Уигрема на посту начальника главного департамента и уже дважды побывал вместе с премьер-министром у Гитлера. Вот сэр Уильям Малкин, старший юридический советник МИДа, тоже наносивший визиты фюреру и имевший внушающий доверие вид семейного солиситора. Вот грузный, широкоплечий Фрэнк Эштон-Гуоткин, глава департамента экономических связей. Большую часть лета он прожил в Чехословакии, выслушивая жалобы судетских немцев. По причине обвислых усов его за глаза называли Моржом. Легату подумалось, что для поединка с нацистами было выбрано весьма странное трио. «Чего стоит ждать нам от них?» – задавался вопросом он.

– Не знал, что вы летите в Мюнхен, Легат, – сказал Стрэнг.

– Я и сам узнал об этом только поздно вечером, сэр. – Хью слышал почтительность в своем тоне и ощутил укол презрения к себе – молодой третий секретарь, многообещающий новичок, всегда озабоченный тем, как бы не показаться выскочкой.

– Надеюсь, вы захватили какое-нибудь средство от укачивания: по моему опыту, а я начинаю уже превращаться в бывалого путешественника, перелет может быть таким же тяжким, как переправа через Ла-Манш.

– Проклятье! Боюсь, я об этом не подумал. С вашего позволения, я отойду на минуту?

Быстрым шагом Легат отправился вглубь здания и разыскал Сайерса в его кабинете читающим «Таймс». Рядом со столом стоял чемодан.

– Привет, Хью, – уныло промолвил Сайерс.

– Мне действительно очень жаль, Сесил, – сказал Легат. – Я не просился ехать и в самом деле предпочел бы остаться в Лондоне.

Сайерс попытался сделать вид, что не огорчен.

– Не переживайте, дружище. Я всегда говорил, что лететь следует вам, а не мне. Да и Ивонна обрадуется.

– Спасибо, что не обижаетесь. Когда вы узнали?

– Клеверли сказал мне десять минут назад.

– Что именно сказал?

– Что просто передумал. А есть еще какая-то причина?

– Если и есть, мне о ней неизвестно. – Ложь далась Хью без труда.

Сайерс подошел на шаг ближе и озабоченно посмотрел на молодого коллегу.

– Простите, что спрашиваю, но с вами все хорошо? Вид у вас несколько помятый.

– Плохо спал ночью.

– Переживаете насчет полета?

– Не особенно.

– Приходилось раньше летать?

– Нет.

– Ну, если это вас хоть как-то утешит, я повторю то, что сказал Ивонне сегодня утром: никакой перелет не может быть безопаснее, чем с премьер-министром.

– Именно это я и сам себе твержу.

В коридоре раздались голоса. Легат улыбнулся и пожал Сайерсу руку:

– Увидимся, когда вернусь!

Премьер-министр спустился из своей квартиры и двинулся к выходу. Его сопровождали миссис Чемберлен, Хорас Уилсон, лорд Дангласс и Оскар Клеверли. Следом пара детективов тащила багаж ПМ, включая красные шкатулки с официальными бумагами. За ними шли две секретарши из Садового кабинета: одна была среднего возраста женщина, незнакомая Хью, другой оказалась Джоан. Клеверли заметил Легата и подождал его. Губы начальника были плотно сжаты, голос звучал глухо и сердито.

– Понятия не имею, что происходит, но я вынужден был – с большой неохотой, могу добавить, – выполнить просьбу полковника Мензиса и разрешить вам сопровождать ПМ. На вас лежит ответственность за эти коробки, равно как и за те, которые еще прибавятся. – Он вручил Хью ключи от шкатулок. – Доложите, как только прибудете в Мюнхен.

– Да, сэр.

– Надеюсь, мне не стоит подчеркивать абсолютную необходимость с вашей стороны не предпринимать ничего, что могло бы поставить под удар успех этой конференции?

– Разумеется, сэр.

– А когда все закончится, мы с вами поговорим о будущем.

– Я понял.

Они дошли до вестибюля. Премьер-министр обнял жену. Штат Даунинг-стрит приветствовал шефа жидкими аплодисментами. Застенчиво улыбнувшись, Чемберлен разомкнул объятия и приподнял в ответ шляпу. Лицо его горело румянцем, глаза блестели. Никакого намека на усталость. Вид у него был такой, будто он, выудив крупного лосося, вернулся с рыбалки на завтрак.

Швейцар распахнул дверь, и глава кабинета шагнул под дождь. Он остановился, давая фотографам сделать снимок, потом сошел на мостовую и сел в переднюю машину, где уже поджидал Хорас Уилсон. Свита семенила следом. Сами того не замечая, сопровождающие расположились в иерархическом порядке. Легат вышел последним, таща две красные шкатулки и свой чемодан. Передав багаж водителю, он сел в четвертый автомобиль вместе с Алеком Данглассом. Захлопали дверцы, и колонна двинулась – по Даунинг-стрит на Уайтхолл, вокруг Парламентской площади, затем на юг вдоль реки.

Никто, включая Легата, не понимал толком, с какой стати в делегацию включили Дангласса – если только не по той причине, что у него имелись дружелюбное лицо, сельский дом в Шотландии и обширные рыбные угодья на Твиде, а посему он хорошо влиял на моральное состояние премьер-министра. Мисс Уотсон настаивала, что под застенчивой оболочкой скрывается один из умнейших политиков, с которыми ей доводилось встречаться. «В один прекрасный день он станет премьер-министром, мистер Легат, – говаривала она. – Когда это случится, вы вспомните, что я первая вам сказала». Но в свой час Данглассу предстояло унаследовать отцовский титул и стать четырнадцатым графом Хьюмом, а поскольку в нынешнем веке трудно было представить себе премьера, заседающего в палате лордов, ее предсказания проходили в личном секретариате по разряду folie d’amour[21]21
  Каприз любви (фр.).


[Закрыть]. Сэра Алека отличали очень тонкая улыбка и забавная манера говорить – почти не разжимая губ, как если бы он практиковался в чревовещании.

После поверхностного обмена репликами о дожде и вероятной погоде в Мюнхене между ними повисло молчание. Затем, когда они проезжали через Хаммерсмит, Дангласс вдруг бросил:

– Вы слышали, что сказал Уинстон премьеру после вчерашней речи?

– Нет. А что там было?

– Пока все продолжали орать, Черчилль подошел к нему у «курьерского ящика» и заявил: «Поздравляю вас с удачей. Вам очень повезло». – Дангласс покачал головой. – Надо же было договориться до такого! Против Невилла можно выдвигать множество обвинений, можно даже назвать его политику совершенно ошибочной, но как можно было приписать эту конференцию в Мюнхене простой удаче, когда он заморил себя до полусмерти, организуя ее? – Он искоса посмотрел на Легата. – Я заметил, что вы вчера присоединились к овации.

– Мне не следовало так поступать. Подразумевается, что я должен сохранять нейтралитет. Но трудно было не поддаться порыву. Мне кажется, девять десятых населения страны вздохнули с облегчением.

– Да. Даже социалисты повскакали с мест. – Тонкая улыбка Дангласса появилась снова. – Сдается, мы все сейчас стали сторонниками мирной политики.

Машины покинули центр Лондона и въезжали в пригороды. Дорога с двусторонним движением была современной и широкой, вдоль нее шли дома на двух хозяев, отделанные штукатуркой с каменной крошкой, с палисадниками и подъездными дорожками; жилые кварталы перемежались с предприятиями легкой промышленности. Промытые дождем вывески весело блестели: «Жилетт», «Порошки Бичема», «Резина и шины Файрстона». Заслуга в этом развитии во многом принадлежит Чемберлену в бытность его министром городского развития и канцлером казначейства, думал Хью. Страна пережила Великую депрессию и снова процветала. Проезжая по Остерли, он заметил, что люди машут им: сначала немногие – по преимуществу мамочки, ведущие детей в школу, – но затем приветствующих становилось все больше. Наконец колонне пришлось замедлить ход, а при повороте направо, на Хестон, Легат увидел, что водители останавливаются по обочинами Большой Западной дороги и выходят из машин.

– Народ Невилла, – проговорил Дангласс, не шевеля губами.

У въезда на аэродром им пришлось остановиться: зеваки перегородили дорогу. За оградой из цепи и за белыми домиками Легат разглядел два больших самолета. Они стояли на траве, на краю бетонного фартука, озаряемые светом юпитеров и окруженные густой толпой из нескольких сотен человек. Люди прятались под зонтами, напоминая издалека черные грибы. Автомобили поехали снова мимо отдающих честь полисменов через ворота, затем по широкой дуге вокруг терминала и ангара на взлетное поле, где колонна остановилась. Полицейский открыл заднюю дверь первой машины, и премьер-министр вышел под гул приветственных криков.

– Ну вот и прибыли, – со вздохом промолвил Дангласс.

Они с Легатом выбрались наружу, взяли чемоданы и красные шкатулки – Легат нес одну, другую настоял взять сэр Алек – и направились к самолетам. Дождь перестал. Зонтики стали складываться. Подойдя ближе, Хью узнал высокую фигуру лорда Галифакса в котелке, а затем, к своему изумлению, сэра Джона Саймона, Сэма Хора и прочих членов кабинета.

– Это было запланировано? – осведомился он у Дангласса.

– Нет, это сюрприз. Идея канцлера. С меня взяли клятву молчать. Похоже, всех вдруг обуяло желание погреться вместе с ним в лучах славы, даже Даффа.

Премьер-министр обошел коллег по кругу, обмениваясь рукопожатиями. Толпа напирала, тесня линию полисменов, чтобы лучше видеть. Тут были репортеры, служащие аэропорта в синих и коричневых робах, местные жители, школьники, мать с ребенком на руках. Камеры кинохроник следили за продвижением Чемберлена. Он широко улыбался, махая шляпой, охваченный какой-то детской радостью. Наконец премьер остановился перед группой микрофонов.

– Когда я был маленьким мальчиком, – тут он сделал паузу, чтобы разговоры стихли, – то часто повторял себе: «Если ты не добился успеха сразу, то пробуй, пробуй снова и снова». Именно это я делаю сейчас.

В руке у него была бумажка, в которую Чемберлен быстро заглянул, вспоминая заготовленную цитату, и снова поднял глаза.

– Когда я вернусь, то, надеюсь, смогу повторить фразу Готспера из «Генриха Четвертого»: «В гуще крапивы, которая называется опасностью, мы срываем цветок, который называется благополучьем»[22]22
  У. Шекспир. Генрих IV. Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть]. – Он энергично кивнул.

Толпа разразилась криками. Премьер-министр улыбнулся, снова помахал шляпой, впитывая приветствия до капли, потом направился к самолету. Легат с Данглассом пошли следом. Они передали чемоданы членам экипажа, грузившим багаж в чрево машины. Красные шкатулки Хью оставил при себе. Премьер-министр обменялся рукопожатием с Галифаксом и по трем ступенькам металлического трапа поднялся в заднюю часть фюзеляжа. Он исчез из виду, потом выглянул еще раз, чтобы принять последний всплеск оваций, и скрылся окончательно. Следующим наверх взбежал Уилсон, за ним – Стрэнг, Малкин и Эштон-Гуоткин. Легат отошел, пропуская вперед Дангласса.

Вблизи самолет, не более сорока футов длиной, казался не таким большим и более хрупким, чем издалека. Хью поймал себя на мысли, что восхищается стальными нервами премьера: в первый раз отправляясь к Гитлеру, Чемберлен ничего не сообщал тому, пока не поднялся в воздух, чтобы диктатор не мог отказаться от встречи. Стоя на нижней ступеньке и глядя на восторженные лица, молодой человек вдруг почувствовал себя отважным первопроходцем.

Чтобы пройти в низкую дверь, пришлось наклониться.

Внутри салона находились четырнадцать сидений, по семь с каждой стороны, с проходом между рядами и дверью в дальнем конце, ведущей в кабину экипажа. Нос самолета был задран выше хвоста футов на пять или шесть, и уклон ощущался изрядный. Внутри было тесно и как-то странно уютно. Премьер-министр уже занял место впереди слева, справа от него разместился Уилсон. Легат положил красные шкатулки на проволочную багажную полку, снял плащ и шляпу, пристроил их рядом. Ему досталось последнее кресло справа, и он мог видеть Чемберлена, если тому потребуются вдруг его услуги.

Мужчина в мундире летчика поднялся на борт последним. Он закрыл за собой дверь и прошел вперед:

– Премьер-министр, джентльмены, добро пожаловать! Я коммандер Робинсон, ваш пилот. Наш самолет – это «Электра» фирмы «Локхид», принадлежащий компании «Бритиш эруэйз». Наш полет будет проходить на высоте семь тысяч футов с максимальной скоростью двести пятьдесят миль в час. До Мюнхена мы должны добраться примерно через три часа. Не будете ли вы любезны пристегнуть ремни безопасности? Может немного болтать, поэтому рекомендую не отстегивать их, если вам не потребуется пройти по салону.

Робинсон вошел в кабину и сел рядом со вторым пилотом. Через открытую дверь Легат наблюдал, как руки коммандера бегают по приборной панели, щелкая тумблерами. Пробуждаясь к жизни, заклокотал один из двигателей, потом другой. Шум нарастал. Салон завибрировал. Звук поднялся по музыкальной шкале с баса до дисканта, затем перешел в ровный оглушающий гул, и самолет поехал по траве аэродрома. Он подпрыгивал на кочках с минуту или две – по стеклу иллюминаторов стекали капли дождя, – потом повернул и остановился.

Легат застегнул поясной ремень, потом посмотрел на здание терминала. За ним виднелись заводские трубы. Столбы дыма поднимались в небо почти вертикально. Ветра практически не было. Это, наверное, хорошо. Хью немного успокоился.

 
Я знаю, что найду конец
Среди высоких облаков…[23]23
  Из стихотворения У. Б. Йейтса «Ирландский летчик предвидит свою смерть» (1919).


[Закрыть]
 

Если уж говорить о поэтах, то, видимо, премьер-министру было бы более уместно процитировать Йейтса, чем Шекспира.

Рев моторов сделался громче, и «Локхид» стал разгоняться по траве. Когда самолет промчался мимо терминала, Легат стиснул подлокотники. Но от земли колеса все не отрывались. И вот, когда Хью решил, что они вот-вот разобьются, врезавшись в ограждение в конце поля, в животе у него екнуло, а кабина задралась еще выше. Его вдавило в сиденье. Пропеллеры молотили воздух, увлекая их в небо. Самолет плавно накренился, и за иллюминатором появились зеленые поля, красные крыши, мокрые серые улицы. Хью смотрел на Большую Западную дорогу, проплывающую в паре сотен футов внизу, на двухквартирные дома, на машины, водители которых все еще стояли близ них, и видел, что почти в каждом палисаднике люди задирают головы и машут обеими руками, посылая искренний прощальный привет. А потом самолет нырнул в нижний слой кучевых облаков, и земля скрылась из виду.

Несколько минут резкого подъема – и они прорвались сквозь густую серую пелену к свету солнца и синеве столь прекрасной, какой Легат не мог даже вообразить. В бесконечную даль уходили белоснежные нагромождения пиков, долин и водопадов, образованных облаками. Вид напомнил ему Баварские Альпы, только тут было чище и не было следов деятельности человека. Самолет выровнялся. Хью отстегнул ремень и нетвердым шагом прошел вперед.

– Извините, премьер-министр. Я просто хотел доложить, что ваши шкатулки у меня, на случай если они понадобятся.

Чемберлен отвернулся от иллюминатора и посмотрел на Легата. От недавнего воодушевления, похоже, не осталось и следа. А быть может, подумалось Хью, все это была игра на публику и перед камерами.

– Спасибо, – сказал премьер-министр. – Вот и приступим.

– Может, для начала вам лучше позавтракать, ПМ? – возразил Уилсон. – Хью, вас не затруднит спросить у пилота?

Легат просунул голову в кабину:

– Простите, что отвлекаю, но где я могу найти чего-нибудь поесть?

– В шкафчике в хвосте, сэр.

Хью помедлил секунду, снова завороженный видом облаков, открывающимся через лобовое стекло, затем вернулся в салон. Стрэнг, Малкин, Эштон-Гуоткин, даже Дангласс – у всех теперь был мрачный вид. Он разыскал шкафчик в конце салона. В нем обнаружились две плетеные корзины с трафаретной надписью «Отель Савой», набитые аккуратно упакованными и снабженными ярлычками свертками: сэндвичи с куропаткой и копченым лососем, паштет и икра, бутылки с кларетом, пивом и сидром, термосы с чаем и кофе. Угощение выглядело неподобающим – как для пикника в день скачек. Хью перетащил корзины на пустое кресло в середине самолета. Дангласс поднялся, чтобы помочь ему с раздачей. Премьер-министр отказался от еды и лишь отпил чаю. Он сидел с прямой спиной, держа блюдце в левой руке, и отгибал мизинец правой, когда пил. Легат вернулся на свое место с чашкой кофе и бутербродом с копченой рыбой.

Спустя некоторое время мимо него прошествовал в отсек уборной Стрэнг. На обратном пути он остановился, застегивая ширинку.

– Все в порядке? – Руководитель Главного департамента был еще одним чиновником из числа прошедших войну и сохранил привычку обращаться к подчиненным так, будто заглянул с инспекцией в окопы.

– Да, сэр, благодарю.

– Как пишут в газетах, «приговоренные плотно позавтракали…». – Он втиснул свое рослое тело в сиденье рядом с Легатом. Ему было около сорока пяти, но выглядел Стрэнг на шестьдесят. От его одежды исходил слабый аромат трубочного табака. – Вы отдаете себе отчет, что в этом самолете вы единственный знаете немецкий?

– Как-то не думал об этом, сэр.

Стрэнг смотрел в иллюминатор.

– Будем надеяться, что на этот раз посадка получится более мягкой, чем в прошлый. Над Мюнхеном тогда бушевал ливень. Пилот ничего не видел. Закончилось все тем, что нас швыряло по всему салону. Единственный, кто вроде как совершенно не волновался, был ПМ.

– Это очень хладнокровный человек.

– Неужели? Никто не знает, что у него на самом деле на уме. – Наклонившись через проход, он понизил голос: – Я просто хочу сделать небольшое предупреждение, Хью. Вам прежде не доводилось участвовать в таких событиях. Существует шанс, что вся эта затея может обернуться провалом. У нас нет согласованного договора. Не проделано никакой предварительной работы. Официальные документы отсутствуют. Если дело не выгорит и Гитлер все-таки ухватится за шанс напасть на Чехословакию, мы окажемся в крайне неприятном положении: лидеры Британии и Франции будут задержаны в Германии с объявлением войны.

– Но до этого ведь едва ли дойдет?

– Я был с ПМ в Бад-Годесберге. Нам тогда казалось, что мы достигли согласия, но тут Гитлер вдруг выкатил новые требования. Это вовсе не то, что иметь дело с нормальным главой государства. Фюрер скорее похож на какого-нибудь вождя из германских легенд – Германариха или Теодориха в кольце своих дружинников. Эти парни вскакивают, когда он входит, замирают под его взглядом, преклоняются перед его авторитетом. А затем он усаживает их за длинный стол и они пируют, хохоча и поднимая тосты. Кто захочет оказаться на месте ПМ, когда приходится иметь дело с таким субъектом?

В двери кабины появился пилот:

– Джентльмены, просто для сведения: мы пересекли Ла-Манш.

Чемберлен обвел взглядом салон и махнул Легату:

– Думаю, нам пора приступать к работе с этими шкатулками.