Текст книги "Мюнхен"

4

Премьер-министр работал все время перелета и теперь закончил. Он закрыл сводный отчет переписи с перечислением всех округов Чешской республики и точными данными о проценте проживающего в них немецкоговорящего населения и сунул его в портфель. Накрутил на автоматическую ручку колпачок и убрал ее во внутренний карман. Потом снял с колен красную шкатулку и вручил Легату, поджидавшему в проходе.

– Спасибо, Хью.

– Пожалуйста, премьер-министр.

Молодой человек отнес коробку в хвост самолета, запер ее и поставил на багажную полку. Затем пристегнулся к креслу. Разговоры в салоне смолкли. Каждый смотрел в иллюминатор, погрузившись в свои мысли. Машину трясло и подбрасывало среди облаков. Долгое время казалось, будто они погружаются на дно бурного моря. Не составляло труда представить, как из-за вибрации отлетают мотор или крыло. Но наконец они вынырнули из облачного полога, тряска прекратилась. Под ними расстилался уныло-зеленый ландшафт, прерываемый белыми линиями проложенных среди хвойных лесов и холмов автобанов, прямых, как древнеримские дороги. Легат прижался лицом к стеклу. Впервые за шесть лет он видел Германию. На вступительных экзаменах в Министерство иностранных дел от него потребовали перевести Гауфа на английский и Джеймса Стюарта Милля – на немецкий. Он выполнил оба задания задолго до конца отведенного времени. Но сама страна так и оставалась для него загадкой.

Они быстро снижались. Хью зажал нос и тяжело сглотнул. Самолет накренился. Вдалеке Легат заметил заводские трубы и церковные шпили – наверное, Мюнхен. Машина выпрямилась и с минуту или две мчалась над полем с бурыми пятнышками коров. Мимо пронеслась изгородь, зашелестела трава, а затем – один, два, три раза – они подпрыгнули на грунте и затормозили так резко, что Хью бросило на спинку сиденья впереди. «Локхид» прокатился по аэродрому мимо терминала, выглядевшего больше своего собрата в Хестоне: два или три этажа, толпа народа на террасах и крыше. Свисая с парапетов и развеваясь на флагштоках, висели знамена со свастикой, а также английский «Юнион Джек» и триколор Франции. Легат вспомнил об Уигреме: как хорошо, что тот мертв и не может видеть этого.

Самолет премьер-министра сел в аэропорту Обервайзенфельд в одиннадцать тридцать пять утра. Взвыв в последний раз, двигатели смолкли. После трех часов полета тишина в салоне показалась оглушительной. Из пилотской кабины вынырнул коммандер Робинсон, склонился, сказав что-то премьеру и Уилсону, затем прошел мимо Легата в хвост самолета, отпер дверь и спустил трап. Хью ощутил дуновение теплого воздуха, услышал немецкую речь.

– Джентльмены, – сказал Уилсон, поднявшись с кресла. – Нам нужно пропустить вперед премьер-министра.

Он помог Чемберлену надеть плащ и подал шляпу. Премьер пошел вниз по покатому полу, хватаясь за спинки кресел, чтобы не упасть. Он смотрел прямо перед собой, выпятив челюсть, словно собирался укусить кого-то. Уилсон двинулся следом и остановился напротив Легата, давая главе правительства сойти на бетонный фартук поля. Сэр Хорас наклонился и выглянул в иллюминатор.

– Мои шпионы доложили, что вы вчера вечером встречались с Александром Кадоганом, – сказал он, не поворачивая головы. Потом добавил вдруг: – А, черт! Тут Риббентроп.

И юркнул в дверь следом за Чемберленом. Далее в очередь на высадку выстроились Стрэнг, Малкин, Эштон-Гуоткин и Дангласс. Легат ждал, пока все они выйдут. Слова Уилсона встревожили его. Что за ними кроется? Трудно сказать. Возможно, Клеверли наговорил что-то. Хью встал, надел плащ и шляпу, снял с багажной полки красные шкатулки премьер-министра. Когда он выходил из самолета, военный оркестр грянул «Боже, храни короля», и ему пришлось застыть навытяжку прямо на трапе. Когда гимн закончился, то не успел он сделать и шагу, как зазвучал «Дойчланд юбер аллес». Хью пробежал взглядом по толпе на аэродроме, ища Хартманна, мимо операторов новостей и фотографов, официальной делегации встречающих, почетного караула СС, десятка больших лимузинов «мерседес» с вымпелами со свастикой на крыльях. Пауля не было видно. Возможно, он сильно изменился. Музыка кончилась, сменившись громовыми аплодисментами собравшейся в терминале толпы. Над бетонной площадкой разносилось скандирование: «Чемберлен! Чемберлен!» Риббентроп сделал премьер-министру знак, и оба высокопоставленных чиновника пошли по фартуку, инспектируя строй солдат.

При спуске с трапа офицер СС с папкой в руках осведомился о фамилии Легата. Сверился со списком.

– Ах да, вы вместо герра Сайерса. – И поставил напротив галочку. – Вам предстоит ехать в четвертой машине вместе с герром Эштон-Гуоткином, – сказал он по-немецки. – Ваш багаж доставят в гостиницу. Будьте любезны… – Его рука протянулась за шкатулками.

– Нет, благодарю. Это должно быть при мне.

Последовала короткая борьба за обладание поклажей, но в итоге немец уступил. «Мерседес» был с открытым верхом. Эштон-Гуоткин уже расположился на заднем сиденье. На нем был плащ с каракулевым воротником, и он сильно вспотел от жары.

– Прямо скотина какая-то, – пробормотал дипломат, когда эсэсовец удалился.

Потом воззрился из-под нависших бровей на Легата. Хью знал спутника только по репутации: выказал выдающиеся успехи в изучении классических языков во время пребывания в Оксфорде, хотя ученой степени не получил, знаток японского, супруг балерины, бездетен, поэт, писатель, чей сенсационный роман «Кимоно» вызвал в Токио такое возмущение, что Эштон-Гуоткина пришлось отозвать из страны. И вот теперь эксперт по экономике Судетской области!

– Для ПМ сейчас каждая минута – настоящее мучение, – сказал Легат.

Чемберлен торопливо шел мимо шеренг СС. Он едва скользил взглядом по молодцам в черных мундирах. Не смотрел и на Риббентропа, которого терпеть не мог. Узнав, что ему предстоит делить с министром иностранных дел Германии одну машину, он отчаянно закрутил головой в поисках Уилсона. Но спасения не было – их обоих усадили в открытый «мерседес». Тронувшись с места, кортеж медленно проехал вдоль терминала, чтобы толпа могла поприветствовать Чемберлена – тот вежливо приподнимал шляпу в ответ. Выехав из ворот аэропорта, они свернули на юг, на Мюнхен.

Хартманн заказал им билеты во время зимнего триместра 1932 года. Они только что побывали в Котсуолде, навестив мать Легата в ее домике в Стоу-он-Уолд. Всех гуннов она ненавидела в принципе, но Пауля обожала. Вернувшись в Баллиол тем воскресным вечером, Хартманн сказал:

– Дорогой Хью, как только сдадим окончательные экзамены, позволь показать тебе для разнообразия настоящую сельскую местность – не из тех, что считается просто «милой».

В Баварии у него живет девушка – можно будет ее навестить.

Ни одному из них было невдомек, что, пока жизнь в Оксфорде течет привычным чередом, в Германии Гинденбург может распустить рейхстаг и спровоцировать тем самым всеобщие выборы. В Мюнхен молодые люди приехали в тот самый летний день, когда Гитлер обратился с речью к огромному скопищу за городом, и как ни пытались они игнорировать политику и наслаждаться каникулами, спасения не было даже в самом маленьком городке. Легату вспоминался угар маршей и контрмаршей, штурмовые батальоны против «Железного фронта», демонстрации на улицах и дебаты в кафе, нацистские плакаты: «Гитлер над Германией!», «Германия, проснись!» – которые коричневорубашечники расклеивали днем, а левые срывали ночью, собрание в парке, закончившееся нападением конной полиции. Когда Лейна настояла на прогулке к резиденции Гитлера и выкрикнула при появлении фюрера оскорбительные слова, им повезло, что их не растерзали на месте. Как далеко все это отстояло от Гауфа и Дж. С. Милля! Перевести на немецкий: «Правление акционерного общества является, в принципе, правлением из наемных работников…»

Хью глядел из машины по сторонам. На протяжении всей дороги до центра города по Лерхенауэрштрассе и Шляйсхаймерштрассе жители Мюнхена выстроились вдоль улиц, и казалось, что колонна едет в кильватерной струе адресованных премьер-министру оваций, рассекая реку из красных, белых и черных флагов. Время от времени, когда они поворачивали, Легат видел Чемберлена в передней машине: тот слегка наклонялся, приветственно махая шляпой. Сотни рук вскидывались в фашистском салюте.

Через десять минут после выезда с аэродрома кортеж скатился по Бриеннерштрассе на Максимилианплац. Обогнув площадь, он остановился у отеля «Регина-паласт». Над портиком шевелился громадный флаг со свастикой. Под ним стояли английский посол Хендерсон и Айвен Киркпатрик, первый секретарь британского посольства в Берлине. Эштон-Гуоткин шумно вздохнул.

– Наверное, когда-нибудь я к этому привыкну. А вы?

Он не без труда извлек свое нескладное тело из «мерседеса». Риббентроп уже вышел. В общественном парке напротив отеля собралась толпа рядов в восемь или десять в глубину, ее сдерживала шеренга коричневорубашечников. Народ кричал. Премьер-министр махал. Снова вспышки фотокамер. Хендерсон увлек Чемберлена за собой. Легат, держа по красной шкатулке в каждой руке, поспешил следом.

Просторный, обнесенный галереями вестибюль гостиницы своим видом напоминал об эпохе кайзера: потолок из витражного стекла, устланный персидскими коврами паркет, пышная зелень пальм в кадках, кресла. Несколько десятков постояльцев, людей по большей части пожилых, таращились на Чемберлена. Тот, в тесной компании с Хендерсоном, Киркпатриком и Уилсоном, стоял у стойки администратора. Легат остановился и стал ждать, не зная, стоит ли подходить ближе. Внезапно все четверо посмотрели на него. У Хью создалось ощущение, что говорят о нем. Секунду спустя Уилсон направился через фойе прямиком к нему.

5

«Фюрербау» едва исполнился год – то было детище любимого архитектора Гитлера, ныне покойного профессора Трооста. Здание было настолько новым, что белый камень буквально искрился в лучах утреннего солнца. По бокам от обоих портиков свисали гигантские флаги: немецкий и итальянский обрамляли южный вход, английский и французский – северный. Над дверьми простирали крылья бронзовые орлы, сжимающие в когтях свастики. От порога по ступенькам спускались красные ковровые дорожки, убегающие через мостовую к бордюру. Использовался только северный вход. Возле него выстроился почетный караул из восемнадцати солдат с винтовками, а также барабанщик и горнист. Хартманн прошел мимо них, поднялся по ступенькам и вошел в дом – никто его даже не окликнул.

Для чего предназначалось «Фюрербау», было не вполне ясно. Это не было ни правительственное здание, ни штаб-квартира партии. Скорее его стоило сравнить с монаршей резиденцией, призванной просвещать и развлекать гостей императора. Все интерьеры были выполнены в мраморе: сливового оттенка плитка на полу и на двух больших лестницах, серовато-белая отделка стен и колонн, хотя в верхнем ярусе камень, благодаря освещению, отсвечивал золотом. Фойе было запружено людьми в пиджаках и мундирах. Воздух гудел от нетерпеливого гула, как перед началом большого концерта. Пауль заметил несколько известных по газетам лиц: пара гауляйтеров, заместитель фюрера Рудольф Гесс с обычным своим отсутствующим выражением на лице. Хартманн назвал свое имя караульному из СС, и тот кивнул, позволяя пройти.

Прямо перед ним находилась северная лестница. Справа фойе переходило в полукруглую гардеробную с двумя очередями. Пауль заметил дверь в мужской туалет и направился к нему. Запершись в кабинке, открыл чемодан, извлек документ, расстегнул рубашку и сунул конверт под майку. Потом застегнулся, сел на унитаз и посмотрел на руки. Они отказывались слушаться, были холодными и слегка тряслись. Хартманн потер ладони одна об другую, подышал на них, затем спустил воду и вышел. В гардеробе положил шляпу, плащ и чемодан на стойку и сдал их.

Северная лестница привела его на галерею второго этажа. Пауль начал понимать устройство здания. Выше этой галереи шла еще одна, а еще выше через матовое белое стекло лился естественный свет. Все было идеально симметрично и логично. И стоит признать, впечатляюще. Мимо него проскочили официанты с подносами, уставленными блюдами и бутылками пива. За неимением лучших идей он увязался за ними. За тремя ближайшими открытыми дверями обнаружился просторный салон с накрытыми белыми скатертями фуршетными столами. Далее по широкому коридору, идущему вдоль всего фасада дома, располагалась галерея с креслами и низкими столиками. Там, где она заканчивалась, стоял эсэсовец-часовой и заворачивал всех пытавшихся пройти дальше по коридору. Молодой дипломат предположил, что там располагается комната, где ждет Гитлер.

– Хартманн!

Обернувшись, он увидел фон Вайцзеккера. Тот стоял в буфетной у окна и беседовал со Шмидтом. Статс-секретарь махнул Паулю, предлагая присоединиться к ним. Комната был отделана панелями из темного дерева с резными картинами, изображавшими радости сельской жизни. Несколько адъютантов сбились в кучку и перешептывались. Всякий раз, когда кто-то входил, они вытягивались, но, обнаружив, что это не Гитлер, расслаблялись.

– Шмидт только что поведал мне о вашей стычке со штурмбаннфюрером Зауэром в поезде фюрера.

– Ему, похоже, взбрело в голову, что я ненадежный элемент.

– Для Зауэра мы все ненадежные элементы! – Статс-секретарь рассмеялся, потом резко смолк. – Если серьезно, Хартманн, постарайтесь дальше не задевать его. Он имеет доступ к уху министра и может причинить массу неприятностей.

– Я постараюсь.

– А получится? Беспокоит меня ваше «постараюсь». Когда все кончится, мне кажется, благоразумным будет отправить вас куда-нибудь за море. В Вашингтон, допустим.

– Как насчет Австралии? – предложил Шмидт.

Вайцзеккер снова рассмеялся:

– Превосходная идея! Даже у нашего партийного товарища Зауэра не такие длинные руки, чтобы дотянуться до вас через Тихий океан!

За окном послышались приветственные крики. Все три собеседника посмотрели на улицу. К зданию только что подъехал открытый «мерседес». Прямой как палка, сзади восседал английский премьер-министр. Худого и неброского человека рядом с ним Хартманн не знал.

– Итак, начинается, – сказал Вайцзеккер.

– А кто это с Чемберленом?

– Сэр Хорас Уилсон. Фюрер и его не переваривает.

Вслед за машиной премьера прибывали другие. Пауль напрягал глаза, стараясь рассмотреть происходящее дальше по улице, но ничего не мог разглядеть.

– Разве фюрер не выйдет ему навстречу?

– Сомневаюсь. Единственное, где фюрер искренне хотел бы увидеть этого пожилого джентльмена, так это могила.

Чемберлен вылез из автомобиля, следом вышел Уилсон. Едва нога высокого гостя ступила на красный ковер, ударил барабан и зазвучали фанфары. В ответ на приветствие Чемберлен коснулся шляпы. Затем скрылся из виду. «Мерседес» отъехал. Почти сразу же толпа снова разразилась криками. Освободившееся место занял второй открытый лимузин. На заднем его сиденье располагались Геринг и французский премьер-министр Даладье. Даже с такого расстояния было заметно, что Даладье чувствует себя не в своей тарелке. Он горбился в машине, как если бы делал вид, что его тут нет. А вот Геринг, напротив, весь сиял. Каким-то образом ему за время отъезда с железнодорожного вокзала удалось переодеться. Теперь мундир у него был белым как снег. Жирные телеса распирали ткань. Хартманн услышал, как Вайцзеккер подавил презрительный смешок.

– Что, черт побери, он на себя напялил?

– Вероятно, решил, что месье Даладье будет чувствовать себя как дома, если его встретит человек из рекламы «Мишлен», – заметил Пауль.

Вайцзеккер погрозил пальцем:

– Вот именно против таких ремарок я вас и предупреждал.

– Статс-секретарь! – прервал его Шмидт, кивнул на дверной проем, где появился Чемберлен.

– Ваше превосходительство! – Вайцзеккер учтиво поспешил навстречу, раскинув обе руки.

Британский премьер оказался ниже ростом, чем Хартманн предполагал, с округлыми плечами, маленькой головой, кустистыми седыми бровями и усами и слегка выступающими зубами. Одет он был в черный костюм в тонкую полоску, жилет украшала цепочка часов. Вошедшая за лидером делегация тоже не производила особого впечатления. Хартманн вглядывался в каждое новое лицо: вот это мрачное, то добродушное, это аскетичное, то заплывшее жиром. Безнадежность стоящей перед ним задачи захлестнула его. Никаких признаков присутствия Легата!

Комната начала заполняться. В центральную дверь вплыл Геринг вместе с Даладье и его свитой. Пауль читал, что благодаря мускулистой фигуре глава французского правительства известен в Париже как Воклюзский бык. Сейчас могучая квадратная голова была опущена. Подходя к фуршетному столу, Даладье бросал по сторонам настороженные взгляды. Чемберлен подошел и поприветствовал коллегу на своем школярском французском:

– Bonjour, Monsieur Premier Ministre. J’espère que vous avez passé un bon voyage[24]24
  Здравствуйте, господин премьер-министр! Надеюсь, ваше путешествие прошло благополучно (фр.).


[Закрыть].

Геринг навалил себе на тарелку целую гору холодного мяса, сыра, маринованных огурчиков и волованов. Пока все глазели на премьер-министров, Хартманн воспользовался случаем и выскользнул из комнаты.

Он прошел вдоль галереи, глядя через каменную балюстраду на лестницу и переполненный вестибюль. Спустился на первый этаж, заглянул в гардеробную, в туалет, затем вышел на улицу, миновал барабанщика и горниста, прогулялся по красной дорожке и по мостовой. Даже постоял, уперев руки в бока и оглядывая толпу. Все напрасно: Легата нигде не было.

Зеваки снова захлопали. Пауль посмотрел на улицу и увидел приближающийся «мерседес». На заднем сиденье, с профилем, не уступающим надменностью римским императорам, восседали Муссолини и Чиано. Солдат караула открыл дверцу, и оба чинно вышли на мостовую, оправили светло-серые мундиры. Порыв ветра развернул флаги. Грянули фанфары военного оркестра. Итальянцы бодро вошли в здание. Прибыли еще два автомобиля с одетыми в форму членами итальянской делегации.

Пауль выждал еще с полминуты, потом вернулся в «Фюрербау». Итальянцы стояли в вестибюле, где их приветствовал Риббентроп. А у них за спиной по устланному красным мрамору лестницы почти застенчиво, как показалось Хартманну, с непокрытой головой и одинокий, спускался Гитлер. На нем был помятый двубортный пиджак члена партии с повязкой со свастикой на рукаве, черные брюки и поношенные черные сапоги.

Фюрер остановился на середине лестницы, смиренно сцепив перед собой ладони, и ждал, когда Муссолини заметит его. Но вот Риббентроп указал наконец гостям на присутствие вождя, дуче с восторгом раскинул руки и проворно взбежал по ступенькам, чтобы стиснуть руку Гитлера. Оба диктатора повернулись и пошли к первой двери, свиты потянулись за ними.

Хартманн пристроился в задних рядах.

Несколько минут Пауль работал переводчиком, облегчая светский разговор про недавний полет между генералом Кейтелем и английским дипломатом по имени Стрэнг. И все это время он краем глаза следил за комнатой и входами в нее. И наблюдал множество событий, случившихся в быстрой последовательности. Видел, как Чемберлен и Даладье поспешили поздороваться с фашистскими лидерами. Как перемещался Муссолини, а Гитлер следовал за ним, словно боялся остаться один среди такого скопления чужаков. Как Риббентроп переговаривался с Чиано – оба надменные и разряженные, как павлины. А за Риббентропом маячил штурмбаннфюрер Зауэр, тут же впившийся в молодого человека глазами. Кейтель закончил реплику и стал ждать, пока ее переведут. Хартманн с натугой вспоминал сказанное:

– Генерал Кейтель рассказывал о погоде во время обратного перелета в Берлин после вашей встречи в Годесберге. Был вечер, и его самолету пришлось огибать десятки грозовых фронтов. Генерал говорит, что с высоты трех тысяч метров это было незабываемое зрелище.

– Удивительное совпадение, – ответил Стрэнг. – Скажите ему, что у нас тоже выдался трудный перелет…

У одного из выходов началась суета. Гитлер, скука и беспокойство которого становились все более очевидны, направился прочь.

Едва фюрер покинул комнату, все немцы повалили следом. Хартманн шел с Кейтелем. В коридоре они свернули направо. Пауль не был уверен, как ему следует поступать. Зауэр находился в группе прямо перед ним, вместе с Риббентропом. Процессия миновала длинную галерею, где отдыхали офицеры СС; приветствуя проходящего мимо Гитлера, они вскакивали и вскидывали руку. У дверей своего кабинета фюрер резко остановился. Эффект получился комичный – едва не вышла куча-мала. Лицо вождя выражало крайнее нетерпение.

– Говорить будем здесь, – хрипло бросил он Риббентропу. – Только главы и по одному советнику.

Взгляд бледно-голубых глаз заскользил по свите. Хартманн, стоявший совсем рядом, внутренне сжался, когда очередь дошла до него. Взгляд двинулся дальше, потом вернулся к нему.

– Мне на время нужны часы, – сказал фюрер. – Дайте мне ваши.

Он протянул руку.

Пауль, оцепенев на миг, просто смотрел на него.

– Боится, что не верну! – сказал Гитлер, обернувшись. Раздался взрыв хохота.

– Вот, мой фюрер. – Непослушными пальцами Хартманн отцепил часы и протянул Гитлеру, за что был вознагражден кивком.

– Отлично. Давайте приступим, – произнес Гитлер и вошел в кабинет.

Риббентроп прошел за ним. Шмидт помедлил в дверях:

– Хартманн, не окажете любезность дойти до остальных и сообщить, что мы готовы начать?

Пауль направился обратно с комнату для приемов. Он потер бледную полоску кожи на запястье левой руки, где все последние восемь лет день и ночь были часы. Странно было ощущать, что их нет. Теперь они у этого человека. Пауль чувствовал странную отчужденность от событий, словно все это ему снится.

Чемберлен, стоя у фуршетного стола, снова вел беседу с Муссолини. Подходя, Хартманн уловил фразу английского премьера: «Отличная дневная рыбалка…» Муссолини вежливо кивал, умирая от скуки.

– Простите за вторжение, ваши превосходительства, – сказал Хартманн по-английски. – Фюрер хотел бы пригласить вас к себе в кабинет, чтобы начать переговоры. Он предполагает участие глав делегаций и только по одному советнику.

Муссолини огляделся в поисках Чиано, увидел его и щелкнул пальцами. Тот мигом явился на зов.

– Хорас, пора идти, – окликнул Чемберлен Уилсона.

Даладье, наблюдавший за событиями со стороны, обратил на Хартманна меланхоличный взгляд.

– Nous commençons?[25]25
  Мы начинаем? (фр.)


[Закрыть] – спросил премьер, стоявший у группы французских делегатов.

Среди них Пауль узнал посла Франсуа-Понсе.

Даладье огляделся вокруг и нахмурился.

– Où est Alexis?[26]26
  Где Алексис? (фр.)


[Закрыть] – спросил он.

Никто, похоже, не знал. Франсуа-Понсе вызвался найти пропавшего.

– Peut-être qu’il est en bas[27]27
  Быть может, он где-то внизу (фр.).


[Закрыть], – проговорил дипломат и вышел из комнаты.

Даладье поглядел на Хартманна и пожал плечами: иногда, мол, министры иностранных дел теряются, и что тогда прикажете делать?

– Полагаю, не стоит заставлять герра Гитлера ждать, – сказал Чемберлен и направился к двери.

После краткого промедления французская и итальянская делегации двинулись следом. Выйдя в коридор, английский премьер остановился и повернулся к Паулю:

– Куда идти?

– Следуйте за мной, ваше превосходительство.

Он повел их мимо длинной галереи, с которой за ними наблюдали немцы. Какими жалкими выглядели англичане и французы в своих деловых костюмах, помятые после длинных перелетов, по сравнению с мундирами эсэсовцев и итальянских фашистов! Ничтожная горстка людей, немужественных и неряшливых.

На входе в кабинет Гитлера Хартманн отступил в сторону, позволяя гостям войти: сначала Чемберлену, затем Муссолини и Даладье и, наконец, Чиано и Уилсону. Главу французского Министерства иностранных дел Леже до сих пор не нашли. Пауль помедлил, но затем тоже вошел. По первому впечатлению, здесь царила атмосфера солидной мужественности: простор, темное дерево, огромный глобус, книжный шкаф от пола до потолка и письменный стол у стены. Посередине стоял большой стол, а у стены противоположной, полукругом от кирпичного с каменной облицовкой камина, располагались деревянные кресла с плетеными спинками и диван. Над очагом висел портрет Бисмарка.

В креслах с левого края уже сидели Гитлер и Шмидт. Фюрер взмахом руки предложил гостям располагаться, где им удобно. Угадывалось в этом жесте какое-то пренебрежение, словно ему совершенно нет дела до гостей. Чемберлен выбрал место рядом с Гитлером. Уилсон сел по правую руку от шефа. Итальянцы заняли диван прямо напротив камина. Риббентроп и Даладье завершали группу, оставив кресло для Леже.

Наклоняясь к уху Риббентропа, Хартманн заметил на низком столике перед Гитлером свои часы.

– Прошу прощения, герр министр, но месье Леже пока нет.

Фюрер, в нетерпении ерзавший по сиденью, видимо, услышал его и отмахнулся:

– Все равно приступим. Он присоединится к нам позже.

– Боюсь, я не могу начинать без него, – возразил Даладье. – Леже в курсе всех подробностей, мне же ничего не известно.

Чемберлен вздохнул и сложил руки. Шмидт перевел слова француза на немецкий. Гитлер резко наклонился, схватил со столика часы Хартманна и нарочито смотрел на них несколько секунд.

– Кейтель!

Генерал, ожидавший в двери, поспешил на зов. Гитлер зашептал ему что-то на ухо. Кейтель кивнул и вышел. Остальные уставились на фюрера, не вполне понимая, что происходит.

– Ступайте и постарайтесь найти его, – сказал Риббентроп Хартманну.

Пауль выскочил в коридор, и как раз в этот миг показался спешащий со всех ног Леже – коротышка в темном костюме, с черными как смоль усами и хохолком на лбу. Лицо его раскраснелось от бега. Он напоминал фигурку из сахарной глазури на свадебном торте.

– Mille excuses, mille excuses…[28]28
  Тысяча извинений… Тысяча извинений… (фр.)


[Закрыть]

Министр влетел в кабинет Гитлера.

Прежде чем караульный эсэсовец закрыл дверь, Хартманн успел бросить взгляд на четверку лидеров и их советников вместе со Шмидтом. Они сидели неподвижно, словно изображение на фотографии.