Текст книги "Зов ночной птицы"

– Ром, – сказал Вудворд.

– Где есть ром для одного, там хватит и двоим!

С этими словами Бидвелл забрал у него кружку и залпом осушил ее до дна.

– Есть еще кое-кто, – сказал Мэтью, вспомнивший об этом, когда Бидвелл оценивал свои шансы на выживание. – Я о докторе Шилдсе.

– Да? И что с ним? По-вашему, он орудовал здесь на пару с учителем?

– Он также осведомлялся о судье, и мистер Джонстон передал ему мои слова. Доктор покинул меня сразу вслед за мистером Джонстоном.

– Ого, да у нас тут целая воровская шайка! Учитель, доктор, Пейн, Уинстон и миссис Неттлз в придачу! Пятерка лиходеев налицо!

– Смейтесь в свое удовольствие, – сказал Мэтью, – но я полагаю, что кто-то из этой пятерки пробрался в дом и украл мою золотую монету.

– Только не я! – резко заявила экономка. – Вы не можете сказать такое обо мне!

– Именно о вас он и говорит! – заверил ее Бидвелл. – Если он обвиняет хромого калеку в стремительном бегстве по темной лестнице, с него станется обвинить кого угодно во всем, что ему только взбредет в башку!

– Это не мог быть доктор, – сказал Вудворд, трогая пострадавшее плечо. – Меня сбил человек изрядных габаритов. Шести футов ростом, не менее. Чуть ли не великан. При этом он двигался быстро и плавно, как скользит змея.

– Да, сэр, – с легкой улыбкой согласился Мэтью. – А мы с вами одолели банду Шоукомба, сражаясь свечками против их острых клинков, не так ли?

Вудворд понял намек и малость поник головой. Бидвелл с громким стуком поставил кружку на край стола.

– Пойду вздремну, если удастся. Ночь и так уже на исходе. – Он в упор посмотрел на Мэтью. – Рассвет наступит через два часа. А тебе еще надо подготовиться к переселению в камеру.

– Я буду готов.

Прихватив лампу, Бидвелл устало направился к лестнице, но после третьего шага вдруг остановился и бросил взгляд через плечо.

– Нет ли чего-то еще, что мне следует знать об этой монете?

Мэтью вспомнил, как они с Вудвордом говорили о возможном появлении в этих краях испанских солдат, действующих заодно с индейцами. Однако момент был явно неподходящим для обсуждения таких вещей с Бидвеллом, который и так уже был раздражен сверх меры.

– Меня вот что смущает, – продолжил Бидвелл. – Почему кто-то пошел на такой риск, забираясь ко мне в дом, ради одной-единственной монеты?

– Этого я не знаю, – сказал Мэтью.

– Что, никаких версий? Неужели твоя фантазия иссякла?

– В настоящее время – да.

– А мне почему-то кажется, – без обиняков заявил Бидвелл, – что тебе известно об этом деле куда больше, чем ты хочешь сказать. Ладно, оставим эту тему, я сейчас не в настроении для словесных дуэлей. Спокойной ночи, джентльмены.

Бидвелл поднялся наверх, а вскоре – сухо попрощавшись, с маской суровости на лице – удалилась по своим делам и миссис Неттлз, явно обиженная на Мэтью из-за подозрений в ее причастности к воровству.

Вудворд подождал еще немного, дабы увериться, что никто их теперь не услышит, а потом издал негромкий смешок.

– Конечно, у тебя уже есть версия, не так ли? У тебя всегда найдутся версии для всего, что творится под солнцем.

– Если вы имеете в виду мое стремление докопаться до истинной подоплеки вещей, то вы правы.

– «Истинная подоплека», – саркастически хмыкнул Вудворд. – Знание истинной подоплеки может быть смертельно опасным, Мэтью. – Он помассировал больное горло. – Иногда лучше не задавать лишних вопросов. Неужели ты этого еще не понял?

– Уж такова моя натура, сэр, – ответил Мэтью. Он догадывался, что подобное отношение Вудворда к «истинной подоплеке вещей» как-то связано с его прошлой жизнью в Лондоне.

– Ты молод, а я стар, и в этом вся разница. – Судья испустил протяжный полувздох-полустон. – Ну да ладно. Выкладывай свою версию.

– Возможно, этой ночью нас навестил испанский шпион, – почти шепотом начал Мэтью.

Вудворд молчал, почесывая москитный укус на щеке.

– Эта монета может быть свидетельством испанского присутствия в поселении индейцев где-то неподалеку отсюда, – продолжил Мэтью все так же тихо. – И шпион счел нужным убрать эту улику с глаз долой.

– Но в таком случае он опоздал. Бидвелл уже знает об этой монете. Весь городок о ней знает, если на то пошло.

– Да, сэр, но – как выразился бы Бидвелл – пробоину в днище все равно надо заделать, сколько бы воды ни набралось в трюм. Вор не ожидал, что ему помешают. И надеялся, что я сочту ее просто затерявшейся по случайности. А если монета исчезнет, к ней уже нельзя будет привлечь внимание Бидвелла.

– Шпион ведь не мог знать о твоих подозрениях, – добавил Вудворд.

– Совершенно верно.

– И что ты намерен предпринять?

– Я намерен… отбывать свой срок в тюрьме и протоколировать допросы свидетелей. Затем я намерен по возможности достойно – не разрыдавшись и не обмочив штаны – выдержать удары плетью. И еще я намерен убедить вас обратиться к доктору Шилдсу за советом и помощью.

– Мэтью, я уже много раз говорил тебе, что…

– Вы серьезно больны, сэр, – твердо заявил Мэтью. – И без врачебной помощи ваше состояние может ухудшиться. Я буду на этом настаивать, что бы вы ни говорили.

Вудворд сердито фыркнул. Он знал, что его секретарь может быть настырным, как портовый пес, разгрызающий панцирь краба.

– Так и быть, – сказал он. – Я к нему обращусь.

– Завтра же.

– Да-да. Завтра.

– Ваш визит к нему может быть полезен вдвойне, – сказал Мэтью. – Во-первых, вы получите консультацию и помощь врача. А во-вторых, вы сможете ненавязчиво, как бы между делом, навести справки насчет мистера Пейна, мистера Уинстона и учителя Джонстона.

– И учителя тоже? Но это не мог быть он, Мэтью! Вспомни о его колене!

– Не помешает выяснить, осматривал ли это колено доктор Шилдс.

– Ты обвиняешь моего оксфордского собрата, – молвил Вудворд, задирая подбородок. – Я считаю это недопустимым.

– Я еще никого не обвиняю, сэр. Но мне хотелось бы узнать больше о прошлом учителя, равно как и о прошлом мистера Уинстона и мистера Пейна.

– А как насчет прошлого доктора Шилдса?

– И о нем тоже. Но вряд ли доктор станет откровенничать о себе, так что эту информацию придется черпать из других источников.

– Все это прекрасно, – сказал Вудворд, вставая с кресла, – однако нам не следует забывать о нашей основной миссии. В первую очередь займемся ведьмой, а уж потом шпионом.

– Не ведьмой, а женщиной, обвиняемой в колдовстве, – поправил его Мэтью, пожалуй излишне резко, и тут же поспешил смягчить эффект добавлением почтительного «сэр».

– Да, конечно, – кивнул судья, у которого слипались веки. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, сэр.

Мэтью уже смотрел ему в спину, когда, повинуясь внезапному импульсу, решился задать давно вертевшийся на языке вопрос.

– Скажите, судья, кто страдает от боли в ваших кошмарах, когда вы в бреду обращаетесь к Анне?

Вудворд остановился так резко, словно налетел на невидимую стену. И застыл в этой позе.

– Простите, я невольно услышал. Вы часто говорите об этом во сне.

Судья молчал.

– Понимаю, что лезу не в свое дело. Но я должен был спросить.

– Нет, – сдавленным голосом произнес Вудворд, – ты не должен был этого спрашивать. – Он по-прежнему стоял спиной к молодому человеку. – Это как раз тот случай, когда тебе лучше не докапываться до подоплеки вещей. Запомни мои слова, Мэтью. Оставь эту тему в покое.

Мэтью промолчал и взглядом проводил судью, который с подчеркнуто прямой спиной – будто проглотив шомпол – покинул гостиную.

Так закончилась эта ночь, расширившая круг вопросов и не принесшая ни одного ответа.

Глава одиннадцатая

Маленькое, но очень знаменательное чудо приветствовало Мэтью при пробуждении под настойчивые удары кулака Роберта Бидвелла в дверь спальни: в кои-то веки появилось солнце.

Пусть неяркое, рискующее вновь исчезнуть под ревнивым натиском туч, но все же это было солнце. Его первые лучи, позолотившие утреннюю дымку, были встречены торжествующим хором всех петухов Фаунт-Ройала. Это состязание пернатых горлопанов продолжалось все время, пока Мэтью брился и одевался. Периодически он скользил взглядом по крышке комода, где в последний раз оставил испанскую монету, гадая, чьи сапоги топтали этот пол в ночь ее похищения. Впрочем, сегодня его ждали более насущные дела. Посему надо было отвлечься от мыслей о монете и шпионе, чтобы полностью сосредоточиться на работе, которая, как ни крути, была его raison d’etre[13]13
  Смысл существования (фр.).


[Закрыть].

За завтраком он плотно набил желудок яичницей, жареной картошкой и кукурузными лепешками, запивая все это крепким темным чаем. Вудворд явился к столу с опозданием; его веки опухли, дыхание было затрудненным. Судя по всему, он либо вообще не смог заснуть в оставшиеся часы этой ночи, либо снова мучился беспокойными, не дающими отдохновения снами. Мэтью не успел раскрыть рот, как Вудворд остановил его движением руки и произнес надтреснутым голосом:

– Я обещал сегодня обратиться к доктору Шилдсу, и я это сделаю. Сразу после допроса мистера Бакнера.

– Но вы, я надеюсь, не ограничитесь только одним допросом за весь этот день? Тем более что завтра воскресенье.

Бидвелл уже покончил со своим завтраком и теперь просто сидел во главе стола. Несмотря на все треволнения последнего времени, он сейчас был чисто умыт, гладко выбрит и облачен в элегантный светло-коричневый костюм, а на его плечи ниспадали локоны пышного парика.

– Этим утром я допрошу мистера Бакнера, – сказал Вудворд, садясь за стол напротив Мэтью. – Потом нанесу визит доктору Шилдсу и, если мне позволит состояние здоровья, после обеда займусь мистером Гарриком.

– Ладно. Я должен быть доволен уже хотя бы тем, что процесс продвигается.

– Я тоже хотел бы скорее с этим покончить, – сказал Вудворд. – Деревенская еда что-то не идет мне впрок.

Отодвинув в сторону тарелку, которую перед его появлением поставила на стол служанка, он потянулся к зеленому керамическому чайнику, наполнил свою чашку и выпил ее несколькими шумными глотками.

– Скоро вы пойдете на поправку, – заверил его Бидвелл. – Солнце излечивает любые хвори.

– Спасибо на добром слове, сэр, но я не нуждаюсь в банальных утешениях. В тюрьме все подготовлено к нашему прибытию?

– Я поручил мистеру Уинстону и мистеру Грину обеспечить вас всем необходимым. Должен заметить, сэр, что нынче нет никаких причин для раздражения и недовольства. Этот прекрасный день войдет в историю Фаунт-Ройала, сэр!

– Никакой день не может считаться прекрасным, если он связан с убийством, – парировал Вудворд, после чего повторно наполнил свою чашку и осушил ее тем же манером, что и первую.

Настало время выезжать. Бидвелл сообщил, что Гуд с каретой ждет их у крыльца, и пожелал обоим – как он выразился – «доброй охоты». Покидая дом, Вудворд чувствовал себя совершенно разбитым: ломота в костях и липкий пот по всему телу дополнялись жжением в горле, как будто туда набилась раскаленная адская сера. Это горло с трудом пропускало воздух при напрочь заложенном носе. Однако он должен был исполнить свои обязанности, надеясь лишь на то, что позднее доктор Шилдс найдет способ облегчить его страдания.

Тучи вновь наступали, затягивая благословенное солнце. Гуд щелкнул вожжами, и экипаж покатил по улице. Когда они ехали мимо источника – где в ту минуту набирали воду две женщины, – солнечные лучи вдруг вырвались из плена и заскользили по поверхности воды. Вмиг озерцо озарилось восхитительным золотистым светом. Верхушки окружавших его дубов также были затронуты этим золотым сиянием, и Мэтью вдруг понял, какую притягательную силу имел для местных жителей Фаунт-Ройал: участок земли, отвоеванный у буйных зарослей, огороженный и ухоженный, политый потом и слезами, превращенный в благодатную ниву силою только человеческой воли и мышц. Здесь смешались мечта и проклятие – стремление покорить дикую природу, придать ей нужную форму с помощью топора и лопаты. Много людей полегло в процессе строительства этого поселка, и еще очень многим предстояло умереть прежде, чем он превратится в процветающий порт. Но разве можно было устоять перед соблазном и вызовом, которые предлагала первопроходцам эта земля?

Мэтью вспомнился один из когда-то прочитанных им старинных латинских трудов по философии, автор которого объяснял влиянием Бога склонность человека к размышлениям, миру и благочестию, тогда как на долю Дьявола приходились жажда открытий и завоеваний, стремление крушить и переделывать, неуемное любопытство и безрассудные порывы к недостижимому.

Если следовать логике этого философского трактата, то Фаунт-Ройал определенно был создан усилиями Дьявола. И тот же Дьявол, очевидно, искушал Мэтью, используя в качестве запретного плода познание «истинной подоплеки вещей». Пусть так, но каким был бы сейчас этот клочок земли – да и весь этот мир – без тяги к познанию? Что сталось бы со всем этим, не будь инстинктов и потребностей – кто-то назовет их семенами Дьявола, – заставляющих человека желать большего, чем даровал ему Бог?

Тучи продолжали надвигаться, и солнце исчезло так же внезапно, как появилось. Мэтью задрал голову и увидел среди хмурой серости голубые просветы, но с каждой секундой их количество и размеры уменьшались. В короткий срок тучи вновь полностью завладели небосводом.

– Вот и все целебное действие солнца, – заметил Вудворд.

Над обугленными останками на месте вчерашнего пожара еще вился дымок, а едкий запах гари ощущался по всей улице Правды. Гуд натянул вожжи, останавливаясь перед тюрьмой. Рыжеволосый и рыжебородый мистер Грин возвышался у входа; рядом стоял Эдвард Уинстон.

– Все ваши пожелания исполнены, – объявил Уинстон, всем своим видом демонстрируя желание угодить. – По такому случаю я даже предоставил мой письменный стол и мою личную Библию.

Грин повел их внутрь. Мэтью с облегчением заметил, что Ноулза уже освободили – его камера пустовала. Люк под крышей был распахнут, пропуская мутный серый свет, а Грин вдобавок зажег несколько ламп и развесил их на крючьях вдоль стен. Женщина в дальней камере свернулась калачиком на соломе, с головой накрывшись мешковиной.

– Вам сюда, – пророкотал Гуд, открывая решетчатую дверь напротив той, за которой содержался Ноулз.

Пол камеры был застлан чистой соломой, в углу стояла пара ведер – одно пустое, другое со свежей водой, – а в самом центре разместились письменный стол и кресло. На столе лежала Библия в кожаном переплете (для принесения клятвы свидетелями), а сиденье кресла было накрыто с виду достаточно удобной синей подушкой. Табурет для свидетелей стоял напротив судейского места, а справа от него находился еще один, меньших размеров стол с приставленным к нему стулом – по всей видимости, их привезли сюда из школы. На этом столе рядом с тетрадью для записей Мэтью увидел прямоугольную деревянную коробку и открыл ее сразу же, как только вошел в камеру. Внутри обнаружились толстая стопка желтоватой бумаги, чернильница, три гусиных пера, кисточка и квадратный лоскут плотной ткани для удаления с кончика пера чернильных сгустков.

– Вас все устраивает? – спросил Уинстон, стоявший на пороге камеры, пока Мэтью осматривал письменные принадлежности, а судья проверял ладонью твердость подушки.

– Вполне, – сказал Вудворд. – Хотя есть еще одна просьба: мне бы горячего чая.

– Конечно, сэр, я об этом позабочусь.

– Большой чайник, пожалуйста. И три чашки.

– Будет сделано. Мистер Пейн отправился за Джеремией Бакнером и вскоре доставит его сюда.

– Очень хорошо.

Вудворд не спешил усаживаться на приготовленное для него место – уж очень непривычно все это было. Никогда за всю судейскую карьеру ему не приходилось вести процесс в подобной обстановке. Услышав шорох соломы, они с Мэтью разом повернули головы и увидели, что Рейчел Ховарт встала с соломенной подстилки и распрямилась во весь рост посреди камеры; при этом голова и лицо ее были скрыты капюшоном.

– Сохраняйте спокойствие, мадам, – сказал ей Уинстон. – Скоро здесь начнется судебное заседание.

Женщина не ответила, хотя Мэтью чувствовал, что она полностью осознает смысл происходящего.

– Даже не вздумай выкидывать свои фокусы, слышь? – предупредил ее Грин. – Мистер Бидвелл разрешил мне, если что, тебя связать и заткнуть кляпом!

Рейчел Ховарт издала что-то похожее на короткий язвительный смешок.

– А ты не боишься ко мне прикасаться? – спросила она. – Я ведь запросто могу превратить тебя в лягушонка и потом размазать пяткой по полу!

– Слыхали?! – Грин выпучил глаза, поочередно озирая Вудворда и Мэтью. – Она мне вон чем угрожает!

– Успокойтесь, – промолвил Вудворд, – это пустая болтовня.

Затем он повысил голос, обращаясь к женщине.

– Мадам, предупреждаю вас, что ссылки на такого рода способности уж точно не облегчат вашего положения.

– Моего положения?! Какого положения? – Она подняла руки и откинула капюшон с искаженного гневом, но оттого не утратившего красоты лица; ее грязные спутанные волосы висели космами, глаза горели янтарным огнем. – Мое положение безнадежно в любом случае! Куда уж хуже?

– Прикуси язык! – свирепо гаркнул Грин, но Мэтью показалось, что он пытается излишней громкостью окрика компенсировать недостаток уверенности.

– Все в порядке, – сказал судья и, подойдя к решетке, всмотрелся в лицо заключенной. – В моем суде вы имеете право высказывать свое мнение. В разумных пределах, конечно.

– Ничем разумным здесь даже не пахнет! И это не настоящий суд!

– Это законный судебный процесс постольку, поскольку я объявил его таковым. А что касается разумности обвинений и оправданий, то как раз это я и намерен выяснить. Сейчас я буду допрашивать свидетелей некоторых ваших действий, а вы только навредите себе, пытаясь превратить правосудие в посмешище.

– Посмешище, – повторила она и снова коротко рассмеялась, однако ее запал уже иссяк под влиянием спокойного тона судьи. – Почему бы вам сразу не признать меня виновной? Надо только сделать выбор между петлей, костром и чем там еще… В этом городе у меня нет шанса на справедливый суд.

– Напротив. Я давал присягу судить на основании закона и по справедливости, так что вы можете на это рассчитывать. Мы проводим заседание прямо в тюрьме, потому что мой секретарь по приговору должен отбыть здесь трое суток…

– Вот как? – Ее взгляд задержался на Мэтью. – Вас тоже обвинили в колдовстве?

– …Отбыть здесь трое суток, – повторил Вудворд, перемещаясь так, чтобы закрыть Мэтью от ее взгляда, – за противоправное деяние, никак с вашим делом не связанное. Если бы я не был заинтересован в справедливом расследовании, я бы приказал удалить вас отсюда на время процесса и держать под замком где-нибудь в другом месте. Но я хочу, чтобы вы оставались на месте и слышали все обвинения, как того требует английский закон. Но это не значит… – он поднял указательный палец, подчеркивая важность последующих слов, – что вам дозволено вмешиваться в допросы свидетелей.

Он сделал паузу, чтобы прочистить горло, откашляв обильную густую мокроту. Ему определенно был необходим крепкий чай, чтобы продержаться до конца этого дня.

– Позднее вам будет в полной мере предоставлена возможность опровергнуть обвинения, объясниться либо защитить себя иным законным образом. Если вы будете нарушать порядок в ходе расследования, вас свяжут, а рот заткнут кляпом. А если вы предпочтете молчать, когда вам дадут слово в свою защиту, – что ж, это ваше право. Итак: мы пришли к пониманию?

Она долго не отвечала, глядя на Вудворда, а потом задала вопрос:

– Вы настоящий мировой судья?

– Да, самый настоящий.

– Откуда вы прибыли? – Она по-кошачьи прищурила глаза, как будто подозревая подвох.

– Из Чарльз-Тауна. Но до того я много лет занимался судопроизводством в Лондоне.

– Вы раньше судили ведьм?

– Никогда. Но я вел много процессов по делам об убийствах. – Он слабо улыбнулся. – Все знакомые мне юристы, имеющие опыт ведьмовских процессов, ныне не практикуют, зарабатывая на жизнь сочинением книг или публичными лекциями.

– И вы надеетесь пойти по их стопам?

– Мадам, я надеюсь установить истину, – сказал Вудворд. – Такова моя единственная цель.

– А где Бидвелл? Разве он не придет?

– Нет. По моему настоянию, он не будет присутствовать при допросах.

Она склонила голову к плечу, и, хотя недоверчивый прищур сохранился, Вудворд почувствовал, что последнее сообщение несколько снизило накал беседы.

– Я могу идти, сэр? – решился отвлечь внимание судьи Уинстон. – Надо заняться вашим чаем. Николас и мистер Бакнер, как я сказал, скоро будут здесь. Стало быть, три чашки?

– Да, три – для меня, для моего секретаря и для свидетеля. Нет, постойте. Пусть будет четыре – захватите еще одну для мадам Ховарт.

– Здесь тюрьма, а не клуб с чаепитиями! – возмутился Грин.

– В настоящее время это помещение суда, – сказал Вудворд. – Моего суда. И в нем я поступаю так, как считаю нужным. А по окончании этого дня здесь снова будет тюрьма. Четыре чашки, мистер Уинстон.

Уинстон удалился без всяких возражений, но Грин продолжал мотать рыжей башкой и неодобрительно бурчать себе под нос. Не обращая на него внимания, судья опустился в кресло. Мэтью также занял свое место за секретарским столом и сразу положил перед собой лист бумаги, а затем открыл чернильницу, предварительно взболтав ее содержимое. Теперь настал черед гусиных перьев. Мэтью взял одно из них, обмакнул в чернила и для пробы нарисовал на бумаге несколько кругов. Он знал по опыту, что перья могут быть одинаковыми с виду, но некоторые из них гораздо лучше подходят для письма, чем другие. Данное перо, как сразу выяснилось, было из разряда никчемных: со слишком широким и неровно расщепленным кончиком, оставлявшим на бумаге цепочку мелких клякс вместо ровной и тонкой линии. Сломав и швырнув на пол это перо, Мэтью взял второе. Это было заточено аккуратнее и писало довольно сносно, однако стержень пера оказался настолько кривым, что руку писца могло свести судорогой уже на первом часу работы.

– Дрянь, – заклеймил Мэтью это перо, но не стал его ломать до проверки третьего.

Его собственные перья (оставленные в трактире Шоукомба вместе с кожаным несессером) были идеальными инструментами, которые – подобно вышколенному коню – слушались легчайшего движения руки. Мэтью еще раз пожалел об их утрате, когда третье перо оказалось наихудшим из всех, с трещиной в средней части стержня, через которую просачивались чернила. Мэтью сломал его без колебаний и тем самым обрек себя на работу оставшейся кривулиной с риском заполучить судорогу.

– Непорядок с перьями? – спросил Вудворд, когда Мэтью начал практиковаться в написании латинских, французских и английских слов на шероховатой бумаге.

– Придется писать тем, что есть. – Буквы на бумаге начали расплываться, и он ослабил нажим. – Но я приноровлюсь.

Через пару минут в здание тюрьмы вошли Николас Пейн и первый свидетель. Джеремия Бакнер передвигался медленно и неуверенно даже при помощи трости. Его борода – уже не просто седая, а белоснежная – закрывала почти всю грудь, а жидкие пряди таких же белых волос ниспадали на костлявые плечи. На нем были мешковатые коричневые бриджи и выцветшая рубашка в красно-белую клетку. Пейн помог старику переступить порог камеры; Вудворд и Мэтью привстали из почтения к его возрасту. Когда водянистые карие глаза Бакнера разглядели за решеткой неподалеку Рейчел Ховарт, он инстинктивно отпрянул, но потом все же позволил Пейну усадить себя на табурет.

– Ничего-ничего, – скорее выдохнул, чем произнес он.

– Да, сэр, – сказал Пейн. – Судья Вудворд не допустит, чтобы вам причинили вред. Я подожду снаружи, а когда все закончится, доставлю вас домой.

– Ничего-ничего, – повторил старик, тряся головой и поглядывая в сторону соседней камеры.

– А где прикажете быть мне? – поинтересовался Грин откровенно язвительным тоном.

– Вы можете подождать у входа. Я позову вас, когда понадобитесь.

Двое мужчин вышли, а Бакнер воткнул трость в пол перед табуретом, создавая себе дополнительную точку опоры. Потом нервно сглотнул, сплел узловатые пальцы и обратил к судье изможденное, покрытое старческими пятнами лицо.

– Мы готовы начать? – спросил Вудворд у секретаря, который ответил кивком и макнул перо в чернильницу. Первым делом Вудворд поднялся с кресла, взял Библию и поднес ее Бакнеру, чтобы он положил руку на переплет и поклялся пред Господом говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Затем Вудворд вернул книгу на стол, а сам вернулся в председательское кресло.

– Назовите ваше полное имя и возраст. Для протокола.

– Джеремия Бакнер. В этом августе мне стукнет шестьдесят восемь.

– Благодарю вас. Мистер Бакнер, как долго вы проживаете в Фаунт-Ройале?

– Да чуть не с самого начала. Почитай, уже лет пять.

– По роду занятий вы фермер, верно?

– Был когда-то. Меня и Пейшенс привез сюда мой сын, и мы жили с его семьей. Он завел ферму, да только не очень-то у него ладилось. А пару лет назад они с Лизбет и нашими внуками уехали. Обещали вернуться и забрать нас, когда крепко осядут на новом месте.

– Понятно, сэр, благодарю вас, – сказал Вудворд. – Значит, на ферме сейчас живете только вы с супругой? На какой улице?

– Усердия, сэр.

– А какие у вас источники доходов?

Бакнер облизнул сухие губы.

– Мы с Пейшенс покамест перебиваемся с помощью добрых людей. Нашей ферме грош цена. Крыша над головой, и только. Но когда Эзра приедет нас забирать, мы расплатимся со всеми, кто нам помогал. В этом я тоже готов поклясться на Святой книге. Намедни почтальон из Чарльз-Тауна привез от него письмо. Там сказано, что он подыскивает хороший участок земли где-то в Виргинии.

– Понятно. А теперь к делу. Насколько мне известно, вы намерены выдвинуть обвинение против мадам Ховарт?

– Ну, в общем-то…

Бакнер вновь бросил взгляд сквозь решетку камеры.

– Извольте смотреть на меня, сэр, и не отвлекаться, – строго произнес Вудворд. – Если вы хотите предъявить обвинение, сейчас самое время.

В наступившей тишине Мэтью ждал, занеся перо над бумагой. Все сказанное с начала допроса было запротоколировано скорописью его собственного изобретения, с аббревиатурами и условными знаками.

Бакнер уставился в пол. На его виске билась синяя жилка. Наконец он с заметным усилием открыл рот и заговорил.

– Она… ведьма то есть… ко мне приходила. Ночью. Она пришла ко мне… голышом, как есть. И со змеей… вокруг шеи. Черная змея, а глаза желтые. Как у нее. Она подошла и стала в ногах кровати, а Пейшенс спала рядом со мной.

– Вы говорите о Рейчел Ховарт?

– Ну да, о ней самой.

– Ты записал это дословно? – обратился Вудворд к своему секретарю, хотя мог бы и не спрашивать, достаточно хорошо его зная.

Мэтью ответил коротким кивком и вновь макнул перо в чернильницу.

– Можно мне сказать? – прозвучал резкий голос Рейчел.

– Нет, нельзя! – еще более резким тоном ответил судья. – Я вас предупредил, что не потерплю нарушений порядка в моем суде!

– Но я только хотела…

– Мадам! – рявкнул Вудворд, что больно отразилось на его несчастном горле. – Еще одно слово, и в ход пойдет кляп!

Мэтью записал и эти реплики. Задержав кончик пера на последней букве, он взглянул на женщину и тихо посоветовал:

– Будет разумным не вступать в пререкания. Поверьте мне.

Она уже открыла рот, намереваясь испытать решимость мирового судьи, но после слов Мэтью передумала. Вудворд ждал, сжав кулаки на коленях и скрежеща зубами. Рейчел Ховарт закрыла рот и села на скамью в глубине камеры.

Судья вновь перенес внимание на Бакнера.

– Когда это произошло – до или после убийства Дэниела Ховарта?

– После того. Где-то в начале февраля. Дэниел тогда уже пару недель как лежал в могиле.

– Ясно. А теперь опишите, как это происходило, со всеми подробностями, какие вспомните.

– Да, сэр. – Бакнер несколько секунд собирался с мыслями, опустив голову. – Значит, так… Память у меня уже не та, что была раньше, но этакое не забудешь, хошь не хошь. Мы с Пейшенс легли спать в обычное время. Она погасила лампу. А потом… Не знаю, сколько прошло времени… Я вдруг слышу свое имя. Открываю глаза – вокруг тишина и тьма кромешная. Я, значит, жду и прислушиваюсь. Ничего. Тишь такая, будто во всем мире вообще не осталось звуков, окромя моего дыхания. И вдруг… снова кто-то назвал меня по имени. Я глянул на звук и у изножья кровати увидел ее.

– Это в кромешной-то тьме? – уточнил Вудворд.

– Да мне и самому невдомек, как оно получилось. Ставни были затворены от холода на улице, и лунный свет попасть в спальню не мог. Но она там стола, и я ее видел так же ясно, как сейчас вас.

– Вы уверены, что это была Рейчел Ховарт?

– Вестимо.

Вудворд кивнул, разглядывая свои руки на столешнице.

– Что еще вы запомнили?

– Я испужался до полусмерти, – сказал Бакнер. – Дык, любой бы струхнул на моем месте. Начал пихать локтем Пейшенс, но она – эта ведьма, значит, – мне запретила ее будить. Мол, ежели я разбужу Пейшенс, то сильно пожалею опосля.

– А ваша супруга не проснулась от голоса миссис Ховарт?

– Нет, сэр. Сам тому дивлюсь, но она спала себе хоть бы хны. Мне только одно приходит в голову: видать, эта ведьма ее заколдовала.

Из соседней камеры до Мэтью донесся тихий возмущенный возглас. Он с трудом удержался от искушения взглянуть в ту сторону и вновь сосредоточился на протоколе.

– Допустим. И что было потом?

– Эта ведьма… сказала, что я должен хранить в тайне ее визит. Мол, ежели кому проболтаюсь, тому сразу каюк. Велела мне через две ночи встретиться с ней в саду за нашим домом. Между полуночью и двумя часами, так она сказала.

– Вы сказали, мадам Ховарт явилась к вам полностью обнаженной?

– Да, сэр, в чем мать родила.

– И со змеей вокруг шеи?

– Да, сэр. Черная змеюка с желтыми глазами.

– Перед отходом ко сну вы заперли двери и окна?

Бакнер кивнул:

– Да. Прежде мы не запирались, но после убийств преподобного Гроува и Дэниела… Пейшенс было спокойнее, когда все засовы задвинуты.

– То есть, по-вашему, Рейчел Ховарт никак не могла проникнуть в дом обычным для людей способом?

– Вот что я скажу… после ее ухода я зажег лампу и осмотрел засовы. Все они были закрыты изнутри. Тут проснулась Пейшенс и спросила, что я делаю. Пришлось соврать, что меня разбудил собачий лай. Она снова заснула, а вот я до утра глаз не сомкнул.

– Могу вас понять, – молвил Вудворд. – Но скажите мне вот что: каким образом миссис Ховарт покинула ваш дом?

– Ума не приложу, сэр.

– Вот как? Вы не видели, как она вышла?

– Она сказала, где и когда я должен с ней свидеться, а потом… просто исчезла. Не то чтобы растаяла в воздухе навроде призрака, а в один миг – была, и нету.

– И вы сразу после того зажгли лампу?

– Да вроде сразу же. Или где-то через пару минут. У меня после того все в голове помутилось. Должно быть, я и сам был ею заколдован.

– Э-э… ваша честь… – При звуках нового голоса Мэтью вздрогнул от неожиданности и не совладал с пером, которое заскочило на две строки выше, подпортив аккуратную запись.