Текст книги "Зов ночной птицы"

– А мне их недостаточно, – заявил Мэтью.

Это бесцеремонное откровение вырвалось у него прежде, чем он успел сдержать свой язык. Будь у Вудворда вставная челюсть, она бы сейчас упала на пол. Молчание затянулось; судья и секретарь смотрели друг на друга.

Горло Вудворда раздирала боль, нос не дышал, а по костям разливался влажный жар. Он только что выслушал потрясающие и ужасные показания достаточно надежного свидетеля, каковые приблизили эту женщину – как-никак человеческое существо, пусть даже и отъявленную ведьму – к сожжению на костре. Он и так чувствовал себя совершенно разбитым, а бесцеремонная выходка юнца усугубила эту тяжесть унижением.

– Я гляжу, ты совсем забыл свое место! – проскрежетал Вудворд. – Ты всего лишь секретарь, а не судья! Ты даже не адвокат, хоть и возомнил себя таковым, судя по всему. Твое дело писать протоколы, а не задавать вопросы. Если первое тебе удается очень хорошо, то второе идет лишь во вред.

Мэтью ничего не ответил, только покраснел от стыда. Он уже осознал неуместность своей реплики и теперь предпочел хранить молчание.

– Я припишу эту дерзость влиянию гнетущей обстановки и злотворной погоды, – смягчился Вудворд. – Предадим это забвению, как подобает джентльменам. Ты согласен?

– Да, сэр, – сказал Мэтью, хотя он по-прежнему считал допрос миссис Бакнер уместным – более того, жизненно важным.

– Вот и хорошо. – Вудворд взял корзину, собираясь на выход. – Я попрошу мистера Грина перевести тебя в одну из тех камер. – Он кивком указал на помещения по другую сторону прохода. – Полагаю, тебе лучше быть не в таком близком соседстве с миссис Ховарт.

– Э-э… я бы предпочел остаться здесь, сэр, – быстро ответил Мэтью. – По крайней мере, здесь есть стол.

– Ну и что? Тебе он уже не понадобится.

– Но… с ним это место менее похоже на тюрьму.

– О, понимаю. Тогда я распоряжусь переместить миссис Ховарт.

– В этом нет необходимости, сэр, – сказал Мэтью. – Одна или две камеры между нами мало что изменят, если она действительно владеет столь мощным колдовством. И потом, у меня есть это. – Он поднял Библию в кожаном переплете. – Если это не сможет меня защитить, то не сможет и ничто другое.

Судья задумался, переводя взгляд со своего секретаря на Рейчел Ховарт и обратно. В целом эта ситуация – заключение Мэтью в столь скверном месте наедине со столь зловещей особой – сильно его нервировала. Кто знает, с чем юноша столкнется глубокой ночью? Вудворд ругал себя за вынесенный приговор, но как еще он мог поступить? Промелькнула мысль: а не устроиться ли самому на ночь в одной из свободных камер под предлогом наблюдения за действиями миссис Ховарт? Но он тут же понял, что Бидвелл и прочие легко разгадают истинную подоплеку его замысла и поставят под сомнение беспристрастность судьи в этом деле.

В самой глубине его души, куда не могли заглянуть посторонние, таился страх. Вудворд боялся Рейчел Ховарт и того, что она могла сделать с Мэтью. Боялся, что оставленный наедине с этой прислужницей Дьявола юноша может непоправимо измениться. Для ведьмы нет большего удовольствия, чем загубить невинную душу, разве не так?

– Со мной все будет хорошо, – сказал Мэтью, отчасти угадав мысли судьи по выражению его лица. – Отправляйтесь к доктору Шилдсу за укрепляющим средством.

Вудворд кивнул, все еще мешкая с уходом. Но время шло, и терять его впустую не стоило.

– Я загляну сюда после обеда, – сказал он. – Принести тебе что-нибудь? Может, книгу из библиотеки мистера Бидвелла?

– Да, это было бы прекрасно. Подойдет любая.

– Вскоре тебя должны покормить. Если эта стряпня тебе не понравится, я охотно принесу…

– Какой бы ни была здесь еда, мне она сгодится, – сказал Мэтью. – А вам нужно к доктору Шилдсу.

– Да-да… – Вудворд повернулся к женщине в соседней камере, вновь усевшейся на скамью. – Все ваши действия по отношению к моему секретарю будут зафиксированы и приняты во внимание судом, – произнес он строго. – Посему настоятельно рекомендую держаться от него на расстоянии.

– Пусть мои действия вас не беспокоят, – ответила она. – А вот здешние крысы глухи к настоятельным рекомендациям.

Больше Вудворд ничего сделать не мог. Мэтью должен был сам позаботиться о себе, рассчитывая только на Божью помощь. С корзиной в руке судья покинул тюрьму. Сразу после того вошел Грин, запер дверь камеры Мэтью и также удалился.

Мэтью стоял у решетки, глядя вверх на открытый люк. Его руки сжимали прутья. Звук закрываемой двери напомнил ему лязг железных ворот в сиротском приюте, и у него тревожно екнуло в желудке.

– Вы здесь еще не так долго, чтобы сполна ощутить потерю свободы, – негромко сказала Рейчел. – Какой вам дали срок?

– Три дня.

– Целая вечность! – Она коротко, язвительно хохотнула.

– Прежде я никогда не бывал в тюрьме. По эту сторону решетки, во всяком случае.

– Как и я. Здесь не так уж и плохо при дневном свете. Другое дело по ночам.

– Три дня, – повторил Мэтью. – Продержусь как-нибудь.

– Что за глупая комедия? – уже резче произнесла она. – Думаете, я не понимаю, что вас поместили сюда шпионить за мной?

– Вы ошибаетесь. Меня наказали за то, что я… причинил вред кузнецу.

– Ну да, конечно! И какое же колдовство мне против вас использовать? Может, превратиться в ворону и перелетать из клетки в клетку? Или сплясать джигу в воздухе, пока Сатана будет наигрывать на скрипке? А, знаю! Лучше я превращу вас в кусок сыра, чтобы крысы разорвали вас на части! Как по-вашему, впечатлит это мирового судью?

– Уверен, что впечатлит, – спокойно сказал Мэтью. – Но нам обоим от этого пользы не будет, ибо если я к рассвету превращусь в сырные крошки, то вы к полудню превратитесь в пепел.

– Я так или иначе стану пеплом – почему бы и не завтра к полудню?

Мэтью сквозь решетку посмотрел на Рейчел Ховарт, которая теперь сидела, подобрав под себя ноги.

– Не все в этом городе считают вас ведьмой.

– И кто же так не считает?

– Один человек, по меньшей мере. Имя называть не буду, чтобы не злоупотребить доверием этого человека.

– Один. – Она слабо улыбнулась. – Это случайно не мировой судья?

– Нет.

– Тогда кто это? Неужто вы сами?

– Я отношусь к таким вещам без предвзятости.

– А ваш судья – нет?

– Судья Вудворд, – сказал Мэтью, – человек чести и твердых принципов. Какой бы ни была его сегодняшняя реакция, он будет вести дело с толком и с расстановкой. Посему вы не так скоро увидите у себя под ногами горящий костер, хотя после показаний мистера Бакнера, я думаю, у судьи уже есть все основания поднести к нему факел.

– Бакнер! – презрительно выплюнула это имя Рейчел. – Чокнутый старый хрыч. Я никогда не бывала ни в его доме, ни в саду. Я вообще с ним едва знакома; за все время мы не обменялись и дюжиной слов.

Мэтью подошел к своему столу и начал складывать бумаги в аккуратную стопку.

– А вот он вас, кажется, знает совсем неплохо. Вчерашнее оголение в этих стенах наводит на мысль, что для вас сбросить одежду и разгуливать в таком виде по городу – дело вполне естественное.

– До того я сбрасывала одежду только перед своим мужем, – сказала она. – Больше ни перед кем. Уж точно на не людях и уж точно… не для таких мерзостей, какие вообразились Бакнеру.

– Тогда что это было? Просто стариковские бредни?

– Да! Безусловно.

Мэтью отыскал в стопке нужный листок и прочел эту часть протокола.

– Касательно происшедшего в саду мистер Бакнер говорит следующее: «Я никому о том не рассказывал даже после того, как услышал историю Элиаса Гаррика. А попозже Лестер Крейн сказал мне, что Стивен Дантон видел те же самые нечестивые вещи с тремя тварями и ведьмой, только они предавались разврату не в саду, а в бывшем доме Пулов, по соседству с фермой Дантона». Объясните мне, каким образом столь схожие фантазии могут прийти в голову разным людям, в разное время и в разных местах?

Она не ответила, с потемневшим лицом глядя прямо перед собой.

– Показания Элиаса Гаррика в понедельник подкинут хвороста в ваш костер, – сказал Мэтью. – Вам известно, какую историю он собирается рассказать?

Она продолжала молчать.

– Я так понимаю, что известно, – продолжил он. – Далее будет заслушана девочка по имени Вайолет Адамс. Об ее показаниях я не имею понятия. А вы?

Снова тишина в ответ.

– Что бы то ни было, обличение устами ребенка будет иметь двойной вес. Судья особо чувствителен к свидетельствам детей, и я вам советую придержать язык во время ее допроса.

– Невзирая на то, какую ложь она измыслит? – спросила Рейчел, все так же глядя в пространство перед собой.

– Да, если даже она поклянется, что видела вас в отхожем месте у себя во дворе, ублажающей разом три сотни демонов. Просто держите рот на замке.

– Возможно, вам интересно будет узнать, – сказала Рейчел, – что как раз мать этой девочки запустила мне в голову тем пахучим гостинцем перед церковью. Констанс Адамс никогда не скрывала своей неприязни ко мне. – Рейчел повернула голову и встретилась глазами с Мэтью. – Как секретарь мирового судьи, вы обязаны подчиняться его указаниям. Если вы здесь не затем, чтобы шпионить для него, тогда какой вам интерес, буду я что-нибудь говорить или нет во время допроса?

Мэтью продолжал тщательно выравнивать стопку бумаг. Покончив с этим, он вернул записи в коробку и закрыл ее. Все это время ему понадобилось для того, чтобы сформулировать ответ.

– Я люблю решать головоломки, – произнес он, теперь уже избегая встречаться с ней взглядом. – И я обычно не успокаиваюсь, пока каждая деталь в них не займет надлежащее место. В данном случае… я чувствую, что многие детали головоломки были втиснуты не туда, куда следует, и потому плохо стыкуются друг с другом. Часть из них вообще отсутствует, так что их еще предстоит найти. Другие вроде бы правильные… но и с ними – насколько я вижу – все равно что-то не так. В разгадке всего этого и есть мой интерес.

Последовало долгое молчание; Мэтью занялся чисткой пера. Затем Рейчел спросила напрямик:

– Вы считаете меня ведьмой?

– Я считаю, – немного подумав, ответил он, – что в этом городе обосновалось какое-то очень изощренное зло. Не знаю, кто является его источником, демон или человек, но сатанинское начало в нем явно присутствует. Больше мне пока сказать нечего.

– И мне тоже. Да и так ли уж важно, кто именно разорвал горло моему мужу, а потом в моем обличии устраивал эти гнусные спектакли, если на костер за это все равно отправят меня?

Мэтью не нашел что возразить. Публичное сожжение сейчас казалось самым вероятным исходом дела.

«Здесь повсюду сплошная ложь, – помнится, говорила миссис Неттлз. – Что ей нужно, так это заступник, готовый любой ценой докопаться до правды».

Правда в этом местечке – большая редкость, как и правдоискатели, подумал Мэтью. А ведь он всего-навсего секретарь. Не судья, не адвокат… и уж никак не «готовый на все заступник».

В одном он уверился полностью, исходя из тошнотворных показаний Бакнера и последующей резкой реакции судьи: покончив со всеми допросами, Вудворд будет вынужден без проволочек приговорить Рейчел Ховарт к смерти. И ее сожгут вскоре после того, как зачитают приговор. А чьей рукой он будет написан?

Разумеется, рукой Мэтью. Ему уже случалось формулировать подобные документы, так что дело знакомое.

Вот только после этой истории он будет до гробовой доски мучительно пытаться состыковать детали головоломки, так и оставшейся неразгаданной.

Закончив возню с пером, он убрал его в коробку вместе с чернильницей, а саму коробку до поры до времени поместил в один из ящиков письменного стола, которые все оказались пустыми, – очевидно, Уинстон освободил их перед отправкой мебели в тюрьму.

Потом он растянулся на подстилке из соломы (благо мистер Грин не поленился принести свежей), закрыл глаза и попытался вздремнуть. И лишь минуту спустя до него дошло, что он лежит на максимальном удалении от решетки, смежной с камерой Рейчел Ховарт, а его правая рука безотчетно прижимает к груди Библию.

Глава тринадцатая

К тому времени, как судья добрался до лечебницы доктора Шилдса – беленого мелом дома на улице Гармонии, – он уже чувствовал себя бредущим сквозь туман. Эта пелена перед его взором была вызвана не только физическим недомоганием, но и тяжким душевным бременем.

Перед тем Вудворд посетил дом Лукреции Воган. Хозяйку вызвала в прихожую открывшая дверь миловидная светловолосая девушка лет шестнадцати, которую миссис Воган представила судье как свою дочь Шериз. Отдавая корзину с посудой, Вудворд поинтересовался, почему миссис Воган просила вернуть ей осколки красно-коричневой чашки, разбитой Рейчел Ховарт.

– Да вы и сами небось понимаете, не зря ж вы ученый городской человек, – сказала миссис Воган. – Теперь эта чашка стала намного ценнее.

– Ценнее? – удивился он. – Как осколки могут быть ценнее целого?

– Потому что ее разбила ведьма, – прозвучало в ответ, что еще больше озадачило судью.

Видимо, это отразилось на его лице, потому что миссис Воган решила дать пояснения.

– Когда ведьму казнят и жизнь в Фаунт-Ройале вновь наладится, многие люди заходят иметь какую-нибудь вещичку в память о страшном испытании, которое мы смогли выдержать. – Она одарила Вудворда улыбкой, от которой у него прошел мороз по коже. – Понятное дело, не сразу, но через какое-то время и при правильном подходе к делу эти осколки можно будет выгодно продать как талисманы, приносящие удачу.

– Простите? – Тогда-то Вудворд и почувствовал, как перед его глазами сгущается туман.

– Из всех моих чашек эта была ближе всего к цвету крови, – сказала миссис Воган, уже начиная раздражаться из-за его непонятливости. – Амулет «Ведьмовская кровь». Или «Алые слезы ведьмы». Надо будет еще подумать над названием. Тут все дело в воображении, понимаете?

– Боюсь… мое воображение не настолько развито, как ваше, – произнес Вудворд с усилием, поскольку его горло, казалось, вот-вот закупорит плотный комок.

– Спасибо, что собрали и вернули их, как я просила. Когда дело дойдет до продажи, я буду всем говорить, что эту чашку разбила ведьма, а осколки самолично принес мне судья, отправивший ее на костер. – Тут ее лоб пересекла озабоченная морщинка. – Скажите, а что станется с теми колдовскими куклами?

– С колдовскими куклами? – переспросил он.

– Да. Они ведь больше вам не понадобятся после казни ведьмы?

– Извините, – сказал Вудворд, – но мне нужно идти по срочным делам.

И вот, недолгое время спустя – с туманом в голове под серой хмарью небес, – он потянулся к дверному колокольчику доктора Шилдса. Вывеска над дверью, выполненная в традиционных для медиков красно-бело-синих тонах, извещала, что здесь принимает пациентов «Бендж. Шилдс, лекарь и цирюльник».

Вудворд позвонил и стал ждать. Дверь открыла дородная широколицая женщина с темными кудрявыми волосами. Представившись, он сказал, что пришел на прием к доктору Шилдсу, и был препровожден в скудно обставленный кабинет, самой примечательной деталью которого была позолоченная клетка с парой желтых канареек. Женщина – габаритную фигуру которой облекали бежевое платье и фартук размером с палатку первопоселенца – вышла в дверь на противоположной стороне комнаты, оставив Вудворда в компании пташек.

Не прошло и пары минут, как дверь вновь отворилась, впустив доктора в белой блузе с закатанными рукавами, бордовом жилете и темно-серых бриджах. На его носу сидели круглые очки; длинные волосы спадали на плечи.

– Господин судья! – произнес он, протягивая руку. – Чему обязан удовольствием вас видеть?

– Увы, я здесь не ради удовольствия, – ответил Вудворд уже порядком севшим голосом. – Боюсь, причиной моего визита стали проблемы со здоровьем.

– Откройте рот, пожалуйста, – приказал Шилдс. – Чуть откиньте голову назад, если вас это не затруднит.

Доктор заглянул вглубь.

– Ну и дела! – молвил он сразу же. – Да у вас там все опухло и воспалилось. Еще и болит, надо полагать.

– Да. Очень сильно.

– Не сомневаюсь. Пойдемте, осмотрим вас как следует.

Вудворд прошел за доктором через дверь и далее по коридору, мимо комнаты, используемой как цирюльня – судя по тазику с водой рядом со стулом и кожаному ремню для правки бритвы, – и еще одной комнаты с тремя узкими койками. На одной из них лежала молодая женщина с гипсовой повязкой на правой руке и расцвеченным синяками апатичным лицом, которую кормила супом из миски пышнотелая особа, ранее впустившая в дом Вудворда. Он догадался, что пациенткой была злосчастная супруга Ноулза, сполна изведавшая яростную силу выбивалки для ковров.

Третья дверь дальше по коридору также была распахнута.

– Входите и присаживайтесь. – Шилдс указал на стул перед единственным окном в комнате.

Судья сел. Доктор открыл ставни, впуская внутрь тусклый дневной свет.

– Этим утром моя душа радостно воспарила, – сказал он, занимаясь приготовлениями, – но затем вновь упала на землю и сейчас барахтается в луже грязи.

– Со мной то же самое. Доведется ли нам в Новом Свете дождаться настоящих солнечных деньков?

– Спорный вопрос, что и говорить.

Вудворд оглядел комнату, похоже совмещавшую функции врачебного кабинета и аптеки. По одну сторону находились обшарпанный письменный стол и кресло, а также книжный шкаф со старинными фолиантами – сплошь медицинскими, судя по их толщине и строгому виду темных переплетов. А у противоположной стены стоял длинный рабочий стенд высотой по грудь доктору Шилдсу, снабженный примерно десятком выдвижных ящиков с ручками из слоновой кости. Верхняя крышка стенда была загромождена флаконами, колбами, мензурками и другими сосудами всевозможных форм, как будто явленных в наш мир прямиком из дурного сна стеклодува, вперемежку с аптекарскими весами и прочими медицинскими инструментами. На полках вдоль стены также разместились бутылки и баночки, в той или иной степени наполненные разными настойками и микстурами.

Шилдс намылил руки и тщательно вымыл их в чаше с водой.

– Ваше состояние ухудшилось лишь недавно или это началось еще до вашего прибытия в Фаунт-Ройал? – спросил он.

– Недавно. Сначала это было просто легкое першение в горле, но сейчас… я едва могу глотать.

– Хм… – Доктор вытер руки куском ткани и открыл один из ящиков стенда. – Придется залезть вам в горло.

С этими словами он повернулся к Вудворду, и тот с содроганием узрел в руке доктора большие ножницы вроде тех, какими обрезают побеги и тонкие ветви деревьев.

– Нет-нет, – сказал Шилдс с легкой улыбкой, заметив его испуг. – Я имел в виду: заглянуть вам в горло.

Он взял свечу и отсек ножницами ее верхнюю часть, после чего убрал страшный секатор с глаз долой и вставил свечной обрезок в небольшой металлический держатель с зеркальцем позади пламени, чтобы усиливать его свет посредством отражения. Потом он зажег свечу, вынул из ящика еще какой-то инструмент и поставил свое кресло напротив пациента.

– Откройте рот как можно шире, пожалуйста.

Вудворд так и сделал. Шилдс поднес свечу к самому рту судьи и начал осмотр.

– Воспаление сильное, как я вижу. С дыханием тоже трудности?

– Да, каждый вздох тяжело дается.

– Откиньте голову назад, я загляну вам в ноздри. – Шилдс хмыкнул, увидев вблизи внушительный румпель пациента. – Да, и здесь все распухло. В правой ноздре больше, чем в левой, но прохождение воздуха затруднено в обеих. Теперь снова откройте рот.

На сей раз, когда Вудворд подчинился, доктор запустил ему в горло длинный металлический зонд, в зажиме на конце которого был закреплен квадратик хлопчатки.

– Воздержитесь от глотания, пожалуйста.

Ткань скребнула по задней стенке глотки; судье пришлось крепко зажмуриться, подавляя позывы к кашлю или крику, – до того острой оказалась боль. Когда зонд был извлечен, Вудворд сквозь слезы увидел, что материя на его конце покрыта вязкой желтоватой субстанцией.

– Я уже встречал это заболевание как в легкой, так и в тяжелой форме, – сообщил доктор. – У вас примерно средняя степень тяжести. Это цена, которую мы платим за жизнь на краю болота с его вечной сыростью и злотворными испарениями. Отсюда сужение дыхательных путей, и потому взятие пробы чрезвычайно раздражает ваше горло.

Он встал с кресла и положил зонд с пожелтевшей тканью на край стенда.

– Я смажу вам горло снадобьем, которое снимет бо́льшую часть боли. У меня также найдется средство, облегчающее дыхание.

Говоря это, он заменил испачканный клочок на конце зонда свежим квадратиком ткани.

– Хвала Господу, хоть какое-то облегчение будет! – сказал Вудворд. – Когда я утром вел допрос свидетеля, это было для меня сплошной пыткой!

– Ах да, допрос. – Шилдс отыскал на полке нужный флакон и вынул из него пробку. – Первым свидетелем был Джеремия Бакнер, да? Мистер Уинстон говорил мне, что вы решили начать с него.

– Все верно.

– Я знаю его историю. – Шилдс приблизился с флаконом и зондом в руках, но теперь уже без свечи и зеркального отражателя. – От такого даже на парике волосы дыбом встанут, вы согласны?

– В жизни не слышал ничего более омерзительного.

– Откройте рот, пожалуйста.

Шилдс обмакнул в содержимое флакона кончик зонда с тканью, которая пропиталась темно-коричневой жидкостью.

– Это может немного жечь, но оно снимает воспаление. – Он ввел зонд в горло, и Вудворд напрягся в ожидании. – Теперь не двигайтесь.

Пропитанная снадобьем хлопчатка соприкоснулась со стенкой горла. Боль при контакте была такой сильной, что Вудворд чуть не впился зубами в зонд. На глаза вновь навернулись слезы, руки сжались в кулаки, а в голове мелькнула мысль, что примерно так же должен страдать сжигаемый на костре преступник, разве что здесь не хватает дыма.

– Спокойно, спокойно, – сказал доктор, повторно смачивая ткань во флаконе.

Жестокая боль возобновилась, и Вудворд обнаружил, что его голова начала самопроизвольно дергаться в стремлении уклониться от этой пытки. Как будто сожжение дополнили повешением, подумал он с каким-то лихорадочным сарказмом. Но через минуту боль начала отпускать. Шилдс продолжал смачивать ткань и щедро мазать глотку пациента.

– Сейчас вы должны почувствовать облегчение, – сказал доктор. – Чувствуете?

Вудворд кивнул; по его лицу струились слезы.

– Это микстура моего собственного изобретения: хина, лимонное масло и опий с добавлением оксимеля для большей плотности. В прошлом она уже показывала превосходные результаты. Я даже подумываю запатентовать рецепт.

Он еще несколько раз смазал стенки горла и, убедившись, что все хорошо обработано, откинулся на спинку кресла.

– Готово! Хотел бы я, чтобы все мои пациенты были такими же стойкими, как вы, сэр! Ах да, минуточку! – Он встал, подошел к стенду и достал из выдвижного ящика льняную салфетку. – Вам это может понадобиться.

– Спасибо, – прохрипел Вудворд и нашел салфетке правильное применение: вытер слезы с лица.

– Если ваше состояние в ближайшие дни ухудшится, мы повторим процедуру в большем объеме. Но я рассчитываю, что уже завтра к вечеру вы почувствуете себя гораздо лучше… Следующим свидетелем будет Элиас Гаррик?

– Да.

– Но ведь он уже рассказал вам свою историю. Зачем еще раз с ним беседовать?

– Его показания нужно занести в протокол.

Доктор Шилдс воззрился на него поверх очков, сейчас более чем когда-либо похожий на амбарную сову.

– Должен предупредить, что продолжительные речевые усилия еще сильнее повредят вашему горлу. Вы непременно должны дать ему отдых.

– Допрос Гаррика назначен на понедельник, так что у меня будет воскресенье для отдыха.

– Отсрочки до понедельника может быть недостаточно. Я бы посоветовал как абсолютно необходимую меру минимум разговоров в течение недели.

– Это исключено! – сказал Вудворд. – Хорош был бы мировой судья, молчащий во время заседаний!

– Решайте сами, я только дал вам врачебный совет.

Он вновь направился к стенду, где убрал зонд на место и открыл синюю керамическую банку.

– Это очистит ваши носовые проходы, – сказал он, подходя с банкой к Вудворду. – Возьмите одну штучку.

Вудворд заглянул в сосуд и увидел там с дюжину коричневых палочек длиной около двух дюймов.

– Что это?

– Растительное средство из листьев конопли. Я сам ее выращиваю – это одно из немногих растений, хорошо прижившихся в здешнем губительном климате. Попробуйте, и вы убедитесь, насколько это средство полезно.

Вудворд выбрал одну из палочек, оказавшуюся маслянистой на ощупь, и начал засовывать ее в рот с намерением разжевать.

– Нет-нет! – остановил его Шилдс. – Это следует курить примерно так же, как люди курят трубку.

– Курить?

– Да. С той лишь разницей, что дым надо втянуть глубоко в легкие, подержать там какое-то время, а потом медленно выпустить.

Шилдс поднес ему горящую свечу.

– Сожмите палочку губами и вдыхайте.

Судья повиновался, и доктор зажег другой конец палочки из скрученных листьев. Потянулась струйка голубоватого дыма.

– Втягивайте дым, – сказал Шилдс. – Без этого толку не будет.

Вудворд сделал как можно более глубокий вдох. Горький дым обжег легкие и вызвал приступ кашля, от которого на глазах вновь выступили слезы. Он сложился пополам, кашляя и стеная.

– Первые несколько затяжек даются нелегко, – признал доктор. – Смотрите, я покажу вам, как это делается.

Он уселся в кресло, взял из банки конопляную палочку и поджег ее кончик. Затем с привычной легкостью затянулся и после небольшую паузы выдохнул дым.

– Поняли? Нужно лишь немного попрактиковаться.

Даже сквозь слезы Вудворд заметил блеск, появившийся в глазах доктора. Он сделал еще одну попытку и снова зашелся кашлем.

– Возможно, вы вдыхаете слишком много дыма. Лучше делать это помаленьку.

– Вы настаиваете на этом лечении?

– Настаиваю. После него вы будете дышать свободнее. – Шилдс снова затянулся, задрал голову и выпустил дым в потолок.

Вудворд попытался в третий раз. Теперь кашель был уже не таким сильным. После четвертой попытки он кашлянул всего дважды, а после шестой тяжесть в его голове как будто начала исчезать.

Доктор Шилдс докурил свою самокрутку почти до половины. Посмотрев на горящий кончик, он перевел взгляд на Вудворда.

– Знаете, судья, – произнес он после долгого молчания, – а вы очень хороший человек.

– Почему вы так решили, сэр?

– Потому что вы терпеливо сносите бахвальство и спесивость Роберта Бидвелла. Такое под силу лишь очень хорошему человеку. Помилуй Бог, да вам рукой подать до святости!

– Я так не думаю. Я всего лишь слуга закона.

– Гораздо больше, чем слуга! Вы здесь – властитель именем закона, и это ставит вас выше Бидвелла, который отчаянно нуждается в том, что только вы можете ему дать.

– Но то же самое я могу сказать и о вас, сэр, – ответил Вудворд. Он основательно затянулся, задержал дым в легких и потом выдохнул. Перед его глазами плывущий вверх дым разделялся на части, сливался и разделялся снова; это было красиво, как узоры в калейдоскопе. – Вы властитель врачебных искусств.

– Хотел бы я им быть на самом деле! – Шилдс гулко хохотнул, а затем наклонился вперед и перешел на заговорщицкий шепот. – По большей части я и сам не знаю, что делаю.

– Вы шутите!

– Отнюдь. – Доктор сделал затяжку, и дым потек у него изо рта вместе со словами. – Это печальная правда.

– Ну полноте, обуздайте свою истошную срамность. Э-э, то есть… – Вудворд умолк, с трудом подбирая слова. Вместе с тяжестью из его головы, похоже, улетучивался и словарный запас. – …Излишнюю скромность, я хотел сказать.

– Быть врачом здесь… в этом городишке, да еще в такое время… это очень тягостно, сэр. Посещая больных на дому, я то и дело прохожу мимо кладбища. И порой возникает мысль: а не лучше ли мне устроить приемную там, среди могил – тогда и ходить далеко не придется.

Он сунул в рот конопляный окурок, яростно затянулся и выпустил целое облако дыма. В его покрасневших глазах за стеклами очков отразилась грусть.

– Разумеется, все дело в этом болоте. Людям негоже селиться в непосредственной близости от подобных миазмов. Это гнетет душу и ослабляет дух. Дополните плачевную картину бесконечным дождем и ведьмовскими кознями, и я даже ради спасения своей жизни не отыщу для Бидвелла способ, как сделать этот город процветающим. Люди покидают его ежедневно… тем или иным способом. – Он покачал головой. – Нет, Фаунт-Ройал обречен, помяните мое слово.

– Если вы действительно так считаете, почему вы с женой не уедете отсюда?

– С женой?

– Да. – Вудворд быстро заморгал. Дышалось ему намного легче, но туман в голове не рассеивался. – Я о женщине, которая впустила меня в дом. Это ваша супруга?

– А, вы о миссис Хессен! Она работает у меня санитаркой. А моя жена и два сына – то есть один сын – живут в Бостоне. Жена по профессии белошвейка. У меня было два сына, но один из них… – Он вновь затянулся с жадностью, озадачившей Вудворда. – Мой старший сын был убит каким-то разбойником на Филадельфийской почтовой дороге. С той поры прошло… э-э… уже лет восемь, но бывают раны, которые не способно залечить время. Иметь ребенка – не важно какого возраста – и лишиться его таким образом…

Доктор умолк, созерцая струйку голубого дыма, которая с прихотливыми изгибами и завихрениями поднималась к потолку.

– Извините, – наконец произнес он и поднял руку, чтобы вытереть глаза. – Что-то мысли путаются.

– Не сочтите мой вопрос бестактным, – решился Вудворд, – но почему ваша супруга осталась в Бостоне?

– А вы что, предлагаете поселить ее здесь? Кровь Христова, да я и слышать об этом не желаю! Нет, ей гораздо лучше в Бостоне, где есть современная медицина. Они там осушили соляные болота и приливные заводи в окрестностях, потому климат уже не такой вредоносный. – Он сделал короткую затяжку и неспешно выпустил дым. – По той же самой причине Уинстон оставил свою семью в Англии, а Бидвелл и не помышляет о том, чтобы перевезти сюда жену – пусть даже на одном из его собственных кораблей! Что касается жены Джонстона, то она так возненавидела эти края, что вернулась в Англию и категорически отказалась вновь пересекать океан. Разве можно ее порицать? Эта страна не годится для женщин, можете мне поверить!

Хотя туман все быстрее заволакивал сознание Вудворда, он вспомнил, о чем собирался спросить доктора Шилдса.

– Насчет учителя Джонстона, – произнес он, с трудом ворочая языком, который как будто распух и оброс кошачьей шерстью. – Я должен выяснить одну деталь, хоть это наверняка покажется вам странным, но… вы хоть раз осматривали его увечную ногу?

– Его колено? Нет, осмотра я не проводил. Да и не стремлюсь к этому, поскольку врожденные дефекты не входят в круг моих научных интересов. Я только продавал ему бинты и мазь для снятия боли. – Шилдс нахмурился. – А почему вы об этом спрашиваете?

– Просто мне любопытно, – ответил судья, не уточняя, что любопытствовал на эту тему не столько он, сколько Мэтью. – Скажите… вы можете себе представить мистера Джонстона… например… быстро спускающимся или поднимающимся по лестнице?