Текст книги "Земля обетованная"

25

Лил жуткий дождь, и было еще темно, когда я проснулся от боли в шее на диване в своей гостиной. Я выключил звонок и вытащил свое усталое тело из постели. Без пятнадцати пять. Я принял душ и оделся, а потом постучал в дверь спальни. Было пять часов.

– Я проснулась, – сказала Пам Шепард.

Она вышла из спальни в моем халате, выглядя соответственно своему возрасту, и направилась в ванную комнату. Я проверил пистолет. Встал около окна и смотрел на Мальборо-стрит, на разбегающиеся по лужам круги от капель дождя. Подумал, что неплохо бы сварить кофе, но решил, что времени уже нет и придется попить его в железнодорожном вагоне. Достал спортивную куртку с надписью «Лоуэлл Чифс» и надел. Попробовал, легко ли будет доставать пистолет в этой куртке: если не застегивать, получается совсем неплохо. В пять двадцать из ванной появилась Пам Шепард, на этот раз причесанная, подкрашенная, но по-прежнему завернутая в мой халат. Она вернулась в спальню и закрыла за собой дверь. Я достал ключи от машины из кармана брюк и положил их в карман куртки. Снова подошел к окну и посмотрел на дождь. Всегда чувствую себя возбужденным во время дождя. Мокрые улицы выглядели более обнадеживающими, чем сухие, город был более тихим. В пять тридцать из спальни вышла Пам Шепард, одетая в желтые слаксы, блузку шоколадного цвета с длинным воротником. Она накинула зеленовато-голубой плащ, широкополую шляпу, гармонировавшую с ним, и сказала:

– Я готова.

– Запас одежды на любой случай, – похвалил я. – Наверное, ты даже уговорила Сьюзен купить тебе шляпу «сафари» на тот случай, если тебе придется пристрелить тигра прямо в моей квартире.

Она улыбнулась, но в улыбке не чувствовалось живости. Она было испугана.

– Это не сложнее, чем купить молоко, – сказал я. – Там будет больше полицейских, чем фруктовых мух. И я всегда буду рядом.

Мы спустились на улицу, сели в машину, двигатель завелся и мы поехали.

– Я знаю, – сказала она. – Знаю, что все будет в порядке. Так много всего случилось, а теперь еще и это. Полиция, гангстеры, раннее утро, дождь – и так многое зависит от этого.

– Мы с тобой будем в порядке, крошка, – сказал я.

Я похлопал ее по колену. Так обычно любил делать отец: в этом жесте смешивались любовь и утешение. На Пам Шепард, однако, это не оказало видимого действия. Без двенадцати минут шесть мы въехали на стоянку рядом с рестораном. Наступал день, но он был серым и унылым для этого времени года, и теплый желтый свет, струившийся из окон вагона, выглядел очень приятным. Вблизи расположилось множество грузовиков и легковых машин. Станция начинала свою работу очень рано. По моим предположениям, в двух грузовиках сидели наши люди, но невозможно было определить, в каких именно.

В ресторане мы забрались в кабинку и заказали два кофе и две английские булочки. Пам свою не съела. Примерно в две минуты седьмого зашел Кинг Пауэрс в пальто военного покроя и простой кепочке для гольфа. С ним был Мейси в плаще, а на улице, возле подъезда, я заметил Хоука в чем-то похожем на белый кожаный плащ с капюшоном.

– Доброе утро, Кинго, мальчик мой. Не желаешь ли чашечку яванского кофе? Английскую булочку? Мне кажется, моя спутница не собирается ее есть.

Пауэрс сел и посмотрел на Пам Шепард.

– Это – покупатель? – спросил он.

– Одна из них. Остальные с деньгами еще не подошли.

– Лучше бы поторопились, мать их, – сказал Пауэрс. Мейси сел рядом с ним.

– Шляпка просто очаровательна, Кинг, – сказал я. – Помню, моя тетушка Берта любила носить такую в дождливые дни. Говорила, что, если намочишь голову, не избежать беды.

Пауэрс не обратил на меня внимания.

– Я же сказал, ровно в шесть, мать их, значит, нужно быть в шесть. А не в пять минут седьмого, понимаешь, о чем я?

В ресторан вошли Роуз и Джейн.

– Кстати, о совпадениях, Кинг, – заметил я. – Они пришли.

Я помахал Роуз и Джейн, указал на улицу. Они развернулись и вышли.

– Присоединимся к ним, – сказал я, – на улице будет меньше людей, которые могут нас подслушать.

Пауэрс встал, Мейси последовал за ним, мы с Пам Шепард замыкали. Выходя, я тщательно рассмотрел Хоука. На нем был белый кожаный плащ. С капюшоном.

– Чудесная погодка сегодня, не так ли, босс? – сказал Хоук.

– Не возражаешь, если я постучу по твоей голове на счастье? – спросил я.

Я заметил, как задвигались плечи Хоука в беззвучном смехе.

Он двинулся за мной следом. На стоянке я сказал:

– Кинг, Мейси, Хоук, Роуз, Джейн, Пам. Теперь все друг друга знают. Займемся делом.

– Деньги с собой? – спросил Пауэрс.

Джейн показала ему хозяйственную сумку, которую она держала под черным пластиковым плащом.

– Мейси, бери их в грузовик и пересчитай.

– Откуда мы знаем, что он не убежит с ними? – спросила Роуз.

– Черт возьми, сестричка, что с тобой? – удивился Пауэрс.

– Мы хотим посмотреть оружие, – сказала Роуз.

– Оно в кузове грузовика, – пояснил Мейси. – Давайте залезем туда вместе, я буду считать деньги, а вы осматривать оружие. В этом случае мы не потеряемся и будем друг у друга на виду.

– Хорошо, – сказал Пауэрс. – Приступим. Мне надоел этот сраный дождь. Хоук, поможешь Мейси грузить, когда он сосчитает деньги.

Пауэрс забрался в кабину грузовика «Райдер Рентал» и закрыл за собой дверь. Роуз, Джейн и Мейси подошли к грузовику сзади. Мейси открыл дверь, и все трое полезли в кузов. Хоук, я и Пам Шепард остались стоять под дождем. Примерно через минуту из грузовика высунулась Роуз.

– Спенсер, вы не проверите для нас оборудование? – спросила она.

– Не сходи с места, – сказал я Пам. – Сейчас вернусь.

Хоук застыл рядом с ней, прислонившись к переднему бамперу грузовика. Я обошел машину и забрался в кузов. Оружие было здесь. Все еще в заводской упаковке. Винтовки М-2. Я проверил две или три.

– Да, – кивнул я. – Очень хорошие. Теперь можете укладывать стариков взводами.

Роуз не ответила на мою реплику.

– Хорошо, Джейн, подгоняй грузовик. Спенсер, вы обещали нам помочь грузить.

– Да, мадам, – сказал я. – И я, и Хоук.

Мейси взял хозяйственную сумку с надписью «Файлинс», спрыгнул на землю и подошел к кабине, где сидел Пауэрс. Отдал ему деньги и вернулся к заднему борту машины.

– Как тебе кажется. Спенсер, можно начинать передачу?

Мы стояли сбоку, почти за рестораном.

– Конечно, – ответил я. – Все в порядке. Никого вокруг нет. Никто не обращает на нас никакого внимания. Здесь все загружаются и разгружаются практически круглые сутки.

Мейси кивнул. Джейн подогнала задом синий фургон «Форд Эконолайн», остановила его у заднего борта грузовика Пауэрса, вышла из кабины и открыла заднюю дверь. Я подошел к кабине грузовика, где стояли Пам и Хоук.

– Хоук, – тихо сказал я, – полиция сейчас будет здесь. Это – ловушка.

Мейси, Джейн и Роуз общими усилиями пытались переправить один из ящиков из грузовика в фургон.

– Хоук! – закричал Мейси. – Ты не хочешь нам помочь?

Хоук бесшумно скользнул мимо кабины грузовика за ресторан и исчез. Я сунул руки в карманы брюк.

– Стой рядом, – сказал я Пам Шепард. Из грузовика с надписью «Ролли Продюс» показались Сильвия, Макдермотт и еще два полицейских штата с дробовиками.

Джейн закричала:

– Роуз! – и уронила свой край ящика. Покопалась в кармане плаща и достала пистолет.

Сильвия выбил его стволом дробовика, и она, согнувшись от боли, прижала к груди руку.

Роуз сказала:

– Джейн, – и обняла ее.

Мейси выскользнул из грузовика и наткнулся на ствол штатного револьвера Бобби Сантоса, который Бобби плотно прижал к шее Мейси. Кинг Пауэрс не шевелился. Клаус и трое полицейских из Челси обошли грузовик и распахнули дверцу кабины. Один из полицейских Челси, толстяк с носом пьяницы, протянул руку и вытянул Кинга, схватив его за пальто. Пауэрс ничего не сказал, ничего не сделал, только повернулся и посмотрел на меня.

– Ку-ку, – сказал я Кингу, – еще увидимся. – Кивнул Джеки Сильвия, взял Пам Шепард за руку и ушел.

В семь часов мы были уже в закусочной на Тремонт-стрит, ели рубленое мясо, яйца, тосты, плавленый сыр и смотрели на залитый дождем парк на другой стороне улицы.

– Почему ты предупредил этого чернокожего? – спросила Пам, намазывая тост сыром. Она не стала есть мясо и яйца – она знала, как надо завтракать. Подошла официантка и налила кофе в наши чашки.

– Не знаю. Давно знаком с ним. Он был боксером в то же время, что и я. Иногда тренировались вместе.

– Но разве он не один из них? Я имею в виду, разве он не был мышцами этих людей, разве не выколачивал для них деньги?

– Да.

– И это не имеет никакого значения? Ты просто отпустил его?

– Я давно с ним знаком.

26

Дождь продолжал лить, когда мы вернулись в мою квартиру, чтобы забрать вещи Пам, он продолжал лить, когда мы в восемь тридцать выехали в Хайаннис. В Бостоне есть станция УКВ, которая передает джаз с шести до одиннадцати утра. Я настроился на нее. Кармен Макрей пела «Скайлайнер». Дождь и не думал стихать и барабанил по стеклу с таким постоянством, будто не хотел прекращаться еще долгое время. Крыша моей машины текла в одном углу, вода капала на заднее сиденье.

Пам Шепард сидела тихо и смотрела в боковое окно машины. Запись Кармен Макрей сменилась альбомом Ли Вайли в сопровождении кларнета Бобби Хэкетта и фортепиано Джо Башкина. «Милая птица юности». На шоссе № 3 движения практически не было. Людям не слишком хотелось ехать в Бостон в обычный дождливый день посреди недели.

– Когда я был совсем маленьким, – сказал я, – мне очень нравилось ездить на машине под дождем. Она казалась такой замкнутой, такой моей. – Вот и сейчас мы находились в теплой машине, играла музыка, а весь остальной мир мокнул под дождем и дрожал от холода. – Мне и сейчас это нравится, честно говоря.

Пам Шепард продолжала смотреть в окно.

– Все кончилось, как, по-твоему?

– Что?

– Все. Ограбление банка, неприятности Харви, необходимость прятаться, всего бояться? Какое ужасное чувство.

– Не сомневаюсь.

– Что теперь будет со мной и с Харви?

– Все зависит от вас, как мне кажется. Думаю, вы сможете теперь распорядиться своей жизнью с большим успехом, чем раньше.

– Почему?

– Любовь. В ваших отношениях есть любовь.

– Чушь, – сказала она.

– Нет. Конечно, любовь всего не решает, и она не единственное условие, но хорошее основание для всего остального. Если есть любовь, значит, есть с чего начинать.

– Обыкновенная сентиментальность, – процедила Пам Шепард. – Харви проповедовал мне любовь почти двадцать лет. Это ерунда. Поверь мне. Я знаю.

– Нет, не знаешь. У тебя был неудачный опыт, поэтому ты решила, что он единственный. Ты так же неправа, как и Харви. Если ничего не получилось, это не значит, что не получится уже никогда. Ты умна, у тебя есть характер. Ты можешь пройти курс лечения. Можешь заставить Харви подлечиться. Возможно, поговорив о своей жизни с кем-нибудь умным, ты все равно решишь оставить Харви. Но сделаешь это по разумным причинам, а не потому, что считаешь себя фригидной. И если ты все-таки решишь его оставить, у тебя будет выбор, кроме провождения ночей с потными пьяницами в дешевых отелях или жизни в феминистской коммуне с двумя безумными бабами.

– Это так безобразно?

– Конечно безобразно. Ты никому и ничего не докажешь тем, что с кем-то переспала. Ты спишь с незнакомыми людьми, потому что тебе нравится трахаться, или нравятся эти люди, или то и другое. Предпочтительнее – то и другое. Некоторые даже называют это «заниматься любовью».

– Я знаю, – сказала она, – знаю.

– А те две тупицы, с которыми ты связалась, они – теоретики. Ничего не понимают в жизни. Не чувствуют биения сердца, болей в животе, мокрых ног. Они имеют отношение к фаллической власти, стремятся к превосходству и убивают стариков в процессе этого стремления.

Она отвернулась от окна и посмотрела на меня:

– Почему так гневно?

– Не знаю точно. Торо сказал что-то об определении ценности вещей тем, какую часть жизни он вынужден был потратить, чтобы приобрести их. Вы с Харви пока живете даром. Бережливость, я думаю. Все происходящее оскорбляет мое чувство бережливости.

Она немного посмеялась, покачала головой:

– Господи, как ты мне нравишься. Как сильно ты мне нравишься.

– Ты слишком мало меня знаешь, – сказал я.

Она снова уставилась в окно и промолчала всю оставшуюся дорогу. Я не сумел изложить все это нужными словами. Наверное, Сьюз сможет. А если нет – никто не сможет.

Мы приехали в мотель чуть позже десяти и нашли Сьюзен в кофейной, где она пила кофе и читала «Нью-Йорк таймс».

– Все нормально? – спросила она.

– Да, как и должно быть.

– Он предупредил одного из них, – сказала Пам Шепард. – И тому удалось скрыться.

Сьюзен вопросительно посмотрела на меня:

– Хоук?

– Вы в этом что-нибудь понимаете? – спросила Пам Шепард.

– Возможно.

– Я не понимаю.

– И я готова поспорить, что он не представил вам соответствующих объяснений, верно? – спросила Сьюзен.

– Едва ли.

– А в основном все прошло удачно? – спросила Сьюзен.

Я кивнул.

– Вы возвращаетесь домой, Пам?

– Вероятно, да. Еще не задумывалась об этом по-настоящему. Но вот я здесь, всего в полумиле от дома. Вероятно, я возвращаюсь.

– Хорошо.

– Я позвоню Харву, – сказал я. – Быть может, предложу ему присоединиться к нам, чтобы мы могли все обговорить, а потом Сьюз побеседует с вами немного.

– Да, – сказала она. – Я очень боюсь встречи с ним. Хочу увидеть его вместе с вами и без детей.

Я вернулся в номер, позвонил Шепарду и рассказал ему обо всем, что произошло. Через десять минут он появился. Я встретил его в фойе.

– Пауэрс в тюрьме? – спросил он.

– Думаю, еще нет, – ответил я, взглянув на часы. – К настоящему моменту они завели на него дело, его адвокат договаривается о залоге, Кинг сидит в приемной и ждет того момента, когда сможет отправиться домой.

– Боже праведный, – произнес Шепард. – Ты хочешь сказать, что он окажется на свободе, зная, кто подставил его?

– Иногда жизнь бывает такой сложной, – сказал я.

– Но, Бога ради, разве он не станет разыскивать нас? Ты не говорил мне, что его отпустят под залог. Он будет нас преследовать. Узнает, что мы его обманули, и придет.

– Если бы я сказал тебе, ты не согласился бы. За тобой он не придет.

– Они что, с ума спятили, отпускать такого человека под залог? У тебя нет никакого права так распоряжаться моей жизнью.

– Он не станет преследовать тебя, Шепард. Тебя в кофейной ждет жена.

– Господи, как она?

– В порядке.

– Нет, я имею в виду ее психическое состояние? Что она говорила обо мне? Сказала, что вернется домой?

– Она сидит в кофейной с моей подругой Сьюзен Силверман. Она захотела увидеть тебя и пожелала, чтобы мы присутствовали при этом, а как ей следует поступить, решите вы сами. На данный момент, как мне кажется, она планирует остаться дома. Так что не испорти все.

Шепард глубоко вздохнул и выпустил воздух через нос. Мы вошли в кофейную. Сьюзен и Пам Шепард сидели друг против друга в кабинке. Шепард стоял и смотрел на Пам. Она посмотрела на него и сказала:

– Привет, Харв.

– Привет, Пам.

– Садись, Харв. – Он сел рядом с ней. – Как ты поживал? Все хорошо?

Он кивнул. Смотрел на свои руки, крепко сжатые, лежащие на столе.

– Дети в порядке?

Он снова кивнул. Протянул к ней правую руку и положил ладонь, растопырив пальцы, на ее спину между лопатками. Его глаза были мокрыми, голос глухим.

– Ты вернешься?

Она кивнула:

– На время. – Ее голос тоже стал напряженным.

– Навсегда, – сказал он.

– На время, по крайней мере.

Его ладонь медленно двигалась по кругу между ее лопатками. Лицо стало мокрым.

– Что бы ты ни пожелала, – сказал он сдавленным голосом, – что бы ты ни пожелала, я все для тебя сделаю, мы можем все начать сначала, и через год я снова буду наверху ради тебя. Все, все, что хочешь.

– Я не хочу, чтобы ты был наверху, Харв. – (Я чувствовал себя соглядатаем.) – Все не так просто, все иначе. Они считают, что мы должны обратиться за психиатрической помощью. – Она кивнула на меня и Сьюз.

– Что они могут знать о нас, обо всем?

– Я не останусь, если мы не обратимся за помощью, Харви. Мы не просто несчастливы, мы – больны. Нам нужно лечиться.

– К кому мы пойдем? Я никого не знаю.

– Сьюзен нам скажет, – сказала Пам. – Она разбирается в подобных вещах.

– Если это поможет мне вернуть тебя, я готов. – Его голос стал спокойнее, но слезы по-прежнему текли. Он продолжал поглаживать ее по спине. – Все, что хочешь.

Я встал.

– Ребята, у вас все должно получиться. А пока я сделаю один звонок.

Они не обратили на меня особого внимания, и я почувствовал себя таким же полезным, как водопроводный кран на часах. Из номера позвонил Кленси в прокуратуру графства Саффолк.

– Спенсер, – сказал я. – Пауэрса уже выпустили из каталажки?

– Сейчас проверю.

Примерно три минуты я слушал невнятные звуки, доносившиеся из трубки. Потом снова раздался голос Кленси:

– Да.

– Чудесно.

– Ты же знал, что он не будет сидеть. Понимаешь, как бывает.

– Да, спасибо. – Я повесил трубку.

В кофейной Пам говорила:

– Это очень тяжело. Очень тяжело жить в центре внимания других людей.

Официантка принесла мне еще чашку кофе.

– Что же нужно было делать? – говорил Харв. – Не любить тебя, сказать детям, чтобы перестали любить тебя, что ты не можешь этого вынести? Так я должен сделать?

Пам Шепард покачала головой:

– Просто... нет, конечно, я хотела быть любимой, но быть единственной, которую любишь ты, которую любят дети, быть центром всего, чувствовать все это... не знаю... ответственность, вероятно. Мне хотелось закричать и убежать.

– Господи, – Харв покачал головой, – мне бы твои проблемы, чтобы кто-нибудь слишком любил меня. Я бы тут же поменялся с тобой местами.

– Вряд ли.

– Да, но я не стал бы поступать так же, как ты. Я даже не знаю, где ты была. Ты знаешь, где был я.

– И чем занимался. Ты – полный идиот.

Харв взглянул на меня:

– Спенсер, сволочь, ты сказал ей.

– Был вынужден.

– Я делал это ради тебя и ради детей. Хорошим я был бы мужчиной, если бы позволил своему бизнесу утонуть в канализации, чтобы и тебе, и детям досталось только по куску дерьма.

– Видишь, – сказала Пам, – всегда ради меня. Всегда ответственность лежит на мне. Ты все делаешь только ради меня.

– Ерунда. Я делаю то, что положено мужчине. Нет ничего особенного в мужчине, который заботится о семье. Я посвящаю семье всю свою жизнь. Это не отклонение. Это правильное поведение.

– Подавление собственного "я" – уже отклонение, – сказала Сьюзен.

– А именно? – прежде сдавленный голос Шепарда вдруг зазвенел. Он говорил слишком громко.

– Харв, – сказал я, – не кричи на Сьюз.

– Я не кричу. Господи, Спенсер, она пытается убедить меня, что самопожертвование и жизнь ради семьи могут быть признаками болезни.

– Нет, она не говорит этого, Харв. Она просит тебя задуматься, почему ты ничего не можешь совершить для себя, в собственных интересах. Почему ты все принимаешь только на условиях самопожертвования.

– Я... я не принимаю... я могу делать все, что хочу... для себя самого.

– Например?

– Ну, черт, я... Мне нужны деньги, хорошие вещи для семьи... и... черт! Ты вообще на чьей стороне?

Пам Шепард закрыла лицо ладонями.

– О Господи, – простонала она. – О Господи, за что мне все это?

27

Спустя некоторое время Шепарды отправились домой, беспокойные, неуверенные, но в одной машине, взяв с нас обещание, что мы со Сьюзен вечером пообедаем у них. Дождь прекратился, показалось солнце. Мы со Сьюзен отправились на пляж рядом с Си-стрит, плавали и лежали на песке. Я слушал репортаж о встрече «Сокс» и «Индиане» по маленькому красному портативному «Панасонику», который подарила мне на день рождения Сьюзен. Сьюзен читала Эриксона, с Нантекет-саунд дул легонький ласковый ветерок. Интересно, когда объявится Пауэрс? С этим ничего не поделать. Когда объявится, тогда и объявится. Подготовиться к этому невозможно.

– "Сокс" проиграл Кливленду, – раздался голос диск-жокея, и полилась мелодия «Лети, малиновка, лети».

Я выключил приемник.

– У них получится, как ты думаешь? – спросил я.

Она пожала плечами:

– Он выглядит не очень обнадеживающе, да?

– Да, но он любит ее.

– Я знаю. – Она замолчала. – А у нас получится?

– Да. У нас уже получилось.

– Уже?

– Да.

– Это означает, что восстанавливается статус-кво?

– Нет.

– Что же это означает?

– Означает, что я сделаю тебе предложение выйти за меня замуж.

Сьюзен закрыла книгу. Долго смотрела на меня, не говоря ни слова. Потом улыбнулась:

– На самом деле?

– Да.

– Из-за происшедшего?

– Думаю, да. Ты согласишься выйти за меня?

Она снова замолчала. Вода в проливе была спокойной. Спокойные волны, зеленые и полновесные, бесшумно накатывались на нас, ласково разбивались о берег.

– Не знаю, – сказала Сьюзен.

– У меня сложилось другое впечатление.

– У меня тоже.

– У меня сложилось впечатление, что ты хочешь выйти за меня замуж и сердишься, что я еще не сделал тебе предложения.

– Неуслышанные песни всегда кажутся более сладкими?

– Нет, не это.

– Доступность не сделала тебя менее заслуживающим любви. Это... Я не знаю. Не правда ли, удивительно? Мне кажется, я хотела, скорее, удостовериться в твоих чувствах, доказательством которых было бы твое предложение, а не совершить этот акт на самом деле.

– Совершение акта не явилось бы для нас чем-то новым.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да, понимаю. Что собираешься предпринять по поводу своего решения? Выйдешь за меня замуж?

– Не знаю. Ты, конечно, можешь пригрозить оставить меня, а я не хочу тебя терять.

– Ты не потеряешь меня.

– Да, мне тоже так кажется. Это одна из приятных черт твоего характера. В некотором роде я обладаю свободой проявлять нерешительность. Мне ничего не угрожает, и я свободна сомневаться, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Тебе не удастся поколебать мою уверенность.

– Я и не хочу этого.

– Здесь не идет речи о «свободна ты» и «свободен я». Мы вместе. И никаких вопросов, как любили мы говорить еще в школе.

– Как это похоже на тебя. – Сьюзен улыбнулась. – Но я не хочу бросать тебя и начинать жить с другим мужчиной. Я испытываю колебания не потому, что хочу поэкспериментировать. Я уже занималась этим. Знаю об этом все, что необходимо знать. Мы оба знаем. Я отдаю себе отчет, что будет достаточно сложно делить себя между тобой и кем-нибудь еще в баре для одиноких сердец.

– Это точно.

– Но нужно еще кое-что обдумать.

– А именно?

– Где мы будем жить?

Я по-прежнему лежал на спине, она полусидела, опершись на левый локоть, ее темные волосы упали на лицо. Внутренняя энергия, исходящая из нее, почти ощущалась физически.

– Ага, – сказал я.

Она наклонилась и поцеловала меня в губы.

– Еще одна твоя очаровательная черта. Ты так быстро все понимаешь.

– Тебе не потребуется бросать свою работу, свой дом.

– Или город, в котором я живу почти двадцать лет, в котором у меня друзья, свой жизненный уклад, к которому я отношусь достаточно трепетно.

– Я не смогу там жить, Сьюз.

– Конечно не сможешь. Посмотри на себя, Ты бескомпромиссный человек. Взрослый, великий, всех защищающий папаша. И в то же время ты самый большой ребенок, которого мне доводилось встречать. Тебе будет нечего делать в пригороде, в отдельном доме, вокруг которого надо подстригать лужайку. Ты не сможешь иногда ходить в клуб поплавать. Ты ведь уже задушил одного человека, да?

– Да, его звали Фил. Фамилию так и не узнал, просто Фил. Мне это совсем не понравилось.

– Правильно, но тебе нравится работа, в процессе которой может возникнуть подобная ситуация.

– Не совсем уверен, что это ребячество.

– В лучшем смысле этого слова. Во всем происходящем для тебя есть элемент игры, тревога о способе, а не о результате. Иногда очень близко подходящая к тревоге о благородстве.

– Слишком часто речь идет о жизни и смерти, милая.

– Конечно, но из-за этого игра становится более значимой. Мои соседи по Смитфилду более серьезные люди. Они имеют дело с успехом или поражением. Большинство из них не находит в этом никакого веселья.

– Ты много обо мне думала.

– Можешь не сомневаться. Ты не сможешь отказаться от своей работы, я не смогу прекратить свою. Я не хочу переезжать в Бостон. Ты не хочешь жить в Смитфилде.

– Могу согласиться, – сказал я. – Можем что-нибудь придумать. Никто не заставляет тебя бросать твою работу или меня – мою.

– Нет, вероятно нет. Но подобные вещи необходимо обдумать.

– Итак, пока ты продолжаешь твердо заявлять: «Не знаю».

– Видимо, так.

Я протянул к ней руки и притянул к себе.

– Ты – импульсивная стерва, – сказал я. Ее лицо было прижато к моей груди. Поэтому ее голос звучал приглушенно.

– С другой стороны, – пробормотала она, – я никогда не брошу тебя.

– Это несомненно, – сказал я. – Пойдем пообедаем и совершим акт нашей дружбы.

– Может быть, – прошептала Сьюзен, когда мы вернулись в мотель, – мы совершим его до обеда?

– А еще лучше, – сказал я, – и до, и после – как ты на это смотришь?

– Молодость – это то, на сколько лет ты себя чувствуешь, любимый, – улыбнулась она.