Текст книги "Красная жара"

– Я просто хотела ему помочь, – сказала она; на глазах её появились слезы. – Он мне сказал, что я нужна ему.

– У Виктора было десяток таких, как ты, дома. Теперь все они либо погибли, либо в тюрьме. Сейчас ему нужна ты. Но это ненадолго.

– Так убей меня! – закричала она. – Мне теперь все равно.

– Уходи, – сказал Данко.

Кэт широко открыла глаза:

– Уходи?

– Уходи, – повторил Данко. Он поднял пистолет и, направив его на замок, выстрелил. Грохот выстрела эхом прокатился по лестнице. Замок разлетелся вдребезги. Данко толкнул ногой дверь и подтолкнул Кэт Она оглянулась недоуменно, удивлённо и, наконец, с благодарностью. Затем помчалась по коридору, надеясь, что сможет выбраться наружу, не наткнувшись на Ридзика. Кэт очень сомневалась, что тот окажется столь же всепрощающим.

* * *

В течение всего лишь одного этого дня Бритоголовые сперва угрожали Ридзику, потом сделали из него заложника, потом его чуть не пристрелил белокурый травести, а вдобавок он ещё и на кофейной столик налетел. И когда, в результате, тебе в той же больнице собираются воткнуть в задницу иголку чуть ли не метровой длины – то это уж слишком. Ридзик ненавидел иголки. Сестра, седовласая дама среднего возраста в строгих очках, облик которой отнюдь не располагал к шуткам, готовилась сделать ему инъекцию противостолбнячной сыворотки. И хотя лица её не осеняла и тень улыбки, Ридзик чувствовал, что она сделает это с наслаждением.

Он медленно спустил брюки:

– Слушайте, мадам, не дадите ли вы мне минутку подумать? Ну, знаете, чтобы мысленно подготовиться к пытке?

Она бесцеремонно толкнула его к лежанке и стала протирать зад спиртом.

– Не будьте ребёнком, – сказала сестра, втыкая иголку Ридзику в ягодицу с излишним, по его мнению, энтузиазмом.

– Что там за гадость в этой штуке? Цемент? Она вытащила иголку:

– Не так уж и больно, верно?

– Страшно больно, – пробормотал Ридзик. Когда он застёгивал штаны, в дверях появились Доннелли и Стоббз. Они прислонились к дверному косяку, рассматривая Ридзика, словно подозреваемого в совершении тяжкого преступления.

– Ну? – сказал Доннелли. – Как успехи, сержант?

– Дьявольский вечерок, сэр, – ответил Ридзик, осторожно усаживаясь на стул. – Бритоголовые тыкали пушкой мне в ухо. Татамович канул в лету, Данко шлёпнул травестишку, а ещё я налетел на стеклянный столик и заработал за это укол от столбняка в свою розовую попку.

– Всегда обожал ваши яркие отчёты, – соврал Доннелли.

– Очень рад слышать, – ответил Ридзик на ложь взаимностью.

– Этот травести, – сообщил Стоббз, – убил Татамовича, введя ему в вену воздух. Как видно, не хотел, чтобы мы допросили того…

Тем временем в комнате появился и Данко.

– Он не хотел, чтобы допросил его я.

– Значит, этот тип – из группы Виктора? – спросил Доннелли.

– Да. Он убил Татамовича, потому что знал, что я заставлю его заговорить. И потому лучше было его убить. Доннелли кивнул:

– В этом есть смысл. И все же жестокий он, подонок. В разговор вмешался большой профессионал, Стоббз:

– А вы отыскали ту женщину, которая, как видно, стала женой Виктора? Мы весь вечер пытались её выследить.

Ридзик бросил взгляд на Данко:

– Увы. Мы и сами не смогли её найти. Стоббз холодно посмотрел на Ридзика:

– Это странно, потому что швейцар, который там работает, сказал, что до нас туда ухе заходила пара полицейских. Интересно, кто бы это мог быть?

Ридзик поглядел ему прямо в глаза.

– Только не мы.

– Интересно.

– Неужели?

А у Доннелли были ещё и ведомственные проблемы. Он повернулся к Данко.

– Капитан, скажите, где вы взяли пистолет?

– Он мой – зарегистрированный в Московском уголовном розыске.

Доннелли кивнул. Бросил на Ридзика гневный взгляд.

– Сержант Ридзик, вы…

– Я не знал, что у него есть оружие.

Доннелли знал своих коллег. Вот эта совершенно несовместимая парочка – а один будет выгораживать другого, даже если попадёт под суд. При подобных обстоятельствах у него не оставалось иного выхода, кроме как принять их дурацкую версию. Но в одном он оставался твёрд.

Доннелли протянул руку:

– Я вынужден просить вас сдать оружие, капитан. Данко выпрямился во весь свой рост и тяжело вздохнул.

– А я отвечу: нет! Доннелли улыбнулся:

– Вижу, Ридзик научил вас чувству юмора, – затем взгляд его и голос посуровели, улыбка исчезла. – Вы сдадите мне оружие, капитан. И немедленно.

Данко колебался. Вся его жизнь была построена на принципе подчинения старшим по званию – и это давало о себе знать.

– Не валяйте дурака, Данко. Данко нехотя протянул пистолет. Доннелли передал его Стоббзу.

– Теперь относительно вас, Ридзик.

– Да, сэр?

– Я просил вас присматривать за нашим другом. Я говорил, что не хочу, чтобы он маршировал по улицам, словно отряд Красной Армии – или я этого не говорил?

– Великие слова, сэр.

Когда Доннелли приходил в ярость, речь его становилась тише, но каждому было ясно, что он зол, по-настоящему зол.

– Оставьте это дерьмо, Ридзик. Я сказал, что дам вам возможность участвовать в этом деле – и я дал. Но стоит оставить вас без контроля, как у нас сразу же вся жопа полна русских трупов.

– Сэр, кажется, не стоит обвинять меня в смерти Тата…

– Заткнитесь. В чем хочу, в том и буду обвинять. Ясно?

– Сэр! – воскликнул Ридзик тоном, присущим скорее новобранцу.

– Отлично. И я хочу, наконец, чтобы вы представили мне отчёт. Я хочу, чтобы вы на бумаге представили мне всю эту ахинею – и хочу, чтобы вы сделали это к десяти часам утра. Мне нужно знать о любом малейшем движении, которое вы с Данко проделали.

Ридзик сомневался, что сможет сделать это без ущерба для поисков Виктора Росты. Если Доннелли узнает обо всем, чем занимались они с Данко, Ридзик получит по заднице. Но, судя по лицу шефа, тот явно не был в настроении предаваться дискуссиям на сей счёт.

– Без проблем, – сказал Ридзик наконец, – Прямо сейчас берусь за дело, сэр.

– Хорошо, – Доннелли задержался в дверях. – И кстати, Данко, на вашем месте, я бы подтянул ремни парашюта. А то тут пара русских дипломатов явно хочет сшибить вас на землю.

Когда они вышли в коридор, Стоббз не мог удержаться, чтобы не вспомнить те слова, которые ранее в тот же день произнёс Доннелли:

– Выражаясь канцелярским языком, мы не можем не заметить тут негативных аспектов.

– Пожалуйста, Стоббз, – Доннелли провёл рукой по лбу, словно пытаясь прогнать головную боль. – Если Ридзик выпендрится ещё раз, он отсюда вылетает. И после этого ему не позволят работать даже постовым на перекрёстке.

– Радостная весть, – ответил Стоббз.

– А где эти русские?

– В приёмной, внизу.

Степановичу с Муссорским вовсе не доставляло радости то, что их заставляют ждать, тем более что их оставляли в полном неведении относительно происходящего. Ведь это именно они привыкли скрывать всяческую информацию, а теперь как раз с ними-то и начинали играть в прятки.

Доннелли решил показать себя истинным дипломатом:

– Добрый вечер, джентльмены. Чем могу быть вам полезен?

К тому времени Григорий уже слегка подрастерял своё тщательно взлелеянное американо-подобное хладнокровие.

– Мы не можем обнаружить советского гражданина, капитана Данко. Но нас уведомили, что он работает с одним из ваших офицеров.

Тут вмешался Степанович:

– Он не уполномочен вести это расследование. Ему приказано было вернуться в Москву ещё утренним рейсом. Доннелли состроил удручённую мину:

– Мне охренительно жаль огорчать вас, ребята, но капитан Данко является свидетелем убийства работника чикагской полиции. И он не может уехать без нашего на то разрешения.

Степанович перешёл чуть ли не на крик, словно полагая, что сможет вогнать в трепет пару американских полисменов одною лишь силою своего голоса:

– По приказу Советского посольства, он должен отправиться в Москву завтра же утром. Неисполнение этого приказа приведёт к серьёзным дисциплинарным последствиям для него. Спасибо, командир, – и рот дипломата захлопнулся с таким стуком, словно губы его были отлиты из стали.

Русская парочка, оттолкнув полицейских, гневно покинула помещение.

– Ишь ты, осерчали, – сказал Доннелли.

– Хотите, чтоб я подключил к этому госдепартамент? – спросил Стоббз.

Доннелли посмотрел на него, как на сумасшедшего.

– И чтобы ещё пара засранцев влезла в это дело? Нет уж. Хватит и тех, что есть.

* * *

Сидя в автомобиле Ридзика, Данко усиленно размышлял, пытаясь припомнить хоть какой-нибудь след, который позволил бы продолжить расследование. Впрочем, Ридзик уже все обдумал.

– Сдавайтесь, Данко. Снова мы на пустом месте. Никаких следов, приятель. Ничего. Дело провалилось, и мы снова на нуле. И все благодаря вам и вашим «русским методам».

Данко не взволновали эти слова.

– Почему вы соврали Доннелли из-за меня? Ридзик пожал плечами:

– Вы же спасли мою жизнь. А вообще, было бы очень стыдно, если б меня прихлопнул этот переодевашка. Что бы подумала моя мама, – он полуобернулся и бросил взгляд на Данко. – Но позвольте сказать вам, что потом вы вели себя как настоящий дурак.

– Принимаю ваши благодарности. А теперь мне нужен пистолет.

Ридзик засмеялся и возвёл очи к небу:

– Только вы его не получите. Смотрите, – продолжал он, стараясь говорить помедленнее, – если я дам вам оружие, мне крышка. Стоббз ждёт не дождётся того момента, когда сможет написать приказ о моем увольнении, а Доннелли всегда готов подписать его.

– С командиром Доннелли я сам столкуюсь. Ридзик не знал, то ли ему смеяться, то ли плакать.

– Неужели? Да он же просто чёртова газонокосилка. Не льстите себя надеждой, что с ним столкуетесь. Он крутой и твёрдый полисмен.

– Он держит рыбок.

– Ну, уж рыбки, по крайней мере, лучше, чем какой-нибудь сраный попугай.

«И что за хренотень я болтаю», – подумал Ридзик.

– Вы же говорили, что ничего не имеете против попугаев, – Данко, как видно, по-настоящему обиделся.

– Ладно, ладно, – Ридзик сунул руку в отделение для перчаток и выволок оттуда огромный револьвер. – Вот, – он протянул его Данко. – Поздравляю. Теперь у вас в руках самое мощное из ручного оружия в мире.

Данко оглядел револьвер и взвесил его на руке, примериваясь к тяжести. Оружие было прекрасное – это было видно. Только он вовсе не был уверен, что Ридзик сказал ему правду.

– Самое мощное ручное оружие – это советский Подбирин 9, 2 миллиметров .

– Будьте посерьёзней, товарищ. Всем известно, что первенство в этом деле держит Магнум 44. Данко защёлкнул барабан.

– В следующий раз вы ещё станете доказывать мне, будто это американцы изобрели телефон.

В Москве это, наверно, вызвало бы бурю смеха. В Чикаго такая фраза повлекла за собой лишь долгий недоумевающий взгляд Ридзика. Он нахал на стартер и автомобиль рванулся с места.

– Трудно поверить, – пробормотал Ридзик, качая головой.

Глава 9

Придерживаясь того правила, что полицейский никогда не бывает мокрым и голодным, Ридзик остановил машину возле одной из круглосуточных закусочных и рванул сквозь дождь в тёплый и безопасный закуток заведения. Он был измучен, зад болел, а его ещё ожидала куча незаполненных бланков. Данко тоже выглядел устало, но теперь и он оказался голодным, так что просто жевал свой чизбургер, наблюдая как его несчастный партнёр стонет над бумажками.

Ридзик разложил бланки перед собой, так как понимал, что если собирается сегодня ночью ещё и поспать, а к десяти утра сдать отчёты, то пора начинать.

– Не знаю, как там у вас, ребята, – сказал Ридзик, перелистывая бланки, – но здесь, в добрых старых Штатах, каждый раз, когда что-нибудь случается – ну просто любая мелочь, – то приходится приниматься за канцелярщину.

Данко что-то хрюкнул, продолжая есть.

– Вы так считаете? – сказал Ридзик кисло. – Нужно сдать отчёт о местонахождении, предварительный отчёт, потом отчёт о собственно случившемся, потом заполнить анкету для следственного отделения. А потом ещё большой рапорт о ведении дела, который к тому же нужно напечатать на машинке в трех экземплярах, что особенно забавно, знаете ли, потому что я не умею печатать.

Он сгорбился, сжимая в руках чашку кофе. Молодая и прелестная официантка, в тесной мини-юбке, из той породы женщин, которые при нормальных обстоятельствах мгновенно разогнали бы у Ридзика всякую грусть, подплыла к их столику, предлагая подлить кофе.

– Ну, ребятки, как с утра пораньше идут дела?

– Грандиозно. Меня швырнули о кофейный стол и воткнули в задницу лошадиную иголку.

– Очень жаль слышать такое, – она потянулась к чашке Ридзика, но тот схватил её за руку.

– Мадам. Я только что добился идеального цвета своего кофе. И это единственное, что я смог сделать ради себя.

Она оглядела его с головы до ног:

– Могу поверить, – ответила она. Ридзик не любил людей, которым так весело в полчетвёртого утра. Он снова вернулся к своим бланкам.

– А вы, кажется, расстроены, – заметил Данко. – Даже не взглянули на её попку.

– А вы кто такой? Братья Джойс?

– Но у того травести вы от зада взгляд не могли отвести.

Ридзик не поднимал взгляда.

– Е… я вас, Данко.

– Это комплимент?

Ридзик решил, что порою было бы предпочтительно, чтобы у Данко отсутствовало чувство юмора. Он решил игнорировать Данко. Ридзик вытащил шариковую ручку и начал писать предварительный отчёт, что есть сил старясь вести себя так, словно Данко нет и в помине.

Данко откусил очередной гигантский кусок чизбургера и стал рассматривать происходящее в ресторане. Пригляделся к попке официантки. Попка была чудесная.

Ридзик что-то пробормотал, отпил кофе и взглянул на часы.

– Отличные у вас часы, – сказал Данко.

– Спасибо.

– Очень дорогие.

– Ага.

Ридзик снова стал писать, отрываясь только для того, чтобы глотнуть кофе. Данко опять нарушил молчание:

– Очень дорогие. Как вы могли себе позволить такие?

– Что?

– Часы. Это ведь «Ролекс», да? – у их майора тоже был «Ролекс».

– Ага. Я купил со скидкой. У меня двоюродный брат занимается их продажей.

– О!

Ридзик вернулся к работе. Он почувствовал, как Данко склонился ближе, наполовину сокращая расстояние между ними.

– Ради Бога, Данко, шестьсот пятьдесят долларов, без пошлины, автоматические, с указанием дня и даты, и идут с точностью до трех секунд в год – или что-то около того, – что приносит мне чёртову кучу пользы, потому что с этими вот отчётами я опоздаю дня на три, если вы не перестанете мне мешать.

– Я не собирался спрашивать вас про часы.

– Понятное дело, что нет. Вы хотели узнать, где тут можно по дешёвке прикупить видеомагнитофон, чтобы, воротившись в Москву, забраться в свою холостяцкую берлогу и смотреть, сколько влезет, «Броненосец Потёмкин».

– Я хотел сказать вам, что мы достанем Виктора, Ридзик.

Ридзик продолжал писать.

– Ясное дело. Я как раз подхожу сейчас к той части – она называется «Советские методы», – где эта девчонка возвращается и решает прокинуть Виктора, а не меня.

– Ключ. У нас же остался ключ.

– Ага, – пробормотал Ридзик. – Я это тоже сюда запишу. Да мы ведь этого засранца просто в угол зажали, – он поднял сердитый взгляд. – Я вам начистоту скажу, Данко: мой послужной список и так выглядит не больно здорово. А теперь, когда мы с вами поработали вместе, то глядишь, меня и вовсе отправят на улицу регулировщиком – (Ридзик не догадывался, что даже этот скромный пост будет закрыт для него.) – Не знаю, может, Галлахер был прав, может, я и не хочу возвращаться.

– Возвращаться откуда? Ридзик отмахнулся:

– Черт с ним. Забудем об этом. Данко отодвинулся:

– Понимаю. Не моё это дело, верно?

– Верно, – Ридзик снова взял ручку, но вместо того чтобы писать, стал играть ею, вертя между пальцев. – Что за дерьмо, – сказал он, наконец, – все остальные знают, могу и вам рассказать – только не сообщайте об этом в «Правду».

– Что случилось?

– У меня сейчас в отделении испытательный срок. Я должен следить за своей задницей на каждом шагу, иначе меня пошлют на хрен. Три месяца мне нужно быть помесью Бетмена и матушки Терезы. Но, как видите, начало вышло не больно замечательное, – он снова отпил глоток кофе.

– И как это произошло?

– Просто. Шесть недель я занимался слежкой за какими-то дерьмовыми ворами. Один парень тащил телевизоры с большим экраном из винного магазина на Южной Стороне.

Данко недоуменно глазел на него:

– У вас в России есть телевидение?

– Две программы.

– Грандиозно. Ну так вот, торчу я один в машине шесть недель подряд. Ничего не происходит. Этот долбоголовый, которого мы подозревали за телевизоры, просто торгует себе спиртным.

– Арестовали бы его по подозрению, – предложил Данко.

– Этого делать нельзя.

– Рассказали бы ему про Миранду – и потом арестовали по подозрению.

– Это тоже не выйдет.

– Арестовали бы за спиртное.

– Так он торговал легально.

– А…

– Ну и вот, как-то на сорок четвёртый день почувствовал я себя малость одиноко, – теперь, оглядываясь назад, он признал, что поступил весьма глупо. – И я пригласил свою подружку меня навестить. Лежим мы с нею, значит, на заднем сиденье и я аккурат учу её искусству любви, когда подымается буча. Не на сорок третий день, не на сорок пятый – не-е-ет, как раз на сорок четвёртый в 3 часа 45 минут дня. Наряд в формах налетает с переднего входа, а вся малина линяет с заднего – прямиком мимо меня.

– И что случилось? Даже в Советском Союзе коллега-милиционер не донёс бы о вашей этой… деятельности.

– И даже в Соединённых Штатах, Данко. Только дежурным следователем был тогда сержант Неллиган – вы знаете Неллигана. Ну, он и донёс на меня «за пренебрежение служебными обязанностями». На месяц меня отстранили от работы без оплаты, и вот теперь три месяца испытательного. Господи! – он допил свой кофе.

– А они поймали того долбоголового? – спросил Данко. Слово «долбоголовый» он собирался запомнить и потом посмотреть его в словаре.

– Ага. Парочку долбоголовых, – Ридзик помахал официантке пустой чашкой. – Эй, сладкощекая!

Официантка, не слишком восхищённая таким зовом, принесла кофе и наполнила чашку.

– Не переусердствуйте с дозаправкой, милая. Она поставила кофейник и вытащила счёт жестом полисмена, радостно выписывающего штраф за неверную парковку «феррари».

– Это все, сэр?

– Не знаю. Как вы, Данко?

– Я бы выпил чаю, пожалуйста.

– В стакане, – сказал Ридзик, – и с лимоном. Я прав? Данко кивнул, явно удивлённый, откуда это Ридзику известно, как русские предпочитают пить чай. Ридзик пожал плечами:

– Я смотрел «Доктора Живаго».

* * *

К рассвету пошёл сильный беспрерывный ливень. Казалось, что прошло уже несколько дней с тех пор, как они в последний раз были в «Гарвине». Туда захотел отправиться Данко, и Ридзик не мог винить его за это. Даже Ивану Грозному нужно немного поспать. Он притормозил у тротуара.

– Встретимся через пару часов, – сказал Ридзик.

– Хорошо.

Ридзика подобная роскошь в ближайшее время не ожидала. Он двинулся к центру города, моля Бога, чтобы удалось уговорить одного из ночных дежурных напечатать ему отчёт.

Портье в «Гарвине», спавший уткнувшись носом в стол, поднял голову, когда вошёл Данко, и обратил на него свой туманный взор.

– Сообщения есть? – спросил Данко.

Портье зевнул и потянулся. Стоя в нескольких шагах от него, Данко вдыхал запах его пота и застоявшуюся вонь сигаретного дыма.

– Ну, через полчаса мы выключаем горячую воду, если это вас волнует.

– Сообщения по телефону.

Клерк пошарил в ящике для ключей от номера Данко:

– Ага, есть вам послание. От какой-то юбки. Уверяла, что это срочно.

Он перебросил Данко смятый клочок бумаги. Данко схватил телефонную трубку и немедленно стал набирать номер.

– Будьте как дома, можете пользоваться телефоном, если это, конечно, местный…

На звонок ответила Кэт. Говорила она медленно и устало. Ещё один участник пьесы, не спавший всю ночь.

– Очень вовремя, – сказала она.

– Вы что хотели?

Кэт нервно облизала губы и попыталась собраться с мыслями. Оставался только один выход – продать все это дело русским.

– Слушайте, я не могу в этом участвовать, – страх прорывался в её словах, путая тщательно подготовленные фразы. – Если Виктор узнает… Вы обещаете, что…

– Что вы хотите? – прервал её Данко, отчётливо выговаривая каждое слово. Кэт сделала глубокий вдох:

– Я могу выдать вам Виктора, если вы пообещаете отпустить меня, когда все это кончится. Свободной и чистой. И без «может быть» или «посмотрим».

– Я не понимаю. Голос Кэт стал жёстким:

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы получаете Виктора, а я – свободу. Понятно? Свободу.

Данко на секунду задумался. Это дело. И если он не согласится, то потеряет эту девчонку, а как следствие, и свою последнюю связь с Виктором. Но, с другой стороны, он не мог говорить от имени американцев – и не мог обещать женщине свободу в обмен на Виктора. Впервые за все то время, что он провёл в Америке, Данко хотел, чтобы рядом оказался Ридзик.

Кэт снова нервно заговорила:

– Может, ты не понимаешь, старик, но я хочу получить возможность поступить правильно. Смотрите: город платит мне пять восемьдесят пять в час за обучение танцам детей, чтобы те не стали наркоманами. Виктор заплатил мне десять штук просто за то, что я вышла за него. Подсчитайте, – она не могла понять, почему изливает душу этому человеку, но не могла забыть и прошлой их встречи, когда именно ему, русскому, она поверила. А не американскому фараону. – Слушайте, Виктор должен со мной связаться. Я могу узнать, где и когда состоится крупная сделка, и тогда позвоню.

Данко нарушил молчание:

– А почему он вам об этом скажет?

– Он мне верит. Я ведь его жена, – она остановилась, чувствуя, как напряжение охватывает её до предела. – Ну, отвечайте же, Данко, не дышите мне в ухо.

Наконец он ответил:

– Я получаю Виктора, вы получите свободу, – и он повесил трубку, надеясь, что сможет сдержать своё слово.

– Женщины, – сказал портье, который прислушивался к каждому его слову. – Абсолютно невозможно с ними жить. И абсолютно невозможно их пристрелить.

* * *

Если уж они собираются отключить горячую воду, то первым делом нужно было искупаться. Данко включил душ, спуская ржавую воду пока она не стала горячей и чистой, потом вернулся в спальню, стащил с себя рубашку. Задёрнул грязные шторы и включил свет в комнате.

С противоположной стороны улицы, стоя на крыше многоквартирного дома, Виктор внимательно изучал обшарпанный экстерьер гостиницы. Он видел, как Данко вошёл в номер, разделся, повесил одежду и затем исчез в ванной. Виктор перевёл бинокль на окна номера, расположенного рядом с тем, что занимал Данко. Привлекательная молодая проститутка, готовясь то ли к своему последнему клиенту за ночь, то ли к первому за день, вылезала из облегающего платья. По разорванной шторе он понял, что она находится в его бывшей комнате.

– Виктор, – сказал один из Бритоголовых, сгрудившихся у него за спиной, – в каком он номере?

– В моем бывшем, Али.

– Что он ответил? – переспросил другой Бритоголовый. Этого звали Джамал.

– В его бывшем номере.

– Так пойдём и возьмём его.

Виктор снова взглянул в бинокль. Он увидел, как Данко выходит из ванной, забирается на стул и что-то делает с пыльной лампой, свисающей с потолка посреди комнаты.

– Слушай, Виктор, старик, пошли уже, – сказал кто-то из Бритоголовых. В общей сложности их было четверо.

Виктор кивнул.

* * *

Ночной портье не привык, чтобы в такую рань приходилось выносить столько хлопот. Он уже заснул, примостив голову на стол, когда в дверях появился Виктор со своей командой. Шума от них было столько, что портье снова проснулся.

Он уже было сказал:

– Вам что, ребята, номер нужен? – когда сообразил, что шум производит вырываемый из стен телефонный провод.

– Эй!..

Виктор съездил этим телефоном клерка по голове и тот вернулся к своему излюбленному бессознательному состоянию, хотя и не совсем был согласен с использованными для этого Виктором методами.

Четвёрка Бритоголовых направилась к лестнице, сжимая в руках пистолеты.

– Вперёд, – произнёс Виктор тоном пехотного командира, приказывающего своему отряду занять намеченную высоту. На третьем этаже они свернули и Бритоголовые решительно двинулись вперёд, а Виктор на секунду задержался, чтобы выглянуть в единственное выходящее отсюда окно. Тремя этажами ниже бурлила грязная речка Чикаго.

Затем он проследовал по коридору вслед за бритоголовыми, но не стал подходить к дверям своей бывшей комнаты, как те. Он остановился позади, выжидая.

Али и Джамал обрушили свой вес на непрочную деревяшку гостиничной двери. Когда дверь слетела с петель, они увидали проститутку, которая, выпрямившись, сидела на кровати.

– Где он? – спросил Али.

Шлюшка никогда прежде не видала таких бритых чёрных легавых, но решила, что лучше быть сговорчивой.

– В ванной… Только, вы кто такие?

Они не ответили ей. Али и ещё один Бритоголовый направили пистолеты на двери ванной и принялись палить, сотрясая тонкое дерево тяжёлыми пулями. Дверь дребезжала и трескалась, пули рикошетом разлетались по всему помещению. Из ванной раздался приглушённый крик и звуки бьющегося стекла и кафеля. Бритоголовые не оставили находящемуся там никаких шансов: они разрядили оба свои пистолета. Наконец наступила тишина. Али пробрался сквозь синеватую завесу порохового дыма и толчком открыл дверь. Из изуродованной комнатёнки вывалился изрешечённый пулями труп жирного мужика и мешком рухнул к ногам Бритоголовых.

– Не тот! – воскликнул Али.

– Вот дерьмо!

Когда началась стрельба, Данко возился с ремешками своих часов. Не колеблясь, он схватил револьвер и, пригнувшись, отворил дверь своего номера, оглядел коридор – пусто – и побежал в ту сторону, откуда доносились выстрелы. Свернув за угол, он тут же принялся стрелять и сам. Оглушительный грохот его тяжёлого орудия заполнил помещение и долею секунды спустя, когда пуля пробуравила тело Али, одним Бритоголовым стало на свете меньше.

Приятель Али отправился вслед за своим другом почти тут же. Пистолет бухнул дважды и замолк.

«С двоими покончено, – подумал Данко, – но сколько ещё осталось?»

А осталось ещё двое, но оружие их было готово к бою – и они знали, где Данко, а где они – он не знал. И они решили, что справятся с ним запросто. Можно считать, что он уже труп.

Джамал со своим дружком выскочили из открытых дверей номера в коридор. Данко услышал их шаги, но у него даже не хватило времени спрятаться. Однако первый выстрел раздался не со стороны Бритоголовых. Данко с удивлением увидал, как посреди лба у Джамала появилась аккуратная маленькая дырочка. Данко сознавал, что стрелял это не он, но, впрочем, в тот момент ему было все равно, кто это сделал. Это давало ему время привести в боеготовность свою артиллерию. Смит-энд-Вессон дважды полыхнул огнём, отбрасывая последнего Бритоголового к стенке уже мёртвым.

Данко оглянулся. За ним, в прекрасной боевой позе, стояла молодая шлюшка, держа в руке дымящийся револьвер.

– Они убили моего клиента, – молвила она.

– Сколько их ещё?

– Не знаю.

Сзади из коридора донёсся звук бьющегося стекла. Виктор разбил лампу, висящую на потолке в номере Данко. На пол посыпались мёртвые насекомые, пыль – и ключ. Мрачно усмехнувшись, Виктор поднял его. Ключ у него, дело улажено. Теперь оставалось только прикончить Данко. Это доставит ему не меньше удовольствия, чем операции торгового характера – а может, даже больше.

Проститутка заскочила к себе в номер, набросила плащ и натянула туфли. Она решила, что единственная возможность выбраться из этого дерьма – держаться за этого здорового парня. Она осторожно двинулась за ним по коридору.

Но у Данко возникли проблемы. Он был уверен, что Виктор находится в его номере, а звук разбитого стекла означал, что он нашёл ключ. То есть Данко нужно пробраться внутрь и отобрать ключ. Но в номер вели две двери: одна – в спальню, а другая выходила в коридор из ванной. О том, что такое поле обстрела, Данко прекрасно знал по службе и помнил, что в номере – в углу спальни – есть такая точка, откуда Виктор мог следить за обеими дверьми. В какую бы из них ни вошёл Данко, Виктор сразу же его увидит. Если бы у Данко был партнёр – пусть даже Ридзик, они могли бы попробовать ворваться одновременно через разные входы – и надеяться на лучшее. Даже Виктор не сумел бы зацепить их одновременно.

Данко оглянулся на юную проститутку. Она дрожала, как замерший щенок, а выступившие на глазах слезы понемногу смывали с лица макияж. Она явно была не в состоянии помочь. Своё дело она уже сделала – и о большем он её просить не мог.

Но Виктор был рядом, и Данко нужно было войти и схватить его – никогда ещё с того зимнего дня в Москве не был он ближе к цели. Поэтому ему придётся пройти через одну из дверей – все равно какую, коль скоро он в любом случае окажется в зоне обстрела.

Он остановился возле дверей спальни, держа револьвер наготове. Он решил досчитать до трех, а затем ударом распахнуть непрочные створки. Но на счёте «два» его предали. Наручные часы, все ещё установленные на московское время, стали пищать. А этого негромкого звука оказалось достаточно, чтобы предупредить Виктора. У Данко осталась лишь секунда, чтобы успеть отскочить от двери, прежде чем Виктор не изрешетил её пулями.

Шлюшка закричала и бросилась на пол. Иван последовал её примеру. И не успел ещё Виктор кончить стрелять, как Данко ворвался во вторую дверь – ту, что вела в ванную. Поступок этот был настолько рискованным, что даже самого Данко чуть не привёл в восторг, когда он обнаружил маячащую впереди спину Виктора, на которую он тут же навёл револьвер. Данко всегда надеялся убить Виктора, стоя перед ним лицом к лицу, но если судьба предлагает ему лишь этот шанс…

Судьба подарила ему Виктора, но тут же и отняла его обратно. В тот момент, когда Данко уже решил было стрелять, проститутка подскочила на ноги, стремясь убраться подальше отсюда. Если бы Данко нажал на спуск слегка посильнее, она была бы уже убита, но Иван успел удержать свой палец в тот момент, когда фигура шлюшки выросла у него перед глазами.

Виктор завопил и помчался вдоль по коридору. К изумлению Данко, он устремился прямиком к окну.

– Мать твою! – закричала проститутка.

– Роста! – заорал Данко.

Виктор выскочил из окна головой вперёд, словно прыгун с большого трамплина. Описав в воздухе кривую и поджав ноги, он мгновение спустя погрузился в тёмные, маслянистые воды протекающей вдоль гостиницы реки Чикаго.

Данко остановился у окна, глядя на бурлящий поток и готовясь пристрелить Виктора, лишь только тот появится на поверхности. Но Виктор все не всплывал.

И тут Данко почувствовал, что в спину ему направлено оружейное дуло. Он обернулся и обнаружил смотрящий на него ствол винтовки 45 калибра. И лицо человека, сжимающего в руках винтовку, было чем-то знакомо Ивану. Но потребовалось ещё несколько секунд, прежде чем Данко смог понять, кто это такой.

– Вы за это заплатите, мистер Русский, – заявил ночной портье (а это был именно он), приближаясь. – Вы оплатите счёт врачу и расходы за причинённые разрушения. И заплатите за новую покраску.