Текст книги "Лелег"

Теперь действительно началась нешуточная схватка, не на жизнь. Великолепные, калёные клинки со звоном высекали искры. Староста постепенно успокоился, обрёл боевое хладнокровие, действовал умело, решительно атаковывал, финтил, перекладывал саблю из одной руки в другую. Показывал чудеса, загляденье прямо.

Альгис пока только оборонялся, ловко отбивал самые мудрёные выпады. У того, кто его знал, наверняка бы создалось впечатление, будто нарочно поддаётся. Кмита ухитрился несколько раз полоснуть лезвием по плечу, где имелся незащищённый участок, по щеке, куда-то под кольчугу успел просунуть. Кровь залила кафтан. Наблюдавшие за поединком молодицы постоянно вскрикивали, прикрывались руками. Мужчины вздрагивали, от отчаянья скрипели зубами. Но Альгис продолжал, словно вообще не чувствовал боли. Староста окончательно уверовал в собственное неожиданное превосходство, возомнил себе счастливое будущее и, возможно, гетманскую булаву, чем чёрт не шутит. У щенка-то больше гонору, нежели мастерства. Пора кончать гадёныша. Да, хватит с него, хорошего понемногу. Но каков мерзавец! Ловко он за нос меня.

Филон замахнулся наконец рубануть так, чтобы вместе с кольчугой, пополам вдоль хребта. Проделывал не раз. Даже успел издать победный рык, будто африканский лев или амурский тигр. В этот миг по нижней кромке его панцирной накладки, глубоко, прямо в печень вонзился острым концом клинок Альгиса. Кмита саблю выронил, сник. Но не упал, присел, прижав ладони к животу. Альгис махнул Фёдору, чтобы подвёл коня. Вместе подняли старосту в седло.

– Ну что же, братья, спасибо за подмогу. Теперь не мешкайте. Радзивилл вскорости будет здесь. Уводите скот, что можно, возьмите с собой. Гетман ничего не оставляет, кроме выжженной земли. Ещё поручение тебе, Фёдор…

Поклонившись, запрыгнул в седло. Поскакал впритык со старостой, поддерживая за плечи, чтоб не упал. Через час они приблизились на версту к стану Радзивилла. Кмита ещё жил некоторое время, пока подъезжали, но уже без сознания. Таким его Альгис и представил ясновельможному пану гетману, скупо, в нескольких словах поведав, как они, вопреки данным лазутчиков, напоролись на отряд царёвых стрельцов, приняли неравный бой. Пан староста сражался, аки лев или тигр, но проклятых русских было втрое, может, значительно больше. Как мужественно казаки охраны приняли основной удар на себя, давая возможность раненому старосте уйти живым.

Выслушав доклад, Радзивилл глубоко задумался.

– Значит, стрельцы уже здесь. Прочёсывают крупными отрядами округу. Это может значить одно. Западню мне готовят. Самого царя как приманку подсунули. Ай да Малюта! Хитёр, старый лис.

Он молчал минут пять, не шевелясь, никого и ничего не замечая. Потом перевёл затуманенный неожиданными мыслями взор на Альгиса. Тот безмолвствовал, будто идол с застывшими чертами лица.

– О, матка бозка! Да ты весь в крови, бедный мой мальчик. Эй, стража, лекаря сюда!

Явился щуплый старикашка, седой весь, редкие волосья спадали до плеч, глазки подслеповато сощурены, на носу, прямо на кончике, бугорчатая бородавка, словно пуговица от казачьего кафтана. Взгляд цепкий. Пальцы длинные, гибкие, ногти острижены коротко. Низко поклонился ясновельможному.

– Что пан Кмита?

– Он оставил нас, мой господин. Рана оказалась, увы, смертельной.

– О, бог мой, какая потеря! – Радзивилл горестно заломил руки, картинно воздел их к небу, даже слезой блеснул.

Помолчали ещё некоторое время. Вспомнив о лекаре, гетман велел осмотреть Альгиса. Лекарь помог стянуть доспехи, кафтан, рубаху. В животе сбоку зияла ровными краями сквозная, но без проникновения в брюхо рана, плечо несколько раз подверглось глубоким сабельным порезам. Щека продолжала кровоточить. Юноша действительно был весь в крови. Радзивилл под искренним впечатлением побежал к себе в покои, откуда вскорости вернулся с подарком. Лекарь, отлично зная своё дело, успел промыть, обработать и зашить раны, перевязал, заставил принять что-то невероятно горькое, весьма целительное.

– Позволь, юный мой друг, вручить тебе вот это. Бери, заслужил. Геройски заслужил, – и с полным восторга взглядом вручил уникальную карабелу в золочёных ножнах, инкрустированных драгоценными камнями. – Да ты не тушуйся, вынь, в руке подержи. Обрати внимание, какой стали клинок. Такую саблю не сыщешь во всём княжестве.

Альгис, не скрывая восхищения, извлёк карабелу из ножен, отошёл подальше, взмахнул ею вправо, влево, сделал казачью крутку и, не удержавшись, вжикнул по подсвечнику, на котором горело пять свечей. Никто ничего не понял, свечи остались вроде нетронутыми, даже пламя не дрогнуло. Но через минуту попадали, перерубленные ровно по центру. Альгис оценил подарок. Припал на колено.

– Благодарю, ясновельможный пан гетман, за высокую честь. Тронут до глубины души. Долгих тебе лет и счастья. А теперь позволь преданному воину удалиться. Хочу с паном старостой проститься.

– Да, да, конечно. Ступай, герой, зализывай раны телесные и душевные, – и когда Альгис уже приоткрыл дверь, Радзивилл спросил его: – Как думаешь, боярин, стоит ли соваться в Старицу?

– За Иваном Грозным, ясновельможный? Я бы не рискнул. Там немалая стрелецкая рать. Это головорезы ещё те. Как бы сюда не нагрянули. Нам отступать никак невозможно. В пустыне не выжить.

– Как ты сказал, пустыне? Именно. Пустыню по всей территории сделаем. Я им покажу вольную Русь.

Янычарские корпуса, пожалуй, были самым ценным обретением турецкого султаната. Подразделения, им подобные, в современных армиях именуются спецназом. Лучшие из лучших, не ведающие невыполнимых задач. В янычары протискивались явно помеченные судьбой мужеские особи, из которых турецкая военная машина, не жалея идеологических мощностей и финансов, изготавливала идеальных убийц.

Альгиса вначале приняли прохладно. О том предупреждали, не единожды инструктировали. Нормальная, в принципе, реакция. Чтобы стать своим, требовалось доказать, когда и жизнь на волоске, и безвыходная ситуация. Собственно, не ахти какие года молодого боярина пронеслись именно в таком жизненном сюжете, где грани между смертью и бренным существованием вырисовывались провидением весьма размыто.

Справедливости ради нелишне помянуть, что сии зыбкие грани для обычного человека фатальны. Уцелеть в подобных сюжетных туманностях судьба безнаказанно дозволяет ею избранным, наделяя такими запредельными качествами, что человек как бы уже и не человек, а некая неконкретная сущность, с размытыми личностными характеристиками, периодически меняющимися внешними признаками, которые никак не потянут на такие юридические улики, как примета, моральный облик, психологический статус, привязанность к чему-либо или кому-либо, и тому подобное.

Обитают они между небом и землёй, без определённого адреса, одновременно и там, и тут, вне пространства, времени, каких-либо координат. Позволяют собой управлять множеству хозяев сообразно собственным интересам, при этом их не огорчая, а когда требуется, то и поощряя либо без зазрения совести ликвидируя. И никогда, как сейчас отметили бы оперативники, не оставляют отпечатков пальцев, при том что чрезвычайно мобильны, как будто им Господь, наряду с невероятно талантливыми руками, головой и сердцем, в придачу подарил ещё и крылья.

Не сказать, чтобы янычары были чванливы, спесивы или подвластны гордыне. Человеко-зверю сии качества не свойственны. Но у них неукоснительно соблюдался принцип «свой-чужой». Отлаженный механизм требовал притирки каждой новой детали. И об этом русского боярина инструктировали. Посему в душу к новоявленным собратьям не лез, терпеливо выжидал своего часа.

Ко времени, когда янычарский корпус в силу исторических процессов вот-вот собирались предать забвению, разогнав либо уничтожив основной остяк, Альгис уже был ни много ни мало полковником османской империи. Чтобы не попасть в общую мясорубку, по тайному указанию родного ведомства хитроумно организовав «собственную гибель» в неравном бою, вышел из игры. Сие случилось ранней осенью тысяча шестьсот двадцать первого года под Хотинской крепостью, куда он не без приключений пробрался со своей золотой хоругвью через многие свои и чужие засады, секреты и камуфлеты.

«Официально» числясь резидентом османской разведки у короля Сигизмунда, столь же «официальный» ротмистр особого подразделения войска польского Альгис должен был исполнить тайные миссии друг другу враждебных государств. Суть этих миссий сводилась к примитивным разведывательно-террористическим актам в стане противника с последующим захватом как минимум главнокомандующих армиями, как максимум – королевского сына Владислава либо самого султана Османа Второго.

Любая из этих миссий при общей безалаберности правящих верхушек была хоругви Альгиса по плечу. Альгис вообще размечтался заарканить одновременно и того и другого, с главнокомандующими, разумеется. Сие также не составило бы особого труда. Он и планы операций уже собирался отослать на утверждение. Однако Посольский Приказ опередил. Однажды на одной из стоянок посреди Буджакской степи, словно призрак из отуманенной сумерками балки, высветился мелкий ростом скороход с грамотой. Вручил и тут же растворился, как не было его. По сусличьим норам, что ли, бегают, усмехнулся ничему не удивляющийся Олег. Ему предписывалось ни в какие аферы не встревать, в срочном порядке прибыть в крепость для получения особых указаний. Значит, важность предполагаемого задания превыше пленения монарших особ, являвших собой самых злостных на тот момент истории противников России. Не знал боярин Рындин Олег Романович, что будет ещё одна, горестная миссия. Проститься со смертельно раненым Сагайдачным, гением разведки и дипломатии семнадцатого века. Единственным родным человеком, как он думал все эти годы после гибели князя Яноша.

Наставления и приказания, согласованные гетманом с Посольским Приказом царя Михаила Романова, должны были ему передать ещё в Рашкове. Но к тому времени город был уничтожен вероломным Гиреем по тайному сговору с польским королём. В Хотине в самом разгаре гремело знаменитое сражение. На помощь польским войскам по слёзной просьбе Сигизмунда прибыли запорожские казаки. Султана Османа серьёзно трепали. Он, не считая потерь, бросал и бросал в бой всё, что имелось в наличии. Не щадил ни янычар, ни дефицитных артиллеристов. Мальчишка, борзой щенок.

Однако вернёмся назад, в янычарский корпус. Львы ислама, кошмар Европы. Для народов трёх континентов они были воплощением зла. В мирное время каждый янычар постоянно упражнялся с оружием, становясь искусным воином, презиравшим свою и чужую смерть. Одним взмахом легко мог срубить голову. Почиталось в их среде доблестью, за три таких боевых трофея вручался серебряный знак, носившийся на феске или тюрбане.

Известные высоким боевым духом, пусть даже и фанатичным, янычары повергали любую европейскую рать в панику, сражаясь в центре войска вокруг султана, что, как правило, определяло исход битвы. Противник, заслышав клич: «Аллах Акбар!», впадал в паралитический ступор. Ни в конном, ни в пешем бою равных янычарам среди европейцев не было. И вооружались соответственно. Луки изготавливали по секретной методике, использовали уникальные композитные материалы из нескольких проклеенных слоёв дерева и кости. На двести шагов любой пробивали доспех. Почти у каждого имелся арбалет, убойная сила которого вообще не поддавалась разумению. Для защиты боевых порядков от внезапных атак кавалерии использовались так называемые копейщики. Кто наблюдал результаты их работы, лишался сна на долгие годы. И лошадь, и всадник на одном копье, как на вертеле. Кто не повернул, не сбежал. Все!

Временами янычары за атакующими цепями пускали оркестр. Музыка специфическая, турецкая, малопонятная. Будто песнь муллы на утреннем намазе. Подобные психические атаки, как правило, повергали в бегство любую, даже превосходящую вражескую когорту.

С появлением огнестрельного оружия турецкая армия значительно продвинулась в тактическом и стратегическом отношении. Султан не скупился, приобретал самое современное, самое лучшее. Организованные внове артиллерийские части позволили османам покорить чуть ли не всю Европу.

В один из дней октября внушительный отряд янычар был отправлен в помощь крымскому хану Давлет-Гирею, который задумал совершить очередной поход на пана Вишневецкого, крупнейшего землевладельца Литовского княжества, обосновавшего на Днепровском острове Хортица казачье поселение, форпост, целый деревянноземляной городок с огромным замком, прототип Запорожской Сечи. Это произошло как раз в тот год, когда Альгис был принят на турецкую службу. Ранним утром янычарские отряды приблизились к Днепру. Пройдя мимо знаменитых Чёрных Порогов, через несколько часов пути заметили в туманной пелене смутный абрис Малой Хортицы. Тишина стояла удивительной тональности. Звенела недосягаемыми для уха ультразвуками, что издавали прибрежные травы, ивовые заросли, сам туман. Альгис их слышал через космос, отчего испытывал приятное волнение.

Остров казался живым существом. Повсюду раскиданы всякие капища, сакральные объекты, от которых исходили эманации, не свойственные неорганической материи. Необычные скалы, углубления, выбоины в береговом граните, им казаки давали прозвища, имена. И всякие происходили невероятные случаи. По ночам, особенно при ясной луне, возникали оптические аберрации, после чего муссировались всевозможные слухи о привидениях, потусторонних пришельцах. Зарождались мифы и легенды, смакуемые и передаваемые из поколения в поколение.

Янычары, не верившие ни в пророка, ни в шайтана, к подобного рода информации относились иронически. Над морями в дальних походах доводилось, конечно, наблюдать миражи, но все знали, что они отражение световых лучей от поверхности воды, не более. Кое-кто, как правило, выжившие из ума, утверждали, что встречали «летучих голландцев». Чушь! Холодная сталь клинка, крепкая рука, непобедимый дух – вот оружие против любых иноверных предрассудков. Посему шли янычары на Хортицу при душевном спокойствии.

Для разведывательного рейда была сформирована группа, десять человек. В её состав Альгис напросился заранее, обстоятельно переговорив с командиром корпуса, который вначале и слышать не хотел о его участии в рейде. Мероприятие, серьёзнее не придумать, отбирали самых проверенных. Никаких новичков! Но доводы, приведённые молодым литовским шляхтичем, в частности великолепное знание повадок, привычек, боевых качеств запорожского казачества, в конце концов главного янычара убедили.

Настала для Альгис-паши заветная пора продемонстрировать своё таинственное нутро, вызывавшее у некоторых турецкоподданных навязчивое любопытство вплоть до кожного зуда. Несмотря на сильное течение, разведгруппа легко перебралась вплавь. Запорожцы, судя по всему, полагались на патрули и конные разъезды. Основное же их войско предавалось безмятежному сну. Действительно, не успели янычарские лазутчики как следует замаскироваться в прибрежных плавнях, послышались приглушенные туманом топот копыт и конское ржание. Прижались к земле, перестали дышать.

Подскакав, казаки неожиданно всполошились, почувствовав присутствие врага. Всадников было пятеро. Их, по-видимому, старший натянул поводья, привстал в стременах, стал усиленно вертеть головой. Насторожились и остальные. Услышали, что ли, чужие сердцебиения? Ну конечно, это же Хортица, усмехнулся Альгис. Он заметил краем глаза, как лежавший рядом янычар вынул из ножен ятаган. И так ему стало жалко этого старшого, жить которому, по всей вероятности, оставалось несколько секунд.

Решение пришло само по себе, из ниоткуда. Сакральные места, что тут скажешь. Тронул за локоть, приложил палец к губам: тихо, мол, я сам. Тот кивнул и застыл. Около плавней, где они притаились, туман имел особо плотную пелену, на вытянутую руку ничего не было видно. Дождавшись, когда казак въехал в эту тягучую взвесь, Альгис буквально выпорхнул из укрытия, будто стрепет, и, каким-то волшебным образом, не произведя ни шороха, «приземлился» за спиной казака на лошадиный круп. Казак уже был без сознания от незаметного, но весьма точного удара в шею. Наблюдавший сквозь молочную муть янычар как раз подумал, что Альгис казака ухищрённо зарезал. В тумане слились в единый абрис. Тронув поводья, Альгис преспокойно развернул коня, потом пустил его лёгким галопом, негромко, чтоб не признали по голосу подвоха, прикрикнув остальным казакам:

– За мной!

Патруль сорвался следом и вскоре скрылся в кустарнике. Янычары тут же вскочили, оперативно распределились и бросились на поиски пресловутых разведданных. Тут же один из них натолкнулся на распростёртые тела. Появился из полумрака Альгис, кивнул рукой, подзывая. Когда янычар подбежал, протянул ему поводья, предложив дальнейшую разведку верхом. Оба проскакали в глубь острова и вскоре напоролись на секрет, в котором дежурили двое. Полусонные, казаки не сразу отреагировали на опасность. Впрочем, как не сразу это сделал и спутник Альгиса. Секрет столь умело был замаскирован, что янычар проскакал мимо. Когда уже за спиной раздалось несколько глухих ударов, даже вздрогнул.

– Ты что, видишь сквозь? – спросил он у Альгиса, тот в ответ лишь усмехнулся.

Где-то через четверть часа подобрались к самим стенам, частоколом высившимся метров на пять. Ничего не объясняя, Альгис опять поднёс палец к губам, призывая товарища к полному спокойствию. Достал из-за пояса два ханджара[15]15
  Ханджар – маленький турецкий кинжал.


[Закрыть] и, по очереди втыкая клинки в дерево, стал невероятно ловко взбираться. Янычар только рот раскрыл. Потом выхватил свой кривой кинжал и попытался проделать то же. Но кинжал у него был всего лишь один. Он тут же сообразил использовать ятаган. Однако это уже не имело той ловкости. Пока вскарабкался к затёсанным верхним концам столбов, весь изрезался, отчего злобно выругался шёпотом.

Альгис в это время искусно, подобно канатоходцу балансируя, успел уйти по частоколу довольно-таки далеко, став практически незаметным в тумане, приползшем от берега. Янычару ничего не оставалось, как пойти в противоположную сторону, также ловко эквили-брируя. Через полчаса они благополучно встретились. В мирном бы цирке выступать. Туман помогал оставаться незамеченными. Однако в стане казаков началось шевеление. Очевидно, хватились патруля или обнаружили нейтрализованный секрет.

Вдруг поодаль, из-за тумана непонятно где, поднялась пальба. Вероятно, остальная часть группы вошла в боевое соприкосновение с другими патрулями. Альгис извлёк из-за пазухи нечто вроде фляги, у которой в крышке имелось небольшое отверстие. Внизу забегали группы вооружённых казаков. Он давно приметил под навесом бочонки. Наверняка с порохом. Янычар, выгнув брови, молча наблюдал. Альгис достал из кармана кресало и коробку, в ней комок сухого рогозового трута и запальный шнур. Его он вставил в отверстие в крышке. Несколько упавших на трут искр вызвали возгорание. Вскоре зашипел и запал. Альгис размахнулся, швырнул флягу под навес. Потом махнул рукой товарищу и первым спрыгнул. Приземлился с кувырком через плечо.

Янычар завопил, возможно, сломал ногу. Не успел сгруппироваться. Но рядом стояли кони, это решило проблему. Вскочили в сёдла, помчались к берегу, откуда доносились выстрелы, несусветная ругань на нескольких сразу языках. Оказывается, казаки успели перекрыть янычарам подход к берегу и яростно пуляли из всего, что имелось. Довольно-таки прицельно. Янычары залегли, не решаясь высунуться.

Надо было что-то предпринять, ибо через какое-то время могла явиться подмога. За спиной раздался грохот, полнеба озарилось ослепительной вспышкой, из повсеместных зарослей со страшным гвалтом высыпали стаи грачей, ворон и галок. Альгис непроизвольно вздрогнул, оглянулся. Огромный протуберанец, оторвавшись от вспышки, на секунды завис над ним, превратившись в какие-то плазменные изображения, которые вдруг ожили, принялись двигаться, приобретать силуэты. В небе как будто происходило театральное действо. Непонятно, какими небесными законами действо сие растянулось по времени гораздо дольше тех секунд, в течение которых оно разыгрывалось на самом деле. Подобные чудеса случались нечасто, и Альгис воспринимал их со священным трепетом, понимая, что лицезрение сего доступно лишь ему и что это не что иное, как знаки от вечности, может, предупреждение об опасности, может, прозор сквозь будущее, или подсказка, как следует поступить в данный исторический миг.

Увиденное не походило ни на что обыденное. Какая-то баталия, отчётливые вспышки выстрелов, однако ружья, если это были, конечно, ружья, карабины там либо мушкеты, стреляли не одноразово, а словно сыпали трескучим горохом. Много-много вспышек, без перезарядки. Одинаково серые, ему даже показалось, что серо-зелёные светящиеся воины, хоронясь от пуль, поочерёдно высовывались из укрытия, строчили «горохом» по вражьим позициям, не давая противнику высунуться. Толково действуют, подумал Альгис. Но чем это они стреляют? Кидают что-то. Ого, как бомбы разрываются.

Потом все, кроме одного, куда-то запропастились. Тот, что остался, отстреляв из-за угла порцию «гороха», сгруппировался, весь вжался, словно рысь перед прыжком, и вдруг повернул к Альгису лицо, улыбнулся. Ротмистр обомлел. Это был он сам, только лет на десять моложе и одет как-то чудно, очень просто, ни доспехов, ни кольчуги. Ружьишко какое-то куцее, с рожками, за которые держался. Сквозь грохот боя ничего не было слышно, так ему казалось, поэтому они изъяснялись жестами. Двойник показал рукой направление и дал понять, что нужно туда кинуться рывком, иначе обоим хана.

Альгис кивнул, что понял, и в тот момент, когда протуберанец прекратил светиться, а светился он две-три секунды, не больше, метнулся прямо на позицию казаков с гиканьем и рычанием, замысловато размахивая саблей, уложил сразу нескольких человек, одарив каждого по темени ударом плашмя. Остальные выказали недюжинную слабину и дали добросовестного стрекоча, чем удивили Альгиса. Не те казачки-то.

Когда вся, без потерь, разведгруппа вернулась, когда последовал объективный доклад о результатах вылазки, когда основная ударная часть войска начала выдвижение к острову, Альгис ощутил, что отношение к нему изменилось, чуть ли не восторг читался в глазах янычар. По крайней мере, сомнений не оставалось, что стал своим. Не убив ни одного казака, но о том знал только он.

Турецкое войско прорвалось на остров. Вишневецкого с гарнизоном там уже не было. Татары Гирея, участвовавшие в акции, добросовестно сожгли все укрепления, уничтожили городок, успевший в историческом континууме стать прообразом Запорожской Сечи, откуда впоследствии вершили свои геройские походы незабвенные Богдан Хмельницкий, Иван Сирко, Тарас Трясило, Сулима. Альгис получил первое офицерское звание. В него поверили на самом высочайшем уровне. Необыкновенные способности молодого янычара не остались незамеченными. Военная разведка османской армии зачислила боярина в свой таинственный штат.

Никто, конечно, не обратил, да и не мог обратить внимание, что у новоиспечённого башибузука появилась некая странность: он стал часто уединяться, куда-нибудь подальше от посторонних глаз, и подолгу смотреть в небеса, словно надеялся там разглядеть нечто. Альгис никого к своим тайным чувствам не допускал и профессионально их умел скрывать. Небо над Стамбулом в те дни редко просветлялось до синевы. Мрачные лохмотья устилали ближние и дальние своды. И только ночами, во мгле древес, посланцем от милой сердцу Родины, согревал звучными напевами душу волшебник соловей.

В четырнадцатом веке великий князь литовский Витавт заложил для охраны южных пределов государства крепость Калаур, которая уже в начале пятнадцатого столетия значилась в списке городов и замков, входивших в состав княжества. И такой получился удачный в стратегическом отношении вернисаж, что вскорости к нему со всех сторон потянулись загребущие конечности всевозможных умников, исторических личностей, аферистов и просто лоботрясов.

Поскольку некоторые из вышеуказанных обладали существенным потенциалом сил и средств, агрессивных в том числе, Витавт решил дипломатически избавиться от недостаточно продуманного счастья и пожаловал Калаур некоему Андрею Сидимунту, в землевладения Брацлавского замка. К тому времени крепость имела форштадт, то есть присёлок, название которому дали Рашков. Дважды ещё менялись хозяева. В конце концов, после объединения Польши и Литвы, Рашковское поселение вошло в Брацлавское воеводство Малопольской провинции Короны Польской, так называемой Малой Польши. К концу столетия оно так разрослось, что Калаур сам уже стал предместьем.

В это самое время Малопольские приднестровские поместья рьяно скупаются гетманом Яном Замойским, в их числе и Рашков с крепостью. Этот период, пожалуй, в истории города самый благодатный. Понаехало всякой масти дельцов, торговцев, предпринимателей. Стремительно увеличивалось население. Рашков становится центром ремёсел, культуры, религий. Были построены храмы православный, католический, синагога. Причём стояли почти впритык, без каких-либо притязаний и амбиций.

Облюбовали Рашков и казаки, негласные хозяева Малой Польши, или, как они сами называли, Дикого Поля. Обжились, обзавелись хозяйством, семьями, понастроили домов. Некоторые занялись торговлей. Однако основной казачий промысел, разбой, по-прежнему процветал. Рашков превратился в своеобразную перевалочную базу для продвижения и реализации награбленного. Казаки, таким образом, очень серьёзно относились к Рашкову и его крепости. Как бы в современном развязном понимании прозвучало – надёжно крышевали.

Русская разведка, естественно, обустроила в городе штаб-квартиру. Впрочем, как и турецкая, и польская, и литовская. Да каких только там ни шастало тайных импресарио. Альгис в Рашкове имел обширные связи, в том числе и сомнительные. Охотно водился со всякого рода отребьем, нищими, бездомными, бандитами. Великолепные информаторы по большому счёту. Порою сам переодевался в бродягу, слонялся по пыльным улочкам и площадям, просил на пропитание, выполнял за мизерное вознаграждение подсобные работы торговцам-иудеям. Иногда даже участвовал в грабежах. Что поделаешь, оперативная необходимость. Добываемая информация не имела цены. Часто встречал гетмана Замойского в городе. Случалось, гетман что-нибудь ненароком ронял или выбрасывал, как мусор. Тут же прихрамывал сгорбленный старикашка-оборвыш, или юродивый. Поднимал и незаметно передавал Альгису.

Непростой человек был Ян Замойский, знатный гетман Речи Посполитой. Высокообразованный, великолепный организатор, политически активный, и католик, и протестант, и христианин, и не исключено, что тайно посещал синагогу. Одних только жён четырёх поменял. И всё с политической выгодой. Самому Сигизмунду Вазе помог на престол вскарабкаться, став у него ближайшим поверенным. И всё-то у гетмана выходило как надо. Научный склад ума позволял распутывать клубки любой шерсти, нити которой тянулись почти по всему континенту. Тот самый князь, что подробно наставлял боярина Рыдву перед засылкой к туркам.

Альгис долго скакал за черногузами, пока не стали попадаться холмы, возвышенности, наконец блеснул дорожкой луны в излучине Днестр. Было за полночь. Птицы уже не различались в небе. Но он чувствовал, что продолжают лететь. Двинулся вдоль берега, который порой становился скалистым, приходилось объезжать и заросли густых кустарников. Иногда до слуха доносилось неясное, но всё ещё распознаваемое щёлканье клювов. Когда стало светать, наткнулся на запутавшегося в кизильнике подраненного аиста, рядом с которым взволнованно суетилась преданная аистиха. Заметив человека, птицы возобновили щёлканье. Альгис остановил коня, спрыгнул. Самочка расправила крылья, красавица, в строгом белом платье с чёрной окантовкой по краям крыльев и оперенья хвоста, грозно зашипела и вдруг произвела атаку на непрошеного гостя. Чуть ли не до слёз это растрогало боярина. Он протянул к ней ладонь и сам зацокал языком. Точь-в-точь как аист. Присел, согнулся, осторожно начал приближаться.

Аистиха застыла в недоумении. И… сложила крылья. Альгис, осмелев, подкрался совсем близко, выждал некоторое время и погладил по спине, потом шею. После чего они вместе направились к безуспешно пытавшемуся высвободиться из цепких колючек несчастному её супругу.

– Что, брат, не повезло тебе? – протянул руку, аист тут же цапнул клювом, по-видимому не терпел, вообще не признавал панибратства, особенно в присутствии дамы сердца. – Э, да ты храбрец, уважаю. Однако что будем делать? Без моей подмоги не обойтись. Позволь?

Аистиха безмолвствовала какое-то время. Но вдруг подбежала и давай хватать клювом своего суженого за клюв, пришепётывая. Скоро суженый перестал бесноваться и притих. Как младенцу, стараясь не причинять дополнительных страданий, Альгис начал обламывать ветки, отцеплять колючки. Заметив кровь на крыле, пробормотал в задумчивости:

– Кто ж это тебя? Вроде пуля. И как ты далыпе-то?

Освободив, наконец, черногуза, присел на траву, задумался. Кто осмелился в аиста стрелять? Явно нехристь. Достал из дорожного мешка лепёшку, покрошил.

– Подкрепитесь пока, ребятки. Потом надо будет рану промыть и перевязать. Со мной поедете?

Аисты, будто поняв, закивали, несколько раз негромко пощёлкали и принялись клевать кусочки просяной лепёшки. Пока суть да дело, небо совсем прояснилось, запылало с востока. Тут же вспыхнул и Днестр, над гладью ползавшие низкие туманы также не замедлили воссиять, как облака, что спешили навстречу восходу. Вот-вот взойдёт и оно, ярило любимое, для каждого родное. Польское, литовское, молдавское, украинское, но больше всего русское. Ибо наша душа, подумал Альгис, и есть ярило.

За рекой замельтешили белые пятна, по всей земле, до горизонта. Послышалось характерное пощёлкивание. Хоть возраст и перевалил за полсотни, слабостью глаза пока не страдали. Это были они, черногузы. Поднимали и опускали головы. Аистиха неожиданно встрепенулась, взмыла над кустами, сделала круг и помчалась за реку. Вернулась минут через десять с полным клювом огромных кузнечиков, некоторые лапками ещё шевелили. Эту сытную белково-ферментную поживу тут же стал с жадностью уплетать супруг.

– Понятно, – Альгис достал флягу, вынул пробку. – Саранча. Это, брат, беда. А беда одна не ходит.

Он пристально всмотрелся, что же на том берегу. Некоторые аисты взлетали, кружили немного и вновь садились. Значит, через реку гадость эта перебраться не успела. Молдаване памятник вам поставить должны, ребятки. Решительные, смелые, наши птички белые. И какая каркалыга в него стреляла? Что за нелюди!