Текст книги "Лелег"

С медициной такая же несуразность. В тундре возможна стопроцентная диспансеризация? Разве за каждым угонишься? Лечат бедолаг принудительно, прививки делают. А надо ли? Природа – главный их доктор. Оленья кровь. Квашеная камбала. А главное – движение и ещё раз движение. В осёдлости ненец недолгий жилец. И самое страшное – пьянство. У тамошнего народа нет устойчивости к алкоголю. В их организме спирт чужак. Разрушительное действие его ужасающе. Это в нас, европейцев, природа вживила соответствующие ферменты и антитела. Нам водка – что вода. А ненцу – смерть. Срок его жизни с момента рокового пристрастия – год или два, от силы три. Либо сам умирает, либо гибнет по глупости.

Как бы там ни было, космодромы стране нужны. И ракеты мы запускаем регулярно. Больше, как в тундру, ступени-боковухи сбрасывать некуда. Лежат сигарами, пугают фауну ядовитым запахом. Растительность вокруг чахлая. Остатки топлива медленно, как исчадия, испаряются, обидно искривляя всю генную инженерию природы-матушки. При советской власти армия наша была сверх норм засекречена, поэтому боковухи обязательно уничтожались. Космодром для того и содержал на Канином полуострове отдельную войсковую часть. Уничтожением ступеней занимался взвод поиска. Основной остяк – бойцы-подрывники. Помимо поискового взвода, имелись подразделения обеспечения: автовзвод, хозвзвод, узел связи, медпункт, ДЭС[37]37
  ДЭС – дизельная электростанция.


[Закрыть]. Божок, командир части, в своё время был призван в армию по партийному набору, проявил себя отличным организатором. Ему и доверили командовать тундрой. Он так лихо взялся, что через год ракетная часть стала отличной, завоевала переходящее Красное Знамя. Подполковник завёл множественные связи. Прокручивал махинации с бензином, соляркой. За это ему щедро платили дарами Севера, которые, как по конвейеру, переправлялись на Большую Землю начальству, отчего Божок ещё крепче утверждался. Местные от него были без ума, выбрали народным депутатом. Даже прозвище дали соответствующее: «Бог Тундры».

Для выполнения основной задачи требовалось огромное количество тротила, в части имелся целый склад взрывчатки. Его охраняли, берегли, как зеницу ока. Боевые работы выполнялись летом. Специальный вертолёт засекал точное место падения боковух. Потом бойцы взвода, под завязку загруженные, забрасывались в тундру. Но сначала их доставляли к месту временного базирования в посёлок Долгощелье, поскольку ближняя от посёлка тундра считалась местом расчётного падения. Уже из Долгощелья подрывников отправляли по точкам. С взводом вылетал лично замполит, которому Божок дал строгий приказ пресекать любые шашни, никаких девиц, никаких выпивок, дисциплина и ещё раз дисциплина.

Щ-щ-щ-а-с!

В конце июня сошёл снег. Поисковики готовились к вылету. Предполагалось работать тремя боевыми отделениями по десять человек во главе с сержантом в каждом. Перед отправкой Божок приказом по части организовал занятия с последующим принятием зачётов на классность. Вообще-то солдаты обучались и тренировались всю зиму, сейчас был итоговый экзамен. Оставшись доволен, подполковник благословил чад и вызвал с базы вертолёт.

Ночей, как таковых, уже не осталось, улетели на юг. Солнце сутками каталось по кругу, не касаясь кромки горизонта. Погода выдалась редкостно тёплой. Комарьё зверело. Замполит заглянул в медпункт. Главным у них медиком был молодой лейтенант, недавно прибывший после академии.

– Здорово, докторюга! – панибратски с порога начал майор. – Выручай, брат, зельем от упырей. Завтра летим в Долгощелье недели на три, а, может, и больше. Что там у тебя в запасе?

Лейтенант, оторвавшись от бумаг, которых у него, как у всякого врача, было море, приветливо откликнулся:

– А, товарищ майор? Здравия желаю. Так что Вы говорите, нужно, диметилфталат?

– Да я не знаю, как оно называется. Диметилфталат так диметилфталат. Лишь бы кровососов отгонял.

Лейтенант открыл шкафчик, извлёк двухлитровую банку с масленичной жидкостью.

– Сколько людей с Вами?

– А что?

– Как что? Расход должен соответствовать норме. Если без нормы, то никакого диметилфталата не напасёшься.

– И сколько же его по норме на человека полагается?

– Один грамм в день, товарищ майор.

– Да ты что, доктор, смеёшься? Выйди в тундру, глянь, что творится. Они твой грамм съедят за час и не подавятся. Кончай жмотничать, эскулап. Нам в боковухах работать. Внутри. Представляешь, какой ад!

– Да ладно Вам, товарищ майор. Берите, сколько надо, мне что, жалко? Только как списывать потом, у меня же приказы. Отчётность, знаете ли.

– Спишем комиссионно, не в первый раз.

– Ну, тогда ладно. Давайте, во что налить, баночки, флаконы.

– Совсем ты жмот, как я погляжу! Господин дохтур, уж сами разлейте на всех, каждому бойцу в индивидуальный флакончик. Заодно медицинские аптечки укомплектуй на каждое отделение. Выдашь под роспись сержантам. Понял? И не дай бог, чего-то не достанет, когда потребуется. Лично сгною! Я те покажу, баночки! Салага.

Он вышел. Лейтенант, обескураженный, долго ещё стоял неподвижно у раскрытого шкафчика и соображал, чем этот майор сам от салаги отличается. Пришёл, наговорил кучу неуставного. Ещё и грозится. Придя, наконец, в себя, принялся готовить подрывникам небольшие укладочки с лекарствами и флакончиками антикомарина.

Следующим утром вылетели. Председатель колхоза определил поисковиков на постой в школу. В спортзал. Туда уже внесли кровати с матрацами и постельными принадлежностями. Замполит поначалу собирался жить вместе с подчинёнными. Но председатель настоял, чтобы поселился у него. Майор колебался недолго. Уходя, пообещал, что будет проверять по несколько раз за ночь.

– Давай, давай, – смеялись вслед прозорливые солдатики. – Если сил хватит.

В первую же ночь разбежались по девицам. Замполит дрых до утра без памяти. Председатель, будучи невероятно гостеприимным, основательно молодого майора накачал. На ту пору в посёлке парней местных совсем было мало, кого в армию забрали, кто подался на заработки, кто совсем уехал. Остались в основном семейные мужики. Стычек, таким образом, не предвиделось. Зато девушек водилось в избытке. Красавицы писаные, кровь с молоком. Бойцы ходили хоть и не выспавшиеся, но со счастливыми физиономиями. Не было случая, чтобы кто-то опоздал к отправке на боевые. С запашком, правда, ходили многие, но в тундре свежий воздух быстро нейтрализовывал сивушные пары. Работы шли по плану. Парни во взвод отбирались тщательно, с психологическим анализом, понимали серьёзность задачи и в няньках, в принципе, не нуждались. Замполит, конечно, засекал и перегарчик, и красные глаза после бессонной ночи. Но смотрел сквозь пальцы, поскольку, по сути, придраться было не к чему.

Время в заботах бежало быстро. Пошла уже третья неделя. Некоторые девушки, осмелев, приходили к отправке вертолёта. Парни вначале смущались, но вскоре проводы стали обычным делом. На вертолётной площадке собиралось чуть ли не полсела. Когда наступил момент очередного расставания, провожать пришли и замполита. Он и вправду был совершенно ещё молодым парнем, хоть и майор.

Командир отделения сержант Гончаренко собрал бойцов до того, как они, поужинав, намеревались разойтись по зазнобам.

– Все знают, что утром высаживаемся в район вероятного падения?

– Знаем, командир, – отозвались подрывники. – Дело говори, некогда нам.

– Ну, оборзели! Я уже краснеть разучился, когда по утрам докладываю майору, что все ночевали в расположении и что никаких происшествий не случилось.

– Так на то ты и сержант, Петро. А происшествий у нас действительно никаких не было. Мы же не маленькие.

– Маленькие, не маленькие. Завтра каждая недоспанная минутка может обернуться знаете, чем. Посему слушай боевой приказ: всем явиться не позднее…

Он задумался. Идеально было бы вообще не отпускать в сегодняшнюю ночь. Понадобится много сил. Может, ноги уносить придётся. Взрывчатку на себе тащить неизвестно сколько. Вертолётчики ждать не будут. Выбросят в тундру, и поминай, как звали. Им в зоне пребывать запрещено.

– Короче, подрывники! Чтоб в два ночи уже спали, лично проверю. Кого не досчитаюсь, потом пусть не обижается. Вы меня знаете.

Солдаты понурились. Каждый чувствовал его правоту. Но… о чём вообще можно говорить серьёзно, если впереди ночь, полная поцелуев, нежных ласк, слов о любви? Та чёрт с ней, со смертью, видали мы её! Любовь главнее. Петя прекрасно понимал товарищей и пытался найти слова, чтобы воззвать к их ратной совести. Но получалось как-то угловато, и, в конце концов, он взмолился:

– Ребята, я прошу. Не как командир отделения, а по-человечески. Девчонкам объясните. Они же должны понять. Вернёмся, наверстаем.

– Да будет тебе, заладил, – настроение у парней поползло книзу. Все всё понимали. – Сделаем, командир. В лучшем виде.

Замполит явился в спортзал в половине третьего ночи, самое подлое время для внезапных проверок. Дневальный доложил, что все спят. Майор, усомнившись, пошёл проверять по головам. Пересчитал и удивился: полный состав. Только храп и сопение. Даже немного разочаровался.

– Ты знаешь, что, – обратился к дневальному, – утром буди не в шесть, а в шесть тридцать. Вылет перенесли на полчаса. Пусть поспят лишку.

– Понял, товарищ майор, подъём в шесть тридцать.

– Ну, пока. Я подойду к завтраку.

– Спокойной ночи, товарищ майор, – дневальный не удержался и слегка прыснул, на что майор резко обернулся, сдвинул брови и хотел уже сделать выволочку. Однако сам не выдержал и рассмеялся, шутейно грозя солдату кулаком.

– Смотрите тут у меня, донжуаны местного розлива.

Тундра через иллюминатор смотрелась чем-то пёстрым, ярким. Бесконечными блёстками играли мелкие озерца. Извиваясь, как змеи, тут и там ползали речушки – шарки, как их называли поморы. Небольшие по ширине, в глубину достигали до пяти метров, а местами и больше. Уровень меняли приливы и отливы. Каждый шарок сообщался с морем. В них солдаты ловили рыбу. В прилив ставили сеть, перегородив от берега к берегу, а выбирали в отлив. По ведру камбалы и наваги за раз. Беспечного народу потонуло в тех шарках, страшно подумать.

Монотонный шум двигателей, непрерывная тряска от винта убаюкивали. Бойцы сразу, как только оторвались от земли, уснули. Лишь замполит не спал, мечтательно наблюдая за проносящимися внизу картинками, о чём свидетельствовал загадочный его взгляд, полный грёз и удовольствия. Бойцы давно уже вычислили, кто она такая, та, что взяла на себя заботу о сердце молодого их майора. Дочка председателя, заведовавшая в посёлке врачебной амбулаторией. На неё все заглядывались, уж такая красавица, такая красавица. Но отец блюл дочку строго. Может, для замполита нашего и берёг? Забегая вперёд, нужно заметить, что она с годами сделалась настоящей леди, важной, гордой, не подъедешь, не объедешь, как и положено высокопоставленной боевой подруге, жене самого настоящего полковника, начальника политотдела и, вполне возможно, вскорости генерала. Но это потом. Пока будущий супруг её был всего лишь майором и глазел на волшебницу-тундру. Всё казалось ему милым, красивым и неповторимым. Ничего не попишешь, любовь.

Вибрация сделалась вдвое сильнее, подрывники проснулись, приготовились к высадке. Вертолёт завис, начал снижение. Рыжая земля приблизилась и заняла весь иллюминатор. Колёса коснулись поверхности, тряска прекратилась, шум стал стихать, убывая по синусоиде на нет.

– Ну, что, братья-славяне? – командир экипажа, улыбаясь, махнул рукой. – Давай разгружаться. Учтите, нам ещё другие группы развозить. Так что, парни, в темпе.

Разгрузка много времени не заняла, за каких-нибудь двадцать минут имущество было аккуратно сложено у кочки, из-под которой неожиданно вспорхнули с криками «га-га-га» и, отлетев метров на тридцать, уселись на кустах наблюдать две куропатки. Запустив могучие винты, машина оторвалась на метр, повисела немного, как требовал регламент полёта, и, сделав резкий крен, понеслась прочь. От мощного воздушного потока замполита чуть с ног не сбило, он с трудом удержался, краснея, словно девица, перед рассмеявшимися над ним солдатами.

– Вот лихач, тудыть его в качель! – копируя Божка, майор погрозил вертолёту кулаком, потом взглянул на часы.

Бойцы, вооружившись вострыми сапёрными лопатками, начали готовить убежища для себя и взрывчатки. Вырыли небольшие окопчики, примерили. Уложили ящики. Оставалось ждать и наблюдать за небом.

– Товарищ майор, а во сколько пуск? – уточнил кто-то из-за кустарника.

Замполит ответил. Оставалось около часа. Разрешил перекур. Как оказалось, вокруг полным-полно грибов. Развели костёр и, насадив их на прутья, запекали, как шашлыки. Запечённый подберёзовик – деликатес. Налакомившись, улеглись в траву. Дул ненавязчивый ветерок, разгонявший комаров. Сморило быстро. Все уснули, майор даже всхрапнул. Только Петро Гончаренко оставался начеку. У него имелся восьмикратный армейский бинокль. Красота здешних окрестностей до сих пор не переставала удивлять украинского юношу. Всё в диковинку. И кочки, и озерца с постоянно садящимися на их гладь утками, гусями, даже лебедями. И трава пушица, что убеляла тундру, будто раскиданная кем-то вата. Карликовые берёзы стелились повсюду, согнутые и скрученные ветрами. Под Киевом, откуда Петя был родом, природа не такая.

Загрустилось. Два года скоро, как не был дома. Там папа с мамой, братик с сестрёнкой, невеста, что преданно ждёт. Оксанка! Как хорошо, когда тебя ждёт невеста. На всё хватает сил. Тяжело, невмоготу иногда, а как подумаешь про неё, так и ничего вроде. Терпимо. Лишь бы ждала, а я всё переживу. По этой причине Гончаренко, в общем-то, и не спал. Ночью выспался. По девицам не тянуло, не было нужды. Оксанка у него, никакой другой не надо. Писал ей каждый день. И она ему. Последнее время письма стали реже. Так ведь и понятно, ему самому под конец ответственной службы всё некогда. А Оксана прошлой осенью вообще в институт поступила, педагогический. Труднее, нежели мне, бесхитростно рассуждал Петро. Учиться – не лопатой кидать, тут корпеть надо. Вот закончит моя ненаглядная на учительницу, гордиться ею буду. Собственно, что значит, буду? Я и сейчас горжусь. После службы тоже поступлю. Может, в военное училище. Замполит вон, всё время уговаривает, ты, Гончаренко, к ратной службе талант имеешь. Людьми руководишь, и неплохо.

Закрыл глаза, представил себя в курсантской форме. Ничего! Но ведь опять разлука с любимой. Можно, конечно, расписаться и уехать вдвоём. Оксана возьмёт перевод. Институты всюду есть. Согласится, потому что любит. Замечательная мне жена достанется. Настоящая боевая подруга, она такая. Квартиру снимем, не проблема. Курсантам, которые семейные, командование разрешает жить не в казарме, а с жёнами. Надзор жёстче, шутил майор. Можно и в политехнический. Демобилизованным скидка, говорят, при поступлении, вне конкурса идут. Только математику придётся сдавать. А я в этой математике… Не сдам. Что остаётся, медицинский? Ну, уж нет! Копаться в мертвяках – бр-р-р! Да и какой из меня доктор? Мне бы чего-нибудь повзрывать, пострелять! Кроме как в военные, идти некуда.

Петя маялся не впервой. И каждый раз душевные споры с самим собой заканчивались одним и тем же: училище. Если так, надо документы подавать и поступать прямо отсюда, из армии. Замполит как раз набирает кандидатов. После работы поговорю, решил Петро и опять впился в бинокль, по привычке растворяясь в завораживающей красоте Заполярья. Кто бы знал, что через десять лет он вернётся в эти места, в родную часть, и не кем-то, а целым начальником штаба, а ещё через три года примет командование и самой частью, как теперь Божок.

Вдруг интуитивно возникло беспокойство. Оторвался от бинокля, оглядел своих. На месте, спят. Куропатки, осмелев, прыгали чуть ли не по головам. Смешно. Впрочем, смеяться не хотелось. Взглянул на часы, присвистнул. Время-то… В Мирном пуск провели, а мы дрыхнем. Повертел головой по сторонам, словно ища поддержки своим сомнениям у куропаток, задрал вверх и обомлел. Прямо над ним висел, мерцая отчётливо видными точками, крест. Это летели, падая, четыре боковые ступени, отстрелянные, когда ракета набрала заданную скорость и перешла на среднюю ступень, которая вытолкнет её за пределы атмосферы. Дальше сработает третий двигатель, забросит головную часть, собственно спутник, уже на заданную орбиту, в космос.

Боковухи мерцали, потому что вращались. Видные отчётливо из-за инея, покрывавшего борта и ярко блестевшего в солнечных лучах. Казалось, недвижно парят в воздухе. Петру захотелось перекреститься. Предчувствие опасности перерастало в парализующий сознание и волю страх. Возникло желание зарыться поглубже, вжаться в землю, прикрыться руками. И громко, гораздо громче обычного, закричал, распугав куроптей:

– Ребята, подъём! Летят!

Бойцы вскочили, не успев проснуться как следует, задрали головы, отчего некоторых закачало. Но когда сон развеялся, несколько человек вдруг стали метаться между кочек. К ним кинулся замполит, чтобы успокоить. Но получилось наоборот. Остальные, подумав, что майор рванулся спасать собственную шкуру, побежали кто куда, сломя голову, спотыкаясь, падая, истошно вопя:

– А-а-а!!! Хана, братцы! Накрылся дембель.

Сержант Гончаренко, видя, что с людьми сотворилась настоящая паническая шизофрения, чуток растерялся. Лихорадочно соображал, что предпринять? Кричать бесполезно, не услышат, от ужаса слух пропал. Вспомнив, побежал к кочке, у которой оставил рюкзак, в нем была ракетница. Переломил ствол, вставил патрон. Хлопок показался очень громким, наверное, из-за того, что вокруг образовалась тишина, даже ветер улёгся, комаров и тех не стало слышно. В небо ослепительным шаром взвилась ракета и, оставив за собой дымный след, раздробилась на три части. Сработало. Люди остановились. Пришли в себя и поспешили обратно.

– Отделение! Становись! – Гончаренко, овладев ситуацией, объявил построение, прикрикнув на замешкавшихся: – Шевелись, тудыть-в-качель! Я что, за вами по всей тундре бегать должен?

Когда народ собрался и вытянулся в шеренгу, скомандовал «смирно», прошагал строевым к замполиту.

– Товарищ майор, первое отделение взвода поиска для получения боевой задачи построено. Командир отделения сержант Гончаренко.

Замполит, держа руку у козырька, поздоровался:

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаю, товарищ майо-о-о-р!!! – бравурное эхо оторвалось от строя и погналось за улепётывающими в испуге куроптями.

– Слушай боевую задачу

Повторив то, что и так было всем известно, замполит вдруг рассмеялся.

– А хороши вы были, кто б видел. Ей-богу, как зайцы по кочкам сигали.

– Га-га-га! – строй ответил дружным смехом.

Мерцающий крест приближался. Боковухи уже были видны в подробностях. Значит, рассудил Гончаренко, минут через десять грохнутся. Только где? Не понять, куда летят. Как ни крути, на тебя.

– Пора, наверно, по щелям залегать. Что скажете, товарищ майор?

Замполит и сам немного дрейфил. То и дело задирал голову, видимо, прикидывая, на чью подарки с неба свалятся. Конечно, на его, на чью ж ещё? И он с готовностью подтвердил Петину правоту:

– Да-да, товарищи бойцы, в укрытие.

Тишина звенела в ушах. Люди залегли. Взрывчатку заранее отнесли на сто метров. Надо бы и подальше, но потом ведь бегай за ней. Неизвестно ещё, где эти туши бухнутся. Хорошо, если рядом. В небе расстояния такие, что земному уму не подвластны. Гончаренко приподнялся на локтях. На всякий случай прорычал не очень громко, но так, чтобы все услышали:

– Если какая-нибудь заячья душа опять надумает по кочкам сигать, ноги повыдёргиваю. Лежать и не высовываться!

Как и предполагал, ступени упали через десять минут. Опытным взглядом определил, что до места падения километров семь-восемь. В тундре, чтобы такое расстояние преодолеть, да ещё с поклажей, придётся выложиться. В бинокль отчётливо было видно, как все четыре боковухи ударились о землю, как взвились белые вихревые столбы, а через секунды до уха донёсся звук тупых ударов.

– Выходи строиться, – Пётр направился к майору. Хотел по-уставному выкрикнуть: «Равняйсь, смирно!», но тот махнул рукой, мол, не надо.

– Ну что, отдохнули, поспали? Пора и за работу. Командуй, Гончаренко. Эх, сейчас бы пару оленьих упряжек!

Через час устроили привал. Люди выбились из сил. Каждый, в том числе и майор, был навьючен под завязку. Помимо тротила, тащили продукты, аппаратуру. По тундре – не по асфальту. Сплошные кочки. Неглубокие, но широкие озерца. Местами путь преграждали совершенно непроходимые заросли ракитника и карликовой берёзы. Их обминали по кругу, теряя силы и время. Получив разрешение на отдых, солдаты попадали, мгновенно уснули. Даже курить никто не захотел.

Гончаренко глядел в синеву и, разумеется, грезил об Оксане. Рядом о другой соответственно мечтал замполит. И такой прекрасной этим двоим представилась жизнь, что оба, как сговорившись, разом глубоко вздохнули, отчего подкравшиеся совсем близко вспорхнули и отлетели метров на пятнадцать-двадцать вездесущие куропти.

– Ну что, товарищ майор, – Гончаренко посмотрел на часы, – пора?

– Буди. Вертолётчики по графику через три часа должны подлететь. Ждать не будут. Ночевать в тундре не хотелось бы.

– Комары сожрут. Я с вечера ещё проверил снаряжение, так знаете, что? Диметилфталата ни у кого уже нет. Всё на девчонок своих извели.

– Слушай, у меня у самого на донышке. Вот докторишка, мать его! Просил ведь, дай побольше. Так нет же.

– У меня полный флакон. Как знал, не тратил.

– Молодец, Петро. Настоящий командир!

– Ну, Вы скажете, – Гончаренко слегка, но не без удовольствия засмущался.

– А что! Я сколько раз тебе предлагал учиться на офицера?

– Я, товарищ майор, решил последовать Вашему совету.

– Ну? Вдвойне молодец, Гончаренко. Сразу после боевых и займёмся оформлением документов. Я очень рад.

– Спасибо. Как Вы думаете, разрешат жену с собой взять?

– Вот это новость! Да разве ты женат?

– Пока нет, но…

– А, понятно. Оксанка-то согласна?

– Вообще-то ещё не писал, но, думаю, поедет. Куда мы друг без друга? И так вон, два года порознь. Извелись оба.

– Счастливые вы, ребятки! Даже завидую.

– Чего мне-то завидовать? Вы сами вроде как… Ну… Провожала же вас дочка председателя?

– И ты прав, чёрт побери! Прав, дружище! Ну-ка, подъём, гвардия! – закричал он вдруг так задорно, что Петя расхохотался.

Тем временем бойцы проснулись и сами построились, без команды.

– Ну что, в путь? Может, песню? А, Гончаренко? Запевала у нас есть?

– Найдётся, товарищ майор. Эй, Коробков! Давай строевую.

Коробков, небольшого роста, коренастый, весь в веснушках, растянулся губёшками от уха до уха, как будто всё это время только и делал, что с нетерпением ждал заветной команды, даже притопнул от удовольствия, задорным, неплохо поставленным тенорком принялся молодцевато разгонять подкравшуюся тоскливость:

– «У солдата выходной, пуговицы в ряд, ярче солнечного дня золотом горят. Часовые на посту, в городе весна. Проводи нас до ворот, товарищ старшина, товарищ старшина».

Отделение, навьючившись, выдвинулось на марш. Бойцам ничего не оставалось, как в один голос, с таким же задором подхватить:

– «Идёт солдат по городу, по незнакомой улице, и от улыбок девичьих вся улица светла. Не обижайтесь, девушки, но для солдата главное, чтобы его далёкая, любимая ждала».

И грязь, что чавкала под сапогами, и кочки, через которые надо было перепрыгивать, и куропти, сновавшие туда-сюда перед самым носом, всё казалось в этот миг замечательным, родным. Так протопали с полчаса. По спинам стекал пот, лица раскраснелись, носы усиленно сопели. Вымотались. Замполит спотыкался на каждой кочке. Гончаренко пытался отобрать у него вещмешок, но майор ни в какую, упорно тащился, замыкая строй. В конце концов, до того обессилел, что начал чаще других падать. И у бойцов ноги не держали. Решили сделать ещё один, короткий привал. Закурили. Неплохо было бы анекдотец травануть, подумал Петя, но как ни пытался, ни одного не мог вспомнить. Словно заклинило в голове.

В это самое мгновение возникло привидение, по крайней мере, все так вначале и подумали. Пара запряжённых в нарты оленей с рогами чуть ли не до неба, в нартах дед, облачённый в малицу, на ногах длинные до самого пояса пимы[38]38
  Пимы – ненецкая обувь, своеобразные сапоги-чулки, сшитые из оленьего камуса.


[Закрыть], на поясе огромный нож, обязательный, как у абрека, атрибут. Седой, глаза раскосые, маленький, свирепый. Чуть ли не наехал полозьями на одного из бойцов и стал громко ругаться. Солдаты окружили, принялись подкалывать.

– Эй, дедуля, не видел случайно где-нибудь поблизости такое большое, похожее на тюленя или на кита?

– Хочешь, научим материться по-русски?

– Ха-ха-ха, – грубый солдатский хохот пугал оленей, те порывались бежать. Старик с трудом их сдерживал и продолжал размахивать хореем, изрыгая бранные слова на родном ненецком языке, смысл которых был понятен без перевода.

– Всю тундру мне изгадили, песцы облезлые! Где олешек пасти? Куда ни сунься, всюду ваши ракеты валяются. Тьфу!

– Постой, дед, где, ты говоришь, ракеты?

– Где-где! Вона там, – он указал рукой несколько в сторону от того направления, в каком двигались подрывники.

Надо же, чуть не сбились. Пришлось бы ночевать. Замполит подошёл к упряжке и очень вежливо заговорил:

– Спасибо Вам, уважаемый, за информацию. Не сердитесь. Мы люди подневольные. Приказывают – исполняем. Закурите? Ребята, угостите товарища.

Видя, что с ним обращаются на «вы», старик смягчился, но продолжал ворчать. Ему протянули сразу несколько пачек, выбирайте, мол, товарищ ненец, не жалко. Дед потянулся к одной, закурил. Гончаренко предложил взять сигарет с собой и достал из НЗ две нераспечатанные пачки. Хозяин упряжки дар принял охотно, наконец улыбнулся.

– Мне бы, солдатики, ещё зажигалочку. Есть лишняя?

– Есть, есть, дедушка, – бойцы уже просекли, что и оленей, и нарты вместе с погонщиком можно арендовать, потому не жадничали.

Старику вручили и зажигалку.

– Дедушка, а ты нас не подвезёшь до тех ракет?

Он сразу, как только подъехал, понял, что люди на последнем издыхании, и сам хотел предложить. Жалко стало солдатиков. Но они вздумали насмехаться. Щенки! Очень рассердился. Решил в отместку сам над ними поиздеваться.

– Однако, мои олешки устали мало-мало. Вы уж на себе, ребятки, на себе. Мне по делам надо, однако. Некогда. Вона, туда пойдёте. Там они и лежат. Километров семь, однако, ещё.

– Эй, дед! А мы как же? Помирать тут? А ну, разворачивайся. Не то будет тебе сейчас «однако».

– Отставить! – замполит осадил парней, отошёл в сторонку с Гончаренко, посовещаться, как бы это уломать оленевода, чтобы помог довезти хотя бы взрывчатку, поскольку пилить ещё семь километров навьюченным ему совсем не улыбалось. Как, впрочем, и остальным.

– Давайте предложим тушёнки. Банок пять, думаю, хватит. А можно и десяток. Что её жалеть? Зато дальше двинемся налегке.

– Сами-то потом что есть будем? Народ голодный уже.

– Курятину с водой.

– Откуда курятина? Ты чего, Пётр?

– Это по-нашему, по-солдатски значит покурить, водичкой запить.

– Ну, курятину так курятину. Действуйте, товарищ сержант.

Дед пришёл в отличное расположение духа. Тушёнка, мечта оленевода. Быстро нагрузили нарты. Гончаренко посоветовал ехать с дедом, на что майор с превеликим удовольствием согласился, и вскоре упряжка исчезла за кустами. Бойцы налегке рванули следом. Минут через сорок – пятьдесят уже закладывали в боковухи взрывчатку. Старик-ненец деловито подсказывал, как удобнее закладывать, как будто занимался этим всю жизнь. Оказалось, ему и спешить никуда не надо.

Работа адова. Бойцы не раз пожалели, что репеллент не экономили. Внутри боковухи жарко, как в духовке. Комары, это вурдала-чье племя, облепляли тело сплошной коростой, лезли в глаза, уши, нос. Не давали дышать. Кошмар! Петины запасы ушли моментально. Катящийся градом пот смывал отраву, и безнаказанные кровососы нападали с утроенным рвением. Лица и руки покрылись волдырями, чесались невыносимо. А почесаться нельзя, взрывчатку ведь закладывали, катоды и аноды прикручивали. Вот страдание-то, вот где тяготы и лишения!

Худо-бедно, заряды разместили, вывели провода. Деда с оленями отогнали на километр. Сами укрылись метрах в трёхстах, за кочками. Убедившись, что всё по инструкции, замполит распорядился начинать. Гончаренко приготовил аппарат, присоединил к клеммам провода, крутанул динамку. На панели загорелась красная лампочка. Конденсаторы зарядились, достаточно было нажать кнопку. Оглянулся и не удержался, чтоб не выругаться. Все как один высунулись из-за кочек и пялились, как будто в первый раз. Огромные зелёные «сигары», не подозревающие, что с ними сделают сейчас, гипнотически притягивали взгляды, будто намеренно отвлекая на себя инстинкты самосохранения. Бойцы послушно пригнулись.

– Внимание! Взрыв! – предостерегающе прокричал сержант и коснулся красной кнопки.

Ослепительные вспышки отразились множеством бликов во влажной листве кустов, и через секунду по ушам ударил отупляющий психику грохот разрывов. Трёх! Гончаренко выглянул из-за укрытия, успев заметить, как вдалеке оленья упряжка сорвалась и понесла их боевого товарища прочь, только хорей успевал мелькать в воздухе. Дед, видимо, пытался остановить обезумевших животных. Да где там.

Четвёртая, что же? Может, провода перепутали? И как теперь? Чёрт! Конденсаторы до четвёртой не пробились, хотя импульс ушёл. На проводах завис. Полезешь выяснять, оно и…

Приполз по-пластунски замполит.

– Гончаренко, почему четвёртая не сработала? Петро, чего молчишь?

– Сам голову ломаю, товарищ майор. Провода, наверно, отошли. Может, подсоединили не так. Это комарьё…

– Кто работал на этой боковухе?

– Без разницы, кто. Разве определишь, какая не сдетонировала? Отсюда не понять. А даже если и понять, что с того? Само не сделается.

Гончаренко, понаблюдав ещё с минуту, поднялся и помахал бойцам, чтоб подтянулись.

– Мужики, получается, надо лезть в боковуху.

И осёкся, видя, как все опустили головы. Многие побледнели. Вот оно, настоящее, неподдельное! То, ради чего они военную форму и носят. То, что называется смертельная опасность. И надо идти на риск, и никто не гарантирует, что вернёшься. Потупился и майор. Ну, с него какой спрос. Он не мастер. А я мастер, решил про себя сержант Гончаренко. Больше не проронил ни слова. Встал, отряхнулся, зачем-то застегнулся на все пуговицы, поправил ремень, пилотку и пошёл. Замполит хотел крикнуть вслед хоть что-то, даже не зная, что, но голос предательски дрогнул. Сделалось тихо-тихо. И опять ветер улёгся, и птицы исчезли, и комары замолчали, перестали нападать. Как будто в эту минуту всему, что двигалось, дышало на земле, в воде и на небесах, вдруг так захотелось жить, что прямо хоть умри.