Текст книги "Мертвые бродят в песках"

Некоторое время они шли молча.

«Не думайте, что мы не совершаем ошибок, – сказал Генри, – охо-хо! Мы так крепко ошибаемся, что многое нами утеряно безвозвратно. Взаимосвязь природы и человека настолько тесна, что они находятся в постоянной зависимости друг от друга. У вас в Средней Азии, кажется в Отраре, обнаружена самая совершенная система орошения земли. К сожалению, то, что было достигнуто вашими предками, уничтожено. Отношение человека к природе показывает уровень развития нации».

«Главное, чтобы человек не забывал, откуда он появился, куда идет…»

«Совершенно верно, Кахарман! Теперь вам, некогда непревзойденным дехканам, остается изучать наш опыт и не повторять наших ошибок. Их труднее исправлять, чем не совершать».

«Американцы говорят: пусть после нашего пребывания на земле станет еще лучше, чем было до нас. Это – человечнейший принцип!» – подхватил их разговор Игорь.

«Мы реку Буффало объявили национальным достоянием. Никому в голову не придет укрощать ее плотинами или поворачивать вспять».

Кахарман даже застонал от зависти и безысходности.

«У нас, в США, одна треть земли находится под общественным контролем. Политические симпатии конгресса могут меняться, но он всегда остается на стороне природы. Ибо конгресс никогда не пойдет против нации, не станет рисковать ее доверием».

«А наш директор института водных проблем Воропаев считает Синеморье ошибкой природы. И ему все сходит с рук», – сказал Кахарман.

«Он сам – ошибка природы. Разве это ученые? Это всего-навсего кремлевские холуи. Рабы! А не министры», – зло сказал Игорь.

«Я удивляюсь тому, что и ваше государство, и наши компании всегда находят полезные ископаемые в самых красивых местах. Мы упускаем из виду то, что наше будущее зависит не только от энергии».

Приятно было бродить по пустым, малоосвещенным переулкам. Чувствовалось в старых кварталах города, молчаливо хранивших таинство минувших лет, свое особое очарование. Игорь любил улочки Арбата еще и потому, что это были места его детства и юности. Чем-то незабывающимся, родным и близким веяло от старых домов, притихших в ночном сумраке.

«В этот приезд мне удалось посмотреть фильм Тарковского «Андрей Рублев». Это не кино, это сама жизнь! Большая, загадочная судьба русского духа, – мечтательно сказал Генри. – Огромное удовольствие получил. Жаль, что у вас коронацию великих художников принято проводить после их смерти. Еще одна из загадок русской натуры».

«Тебе это трудно понять», – сказал Игорь.

«Мне этого никогда не понять, – улыбнулся Генри. – Этого нельзя понять. Отказываюсь понимать, – продолжил он уже серьезно. – У нас труд художника оценивается по достоинству. Человек заслужил, пусть радуется и будет счастлив. Он на славу поработал ради Отечества. Слава ему! У человека короткий век. Любить и уважать его надо при жизни. А что будет на том свете, никому не известно. Тем более что я не верю в Бога».

Гуляли они до утра, поговорили о многом; разошлись на рассвете. Кахарман отправился в гостиницу «Москва». Постучал в дверь, ему открыл отец. В столь ранний час они уже пили чай. «Вам что Москва, что аул», – рассмеялся Кахарман. После чая вышли на балкон. И Оразбай признался Кахарману: «Мне не понравилась атмосфера на вчерашнем совещании. Я понял – они наше море давно вычеркнули на своей карте красным карандашом. – Потом задумчиво добавил: – А у нас у каждого семья: дети, жены, родители. Нужно подумать о них». Тогда-то и понял Кахарман, что Оразбай уже решился переезжать. Так оно вскоре и случилось – Оразбай первым покинул побережье.

Снова вошел Журынбек и отвлек Кахармана от мыслей. Одновременно зазвонил телефон. Это был Ержанов. Он сообщил, что Кахарман от должности отстранен, просил зайти в облисполком к концу рабочего дня.

– Хорошо, – ответил Кахарман и положил трубку.

– Каха, – доложил Журынбек. – Я отправил документы.

– Спасибо, Журеке. Пусть молодежь учится, знания не помешают, даже если они не вернутся сюда.

Журынбек не ответил, он был в каком-то замешательстве, что не ускользнуло от Кахармана:

– Журеке, вы хотели что-то спросить?

– Каха, Самат Саматович сказал мне, что вас сняли с работы. Это правда?

– Ну, если Самат Саматович говорит – значит, правда. Он в таких вопросах врать не станет. Завтра я попрощаюсь с сотрудниками. А вы готовьте приказ о моем увольнении. И хорошо бы поторопиться с расчетом: возможно, что мне понадобятся деньги.

Ержанова он не стал толкать на откровенный разговор. Тот был согласен: Кахарману лучше уехать.

На следующий день Кахарман был уже в Караое – он приехал прощаться с родителями. Вечером вместе с Айтуган и детьми держал путь в Алма-Ату. Оставил семью жить в гостинице, сам отправился на Балхаш, как и задумывал.

Балхаш встретил Кахармана неприветливо: холодным песчаным ветром. Людей, которых обещал выслать к самолету Каримов, он не нашел. В небольшом здании городского аэровокзала было душно, повсюду слышалась громкая кавказская речь сезонщиков. Песчаная буря набирала силу минута за минутой, и Кахарман почувствовал себя загнанным в западню зверем.

Хоть и соглашались с Насыром люди, что этот дождь был послан Аллахом, которому уже невмоготу стало видеть напрасное усердие Насыра, – но всевышнему же стало угодно через тридцать восемь дней прекратить ливень. Тучи рассеялись, выглянуло яркое солнце и высветило обновленные барханы и лощины, которые уже покрылись зеленью.

Насыр вышел на улицу и пошел к ремонтной мастерской, что была на окраине Караоя. В ауле было тихо, и только в этой мастерской кто-то звонко стучал по металлу. Впрочем, не вовсе безлюден был Караой. Проходя, Насыр слышал в окнах некоторых домов женские голоса, детский смех. На этих окнах взгляд его радостно задерживался; на брошенные же дома он старался не смотреть. А ведь может исчезнуть вовсе этот знаменитый на все побережье аул Караой. Умрет море, умрет и аул. Много веков худо ли, бедно ли, но он жил, а вот теперь исчезает. И никто не ответит на простой вопрос: кому это надо? Почему так случилось?

И тебя нет рядом, Кахарман, уж, верно, ты мне чего-нибудь присоветовал бы, сам-то я уже мало что соображаю: старым я становлюсь, Кахарман, старым совсем… Спасибо, что хоть снишься.

В самом деле, сын снился Насыру теперь часто – правда, во всех снах одинаковый: хмурый, озабоченный. Снилась ему белуга, которая когда-то напала на его лодку. Снилась война, снились послевоенные годы. Насыр терялся в догадках. Казалось ему, что это должно было иметь какое-то значение. Порою утром, обдумывая тот или иной сон, он сбивался в молитвах, путался. «И все старость тому виной, – невесело думал он, – как ни крути, а старею…»

Он перешагнул порог мастерской.

– Думаю, кто тут возится с раннего утра? А это ты…

И он поприветствовал охотника Мусу.

– Я, кто же еще? Всех председатель забрал с собой – слышал, полны заливы рыбы? Ну и темп у них там! В десять дней дадут годовой план!

– Сбылись бы твои слова. Теперь работа без плана немыслима…

– Поэтому председатель и не слазит с меня. Даже на ремонт моторов есть план. Не выполнить его нельзя, говорит. Вот подожди, говорит, скостят скоро их – отпущу тебя с миром. А потом, говорит, не будет никаких планов вообще.

– Как так? – изумился Насыр. – Как же работать без планов?

– Наке, не спорю: в молитвах ты, возможно, и преуспел, а вот от жизни ты отстал – это точно. Этот начальник из области – как его зовут: Самат, что ли, Саматович? – заявил на днях, что скоро закроют не только эту мастерскую, но и весь аул…

– Чего это ты болтаешь! – замахал на него руками испуганный Насыр. – Всего неделю назад я видел его в море, ничего он такого не говорил!

– Испугался? – улыбнулся Муса.

Он выхватил из углей раскаленную деталь, бросил ее на наковальню и поднял тяжелый молот словно игрушку. Мусу, всю жизнь кузнечившего в Караое, никто не называл кузнецом. Для всех он был охотником. Люди уважали необычную для этих мест увлеченность Мусы быстроногими скакунами, псами, охотой. Выхоленные его заботливой рукой скакуны не знали себе равных на скачках. Вообще состязания рыбаки любили. Часто состязались и на лодках. Тут неизменно первые призы доставались Насыру – лишь иногда он уступал первенство джигитам из Шумгена. Но когда случалось ему грести в паре с Шомишханом, отцом Есена, – тут они не уступали никому.

Муса как в воду глядел. Дней через десять в Караой прибыли из области люди вместе с Саматом Саматовичем. Самат Саматович потребовал срочно собрать собрание. И сказал такую речь: высшее начальство требует мастерскую закрыть, и немедленно! Доходы от нее невелики, производительность труда очень низкая, содержать ее нерентабельно. Ремонтники были ошарашены этим нелепым решением:

– А как же мы? Куда деваться нам? По миру идти? – Самат Саматович на все вопросы отвечал односложно: начальство знает, в верхах думают, в верхах вопрос решается.

Тогда негодующий Муса выкрикнул:

– Верхи для нас – это ты! Вот и отвечай прямо – нечего темнить!

Самат Саматович твердил свое: есть начальство и повыше.

– Им не нравится, – воскликнул Муса, – когда говорят, что всё, мол, в руках Бога. А в ваших руках тогда что? – В клубе грянул смех.

– Верно, Муса говорит! Правду говорит Муса!

Снова Насыр вспомнил Кахармана. Теперь он удивился тому, как далеко вперед заглядывал его сын. Вот они, те люди, для которых он старался, – сердито выкрикивают из зала в лицо этому самодовольному дураку свои вопросы.

Наряду с той мастерской Кахарман организовал рукодельную артель. Женщины в этой артели вышивали, ткали ковры, а оставшиеся без дела рыбаки, руководимые Мусой, ковали браслеты, кольца, делали женские украшения. Все это отвозилось на продажу в город. Насыр и сейчас помнит, как растрогали Кахармана первые артельные товары. Только потом сын объяснил Насыру: это, конечно, и неплохой приработок людям, но главное – это зачатки возрождения народной культуры, национальной духовности. Четверых ребят, в которых Муса пробудил талант, Кахарман отправил на учебу во Львов. Браслеты же и перстни, изготовленные самим Мусой, получили призы в каком-то немецком городе, потом эти свадебные украшения переправили в алма-атинский музей. А теперь этот толстопузый дурак сообщает, что мастерская и артель будут закрыты. Чем же тогда удержать людей в ауле? А ведь сюда, в Караой, съехались на работу бывшие рыбаки почти из всех колхозов побережья! Если не стало рыбы, если накроются и эти заработки, то как людям жить? Чем кормиться?

– Успокойтесь! – милостиво сказал Самат Саматович. – Мастерские закрываем не сегодня. Но планы будут урезаны уже с завтрашнего дня.

Приезжее начальство укатило в трех машинах, поднимая дорожную пыль. Насыр отправился домой. Еще издали увидел у ворот Бериша с внучкой Акбалака Айгуль. Увидел – и заворочалось в сердце его что-то тяжкое, тоскливое. Захотелось тут же оседлать кобылу и поехать к Акбалаку. Вошел в сарай и молча стал гладить сивую по крупу. Некуда бежать, некуда ехать. Вспомнил поникших, примолкших людей, покидающих клуб. Чем теперь поднять их дух? Ведь они и без того почти что не верят в завтрашний день…

Он обнял сивую за шею, прижался лицом к холке, еле сдерживая подступающие слезы.

Увидев Насыра в сарае, Корлан, проходя мимо, окликнула:

– Насыр, время молитвы пропустишь…

Насыр, не отнимая рук от сивой, обернулся. Корлан лишь вздохнула и подумала: «Горемычный ты мой, горемычный…» Ребята разговаривали о своем.

– Когда вы уезжаете?

– Ночью, – ответила Айгуль.

– Наверно, не к дедушке в аул?

– Нет. На Зайсан. Папа уже был там, нашел работу.

– Через неделю меня здесь тоже не будет. Напишешь?

– А куда?

Бериш достал из кармана сложенный лист, на котором заранее написал адрес. Айгуль робко взяла бумажку и, чуть не плача, подняла лицо.

– Ты подожди меня здесь, я мигом: напою кобылу – и к тебе, ладно? – предложил Бериш.

Айгуль согласно кивнула.

Бериш вбежал в сарай и вывел кобылу со стригунком. Они направились к колодцу за холмом. Бериш тихо переговаривался с лошадью. Стригунок почувствовал волю, увидев свежую зелень, побежал к холмам. Мать, забеспокоившись, остановилась, потянула голову и призывно заржала. Стригунок выскочил из-за холма и победно ударил копытцем.

Когда Бериш вернулся, они продолжили разговор.

– Бериш, ты веришь, что наше море скоро исчезнет? – грустно спросила Айгуль.

– Как я могу в это верить? Это чушь!

– А я бы хотела вернуться сюда, когда буду уже совсем взрослой…

– Я-то обязательно вернусь. Не может такого быть, чтобы море исчезло…

– А знаешь, многие собираются уезжать отсюда. Мы тоже этой ночью не одни отправляемся.

– А почему ночью?

– Днем?.. А как же днем? Стыдно смотреть в глаза людям. Нужно уезжать ночью, говорит отец…

– Если уж уезжать, то без разницы: днем или ночью. Главное – не уезжать украдкой, как воры. Мой отец, уезжая, собрал людей, по-человечески со всеми попрощался…

– Бериш, я тебе пока не могу дать адрес – еще не знаю точно, где мы будем жить. Возьми вот это от меня. – И Айгуль протянула Беришу плоский, блестящий камушек, величиной с монету. – Я была совсем маленькой, когда его мне подарил отец…

Бериш внимательно разглядывал подарок Айгуль.

– Ты знаешь, что это за камень?

– Даже не догадываюсь.

– Это королек.

– Откуда ты знаешь?

– Из такого камня Муса-ага вырезает всякие вещички. Когда попадется плоский и широкий, на нем можно рисовать или писать. Я на этом корольке вырежу твое изображение…

Айгуль покраснела и быстро ответила:

– Я побегу, Бериш, маме обещала быть. Прощай. Я тебе обязательно напишу!

И она побежала, утопая по самые щиколотки в песке. Затем обернулась, помахала ему рукой и побежала дальше.

– Буду ждать письма! – крикнул Бериш. Она еще раз обернулась и закивала головой.

За полночь Бериш незаметно выскользнул из дома. На крыльце соседнего дома кто-то махнул ему рукой:

– Бериш, иди сюда!

– Есен, ты? – обрадовался Бериш.

– Я, конечно. Тоже вышел понаблюдать за дезертирами…

– Сколько же людей уезжает?

– Больше половины. Передние уже далеко, их не видно. Я давно наблюдаю. Грустная картина, доложу тебе.

– А уж как дедушка огорчится!

– Пусть не огорчается – было бы по кому! Пусть молдеке молится богу, как и прежде: по пять раз в день. А вдруг море снова станет полноводным? Они начнут возвращаться – вот увидишь. Тогда-то мы с тобой посмотрим на них, а? Завтра же сам поговорю с молдеке: пусть не перестает молиться. Если устанет – приду на помощь…

– Ты же не знаешь молитв?

– Он научит. Я запомню их все! – Есен помолчал. – Ладно, пойду спать… Ох, и шум будет завтра: проснутся – половины аула нет!

Первой заметила происшедшие изменения в ауле Кызбала. Как всегда, она встала спозаранок; вышла с белой козой на улицу и обмерла. Ужас вселили в ее душу дома с заколоченными крест-накрест окнами и дверями.

– А-а-а! – закричала истошно сумасшедшая и, задрав подол, побежала к морю. За ней припустили коза с козленочком. Старуха испугалась крепко: ей казалось, что в ауле она осталась одна.

Насыр, услышав истошный вопль, вскочил с постели. Корлан тоже поднялась:

– Иа, Алла, что же случилось?

– Кызбала кричит, ты лежи, а я пойду, посмотрю…

Аул наполовину был пуст, дома были брошены: скрипели на ветру открытые калитки, ставни окон и ворота. Насыр замер: душа его будто бы в раз схлынула вниз, к ногам. Он жалко, беспомощно посмотрел в сторону моря. От моря отделилась фигурка сумасшедшей и стала приближаться. За Кызбалой бежала, жалобно блея, ее коза с козленочком. Приблизившись к Насыру, Кызбала остановилась. Дышала она тяжело, порывисто. Вдруг рухнула на песок – силы, видимо, оставили ее в эту минуту. Насыр бросился ее поднимать, Корлан спешила к несчастной с водой, зачерпнула ковшом и стала брызгать Кызбале в лицо. Та скоро открыла глаза и тихо, виновато улыбнулась; впервые за много-много лет Насыр видел ее глаза такими – лучезарными, осмысленными. Они посадили сумасшедшую на лавочку во дворе, в тени. Коза с козленочком уткнулись в пучок зеленой травы, которую с вечера Насыр заготовил для своей сивой. – Посиди, Кызбала, отдохни… – погладила Корлан безумную по голове. Но недолго отдыхала Кызбала – встала и пошла со двора, за нею, как обычно, поплелись коза и козленочек.

С того дня люди стали покидать Караой не скрываясь ни от кого. Порушенные в верховьях плотины были восстановлены, море снова стало мелеть, день за днем отдаляясь от аула. Теперь целыми днями Насыр лежал дома и перечитывал газеты.

ПОСЛЕ ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АВАРИИ ПО ВСЕЙ СТРАНЕ ПРОКАТИЛАСЬ волна митингов и выступлений. Кратко их суть – протест против строительства атомных станций (АС). Разгорелись и не утихают дискуссии между специалистами-атомщиками и «зелеными». Последние считают: атомная энергетика приносит вред окружающей среде и здоровью населения. Атомщики утверждают: опасения эти гипертрофированы, а вред от других источников энергии – ГРЭС, ГЭС, ТЭЦ – вполне реален и, увы, значителен.

АКТИВИСТЫ КОАЛИЦИИ АНТИВОЕННЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ округа Аламеда (штат Калифорния) начали сбор подписей под петицией, призывающей объявить округ зоной, свободной от ядерного оружия. Два федеральных министерства – обороны и энергетики – очень болезненно отреагировали на эту инициативу. Их раздражение вполне объяснимо: на территории округа находится Ливерморская национальная лаборатория имени Э. Лоуренса – один из основных научных центров США по разработке новейших систем ядерного оружия.

Попытки объявить Аламеду безъядерной зоной предпринимались и в прошлом, но Bсe они закончились безрезультатно. Но на этот раз у антивоенных сил есть реальный шанс достичь своей цели. Для того чтобы вопрос был поставлен на референдум, необходимо собрать под петицией 38 тысяч подписей. Администрация лаборатории отрицательно относится к перспективе своего превращения в безъядерный центр. Она называет инициативу антивоенных сил «неразумной и очень агрессивной».

Пока «ученые в мундирах» обвиняют во всех страшных грехах активистов антивоенного движения, министерство юстиции США предприняло первый практический шаг с целью задушить эту идею на корню. Оно подало в окружной суд иск, в котором говорится, что все безъядерные зоны должны быть признаны неконструктивными.

В 8 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО МОСКОВСКОМУ ВРЕМЕНИ В РАЙОНЕ Семипалатинска произведен подземный ядерный взрыв мощностью от 100 до 150 килотонн.

Указанное испытание произведено в интересах советско-американского эксперимента по контролю.

Радиационная обстановка в районе испытаний и за пределами полигона нормальная.

В ТРЕТЬЕМ КОМИТЕТЕ ООН (СОЦИАЛЬНЫЕ, ГУМАНИТАРНЫЕ вопросы и вопросы культуры) без голосования принята резолюция о всемирной программе действий по мобилизации усилий международного сообщества на борьбу против наркомании.

В тексте резолюции содержится призыв ООН объявить десятилетие по борьбе с наркоманией, которая в совокупности с незаконным оборотом наркотиков превратилась в политическую проблему глобального характера. Решить ее, как отмечалось в ходе многочисленных выступлений в процессе выработки резолюции, можно лишь при условии широкого международного сотрудничества, в том числе по линии ООН и ее специализированных учреждений.

Всемирная программа по борьбе с наркоманией станет системой долговременных, тщательно разработанных мероприятий по ликвидации этой «чумы XX века».

ЗНАМЕНИТЫЙ ПАМЯТНИК КХМЕРСКОЙ АРХИТЕКТУРЫ XII ВЕКА Анкорват пострадал от урагана, в связи с чем правительство Камбоджи обратилось с призывом оказать международную помощь в восстановлении этого памятника, сообщило агентство СПК.

Министерство культуры Камбоджи обратилось к международным организациям, правительствам и неправительственным учреждениям всех стран с призывом «предпринять срочные шаги для оказания помощи в деле восстановления и сохранения этого архитектурного чуда», которое является достоянием общечеловеческой культуры.

ПОКИНУЛА АНГОЛУ ОЧЕРЕДНАЯ ГРУППА КУБИНСКИХ ВОИНОВ-интернационалистов. С отбытием 10 000 военнослужащих завершен вывод из Анголы половины кубинского воинского контингента. Поэтапный полный вывод кубинских войск из Анголы осуществляется на основе соглашения, подписанного в декабре прошлого года в Нью-Йорке в рамках процесса урегулирования на Юго-Западе Африки. В соответствии с этим документом начатое в январе возвращение военнослужащих на Кубу должно завершиться к 1 июля 1991 года.

ВОПРОС О ПОХОРОНАХ Ф. МАРКОСА, БЫВШЕГО ПРАВИТЕЛЯ ФИЛИППИН, умершего в изгнании на Гавайях, будет решать Верховный суд страны. Ранее президент Филиппин Карасон Акино запретила захоронение Ф. Маркоса в стране по той причине, что похороны могли бы вызвать беспорядки и привести к внутренней дестабилизации. На возвращении праха настаивают не только родственники и политические последователи бежавшего с Филиппин в 1986 году диктатора, но и часть приверженцев нынешнего президента.

УСПЕШНУЮ ОПЕРАЦИЮ ПРОТИВ МЕЖДУНАРОДНОЙ БАНДЫ ТОРГОВЦЕВ наркотиками провела полиция ФРГ. В Штутгарте (земля Баден-Вюртемберг) было обнаружено и конфисковано более 350 килограммов кокаина. Стоимость его на «черном рынке» составляет около 200 миллионов марок. В ходе следствия были арестованы шесть человек, четверо из них – граждане Колумбии.

В МИНУВШУЮ СРЕДУ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК ЛЕТ ДВАДЦАТИ ворвался в аудиторию Монреальского университета, где находились 60 студентов, и приказал лицам мужского пола покинуть помещение. Затем он открыл огонь, убив 14 девушек. Преступник застрелился.

О ПРИЗНАНИИ ЗАКОННЫМИ И ПРЕСТУПНЫМИ РЕПРЕССИВНЫХ АКТОВ ПРОТИВ НАРОДОВ, ПОДВЕРГШИХСЯ НАСИЛЬСТВЕННОМУ ПЕРЕСЕЛЕНИЮ, И ОБЕСПЕЧЕНИИ ИХ ПРАВ.

Сегодня, в период революционного обновления советского общества, когда начат процесс демократизации, очищения всех сторон нашей жизни от деформаций и искажений общечеловеческих принципов гуманизма, в стране усиливается стремление знать всю правду о прошлом, чтобы ускорить его уроки во имя будущего.

Память с особой горечью возвращает нас в трагические годы сталинских репрессий. Беззаконие и произвол не обошли стороной ни одну республику, ни один народ. Допущенные в прошлом массовые аресты, лагерное мученичество, обездоленные женщины, старики и дети в переселенческих зонах продолжают взывать к нашей совести, оскорбляют нравственное чувство. Об этом забыть нельзя.

Варварскими акциями сталинского режима явилось выселение в годы второй мировой войны из родных мест балкарцев, ингушей, калмыков, карачаевцев, крымских татар, немцев, турок-месхитинцев, чеченцев. Политика насильственного переселения отразилась на судьбе корейцев, греков, курдов и других народов.

Верховный Совет СССР безоговорочно осуждает политику насильственного переселения целых народов как тяжелейшее преступление, противоречащее основам международного права, гуманистической природе социалистического строя.

В ИРАНЕ БЫЛО КАЗНЕНО 30 ЧЕЛОВЕК ПО ОБВИНЕНИЮ в торговле наркотиками. Обычно такого рода казни совершаются публично. Всего в стране только за прошлый год смертной казни за транспортировку наркотиков подверглось более 900 человек.

27 НОЯБРЯ В 15.00 ПО МЕСТНОМУ ВРЕМЕНИ В ПЕШАВАРЕ (Пакистан) были освобождены двое советских военнопленных Андрей Лопух и Валерий Прокопчук, находившиеся в руках афганской оппозиции. На церемонии, состоявшейся в резиденции переходного правительства моджахедов, пленные были переданы советскому послу в Пакистане. 28 ноября они вылетят на Родину.

ГОСУДАРСТВЕННО-КООПЕРАТИВНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ АНТ ПЫТАЛОСЬ продать за границу 12 новеньких танков Предстоит выяснить, каким образом танки с Урала отправились по зарубежному адресу.

«НЕДАВНО С УДИВЛЕНИЕМ УЗНАЛА, ЧТО ЖЕНЩИНЫ, НЕ ИМЕЮЩИЕ детей даже из-за перенесенной болезни или операции, не освобождаются от налога за бездетность. Выходит, за свое горе и постоянную душевную боль я еще должна ежемесячно платить государству? Этим налогом мне постоянно будут напоминать о моей неполноценности».

С ЧУВСТВОМ ГЛУБОКОГО УДОВЛЕТВОРЕНИЯ И ПАТРИОТИЧЕСКОЙ гордости коммунисты, все граждане социалистической Румынии всецело одобрили решение пленума предложить XIV съезду переизбрать товарища Николае Чаушеску – героя среди героев, выдающегося руководителя нации, гениального зодчего социалистической Румынии, выдающуюся личность современности – на высшую должность Генерального секретаря Румынской компартии. Впервые на протяжении своей длительной истории Румыния никому больше не платит податей. Она обрела действительную экономическую и политическую независимость.

В ПОЛЬШЕ ОСКВЕРНИЛИ ПАМЯТНИК ДЗЕРЖИНСКОМУ И ОСНОВАТЕЛЮ Советского государства В. И. Ленину. Факты осквернения святынь и памятников, дорогих сердцу советского народа, затрагивают честь и достоинство нашей страны.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ ЦК СЕПГ Э. ХОНЕКЕР ПРИНЯЛ СЕГОДНЯ начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР – генерала армии М. Моисеева, который возглавляет советскую военную делегацию, находящуюся в ГДР с официальным дружественным визитом.

В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В БАКУ, В РЯДЕ ДРУГИХ НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ Азербайджана, а также в некоторых районах Армении произошли трагические события, которые острой болью отозвались в сердцах советских людей. Пролилась кровь, имеются человеческие жертвы среди лиц армянской, азербайджанской и других национальностей.

КРЕЩЕНИЕ, МИРОПОМАЗАНИЕ, ПРИЧАЩЕНИЕ, ПОКАЯНИЕ, СВЯЩЕНСТВО, брак, елеосвящение… Семь таинств православных, и каждое подобно вехе на пути духовного восхождения человека. Сегодня церковные обряды открыто возвращаются в нашу повседневную жизнь. Люди тянутся к храмам, видя в них источник добра, милосердия, помощи и надежды. Очистившись от греха и отринув образ ветхого человека, еще один вступает ныне в жизнь новую. «Крещается во имя Отца и Сына и Святого Духа…» – звучит в канун Рождества ТОГО, кто в Нагорной проповеди дал человечеству нравственный кодекс на века.

Снова Насыру приходилось седлать кобылу – пешком до моря теперь было не дойти. Он продолжал свои пятикратные намазы на берегу. Караой стал хиреть. Брошенные собаки кружили в заброшенных дворах, уныло заглядывая в свои пустые плошки, потом стали уходить в пески за мышами и сусликами: с каждым днем все дальше и дальше. С ними повадился и пес Насыра. Все реже теперь его встречал Насыр во дворе. Настал день, когда пес ушел навсегда.

– Стало дичать все вокруг, – сокрушался Муса. – Посмотрел бы ты, Насыр: пески кишат дикими собаками и лошадь ми, они ходят стаями и табунами…

Лишь Есен не унывал: теперь он вечерами включал движок, заодно и ездил в райцентр за почтой, шутил:

– Я в Караое теперь главный!

Однажды он вернулся из района с новостью:

– Сегодня у нас забирают телефонную станцию и мастерскую. Приедут, начнут перевозить…

– Лишь бы соляры оставили да движок не увозили…

– Это не тронут. Соляркой я запасся на всю оставшуюся жизнь!

Насыр, сдерживая гнев, заявил:

– Пока есть рыба в море да звери в песках – с голоду не помрем. Я не тронусь отсюда до конца…

– И я! – воскликнул Есен.

– Ты еще молод, – усомнились старики. – Еще не раз переменишь свои взгляды на жизнь…

– Это воля матери. Она будет здесь умирать…

Старики ему посоветовали:

– Ты бы съездил, Есен, в город, повидался бы с женой, поговорил бы с ней как следует – есть такой мужской долг, не мы его придумали – не нам его отменять…

– Съезжу, – успокоил стариков Есен. – Да только зря все это, не вернется она. На что ей сдались мы, весь этот аул, старики да старухи?

Насыр посоветовал:

– Скоро Бериша к родителям отправлять. Поедешь же его провожать? Заодно побываешь у келин…

Такой совет держали однажды трое оставшихся мужчин в Караое. Стали расходиться. Тут Есен вспомнил:

– Молдеке, чуть не забыл: в областном военкомате требуют, чтобы вы немедленно прибыли к ним…

– Так прямо и полетел! – рассердился Насыр и сделал халатом движение, словно, в самом деле был готов взлететь.

– Я тоже им объяснил: не сможет молдеке, не на чем.

– Что там могло случиться? – удивился Муса. – Никак хотят вручить еще одну похоронку! Есен оживился:

– Насыр-ага, на вас была похоронка?

Насыр усмехнулся:

– Целых две, пока я воевал… Ну да ладно, расскажу как-нибудь потом…

С молодым лейтенантом приехал из области и Саят. Когда въезжали в Караой, лейтенант стал искренне сокрушаться:

– Такой большой аул, а совсем без людей. Смотришь – и не по себе делается, а уж жить здесь – совсем, наверно, тошно…

– Может, сначала в контору? – предложил лейтенант.

– Какая теперь здесь контора? Рыбаки уехали на промысел, на Зайсан.

У калитки гостей из области встречала Корлан. Увидела Саята, всплеснула руками и расплакалась: так он ей живо напомнил Кахармана.

– А где же аксакал, Корлан-апа?

– Где ж ему быть? Пошел к обеденной молитве.

Гости снова сели в машину, поехали к морю. Белая плотная пыль стала набиваться в кабину – пришлось поднять стекла.

Насыр, как обычно, стоял на коленях – никогда он не отвлекался, когда молился. Саят, зная это, остановил машину на приличном расстоянии.

– Вот он, наш герой-аксакал!

– Это он молится? – удивился лейтенант.

– Да. Он не теряет надежды, что Бог даст морю воды.

– Мда, дела-а-а! – воскликнул удивленно лейтенант. Саят прошел около машины.

– И что же – он в это серьезно верит?

– Верит. Иначе бы не молился…

– Моря здесь теперь не будет. Теперь никто ему не поможет: ни Бог, ни черт…

– Не знаю насчет Бога или черта, а вот человек мог бы ему помочь, или люди окончательно превратились в скотину? – резко ответил Саят. – Ты сам, из каких краев?

– Я с Ладоги. Есть такое озеро…

– Знаю, как же. Проходил там первую студенческую практику. Корабль наш назывался «Вихрь»…

– Сейчас и Ладога безнадежна. Все живое в ней душит фосфор.

Насыр к этому времени кончил молиться. Приковылял и обнял Саята.

– Давно ты у нас не был, давно… Как живете там, здорова ли семья? Дети как?

– Все здоровы, Насыр-ага; передают вам большой привет. Что Кахарман пишет?

– Кахарман не пишет – видно, Айтуган не дает ему чернил. Пишет сама. Просит, чтобы отправляли назад Бериша. Понятно – скучает… У них там все вроде бы нормально…

– Бериша могу прихватить с собой.

– Е, хорошо! От Алма-Аты до Балхаша – рукой подать. Посадишь его в поезд – мигом доедет. – Насыр повернулся к лейтенанту и поздоровался. Лейтенант в ответ поднес ладонь к козырьку, приветливо улыбнулся:

– Здравия желаем, товарищ гвардии старший сержант!

– Маладес, лейтенант! – Насыру такое обращение понравилось, он пожал руку лейтенанту. – Кто это такой? – спросил он у Саята на казахском.

Саят рассмеялся и перевел вопрос Насыра лейтенанту. Тот постучал пальцем по дипломату и торжественно произнес:

– Вот это, Насыр-ага, разыскивает вас уже сорок три года!

– Это хороший русский! – одобрительно обратился к Саяту Насыр. – Езжайте ко мне домой, пусть мать начинает готовить куырдак – благо вчера Муса подстрелил оленя. А я подъеду следом…