Текст книги "Смотритель маяка"

– Больно же! Ты что творишь! Отпусти меня!

– Нельзя распинать щенков! – кричал Артём в лицо отупевшему от алкоголя садисту. – Ты, грязная сволочь! Слышишь меня?! Нельзя так делать!

– Пошёл на хер!

Удар в челюсть прервал бессмысленный диалог. Парень отключился. По кулаку Артёма растеклась неимоверная боль. Словно ударил в кирпичную стену. Он отряхнулся, поднял с земли инвентарь, завёл руки садиста за спину и защёлкнул наручники. Сгрёб обмякшее тело и потащил его на ближайшую лавку за шиворот.

Щенок лежал на том же месте возле костра. Вертел головой, смешно поворачивая её набок. Артём уже принял для себя непростое решение. Следовал за провидением, куда бы оно не вело. Всегда держал при себе надежду на чудо. Без него жизнь лишилась бы половины магической остроты.

Последние поленья догорали оранжевым пламенем. Артём читал в журнале «Наука и жизнь», что это связано с содержанием в древесине солей. Ещё немного, и костёр не придётся тушить. А вот его остатки придётся кому-то убирать. Вот блин.

– Подожди, Джефф, – обратился он к щенку, – сначала мы передадим этого засранца в надёжные руки. А потом я угощу тебя бутербродом. С колбасой, конечно.

Долго ждать не пришлось. На вызов ответили после третьего гудка.

– Здравствуйте. Меня зовут Артём Проскурин. Я ночной охранник средней школы номер пятьдесят пять. Улица Вагонная двадцать два. Примите, пожалуйста, сообщение о преступлении. Группа подростков проникла на огороженную территорию школы, развела костёр и пыталась совершить обряд жертвоприношения, распяв на кресте живого щенка. Нет, они не успели это сделать. Троих я спугнул, одного удалось задержать.

Он ответил на уточняющие вопросы и поблагодарил оператора.

– Я буду ждать наряд у главного входа, – сказал он, прежде чем отключить связь.

Щенок прижимался к животу Артёма. Он перестал трястись, с интересом обнюхивая пространство вокруг себя. Артём гладил давно не мытую шерсть, прикидывая в уме, что перекочует в рапорт, а что так и останется только в памяти. Стрелки на часах замерли в 00.27. Он послушал ход механизма. Привычка носить часы на правой руке вышла ему боком. Часы не работали.

Рядом с ним зашевелилась бесформенная куча дерьма. Хотел бы Артём знать, кто из сбежавших ребят попал под влияние ублюдка в силу слабого характера, а кто получал от общения с ним нездоровое удовлетворение. Впрочем, одно другого не исключало.

Тлеющие угли переливались сложными тенями. В детстве Артём любил запекать в кострах картофель. Он и сейчас помнил сладковатый вкус. А ещё вымазанные сажей пальцы.

По пролегающей за забором дороге проехал автомобиль. Свет фар свернул к калитке, через которую дети во время учебного года попадали в школу.

– Вставай, – скомандовал он. – Прогуляемся до калитки, а потом вернёмся на место преступления.

– Ты мне челюсть сломал, ковбой.

– Поешь через трубочку месяц, ничего страшного. Пока тебя не увезли, может, всё-таки скажешь, к чему весь этот маскарад?

– В следующий раз в мешке будешь сидеть ты. – Наглец плюнул Артёму в лицо, но почти вся собранная им слюна пронеслась мимо. До Артёма долетело незначительное количество капель.

– А говоришь, челюсть сломана. – Артём вытер лицо рукавом, посадил щенка на лавку позади себя.

– Опять будешь распускать руки? – Чёрная фигура сливалась с ночью. Артём ориентировался по гадкой физиономии. Ему вспомнился фильм «Последний бойскаут» с Брюсом «Крепким орешком» Уиллисом и Дэймоном Уайансом в главных ролях.

– В челюсть или под дых? – спросил он.

– Бить человека в наручниках незаконно.

– Такая сволочь, как ты, не имеет права рассуждать, что законно, а что нет.

– Хватит меня оскорблять!

– Надеюсь, психиатр сможет точно поставить тебе диагноз. С головой у тебя определённо не всё в порядке.

Кулак Артёма утонул в животе не по годам рослого изверга. Фигура в дурацком наряде согнулась, а потом и вовсе съехала на землю. Из-под лавки начали доноситься отрывистые стоны.

Артём взял щенка на руки:

– Пойдём, Джефф, впустим полицию. Парню нужно о многом подумать. А лучшие мысли приходят наедине с собой.

2

Изображение с установленных по периметру школы камер видеонаблюдения выводилось на единственный монитор. В темноте подсобки мерцал разбитый на квадратики с картинками экран. Именно в нём он и приметил разрастающуюся точку чёрно-белого костра. Помимо футбольного поля, камеры обозревали парадное крыльцо, вестибюль, каждый из трёх этажей, столовую, фасад школы и спортивный зал. Техника стоила денег, и втыкать камеры в каждый угол могли позволить себе не все школы и родители. Кликом мыши он мог вывести нужное помещение на ширину экрана.

Джефф съел один из двух бутербродов, принесённых Артёмом из дома для ночного перекуса. Он выглядел здоровым, грыз теннисный мячик, который Артём любил бросать об стену, и подглядывал за своим новым хозяином блестящими глазами. Отсмотрев в интернете фотографии разных пород, Артём не нашёл среди них похожего щенка. Придётся обращаться за консультацией к кинологу.

Подсобка, ласково прозванная охранниками «каморка», не изобиловала излишествами. Старая кровать с продавленной металлической сеткой скрипела, стоило на неё прилечь. Артём смазал стыки подсолнечным маслом, но проблема не исчезла полностью. Просто звук стал не таким мерзким. На тумбочке стоял квадратный телевизор с кинескопом. В качестве антенны использовались две обмотанные кабелем пивные банки. Окно в расположенном под лестницей первого этажа чулане отсутствовало, и телевизор ловил сигнал с искажениями. По слухам, в давние годы здесь находилось книгохранилище. Если Артём и развлекался во время работы, то читал книги или смотрел лекции в интернете. Топорная телевизионная реклама приводила его в уныние. Он привык к благу выбирать передачи по своему вкусу, а не следовать телевизионной программе.

В дверь шкафа для одежды удобно вклеено зеркало высотой в человеческий рост. Офисное кресло с вырванными подлокотниками и заляпанной засохшими пятнами тканевой обивкой не регулировалось. И последний предмет: школьный письменный стол с монитором, за которым Артём писал рапорты и заполнял журнал дежурств шариковой ручкой.

Он отложил бутерброд и погрозил Джеффу указательным пальцем.

– Я не могу жевать, когда ты на меня так выразительно смотришь, – пожаловался он. – Один бутерброд тебе, один мне. Честнее некуда. Дай мне спокойно покушать.

Щенок завилял хвостом, ближе подполз к Артёму.

– Один из нас совсем не воспитан, и это точно не я. – Он пил умеренно горячий чай, иногда проворачиваясь на кресле. Щётка помогла убрать большую часть сажи с рубашки и грязи с брюк. Объяснения для начальства написаны, аккумуляторный фонарик заряжался в сети.

– Пора делать обход, – обратился он к щенку, закончив с едой. – Составишь мне компанию? Только обещай не делать луж в неурочных местах.

Он включил в телефоне приложение радио «Сумерки», сбавил громкость и закрепил телефон на ремне. Музыка спасала от одиночества. Далёкие голоса не старились, ничего не требовали, бесплатно даря радость или грусть. Прямо сейчас Михаил Боярский чередовал куплеты с Ольгой Зарубиной в ностальгически-невинной песне Шаинского «Небо детства».

При отсутствии кружков школа запиралась на ключ в восемь часов вечера. Кабинеты классов на ночь закрывались. В редких случаях Артём заставал после восьми учеников и учителей. В основном один охранник приходил на смену другому. Они вместе совершали обход, подписывали акт, и школа оставалась до утра в распоряжении Артёма. И так из раза в раз. Около полуночи Артём совершал ещё один обход, уже в одиночку. Последний раз проделывал это ближе к шести утра. Он не был в теме, соблюдали ли коллеги процедуру. Люди, вдвое превосходившие Артёма по возрасту, не нуждались в советах или контроле вечно задумчивого юноши.

Свет фонаря выхватывал из темноты половину школьного коридора. Артём предпочитал не включать свет, хотя имел такую возможность. Джефф путался под ногами, иногда отставая, чтобы обнюхать наливной пол. Артём со смешанными чувствами подсчитывал в уме, во сколько ему обойдётся содержание собаки. Тысяч пять в месяц, без учёта посещения ветеринара. Придётся продать почку или ограбить банк.

Связка ключей от некоторых кабинетов болталась на вдетом в пояс кольце. Он выборочно отпирал двери, визуально осматривал стёкла в окнах, проверял отсутствие посторонних следов. Особо ценные кабинеты находились под сигнализацией. Например, кабинет директора или канцелярия с личными делами учеников.

Закончив с левым и правым крылом первого этажа, Артём прошествовал мимо лестницы второго этажа в узкий по меркам взрослого человека коридор, который соединял основное здание с пристроем спортивного зала. Джон Бон Джови восклицал из телефона, что «если она уродлива, то он тоже уродлив»[7]7
  Имеется в виду композиция «Ugly».


[Закрыть]. Что ж, рок-звезде виднее.

– Не отставай, Джефф.

Прохлада спортзала забиралась под одежду, вынуждая поёживаться. Из вытянутых под потолком окон внутрь проникал бледно-голубой неровный свет. В углу, рядом со спортивным конём, хранилась стопка матов. Между стеной и длинной скамейкой кто-то оставил баскетбольный мяч. Артём одной рукой запустил мяч в сторону корзины. Мяч ударился в стену справа от щита.

– Только не говори, что пропустил, как я забросил трёхочковый!

Щенок вопросительно смотрел на хозяина.

– Ладно, Джефф, я всего лишь шучу. Пойдём-ка дальше, дружок, а то мы так до утра не закончим. Меня, между прочим, и другие дела ждут.

Под «делами» он имел в виду непродолжительный сон. Инцидент с несостоявшимися сатанистами не повлиял на идею «проникнуть» на станцию. Он хотел спать без кошмаров. И если для этого необходимо заглянуть в лицо страху, он это сделает.

Школьная столовая пребывала в обманчивом запустении. Луч фонаря блуждал по многочисленным столам с торчащими на них ножками вверх стульями. Так удобнее мыть пол после сотен учеников. Линия раздачи следовала вдоль пустых прилавков. Артём оканчивал другую школу, и незнакомое оборудование не вызывало в нём отклика.

– Давай посмотрим, можно ли здесь чем-то полакомиться.

Нет, Артём не сошёл с ума. Занятия в июне не проводились. Однако в первую смену для учеников младших классов работал летний лагерь. На стенде в фойе висело расписание мероприятий. Детей кормили обедом, значит, на кухне могли находиться заготовки для будущих блюд. Ничего криминального не произойдёт, если он скормит Джеффу кусочек чего-нибудь.

И всё-таки стыд сигналил в голове настойчивым «тук-тук-тук». Нельзя брать чужое. Нельзя воровать еду, даже с благой целью.

Ладно, он хотя бы посмотрит.

Он впервые зашёл в закрытую для посторонних часть столовой. Под крышками гигантских кастрюль ничего, кроме эха, не оказалось. В отличие от холодильника, где для Джеффа нашлось много вкуснятины. Брикеты сливочного масла, мясной фарш в лотках, гирлянды сосисок, рыбное филе на подложках.

– Придётся потерпеть до утра, – обратился он к щенку, – мы не можем без спроса брать не нами оплаченную еду. Уйдём отсюда, пока мы оба не изошли слюнями.

Джордж Майкл шестую минуту вкрадчивым голосом пел лишённый ясности текст о ковбоях и ангелах.

Луч диодного света захватил в свой поток нечто странное. За одним из обеденных столов сидел человек. Нескладная фигура сгорбилась над столешницей. Руки повисли вдоль могучего туловища.

Сердце Артёма оборвалось в желудок. Правая рука потянулась за дубинкой так, будто это была кобура с пистолетом, а не покрытая слоем резины палка с металлическим стержнем. Неужели он собирался отбиваться ей от непрошеного верзилы? Более вероятно, что его ей же и прикончат.

Как насчёт разделочных ножей? На кухне их должно быть в избытке.

Джефф проскочил между ног Артёма, и тот непроизвольно посветил ему вслед, на долю секунды выпустив фигуру из виду. А когда выпрямил луч, на месте человека уже стоял перевёрнутый стул.

Что за наваждение? Ни капельки не забавно. Он же своими глазами видел силуэт крупного мужчины.

Артём выключил радио, оборвав на середине Aerosmith с их «Sunshine» с альбома «Just push play». Потом снова включил. Не хотел слушать вязкую тишину.

– Джефф, – негромко позвал он. – Куда ты подевался? Иди ко мне, мальчик.

Пёс прибежал из полутьмы, сжимая в пасти чёрствый кусок белого хлеба.

– Где ты это взял? – Артём забрал у щенка хлеб с признаками плесени. – Я не могу позволить тебе проглотить этот сухарь. Ничем хорошим это не закончится. Не очень умные дети играли хлебом и зашвырнули его туда, куда не дотянулась швабра уборщицы. Выбросим его в мусорку.

Он медленно просветил лучом всю столовую. Игра теней чуть не привела к заиканию. Это всё незнакомец, испарившийся из квартиры. Долго будет мерещиться, пока не рассосётся в памяти.

– Идём, Джефф. Нам осталось проверить третий этаж. Не стоит бояться. Вряд ли призраки поселились в библиотеке. – Он издал короткий смешок. – Только если на страницах книг. Но их мы одолеем, вооружившись воображением и усидчивостью.

На третьем этаже действительно располагалась библиотека. Забытое вместилище застывших в типографской краске знаний. Её на ночь запирали. Стоимость книг росла такими темпами, что скоро их смогут покупать лишь немногие избранные.

Для экспонатов школьного музея отдельной комнаты не нашлось, и он разместился в витринах левого крыла. Выцветшие фотографии разных поколений учащихся напоминали о скоротечности жизни. Если до аварии Артём считал себя почти бессмертным, то после неё лишился большей части воздушных замков.

Он проверил несколько дверей. Все они оказались закрытыми на ключ. Когда он поступал в первый класс, школы не могли похвастаться складом ценностей. Сейчас едва ли не каждый класс обладал проекторами, ноутбуками и многофункциональными устройствами. Повышали ли технические средства качество обучения, он ручаться не мог.

В туалете стоял арктический холод. Запах хлорки щекотал ноздри. Он бросил сухарь в мусорное ведро, отряхнул руки и устроился над писсуаром. Джефф в это время обследовал одну за другой узкие кабинки с унитазами.

– Наше патрулирование подошло к концу, – сказал он отражению в зеркале, намыливая руки жидким мылом. С конца мая он часто молчал дни напролёт. Активная учёба закончилась, ночные дежурства проходили в одиночестве, квартиру или кровать он ни с кем не делил. Не то, чтобы это напрягало, скорее навевало слабую тоску. Трепаться понапрасну тоже нужно с умом. Дозированно, не заглушая расцветавших внутри самого себя смыслов.

Артём щёлкнул пальцами, привлекая внимание спасённого им щенка.

– Пора вернуться на первый этаж, дружок. Не забудь выключить свет, когда будешь уходить.

3

Телогрейка пятьдесят шестого размера висела на нём забавно. Пришлось закатать рукава, насколько хватало сил. Из зеркала на него смотрел нелепый юноша.

– Ты со мной говоришь?!

Артём извлёк из-под полы телогрейки зажжённый фонарик, не забывая пучить глаза.

– А? Со мной? – Вытянутая в сторону зеркала рука символизировала направленный на противника пистолет. – Ты это мне?! Нет, ты это мне?

Роберт Де Ниро подавился бы стейком в своём нью-йоркском ресторане от такого зрелища. Ну и ладно. Не каждый актёр способен сыграть неуравновешенного социопата[8]8
  Отсылка к фильму Мартина Скорсезе «Таксист».


[Закрыть]. На то и существовало слово «амплуа». Симпатичная внешность Артёма толкала его в сторону романтических комедий, ему же нравились триллеры и ужасы, где спектр эмоций на порядок выше. Вживаться в шкуры героев безумно приятно, хоть и психологически затратно. Пока он успел сыграть три незначительных роли, с каждым разом всё больше входя во вкус.

На внутренней стороне створки сменщик приклеил плакат с голой женщиной. Загорелая грудь модели имела явное искусственное происхождение.

Он повесил рубашку на плечики, натянув вместо неё футболку. Для сна она подходила лучше. Ни наружные, ни внутренние камеры не фиксировали подозрительной активности. В два часа ночи даже самые отпетые безбожники видели десятые сны. Стулья в столовой ничем не напоминали человека, сколько он ни всматривался в них с предельным вниманием.

По спортзалу пробежала кошка. Серый клубок остановился в зоне действия камеры. Артём, не мешкая вывел изображение на экран целиком. То, что он принял за кошку, оказалось баскетбольным мячом, выкатившимся на середину зала. «Спасибо» небольшой зоне обнаружения инфракрасной подсветки.

Он попытался вспомнить, куда отскочил мяч после броска. Почему тот покатился ни с того ни с сего именно сейчас? Ни один сквозняк не способен сдвинуть тяжёлый мяч. Да и неоткуда взяться ветру в закрытом помещении. Неровности пола тоже не стоило рассматривать всерьёз.

Через три минуты ему надоело глазеть в экран. Мяч сохранял неподвижность. Потихоньку Артём успокоился и уже не был уверен, что мяч вообще двигался.

– Не удивляйся, если я проснусь вне себя от страха, – предупредил он Джеффа, устанавливая будильник на 5.45 утра. – Ковыряние в собственных снах – это не прогулка по парку.

Щенок устроился в ногах панцирной кровати, обвив себя хвостом. Артём не стал прогонять беднягу, ещё час назад находившегося на грани смерти. Он зевнул, выключил свет и лёг. Свечение монитора озаряло половину подсобки. Тишину нарушало гудение блока питания системы видеонаблюдения. Артём настолько привык к нему, что попросту не замечал.

Клаустрофобия его не беспокоила, он хотел как можно быстрее заснуть. В голове мелькали образы минувшей драки. Первое чрезвычайное происшествие за всё время работы охранником. И сразу сатанисты. И щенок, процентов на восемьдесят похожий на лабрадора. Остальные двадцать принадлежали не поддающейся опознанию породе.

Одна за другой в меркнувшем сознании появлялись и исчезали мгновения прошлого. Родители, танцующие в комнате, гордо именуемой «гостиная», под ремейк «Easy» в исполнении Faith No More. Странный выбор песни для танца. Мама с кровоподтёками на лице в машине скорой помощи. Отец, забирающий из ванной бритвенный набор. Он сам, едущий на велосипеде по тропинке городского леса. Влажные, невозможно спелые губы Вики в преддверии заката. Разрозненные фрагменты значимых событий. Сколько их навсегда забыто в череде беспорядочных, наслаивающихся друг на друга дней. Скольким ещё предстояло обратиться в прах, перед тем как всепоглощающий смерч остановит счёт дней. Вопросов всегда больше, чем ответов. Так и должно быть, иначе многое потеряет смысл. Едва начавшись, взрослая жизнь поставила ему подножку. Он хорошо усвоил преподнесённый урок. Жизнь – это иллюзия, готовая рассеяться от дуновения ветра. Ты можешь танцевать на вершине скалы, но рано или поздно обстоятельства опрокинут тебя вниз. Сможешь ли ты подняться после падения, сможешь ли собрать разбитые мечты и продолжить улыбаться? В жизни гарантирована только одна вещь – смерть. Всё остальное, как плохое, так и хорошее, предсказать невозможно.

По ту сторону двери что-то происходило. Джефф с опаской оторвал голову от покрывала. Закрытые веки Артёма подрагивали. Он находился где угодно, только не здесь. По коридору скиталось воплощённое в запахе зло. Удушливый смрад проникал через щели, заполняя тесную комнату отчаянием. Что бы там ни таилось, оно несло угрозу. Джефф нерешительно тявкнул и перебрался ближе к подушке.

Положив голову хозяину на плечо, щенок не спускал глаз с запертой на засов двери.

4

Он не помнил момент, когда очутился на платформе. Казалось, он давно стоял на привычном, натёртом до блеска полу. Поймать миг соскальзывания в сон не так просто. Скорее всего, эта задача непостижима для человека. Слабеющее сознание теряет способность фиксировать явления. А во сне осознанность и вовсе невозможна. Он запомнил горячий сгусток шерсти возле ноги. Линька питомца ещё доставит ему хлопот. Потом мешал заснуть внутренний диалог, бесконечные осколки прошлого вонзались в разум, требуя ответной реакции. И вдруг фьють – подсознание окунуло его в химеру искривлённой реальности. Магия, да и только.

Тот, кто разгадает секрет сновидений, войдёт в историю наравне с Иисусом.

Артём осмотрелся по сторонам. Нелюдимая, умеренно освещённая, яростно вычищенная от грязи платформа. Стерильная чистота покрытий наводила на мысли, что грязи здесь отродясь не водилось. На полу простиралась тонкая тень скромной фигуры Артёма. Его поразило умение управлять движениями. Он полностью владел своим телом, мог шевелить руками и переставлять ноги. Чувствовал дыхание с ароматом съеденного бутерброда и биение сердца. Мог процедить слюну через зазор передних зубов и зареветь от боли, если случится потерять равновесие на неприлично гладком полу. Сомнений в том, что он находился во сне, прибавилось. Окружающая среда казалась настоящей. Мнимость бесплодной обстановки подтверждали лишь свежие воспоминания. Ещё минуту назад он лежал на кровати в школе. Или не минуту? Время во сне вело себя непредсказуемо.

Лучше он поверит, что сошёл с ума, чем в то, что действительно переместился под землю. Нет, они с Джеффом сейчас находились в неказистой кладовке.

Указатели, информационные табло, напольные разметки, интервальные часы для машинистов – ничего из перечисленного не украшало фальшивую станцию. Ни одной буквы или цифры. Ни одной лавочки, мозаики или прилипшей к полу жвачки. Только перерастающие в арочный потолок колонны, своды которого на всём протяжении расписаны морскими волнами. В эпицентре неспокойного моря держал оборону бастион суши – безжизненный скалистый остров со старым полуразрушенным маяком. Ни людей, ни морских животных, ни кораблей, только башня маяка с погасшим куполом. Вместо света маяк излучал холодное одиночество. Картина, претендующая на шедевральность, не вписывалась в строгое оформление станции. Что бы она ни символизировала, познать замысел неизвестного художника было невозможно.

Единственный железнодорожный путь стелился, как и положено, в глубокой нише. Рельсовая колея без намёка на ржавчину отражала свет нависавших ламп, пропадая в непроницаемом тоннеле. Артём не испытывал желания встречаться с его обитателями.

Воздух на станции насквозь пропитан предчувствием неизбежной беды. Тяжёлая поступь неминуемой катастрофы отдавалась между лопаток непрерывной болью. Словно внутри тела медленно прорастала простудная лихорадка. Подлое чувство слабости, приправленное щепоткой паники, бросило в нём якорь сразу после попадания на станцию.

В дальнем конце платформы светилась нитка эскалатора. С того места, где стоял Артём, вершина лестницы исчезала за пределами видимости. И вновь конструкция исполнена в единственном экземпляре. Это влекло за собой один из двух выводов: движущаяся лестница работала или в режиме подъёма, или в режиме спуска. Или совсем не работала, тогда по ней можно двигаться в обе стороны.

И ещё кое-что – станция залегала глубоко под землёй.

Что-то изменилось. Сегодня сон протекал по иному сценарию. Обычно он сразу слышал ни с чем несравнимый звук прибытия поезда. Затем из-за кулис появлялся Прокажённый и всё портил. Сейчас не было ни того ни другого. Прокажённый не тянул к нему покрытые коростами руки, металлический скрежет не резал слух. Ох, не нравилось ему это ложное затишье перед грозой.

Он подошёл к краю платформы и поочерёдно заглянул в оба тоннеля. Ни сквозняка, ни различимых деталей по ту сторону мрака. Сплошная пелена насыщенной черноты. От мысли, что оттуда на него смотрели чьи-то глаза, холодело в животе. Он отшатнулся, прижался спиной к облицованной мрамором колонне. Вот тебе и обещание заглянуть страху в лицо.

Артём сжал кулаки так сильно, что ногти впились в кожу ладоней. Он здесь, чтобы получить ответы о поезде. И в меньшей степени о ходячем мертвеце, так любезно пропавшем в ту самую ночь, когда Артём сподобился проникнуть на станцию. Назвать такой ход событий случайным не повернётся язык. Кем бы ни был таинственный архитектор, туману он напустил с избытком.

Пульсирующий свет заставил его задрать голову. Сверкнув несколько раз, лампы над ним успокоились. До Артёма донёсся звук лязгающих механизмов. Утробное гудение пронеслось по замкнутому залу с утроенным эхом. Он высунулся из-за колонны в поисках источника шума.

Ступени эскалатора двигались вниз. Артём облизнул губы в нервном смятении. На станцию прибывали первые пассажиры. И это были не гниющие заживо оборванцы, а вполне прилично, хоть и странно одетые люди. Первым на платформу ступил старик в медицинском халате с завязками на спине. На почти облысевшем черепе грубо торчали клочки седых волос. Босоногий старик передвигал худые ноги по холодному полу с несгибаемой решимостью. За ним спустился мужчина лет сорока с двумя дочерьми. Девочки находились в том возрасте, когда куклы уже не вызывали восторга, а мальчики ещё не занимали все мысли. Они держали отца за руки, чеканя отнюдь не детский шаг.

Следующий человек сбил Артёма с толку своим внешним видом. Если отец с детьми носили летнюю одежду, то он шёл за ними, одетый в зимний пуховик. Почти подросток в надвинутой на лоб спортивной шапке. Обе руки угрюмый юноша вытянул вдоль пышных боков.

Один за другим с эскалатора сходили новые люди. Мужчины и женщины, пары и одиночки, в основном старческого возраста. Других детей, кроме двух девочек, Артём среди прибывших не приметил. В подавляющем большинстве спускались пожилые люди, сгорбленные, с прожилками морщин на неподвижных лицах. Они шли вперёд, не обращая на Артёма внимания. Кто-то в домашней одежде, кто-то при галстуке и пиджаке. Разношёрстная толпа выстраивалась вдоль линии железнодорожного пути в ожидании поезда. Люди не переминались с ноги на ногу, не прислонялись к колоннам, стоя строго в одном направлении.

Эскалатор продолжал издавать жуткий скрип, платформа заполнялась людьми. Артём сбился со счёта на второй сотне.

Он видел вместо глаз серую пелену. Даже глаза детей покрывала пепельная плёнка катаракты. С ними со всеми было что-то не так. Чёрт возьми, в них всё было не так! Они странно себя вели, странно выглядели, не произносили ни слова. Ни единого звука. На одинаковых лицах застыло выражение немой скорби. Словно восковые фигуры, обретшие возможность ходить. Попадались среди них и совершенно голые люди с обвисшей кожей, покрытой старческими пятнами.

Артём ничего не понимал. Страх мешал думать, сводя все мысли к желанию проснуться. Ему столько раз снился один и тот же сон, что расхождение с деталями вызвало у него потрясение.

Он не сразу понял, что повисла звонкая тишина. Эскалатор прекратил движение.

Люди излучали энергию. Её можно почувствовать спиной и в тёмной комнате с помощью ушей и чего-то ещё, похожего на интуицию. Артём чувствовал, что, кроме него, на платформе никого нет. Перед ним стояло несколько сотен человек, но он совсем не ощущал их присутствия. Даже манекены выделяли больше тепла, чем эти мёртвые оболочки.

Оболочки. Какое точное и одновременно страшное слово.

Он отлепился от колонны. Боль в спине распространилась на всё тело. Ему не нужно трогать свой лоб, чтобы измерить температуру. Озноб говорил сам за себя. Это место лишало его здоровья.

Натянутые нервы рвались от напряжения. Любой шорох мог заставить бежать до упадка сил.

И куда бежать? В тоннели? На эскалатор? Вот уж где бы он хотел оказаться в последнюю очередь. Нет, это место не такое простое, каким хотело выглядеть. Лощёный блеск не более чем ширма, скрывавшая неприглядное нутро. Ни звуков, ни запахов, сплошная подделка под реальность.

Он не представлял, каким образом выбраться из замкнутой локации. Нельзя просто захотеть проснуться. Для этого нужен толчок, событие. Как выстрел хлопушки или выдернутая из наполненной ванны пробка. Отдохнувший организм, на худой конец.

Что он собирался делать, если зомбированная толпа начнёт сжимать вокруг него кольцо? Отбиваться до потери сознания, может, и почётно, но финал такой битвы закономерен. Его сомнут в два счёта. Разорвут, превратят в себе подобную марионетку.

Ближе всех к нему стояла женщина с длинными распущенными волосами. Невидящий взор упирался в колонну. Возрастом ненамного старше, чем мать Артёма, в ниспадающем до колен платье. Всё то же бескровное лицо, как и у остальных. Кольцо с белым камнем на указательном пальце правой руки. В таком виде приходят на свадьбу или свидание.

Он медленно помахал рукой перед лицом женщины. Никакой реакции. Она не шелохнулась. В человеческой обшивке отсутствовало содержание.

Тогда он набрался наглости и дотронулся до неё в том месте, где имелся не покрытый одеждой участок кожи. Взял и надавил пальцем на запястье. На ощупь кожа напоминала отвердевшее желе. Холодное и вязкое. Никакого сходства с бархатистым теплом настоящей кожи. Кто бы… или лучше сказать – что бы… перед ним ни находилось, оно было похоже на человека, но не являлось человеком. Хорошая имитация человеческого существа. Только глаза не смогли повторить, потому заменили их стекляшками цвета лунного камня.

Щупать кого-то ещё не имело смысла. Все «люди» на станции представляли собой не более чем искусный муляж. Огонь превратил бы их в растёкшуюся лужу резины.

Артём сделал несколько шагов назад, не поворачиваясь к суррогатам спиной. Платформа быстро закончилась. Что делать дальше, он не имел ни малейшего понятия. Он смотрел на «людей», они «смотрели» перед собой.

В тоннеле справа от него неожиданно замаячил тусклый свет. Рельсы внизу тоскливо загудели. Зал быстро заполнялся характерными звуками. Артём понял, что, как только поезд прибудет на станцию, он окажется между молотом и наковальней.

Из брюха подземного коридора выполз головной вагон электропоезда. Типичный для подземки поезд серой окраски не имел опознавательных знаков и не отличался от настоящих составов, за исключением того, что двигался без чьей-либо помощи. В кабине с широким остеклением отсутствовал машинист. Почему-то Артём этому не удивился. Маршрут следования поезда с автоматическим ходом в верхней части лобового стекла, само собой, не значился.

Матовый свет фар рассеивал мрак в следующем по ходу движения тоннеле на десятки метров. Обычные инженерные сооружения в виде укреплений и мощных кабелей. Ни притаившихся на стенках монстров, ни мертвецов с обтянутыми кожей черепами.

Металлический червь замедлял ход с протяжным скрипом, пока, наконец, растянувшийся на всю длину платформы поезд не остановился. Двери каждого из шести вагонов одновременно распахнулись, чтобы впустить в себя лавину поддельных людей. Артём невольно сжался, когда несколько сотен пассажиров пришли в движение.

Он прятался за колонной, не мешая им заполнять пустые вагоны. Сквозь окна виднелись ряды кресел с высокими спинками. По два кресла в ряду. Электропоезд, внешне похожий на метропоезд, внутренним обустройством отдалённо напоминал интерьер «Сапсана» или «Ласточки». Без столиков и мониторов, но с багажными полками. В широком проходе, не поворачиваясь боком, могли разминуться два человека.