Текст книги "Чем дальше"

Уганда в Москве
в октябре 2019 года

Республика Уганда отмечала 57-летие своей независимости в гостинице «Золотое кольцо». К крыльцу одна за одной продвигались черные машины с красными номерами. Гости поднимались в банкетный зал «Суздаль», перед которым их приветствовал мужчина в европейском костюме и женщины в национальных. Марину я встретил за первым столиком у дверей. Марина была в Уганде, а я нет, но на мне под свитером была футболка с гербом и флагом Уганды, которую она мне привезла. Зал наполнялся дипломатами из разных африканских, ближневосточных и азиатских стран, представителями угандийской диаспоры и друзьями Уганды.

Вечер открылся гимном республики. На экране развевался черно-желто-красный флаг с венценосным журавлем и появлялись слова. В гимне, походившем на мелодию из романтического мультфильма, пелось о земле, которая кормит людей, о солнце, плодородной почве и о том, что Уганда – жемчужина в короне Африки.

После этого прозвучал гимн Российской Федерации. В нем, в частности, говорилось о широком просторе для мечты и для жизни и – в нарушение статьи конституции о том, что никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной, – о хранимой богом родной земле. На экране вился бело-сине-красный флаг; на нем построчно выводилась транскрипция русских слов латиницей и их перевод на английский язык. Мне показалось, что выражение «popular wisdom» точно передает один из смыслов выражения «мудрость народная».

Угандийскому гимну многие подпевали. В российском активно участвовала только пожилая женщина у одной из колонн, но и она, судя по движениям ее губ, пела совсем другие слова.

После исполнения гимнов и торжественного молчания его высокопревосходительство господин посол Уганды произнес речь. Он приветствовал господ дипломатов, представителей угандийской диаспоры, друзей Уганды, леди и джентльменов – и всех вместе как почетных гостей. Он говорил о достижениях страны за годы независимости и ее ресурсах: кофе, чае, какао, туризме, нефти и газе. Представитель Российской Федерации произнес ответную речь, в которой упомянул, что Советский Союз одним из первых установил с Угандой дипломатические отношения.

После этого в зал торжественно внесли большой торт в виде флага Уганды. Гости собрались вокруг него, господин посол, а также еще пять или шесть человек взялись за один и тот же нож и сделали небольшой исторический надрез, зафиксированный памятью нескольких десятков телефонов.

Начался фуршет. В меню были лосось и масляная рыба, бутерброды с консервированным тунцом и мини-эклеры с рататуем и чоризо; канапе из моцареллы и помидоров черри и из феты и сладкого перца; салат нисуаз и брошет из цыпленка; итальянские тихие вина, брют «Абрау-Дюрсо» и пиво «Хайнекен». Пиву отдавали особенное предпочтение послы и другие дипломатические работники из разных государств. Они беседовали друг с другом, держа холодные бутылки, обернутые бумажными салфетками, и подливая себе из них в бокалы. Звучала африканская музыка; судя по мелодиям и ритмам, она была не только угандийской. Марина говорила, что я должен снять свитер и остаться в одной футболке, но я все-таки стеснялся пиджаков и галстуков. Я пил брют, вспоминал, как Марина привезла из Уганды сыр, сделанный там одним голландским сыроделом, и думал о том, что это обычная страна и что еда на вечере подчеркивает то же самое.

Еще я смотрел на дипломатов, которые знакомили других дипломатов со своими женами, фотографировались вместе и беседовали то в одном кружке, то в другом, и представлял их жизнь в Российской Федерации ради собственной страны. Представлял их круг общения, вручение верительных грамот, официальные приемы, переговоры, одиночество. Представил, как они устраивают вот такие вот праздники и звонят дипломатам других государств: «Слушай, у нас на той неделе годовщина независимости, подъезжай, а то на вашей так толком и не поговорили». И так из месяца в месяц, из года в год – много дней в году, но и стран на свете тоже много.

В дальнем углу развернулась торговля. Большая черная женщина в красивом полосатом платье продавала клатчи из бисера – черный, желтый, коричневый, в цветах российского флага, а также масло ши, чай, кофе. Рядом сидел мальчик лет шести и играл в телефоне.

Звучало какое-то очень хорошее регги, и я заметил, как люди начали подтанцовывать. Интересно, подумал я, могло ли еще лет тридцать назад такое случиться – чтобы на дипломатическом приеме играло регги? Потом включили другую веселую песню, и я пошел узнать, что это. Оказалось, что музыку ставят из ютьюба, и парень показал мне, что поет Крис Эванс. В поисковой строке к его имени было добавлено слово «Uganda», чтобы не показывался американский актер. Я заметил, что у компьютера толпится народ, и понял, что люди хотят поставить то одну песню, то другую. Наконец, одна девушка попросила поставить одну песню в версии для караоке, взяла в руки микрофон и стала петь. Сначала она стояла прямо под колонками, но потом перешла на небольшой подиум, где в начале вечера стояли его высокопревосходительство господин посол Уганды и представитель дипломатического корпуса Российской Федерации. Это была трогательная, но немного скучная песня. Гости вечера стали подтягиваться к сцене.

Из Арзамаса в Муром
в январе 2019 года

Ни там – позвонили – не было такси, ни тут. Даже на углу Калинина и Советской, где всегда стоят, никого не было. Мы сели на «шестерку», но не стали пересаживаться на «единицу», а доехали до конца – она, оказывается, забирается теперь далеко налево по 9 Мая. Мы шли по свежему снегу, сопровождаемые черной собакой, которая держала тело наискосок; свернули в Добрососедский переулок, потом на Новоквартальную улицу. Я вспомнил, что был в этих частных местах только в старших классах. Мы ходили сюда в гости к Наде Жулиной; она жила дальше всех наших одноклассниц. Безымянная тропка, которая шла между двумя оврагами, заросшими кустами и деревьями, вывела нас прямо к вокзалу.

Электропоезд состоял из четырех вагонов. Окна их были украшены трафаретными рисунками разных цветов: елки, снежинки, звезды, полумесяцы, снеговики. Мы сели в первый вагон. В тамбуре курили трое мужчин, и свежий вагон отабачился. Мужчины перешли внутрь, стали играть на монеты. В вагоне было тепло, но потом, после того как по нему прошел машинист с ключами, стало резко холодно ногам.

Я нашел в конце второго вагона контролера-кондуктора и спросил, почему так. «Сломалось что-то, – сказала она. – Или включат потом еще». В начале вагона сидели трое мужчин в оранжевых жилетах поверх курток. На платформе Шумлейка один из них выглянул из открытых дверей и маленьким фотоаппаратом снял, что платформа очищена от снега. Затем он снял этот факт с другого ракурса. В тамбуре стояли снеговые лопаты.

Мы перешли в третий вагон, где было теплее. Ваня слушал Земфиру и смотрел в окно, подпевая. В Костылихе два двухэтажных панельных дома стояли опустевшие и без окон, а ведь так недавно были обитаемы. На платформе Маяк мы увидели, что березовые заросли стали высокими, густыми, непроходимыми. Мама вспомнила, как мы собирали тут грибы, и рассказала, как ездил прошлым летом отец с тетей Машей за черникой в Саконы: «Маша рассказывает: «Все ягоды собирают, а мы все куда-то бежим. «Лошманов, – говорю, – хоть вот еще раз скажешь, что у тебя все болит!» Но все-таки пришли на поляну, где собрали по ведру черники».

Я же вспомнил, как мы ездили на Маяк с отцом и Андреем. В тот год в березовой поросли ростом меньше человека, которая затянула бывшее поле, размножились подберезовики и подосиновики величиной с мизинец. Их можно было собирать как ягоды – сидя, вокруг себя. Я так увлекся, что потерял в этих зарослях отца и Андрея, а у них была вода и компот, у меня же ничего не было, кроме корзины и рюкзака. Я вышел к березовой полосе, где набрал еще и белых, шел через большое пустое поле под самым солнцем к лесу впереди, увидел в поле беседку, подошел к ней и заглянул в нее. В лесу, на глинистой дороге, у больших сосен, увидел большую лужу с чистой дождевой водой и стал наконец пить, потому что никогда раньше не испытывал такой жадной жажды. Корзина была полна грибов, и рюкзак был тоже полон грибов. По лесу добрался до Балахонихи, попросил воды у подростка, стоявшего рядом с тракторной мастерской, а потом дошел и до станции – там-то я знал, где колодец.

Между Маяком и Балахонихой две цыганские девочки с бумажными стаканчиками стали просить милостыню, но денег им никто не давал. В Балахонихе машинист сказал, что при выходе надо быть осторожным, потому что с той же стороны пройдет встречный поезд. Я сказал, что вот там, в паре километров от Балахонихи, стоит Волчиха, где у Сереги была, а может, и есть, дача, а за Волчихой – очень земляничные места. Вспомнил еще, как мы тогда приехали туда впятером и собирали землянику, а Арнольд вдруг обнаружил, что в молодой березовой поросли тьма грибов. Потом мы много раз воспользовались его открытием и на Маяке, и в других местах.

Мы пили кофе, а мама сказала, что можно достать и бутерброды. Я ответил, зачем же бутерброды, ведь мы даже до Мухтолова не доехали. В Мухтолове вошла женщина с двумя детьми. Со скамеек, где выпивали и поругивались железнодорожники, встала вторая контролер-кондуктор, подошла к ней и поздоровалась. Они были близко знакомы и поздравили друг друга с Новым годом. В этом электропоезде многие знали друг друга.

В Саконах мама вспомнила про оставленный там мною рюкзак с ключами и пропуском в общежитие. Я же совсем уже не помнил про ключи и пропуск, помнил, что в рюкзаке остались деньги на обратный билет. Я тогда поехал в Саконы за черникой один. У меня было маленькое ведерко, с которым удобно ходить между соснами и собирать ягоды, и большое ведро, чтобы ссыпать собранное. Его я оставил вместе с рюкзаком как базу под одной из сосен. Ягод было множество. Я ссыпал в большое ведро уже два маленьких, но на третьем заблудился. Все вокруг было похоже на все вокруг: сосны и кочки во мху, вереск и толокнянка, багульник и можжевельник, и ягоды черники с фиолетовым налетом, и зудящие в сухом воздухе комары. Я вышел на звук поезда к железнодорожной насыпи и по песчаной дороге дошел вдоль путей до Мухтолова. Там сел на электричку – с маленьким ведерком, в котором было немного черники. На следующий день мы с отцом поехали в Саконы вдвоем и нашли рюкзак и ведро, хоть это и казалось невероятным. С ягодами ничего не случилось, они были все такими же свежими.

Я подумал: как, когда меняется восприятие случившихся с тобой событий? Сначала кажется, что это было как вчера, а потом все-таки становится очевидно, что это было очень давно. Как, когда? Весь прошлый год кажется мне одним вчерашним днем, как и эти годы с грибами и черникой казались когда-то тоже. А теперь вот за двадцать лет прошла целая и совсем другая жизнь.