Текст книги "Последний воин духа"

– Граф прекрасно осведомлён о моей нынешней жизни. И даже не только о моей, – она подмигнула всем. – Он приглашает в гости всех находящихся в зале.

– Как скоро граф желает видеть нас? – спросил Джон.

– Так скоро, как мы будем готовы тронуться в путь.

Ночной поезд мчался быстро, оставляя за собой невидимые километры пути. Тёмными птицами мелькали ветви деревьев в лунном свете. Временами Джону казалось, что он бежит по лесу, а где-то в вышине, продираясь сквозь кроны, настигает его луна, опутывая его ноги и землю вокруг сетями, рассыпая их мягкое серебро повсюду…

– Джон! – послышался еле различимый голос с соседней полки. С ним в купе был Уолтер, они занимали два верхних места. Тётя Дженни, дядя Чарльз и Анна ехали в соседнем купе. – Джон, ты не спишь?

– Нет… я бегу. – Глаза Джона были широко раскрыты во мраке. – Продираюсь чрез непроходимую чащобу, ноги погружаются в вязкую топь, луна настигает меня… и начинается снежный буран. Мне не успеть до спасительных берегов. – Равномерный голос Джона становился всё тише, пока совсем не утонул в темноте.

– А мне кажется, – сказал Уолтер, – что за окном всё как в калейдоскопе. Мелькает вся моя жизнь. События сменяются так быстро, что я не успеваю ухватиться ни за одно из них. Вот моя встреча в лесу с Анной. А вот образ моей матери, скудно нарисованный мне отцом.

Голос Джона вновь всплыл из небытия и перебил его:

– Знаешь… мы тонем. Пучина этого мира вбирает нас всё сильнее. Я выбегаю на бескрайнее поле, вязкие лесные топи позади. Но красное солнце садится, ещё можно успеть добежать до него. Я вижу цепочку следов на хрупком мартовском насте. Они ведут к солнцу, но теряются вдали размытыми пятнами. Темнеет. Мне никогда не успеть.

Мрак купе заполнило беззвучие. Лишь стук колёс отмерял равными ударами сердца бесполезные километры жизненного пути, от станции к станции, какие-то крупные, другие – не очень, а где и вовсе без остановок. Тук-тук, тук-тук.

– Она придёт, Джон! Я чувствую её дыхание рядом, вокруг и внутри меня. Грядёт её неумолимая поступь, и обновлённый мир ликует вместе с нами. Весна наступит, Джон! Она на нашей стороне. По-другому просто не может быть! Я вижу как смываются её потоками бутафорские постройки, как поднимаются из-под асфальта примятые побеги свободы; я слышу как бьют колокола, – не ненависти, но радости, ибо не с кем будет воевать – люди просыпаются по всей земле.

– Весна человечества не придёт, Уолтер. Этот путь проложён мёртвыми и мёртвые хранят его. Весна не придёт.

– Так всё сходится! Вспомни, кому должны подчиниться мёртвые?!

– К чему это?..

– Ты переутомлён, давай подремлем, друг мой.

– Ведь завтра на рассвете снова в бой… – это были последние слова Джона перед сном, но ещё ему почудилось, что Уолтер сказал совсем тихо:

– Так веди нас на этот бой!

В соседнем купе царило оживление. Арталиэн разливала вино по бокалам:

– Чарльз! Прошу тебя, не беспокойся так о том, как ты предстанешь перед моим достославным родичем. Уверена, что он воспримет тебя адекватно. Слава богу, люди меняются со временем, и не все из них – в худшую сторону.

– Хорошо, я почти готов предстать пред графом! Ну что же, – он поднял свой бокал, – за успех нашего предприятия!

Не сказать, что вино в ту ночь лилось рекой, но весёлый смех и голоса не умолкали ещё довольно долго.

– Бабушка как-то рассказывала мне, – говорила Арталиэн, вновь наполняя бокалы, – когда она была маленькой, часто убегала из дому предаться раздолью свежести в окрестных лугах. Луга те были дикие, поросшие травой, но кое-где располагались пастбища. Однажды бабушка, в силу неуёмного детского любопытства, подобралась слишком близко к коровам и стала наблюдать. – Арталиэн пригубила вино. – Но, на её беду, это заметил бойкий молодой бычок, находившийся неподалёку. – Арталиэн вдруг рассмеялась и задорно посмотрела на Чарльза. – Бычок этот видимо заменял пастуха в тот день, ибо за стадом никто не смотрел!

– Надо же, я этого не знала! – воскликнула Анна. – Что же дальше?

– Дальше наша будущая уважаемая графиня – а в ту пору просто маленькая чрезмерно любопытная девочка – испугалась и замахала руками. Я уж точно вам не скажу, то ли красный цвет бабушкиного платьица так не понравился молодому укротителю ковбоев, то ли ему показалось, что какая-то маленькая козявка вызывает его на бой… История этого не сохранила. Но зато достоверно известно, что бык топнул копытом пару раз, словно принимая вызов, порыл землю, грозно посопел, взывая к мести за убитых в испанских корридах бурых и светлых братьев, и бросился на бабушку!

– Ох, господи, боже мой! – дядя Чарльз сделал большой глоток.

– И? – подалась вперёд Анна.

– И бабушка понеслась со всех ног, но укрыться было негде, и разъярённый бык уже вот-вот был готов настигнуть её. – Тут Арталиэн остановилась, сделав точно вымеренную паузу, сузив свои добрые, немного лукавые, улыбающиеся глаза – все так любили её такой! И взмахнула руками. – И вдруг бабушка проваливается в какую-то яму, бык проскакивает сверху и уносится далеко в поле.

– Уф! – выдохнул Чарльз.

– Да, – сказала Арталиэн, подливая всем вина.

– Вот тебе и прабабушка! – Анне тоже полегчало.

– Д-ааа, – Арталиэн снова хитро оглядела всех, и вдруг, чуть не подавившись от хохота, прокричала: – А то бы не было вашей любимой Ар-та-ли-эн… А-но-ри-ме! А-аа… И тебя, моя любимая малышка. – Арталиэн обняла дочь.

Последовал такой шквал необузданного гогота – и тонкого, словно колокольцы, и просто целая канонада басовитого – что даже Уолтер в соседнем купе на пару секунд выпал из своих грёз о вечности и победе. Джон же спал крепким сном. В ту ночь его не беспокоили более дела мирские.

– Мой отец Френсис как-то рассказывал мне, – говорил Чарльз уже чуть хмельно, – вы знаете, он служил моряком в торговом флоте. Как-то, будучи в дальних странствиях в конце 50-х, в открытом море им повстречался странный корабль без опознавательных знаков. Появившись лишь точкой на линии горизонта, он быстро пошёл на сближение. Прежде чем моряки успели разглядеть хоть что-нибудь в свои подзорные трубы, до них донёсся страшный шум со стороны приближающегося корабля. Вскоре этот грохот начал приобретать какие-то узнаваемые ритмические очертания, превратившись, наконец, в громкую, дерзкую музыку.

Вдруг капитан со своего мостика неистово заорал, чуть не выронив подзорную трубу за борт: «Будь я трижды проклят, не сойти мне с этого места или покоиться в пучинах морских тысячу лет, и чтобы ни одна русалка не пришла навестить меня! Это парусник!!!» На корабле поднялся невообразимый гомон, дисциплина была забыта. Все бегали и кричали. Вскоре люди поняли, что дикая музыка – не просто очень громкий шум, а сногсшибательные рок-н-роллы Элвиса! Парусник приблизился уже достаточно близко и кто-то заорал: «Спасайся кто может, абордаж!» И в этот самый момент начинается песня Jailhouse Rock5252
  Рок-н-ролл Элвиса Пресли.


[Закрыть], корабль, взмыв носом в небо, совершает поворот оверштаг, во время которого все видят огромный гарпун, установленный в носовой части. На борту – люди в чёрных повязках, распивающие ром из огромных бутылей старинной формы. Они кричат, машут руками, грозят кулаками, поднимают в вверх бутылки, подбрасывают ружья, улюлюкают! На повернувшемся к ним параллельно корпусе парусника моряки торгового флота видят золотую надпись «Непобедимый Король», а когда глаза их опустились несколько ниже, то в ужасе застыли людские фигуры – на них смотрели из открытых портов жерла двадцати тяжёлых бортовых орудий! Мой отец, к его чести, опомнился первым, и, набрав побольше воздуха, проорал что было мочи перекрывая даже музыку:

– Должно быть у этих корсаров с китобойного судна договор с губернатором Ямайки! – чем вызвал взрыв гогота и криков с пиратского корабля. Оттуда послышались выстрелы в воздух из ружей, корабль уже ложился на другой галс, он удалялся. Тихим призраком ушёл он за горизонт, оставляя за собой эхо стихающей музыки непобедимого короля…

– Вот это история, Чарльз! – Арталиэн была вдохновлена рассказом. – Ты никогда этого не рассказывал.

– Так выпьем же за Короля! – Чарльз поднял полный бокал.

Много ещё было рассказано и выпито в ту ночь. Какие-то из историй Анна слышала, другие – нет, о третьих имела лишь отдалённое представление. Мы расскажем все эти занимательнейшие истории как-нибудь в следующий раз, как только представится подходящий случай.

Наконец, Чарльз сонно прикрыл глаза и сказал, что желает немного подремать, если никто не возражает. Никто и не возражал, впрочем, воздержавшихся тоже не было. Вскоре послышался мерный храп. Арталиэн поднялась, с умилением посмотрела на спящего, потом оглядела себя в зеркало, отразившее сильный румянец на щеках, расчесала волосы, присела за маленький столик напротив Анны и взяла её руки в свои. Верхний свет потушили, теперь лишь редкие фонари за окном и лунные всплески серебра периодически освещали лица во мраке вагона. Опустилась тишина, все невидимые пассажиры поезда уже спали, Чарльз перестал храпеть и только тихонько посапывал. Так ехали они в темноте, мать и дочь, взявшись за руки, не страшась тьмы, парящей над миром, в недрах его и в сердцах людских. Прошло несколько минут. Два лица, два сердца, невидимые, но ощущающиеся в темноте – улыбнулись.

– Скажи, – тихонько встрепенулась Анна, – не зря поезд, мчащийся сквозь мрак, отмеряет столь бесполезные, такие унылые километры пути? Ведь не зря, мама?

– Ах, дочь моя! – Арталиэн обвила двумя руками голову дочери, погладила волосы, поцеловала её, нагнувшись вперёд.

– Ты так редко называешь меня мамой!

Анна безмолвно улыбнулась во тьме, сердце её наполнилось ответной нежностью.

– Любимая Лютиэн! Наша жизнь напоминает это движение. Но поезд всегда может вернуться по тем же рельсам назад, снова радуясь встречному ветру. И дождю, и снегу, и солнцу! Но мы, дочь моя, наделены великим даром не возвращаться каждый раз, но начинать и прокладывать новые пути, бежать узкой тропинкой за новые горизонты! Поверь мне, поезд завидовал бы нам, если бы мог. – Арталиэн глянула во мрак ночи за окном и напевно заговорила совсем тихо:

Как сладок этот предрассветный час

Когда вкусить даруется небесное свеченье

Ещё последний отблеск Ориона не погас

И жёлтый серп луны вершит великое вращенье

Вокруг цикады в тишине трещат

Им тихо лес волшебный подпевает

А рядом сонно васильки стоят

Их утро потихоньку пробуждает

Головка заснувшей Анны покоилась у Арталиэн на руках, и она осторожно переложила дочь на спальное место, накрыла одеялом и поцеловала, молвив: «Спи сладко, дщерь моя!» Затем взяла свой недопитый бокал, мысленно проникла взором в мир каждого спящего члена Союза, растопила снежинки, кружащиеся во сне Джона, поглядела в окно, не поворачивая головы, вернула взгляд, закрыла глаза и прошептала: «Ну, за тебя, мой светлый Король!»

В окно вагона пробивались яркие утренние лучи солнца, они и пробудили Джона от глубокого сна. Он вспомнил вечер, луну за окном, беспокойный разговор с Уолтером. От всего этого не осталось и следа! Какая же прекрасная пора – утро! Встаёшь, потягиваешься, идёшь умываться и замечаешь как новый день наливается радостной силой. Словно дыханием самой жизни смываются утренним бризом вся вечерняя усталость и кажущаяся безнадёжность, всё видится в светлых тонах!

– А, проснулся наконец! – услышал Джон. Уолтер сидел на столе и болтал ногами. Язык его тоже не соблюдал законы статики:

– Вот подумаешь так – вчера на этом столе стояла бутыль. Я помню её: этикетки, горло, все дела. Бог мой, мы опорожняли её весь вечер. Всю ночь. Пол вечера. Потом ты впал в уныние, а это грех! Вот и спрашивается – зачем придумано вино?

– Ой, Уолтер, какой же ты болтун на публике! Освободи меня от своей эквилибристической риторики, я только проснулся и радуюсь солнцу!

– Эх, Джон, по-моему ты не радуешься, и другим не даёшь этого делать! Как выспался? Пойдём стучаться в двери леди Арталиэн.

Они вышли и постучались в соседнее купе.

– Да, да? – ответил притворно-строгий голос Арталиэн.

– Не здесь ли раздают свежие пончики с полагающейся кружкой эля к ним? Ну или хотя бы молока – за вредность. – Разумеется, это был Уолтер с одним из своих многочисленных в то утро спонтанизмов.

Щёлкнул засов, дверь отворилась и ребята увидели светлую, хорошо убранную комнатку-купе. Занавески приоткрыты, стол чист, постели собраны. Ничто не напоминало о буйной, полной веселья и зажигательного смеха ночи. Лишь дядя Чарльз уныло сидел на своей койке, понуро свесив голову.

– Что, отец, сон этой ночью витал где-то около тебя, но так и не опустился на грудь великана приснуть хоть немного?!

– Всем вновь сошедшим… вновь вошедшим – доброго утра! – И Чарльз встал. – А мне нужно освежиться. – И он вышел посетить душевую.

– Леди Арталиэн! – наконец и Джон улыбнулся. – В этой комнате царят такие чистота и порядок, что пассажирам, едущим в этом купе, давно пора выдавать приз за примерное поведение!

Арталиэн обняла ребят, уголки губ поползли вверх:

– Неужели мы так громко разговаривали вечером?

– О, да! – изобразил Уолтер крайнее сожаление. – Особенно этот, главный освежовывающийся в данный момент. Взрывы идиотского гогота то и дело вторгались на медитативную территорию моего священного сна…

Все прыснули. Анна подошла к Уолтеру, взяла его за руку и спросила:

– Может, всё-таки «освежающийся»? Давайте выпьем чаю.

– Каким вы находите сегодняшнее утро? – спросила Анна.

– Джон нашёл его солнечным, – сказал Уолтер. – Я проснулся немного раньше него.

– А я нахожу сегодняшнее утро прекрасным для посещения моего дедушки. – Арталиэн расставила всем чашки. – Мы скоро прибываем.

Джон и Уолтер инстинктивно пригладили взъерошенные после сна волосы. Уолтер даже поправил несуществующий галстук на шее.

– Ах, ребята! – заулыбалась Арталиэн. – Вы знаете графа только по моим старым рассказам. Но, уверяю вас, вскоре вы будете приятно удивлены.

Тем временем вернулся приободрившийся дядя Чарльз и произнёс:

– Вода – великая стихия! Посмотрите, как она преображает человека!

И действительно, при взгляде на него становилось заметно, как человек, умывшийся утром, меняется буквально за несколько минут. Взор его прояснился, обрёл твёрдость, насупленное лицо теперь выглядело открыто и располагающе, волосы зачёсаны назад.

Арталиэн встретилась с ним взглядом.

– Теперь я вижу, что ты готов к встрече с графом не только внешне! Давайте же выпьем чаю с печеньем, плотно завтракать не советую, – улыбнулась она. Через полчаса наш поезд прибывает.

За разговорами и чаепитием время пролетело быстро и вскоре все ощутили плавное сбавление скорости поезда. Арталиэн поднялась и кивнула всем на вещи, пора было собираться.

На вокзале они погрузились в машину и за полчаса домчали до места назначения. Высадили их у массивных ворот со звонком. Вдоль дороги тянулись высокие ровные стены. С другой её стороны – поля. «Должно быть, здесь хорошо жить, – подумал Джон, – никого вокруг, так тихо. Можно размышлять, гуляя в полях, мечтать в траве на закате, петь в своё удовольствие…» Арталиэн позвонила в звонок, и за забором громко запели колокольчики. Вскоре дверь распахнулась и седой благообразный джентльмен приветствовал их и пригласил вовнутрь.

– Их светлость уже имеют честь ожидать вас, – добавил он.

Перед ними открылся великолепный вид – просторные лужайки с остриженной травой, фонтаны и живописные скульптуры воинов разных эпох. Груды красиво сложенных валунов виднелись тут и там. Между всем этим петляло множество тропинок из утоптанного гравия («и никакого асфальта», – с удовлетворением отметил Джон). Вдали возвышался величественный замок из древнего камня с потрескавшимися в отдельных местах стенами. Он поражал уже издали. К этому замку и вёл их седовласый господин. Вся компания была серьезна и сохраняла молчание. Арталиэн шла второй в этой процессии, золотом сверкали её волосы на утреннем солнце. Никто не видел выражение её лица в эти мгновения. Оно не было сосредоточенно-серьёзным как у остальных. Но излучало радость, какое-то детское просветление нашло на него. Ведь сейчас она оказалась там, где росла, где провела всё своё детство. Она знала наизусть каждую тропинку и камушек, каждый кустик и фонтан. И через столько лет, проведённых вне этого дома было неважно, как происходило расставание с отчим домом, с детством. Арталиэн казалось, что и всё вокруг так же радуется встрече с ней.

Джон рассматривал статуи, медленно проплывающие мимо них. Вот грозная фигура римского легионера с гребнем, чуть далее – саксонский воин. По другую сторону тропки виднелся русский дружинник с копьём. Все они были выполнены очень натурально и могли бы запросто внушить страх непрошенным гостям и днём и ночью. «Это тебе не разряженные манекены в бутиках, которых можно вмиг порубать вон тем мечом! – подумал Джон». Внимание его привлекла грозная, широкоплечая фигура викинга, стоявшая у самых дверей замка, после небольшой лестницы вверх. Джон шёл вперёд, и фигура эта всё больше занимала его. Кожаные сапоги, круглый деревянный щит, кованный железом, потёртая кольчуга и шлем, полностью закрывавший лицо воина. Он стоял, опираясь на топорище, упёртое древком в пол; в другой руке он держал длинный, в три четверти метра, меч. Какая-то неуловимая для Джона магия была в этом воине. Он устрашал, но и притягивал, было в нём что-то знакомое, родное. Отряд поднялся по ступенькам и Джон встретился глазами с викингом. В этот момент, сотрясая воздух, словно из громкоговорителя, раздался низкий, хриплый металлический голос:

– Мы, кажется, вместе воевали в Нормандии в 1078 году, юный господин?

Глаза не шевелясь глядели в упор на Джона. Все застыли, кто-то ахнул. Сердце Джона сжалось. Вдруг викинг отбросил в разные стороны оружие и поднял шлем. Седая шевелюра, аккуратно остриженная борода и орлиный взгляд с приподнятыми бровями. Викинг заулыбался.

– Добро пожаловать в мои владения, дорогие гости! – огласил он утренний воздух.

Раздался галдёж, вздохи облегчения, седовласый проводник степенно улыбался, а Арталиэн, сделав книксен (чего никто из Союза в её исполнении никогда ранее не видел), бросилась обнимать графа.

– Дедушка!

– Дженни! Малышка, сбежавшая из родового гнезда, – с любовью молвил граф. Они обнялись.

Чарльз поклонился графу. Джон растерянно произнёс: «В Нормандии?..»

Анна подошла к своему прадеду, поцеловала ему руку. Это была их вторая встреча. Уолтер поднял отброшенный графом меч и протянул его ему рукоятью вперёд. Граф принял меч и, крутанув им над головой, вскричал:

– Накрыть на стол! Принять дорогих гостей!

Тут же из двери, в которую так и не вошли наши путники, будучи остановленными стражем-викингом, один за одним начали выходить приветливые слуги. Взяв у отряда вещи, они проводили всех в дом. Другие же начали собирать стол в саду.

Войдя в замок, компания оказалась под высокими сводами. В зале было довольно светло, хотя Джон и не приметил никаких источников освещения кроме стрельчатых окон под потолком. «Неужели и здесь эльфийские хитрости? – удивлённо подумал Джон. – Скорее уж мудрость средневековых строителей!»

– Давайте же знакомиться! Меня зовут Годрик Хорнсбари! – и граф протянул Чарльзу руку.

– Меня зовут Чарльз, ваше сиятельство, – ответил тот смущённо.

– Очень приятно! Прошу вас, без «сиятельств». В молодости я кичился графским титулом, замком, слугами, многими акрами земли, но с возрастом кое-что понял. И не последнюю роль в этом сыграла моя любимая внучка… Арталиэн! – И он громко раскатисто захохотал. – Ты помнишь? – обратился он к ней.

– «Ни одно из этих бесстыжих имён никогда не будет произноситься в моём доме… до тех пор, пока…», – отвечала Арталиэн. Менее, чем за пять прошедших с нашего приезда минут, дорогой дедушка, ты уже успел произнести оба.

– Hornsburys are not so short of memory, young Lady!5353
  Хорошая память – это у Хорнсбари семейное, юная госпожа!


[Закрыть] Ну а вы, юные джентльмены, что же храните молчание подобно Сфинксу? Вот этот вихрастый мальчуган, интересующийся оружием – друг Анны? – и он, подняв бровь, оглядел Уолтера.

– Да, сэр, – поклонился Уолтер. Граф пожал ему руку:

– И тебя прошу: обойдёмся без титулов!

Годрик повернулся к Джону. В одежде викинга он выглядел внушительно и без оружия, а сейчас стоял, уперев руки в бока. Он сказал Джону:

– С тобой я заговорил первым из всех, а знакомлюсь последним. Но это ровно ничего не меняет, – и он протянул Джону руку.

– Граф Годрик, – обратился к нему Джон, пожимая руку, – я вижу некий тайный смысл в фамилии Хорнсбари. Ведь у слова «bury» не одно значение. Таким образом, фамилию можно трактовать как скрытый до поры до времени в засаде рожок, который запоёт в нужный момент и поведёт в бой!

Годрик мгновение крайне серьёзно, оценивающе лицезрел Джона, но потом улыбнулся:

– Я так понимаю, тебя зовут Джон! Ты даже не представился. С порога ударился в философию и предсказания. Я знаю, кто на вас так влияет, – тайные смыслы, туманные предсказания, рожки в засаде. – Это… Арталиэн, вы только посмотрите на неё! – и он прыснул от смеха. – Однако, путники голодны, им нужен отдых. Не отдохнувшие, голодные, они даже забывают представиться, – и граф положил руку на плечо Джона, чтобы тот не подумал, что его всерьёз хотят пристыдить. – Лучший отдых для путника – вкусная еда и мягкая постель. И рожок доброго вина, само собой. Прошу всех к столу!

Выходя, Джон инстинктивно посмотрел на то место, где с ним заговорил викинг. Разумеется, там никого уже не было, хотя Годрик мог запросто попросить одного из слуг повторить фокус с маскированием под статую. «Удивлять – это у Хорнсбари, видимо, семейное! – подумал Джон. – Не самая худшая традиция, надо сказать!»

Невдалеке на лужайке уже был сооружён и накрыт длинный стол под открытым небом. Погода не предвещала осадков. Дул тёплый весенний ветерок. Слуги приносили последние недостающие для графского пира угощения.

– Прошу вас, рассаживайтесь, – и граф широким жестом обвёл стол. Сам он занял место в его главе. Гости расселись. Арталиэн с удовольствием отметила ещё несколько свободных стульев и вопросительно указала на них кивком графу.

– Да, – сказал он, – эти места для других представителей славной фамилии Хорнсбари, а некоторые из этих мест не только для них. Вы же знаете женщин – они никогда не собираются быстро. Поэтому их и не берут на войну, где бы они непременно стали наряжаться даже перед неприятелем! – и он захохотал. – Угощайтесь, подкрепитесь. Времени до вечера у нас достаточно, угощений – тем более. Навязать открытый бой нашему общему противнику – молчанию – поможет вот это замечательное вино. С 1892-го года его запасы хранятся в подвалах замка («ничего себе там запасы», – подумал Уолтер). Скоро вы ощутите его магию («Эти Хорнсбари – сами чистая магия», – пришло на ум Джону)!

Граф лично откупорил бутыль, отказавшись от помощи слуг. Чтобы атмосфера была более дружественной и сближающей, Годрик отпустил их отдыхать и сказал, что он прекрасно справится и без них. В случае надобности они будут призваны.

Наконец, когда дворовая челядь скрылась из виду, дверь в замке отворилась, и на пороге появилась седая статная женщина – бабушка Арталиэн. Её украшало нарядное платье (молодым участникам обеда оно показалось слишком строгим), а волосы были аккуратно убраны назад. Когда она подошла к столу, Джон заметил некое родство между ней и Арталиэн.

– Моя супруга Виктория Хорнсбари, – представил вошедшую граф.

Все поздоровались, и даже Джон на сей раз не оплошал. Следом из замка показалась мама Арталиэн Мария и её друг Фрэнк. Когда они подошли, обменялись со всеми приветствиями и расселись за стол, граф поднялся с бокалом в руке и произнёс:

– А теперь, когда все в сборе, и наше ожидание наконец окончено, позвольте поднять скромный тост за знакомство.

Поначалу участники Союза были не очень активны, и уж тем более не высказывали никаких своих радикальных идей вроде продажи замка и организации очередного Live Aid5454
  Грандиозный концерт в пользу бедных


[Закрыть] на вырученные средства. Даже Уолтер помалкивал, налегая всё больше на мясо. Стол ломился от угощений. Легче было назвать чего там не было, чем перечислять все расставленные яства и их вкусовые достоинства. Арталиэн занимала место рядом со своей матушкой Марией и вела с ней почтительную беседу. Время разлучило бывших когда-то очень близкими мать и дочь. Теперь они общались просто как хорошие старые знакомые, не видевшиеся целых десять лет. Мария не принимала большого участия в воспитании Арталиэн, так как переехала к Фрэнку ещё когда её дочери не было пяти. Поэтому самыми близкими родственниками для Арталиэн были бабушка с дедушкой.

Граф, восседавший во главе стола, незримо командовал застольем как опытный полководец, бывает, руководит сражением из своего шатра. Несмотря на впечатляющую длину стола, у него была информация обо всём, происходящем в самых удалённых от него уголках пиршества. В нужный момент он произносил пару слов или просто отпускал шутку, и неспешная беседа снова начинала журчать в саду, прервавшись было, как ручеёк, набежавший на запрудившую русло корягу. Граф просто выжидал, пока вино не возымеет своё действие на людей. Чарльз беседовал с Фрэнком, Анна болтала с ребятами, пока что предоставленными самим себе. Ни Чарльз, ни Уолтер не замечали на себе никаких оценивающих взглядов семьи Хорнсбари и радовались этому. Постепенно они освоились и стали чувствовать себя менее скованно. Граф, казалось, только и ждал этого момента.

– Юные джентльмены, и ты, Чарльз! – обратился он к гостям. – До меня дошли слухи о вашей героической осаде крепости в Рибчестере на Новый Год! Говорят, бой был упорным. Но наши храбрые защитницы из рода Хорнсбари отстояли крепость!

– Вы прекрасно осведомлены, граф! – чуть склонил голову Чарльз.

Граф едва заметно кивнул в ответ и продолжил:

– Особенно меня порадовал интерес Джона и Уолтера к старинному, можно даже сказать – древнему оружию. В одиночку броситься с секирой на укреплённую крепость – это достойно восхищения. Именно так, в открытую и воевали бесстрашные воины древности – викинги.

– Благодарю вас, граф, – ответил Джон. – Двойная секира действительно сильно занимала меня и моё воображение. Но она была слишком тяжела для меня – поначалу я даже не мог её поднять. Но крепкий магический напиток из Кольца Всевластья на время удесятерил мои силы…

– И ты, словно грозный нурман, ринулся с секирой в замахе… Ах, да малышка Дженни! Она всё ещё играет в эльфов. Что же подлила она в качестве наполнителя в Кольцо Всевластья? Госпожа Арталиэн, поди ж ты! – и Годрик засмеялся густо, заухал.

Мария вздрогнула при упоминании Кольца Всевластья. Ведь когда-то и она… Когда-то она с маленькой дочерью ездила в гости к самому Профессору5555
  Дж. Р. Р. Толкин.


[Закрыть], она носила эльфийские одежды. Когда-то. Ей взгрустнулось. Через непродолжительное время после той поездки, она повстречала Фрэнка, обвенчалась с ним с согласия своего отца и уехала из замка Хорнсбари. С тех пор у неё началась совсем другая жизнь. Толкин и мечты были забыты. Она занялась тем, чем занимались её предки на протяжении многих поколений – написанием картин. Погрузилась в мир галерей, выставок, богемных вечеринок, время проходило в неспешных беседах с Фрэнком об искусстве. Всё это имело свои прелести, но исчезла какая-то искра, небывалая, внезапно охватывающая радость от осознания себя живого-живущего, внезапно проснувшегося или разбуженного на дикой лесной поляне, где вокруг только природа и такой прекрасный, чуждый и манящий одновременно мир… С переездом же к Фрэнку жизнь Марии растеряла краски, и хотя их было так много на её холстах – самых разных – былого чувства жизни уже не возникало.

Арталиэн сидела с невинным взором и улыбалась дедушке. Да, такая величественная предводительница Союза всегда будет маленькой внучкой для грозного графа. Впрочем, сегодня граф был открыт для общения и имел весьма бодрое расположение духа.

– Ну расскажите уже, чем вы живёте? Чем заняты ваши умы и сердца там, в далёком Рибчестере? Ведь у вас неспроста такая дружная компания. Что-то ведь вас объединяет?

– Верно, дедушка. Нас собрала вместе любовь к искусству, – уклончиво ответила Арталиэн, не желая затевать ненужный разговор. – Мы с Анной рисуем, Чарльз и ребята немного пишут стихи, сочиняют музыку на гитарах.

– А что за журнал, о котором ты упомянула в одном из писем?

Арталиэн слегка замялась:

– Это издание об искусстве…

– Да я просто интересуюсь, Дженни, ничего такого. Но зная тебя, могу предположить, что в этот самый журнал ты и вкладываешь все свои бунтарские идеи!

– Граф Годрик! – Джон встал. Что-то толкнуло его на откровенность. Тем более, он не мог промолчать, видя замешательство их предводителя, – пусть и создавшееся по воле самого графа. – Граф, пусть не покажется вам дерзким, но кое-что в нашем журнале действительно направлено на разрушение иллюзий. Мы хотим поднять людей…

За столом повисло молчание, кто-то даже положил столовые приборы. Никто не ожидал от Джона такого красноречия. Но ничего не произошло. Граф улыбнулся, налил себе вина и передал бутыль Фрэнку, жестом призывая наполнять бокалы.

– Ты неплохо показал себя во владении оружием, юный воин, – начал граф ровно. – Я не буду касаться нужности этой вашей революции, но замечу: неужели вы верите, что слово сегодня может изменить что-то в сознании людей? Заставить их пересмотреть всю свою жизнь, взгляды, привычный, устоявшийся образ мира? – граф с сожалением пожал плечами. – А я верю во времена, когда боевой топор правил бал. Когда сила духа была грозным оружием, не таким как сейчас – чернильное болото на листе бумаги. Джон! Я вижу твою внутреннюю силу. Но неужели ты, неужели вы все, – он обвёл рукой гостей из числа участников Союза, – неужели вы верите в то, что несколько буковок или звуков, особым образом сложенных вместе, способны изменить мир? Поднять людей? Эх, Дженни, чему ты набралась в 60-е годы…

– Я должен в это верить, граф, иначе…

– Молодой максималист, – сказал граф мягко, снисходительно глядя на Джона. —Хочешь, я научу тебя владению боевым топором, или, может, мечом? Знаешь, тебе вряд ли это пригодится в жизни, но ты кое-что почувствуешь. Тебе удастся побывать в шкуре сурового, бесстрашного воина, не умевшего складывать буковки на бумаге, но, уверяю вас, знавшего о жизни и смерти больше всех присутствующих, причём вместе взятых!

Никто не нашёлся что ответить. Арталиэн понимала, что те воины, о которых говорил граф, просто жили в такой среде, где нужно было постоянно выживать. И это напрямую зависело от умения вертеть смертоносным железом. Однако, про силу духа древних воителей Арталиэн была согласна. Хотя, скорее это была вера. А современная жизнь, мир, исключают само существование таких людей. Человек теперь – слабая размазня, зависящая не от силы духа, а от силы бумажки. Человек же, борющийся за дух – это воин в тренировочном костюме или домашней пижаме, грозно и непобедимо размахивающий шариковой ручкой перед листом бумаги и сальным лицом вечности. Человеку современному не нужно искусно владеть мечом, ему лишь нужно виртуозно эквилибрировать буковками, – элементами языка как средства общения. Чтобы призвать за собой, поднять…