Текст книги "Последний воин духа"

Взмах шариковой ручкой перед хлевом обыденности

Последние несколько дней перед Новым Годом Джон провёл преимущественно дома. Он лишь изредка выбирался в парк подышать свежим морозным воздухом и, может быть, почувствовать прилив вдохновения. Даже с Уолтером они встречались лишь однажды – совершить небольшую прогулку. Временное затворничество Джона было добровольным. Совет больше пока не собирался, и хотя его несколько раз звали на дружеские чаепития и беседы, он неизменно отказывался, мотивируя тем, что ему необходимо побыть в полнейшем одиночестве. И, надо сказать, ему это вполне удалось. Родители не трогали его, погрязнув в каких-то будничных заботах и приготовлениях к празднику. Его даже не спрашивали, будет ли он отмечать Новый Год дома. А он и радовался тому, что можно хотя бы неделю побыть дома в полном одиночестве. Занятия в колледже тоже уже закончились. Повсюду царило предпраздничное настроение – разукрашенные окна и витрины магазинов, люди бродят по улицам в приподнятом настроении, елочные базары дышат свежестью настоящего зимнего леса. Всё везде напоминало о наступающем в самом скором времени празднике. Джон тоже ликовал – но больше внутренне. Его как всегда мало волновала суета и маета вокруг, а сейчас он и вовсе сосредоточился на духовной жизни. Ему хотелось подвести первые итоги его Пути, понять, осознать и объять, что же изменилось, что прибавилось и укрепилось в нём за последнее время. Ведь произошло столько перемен! Некоторое время назад Джон стал записывать свои мысли в тетрадку – это было что-то наподобие дневника. За вычетом того, что само слово это – «дневник» – Джону совсем не нравилось. Ему казалось, что от него веет какой-то серой повседневностью, как то: «сегодня ходил туда-то, завтра буду делать то-то». Он просто ставил даты и писал рядом свои мысли и чувства – то, что накопилось за день или более. И некоторые нерядовые события – а в то время жизнь его и состояла сплошь из событий такого порядка, хоть Джон до поры и не осознавал этого. В частности, он писал: «Мне кажется, главным для личности является свобода и раскрепощённость; в этом же мире всё делается, чтобы воспрепятствовать этому. Люди создали свой мир и подогнали под него науку и самих себя. Отсюда все наши беды, так как мы не в ладах с природой, которая уже восстаёт против нас. Я не хочу жить в таком мире, я хочу быть единым с природой и любить всех. Но это не так просто: люди выстроили огромную стену, отгородив свой воображаемый мир от настоящего, того, в котором мы должны жить в гармонии и счастье. Так, значит tear down the wall!3434
  Pink Floyd «The Wall»


[Закрыть]». Всё чётче и ярче вырисовывалась перед Джоном ужасающая искусственность жизненного уклада людей. Осколки большой картины постепенно складывались в единую осмысленную мозаику, в которой многое было из воспоминаний ещё недавнего детства, но всё же значительная часть – недавние переживания, выстроившие фундамент для нового мировоззрения. Теперь Джон осознавал, что всегда задыхался в тех рамках, в коих держали его родители, социум и система. И если раньше ему только по-детски не нравился грязный, загазованный город, высокий бетонный забор вокруг их дома и постоянная навязчивая «забота» со стороны родителей, то теперь он знал истинную причину всего этого. Все эти на первый взгляд несвязанные между собой вещи были элементами одной Системы – нерукотворного роботехнического организма зомбирования, созданного для подавления любых проявлений инакомыслия и отклонений от принятых норм; организма, работающего на врождённых человеческих инстинктах, таких как размножение, самосохранение, стадное чувство. И Джон, зная это, свято верил в то, что всё это можно исправить, он верил в самое лучшее, что на самом деле есть в сердце каждого человека, но забито, запрятано там самими людьми по велению этого беспощадного, деспотичного организма – Системы. И Джон был всепоглощающе счастлив, что вот это «лучшее», спрятанное и в нём, каким-то образом пробудилось, заявив о своих правах на существование, ухватило свой шанс, этот выигрышный лотерейный билет с ничтожно малой вероятностью выпадения нужной комбинации. Однако, Джон тогда не считал, что это лишь «счастливый лотерейный билет». Он верил, что каждый может проснуться, переродиться, но для этого… Не для этого ли они с друзьями и создали свой Союз? Ведь чуть расширив щель в заборе, через которую разглядываешь реальность, где разрешено видеть мир только под одним углом и в одном цвете, можно узреть совсем другую картину, зачастую прямо противоположную привычной чёрно-белой. И даже становятся видны уязвимости и слабые места в самой Системе… Система – это живой организм, крепкий как тысячелетняя скала, но она родилась не раньше рода человеческого, а значит, может быть побеждена ещё при жизни оного…

В эти предпраздничные дни Джон прослушал много музыки, для которой раньше не всегда хватало времени или сил. Последним его открытием и любовью стала группа The Kinks. Слушая милые, местами немного детские фантазии Рэя Дэвиса, Джон чувствовал в них некую мудрость, крывшуюся под очарованием несложных мелодий и не слишком заумных текстов – например, его поражал альбом «Something Else». Джон прислушивался даже к тем текстам, что не поражали его сразу – он уже понял, что автор «Sunny Afternoon» и «I’m Not Like Everybody Else» в любом случае достоин того, чтобы к нему прислушивались повнимательнее. Теперь он услышал, наконец, песню, которую ему пел Уолтер – «Do You Remember Walter» – она действительно потрясающе звучала. Вместе с этими песнями-зарисовками Джон улетал в неизведанную доселе волшебную страну, из которой так не хотелось возвращаться назад… Но когда он прослушал альбом «Артур», он окончательно осознал, что Кинкс теперь в ряду его самых родных и любимых групп. «Вместе с этим диском заканчивается славная эпоха 60-х», – думал он. Это был последний, отчаянный крик – «Brainwashed», «Young And Innocent Days»… Познакомился Джон и с творчеством таких исполнителей как Simon & Garfunkel, Bob Dylan, различными бит-группами. И везде, в каждой песне, в каждой ноте и в каждом аккорде находил он сочувствие и подтверждение тому снежному комку какой-то неведомой силы, нарастающей в нём. Он почти физически ощущал как этот комок словно увеличивается, трогается с места и катится с горы, набирая скорость. Джон впитывал все эти причудливые и одновременно простые мелодии, слова, идеи, они переполняли его сознание и уже не могли уместиться в обыденных привычных рамках восприятия. Длинные психоделические композиции Пинк Флойд уносили его далеко; в этих ночных полётах он парил над бескрайними просторами, полями, реками, лесами, кружил между звёзд и вселенных, проваливался в чёрные дыры, выныривал в других измерениях и иногда возвращался назад, но затем лишь, чтобы переставить диск на проигрывателе. Он был безмерно благодарен Уолтеру за знакомство со всей этой замечательной музыкой, да что уж там, и не только музыкой… Просмотрев несколько видеозаписей концертов, а точнее хэппенингов тех лет – в клубах UFO и MARQUEE средины 60-х, Джон просто терял связь с окружающей реальностью. Как ни старался он, не в его силах было осмыслить всего происходившего там – всего этого нагромождения света и звука, где в одном зале могли выступать сразу две группы в разных концах зала, где торжествовала эстетика «здесь и сейчас», царил небывалый дух спонтанного вдохновенного творчества и свободы вообще. Ведь зная только людей своего времени, своих одноклассников, соседей, родителей, учителей, сложно даже просто представить, что некогда было совсем иное время и иные люди с иными ценностями и иной верой. Там, на этих спонтанных андеграундных хэппенингах никто не чувствовал себя лишним – напротив, не являясь каким-то признанным поэтом или писателем, музыкантом или художником, можно было влиться в общее действо и приблизиться к каким-то вселенским истинам, пропустить их мудрость через себя. И все стремились к этому свету, что проходил через то время красной нитью. Любимой фразой тогдашних хиппи было «Ты, врубаешься, чувак?3535
  «Can you dig it, man?»


[Закрыть]». И Джону казалось, что он «врубается», «въезжает», что он понимает, в чём здесь суть. Люди своим примером показывали возможность совершенно иной жизни и иного мышления, мировосприятия. Они противопоставляли себя обществу потребления – но не с оружием в руках, не с призывами к революции или кровавому бунту. Они доказали, что существует совершенно иная реальность, стоит только человеку захотеть сделать шаг в сторону от протоптанной дорожки, посметь взглянуть на жизнь под другим углом, попрать нелепые условности, издревле существующие в так называемом цивилизованном обществе – и всё засияет! Точно у Барретта – «You only have to read the lines, they scribbled in black and everything shine!3636
  «Нужно лишь прочесть строчки, они собраны в чёрное, и всё засияет»


[Закрыть]».

Был вечер. Джон как всегда сидел без электрического освещения, лишь свечи и камин неярко разгоняли полумрак его небольшой комнаты, в которую всё ещё проникали останки дневного света одного из самых коротких дней в году. Около кресла стояла акустическая гитара Уолтера, Джон задумчиво провёл рукой по струнам. «Я слишком много думаю, а мысли мои далеки от этого мира, от реальности, но так же далеки они и от Света. Поиграю лучше». Сыграв «Под Сугробами Безвременья», попытался вспомнить хотя бы примерно, что за соло играл на неё Уолтер, но не смог. Тогда ему пришла идея записать гитару на магнитофон и поиграть под запись – ведь у кассетника был внешний микрофон! Записав мелодию, Джон стал проигрывать её и пробовать соло. Вначале ничего не выходило, но он продолжал пробовать, не задаваясь целью обязательно сочинить что-то необыкновенное. Просто играл, иногда попадая в ноты, иногда нет. И постепенно у него начала вырисовываться мелодическая линия, неплохо подчёркивающая основную гитару. Во всяком случае, Джону показалось, что психоделические сугробы она подчёркивает весьма неплохо. Затем он сыграл ещё одну свою новую вещь – «Торжество Духа (Атланты)», и вспомнил вдруг, что она была не закончена, и что-то для неё он допридумывал у Уолтера дома, пока тот за чаем ходил. Джон вспомнил эти ноты, медленно проиграл их и вдруг содрогнулся. Насколько величественно звучали они в темноте!.. Не замечая время, Джон всё сидел и играл эти два аккорда и постепенно как-то само выплыло из небытия развитие темы. Зачарованный, Джон всё перебирал струны, смотря в тёмное окно; ему грезились два атланта, подпирающие руками небо, два столпа духа, добровольно взвалившие на себя задачу, которая не под силу никому из смертных. «Эти двое – мы с Уолтером», – подумалось вдруг ему. Он отложил гитару и впал в какую-то прострацию. Образы атлантов, снежные поля и ветер вокруг, леса, долины и взгорья, – всё кружилось перед его глазами, и он потерял чувство времени и пространства. Переворачиваясь, носились в воздухе обрывки фраз, текстов песен, стихов. Проплыла обретшая аморфную фантасмагорическую форму его мелодия, преобразовавшись в диковинный замок у взморья, расцвела дивным цветком, рассыпалась на мелкие кусочки разложенного спектра… Из осколков собираясь в мозаику, преобразовываясь в картины великих художников, расплавляясь и превращаясь в солнечный диск, перетекая в другие измерения… в мире странных звуков, обертонов и приглушённых призвуков, колышимые ветви деревьев шевелились, переговариваясь друг с другом, мелодично запели в где-то слева ранние лесные птички… Птички?! Джон очнулся от их назойливого пения над самым ухом. Да это же не птички, это он ставил электронный будильник, чтобы проснуться рано и пойти в парк в одиночестве, как только рассветёт, пока там ещё не будет людей. Джон сладко потянулся, протирая глаза. На улице только что рассвело, но уже чувствовалось, что день начинался ясный и морозный – для прогулок в парке лучше и не бывает! И Джон, отбросив мысли о том, что не выспался, улыбаясь во весь рот, позабыв ночной мрак и тяжёлый вечер, поспешил в ванную умываться холодной водой.

Посвежевший Джон вышел на улицу. В окружающей тишине звонко скрипел снежок под ногами, пели утренние птицы, было безветренно. Пустые улицы среди знакомых домов даже не выглядели обыденно мрачно, может из-за полного отсутствия прохожих, а может просто настроение Джона было очень светлым, утренним. Он радовался восходящему солнцу, ловил его блики на снежных равнинах, полной грудью вдыхал бодрящую прохладу. И вот, дойдя до парка, вошёл в его ворота, вдруг остановился. Острой бритвой резанула его мысль о том, что он видит всё это великолепие в последний раз. А вдруг больше с ним такого не будет? Нет, он не умрёт, но случится нечто похуже. Он будет ходить сюда и через десять лет и через двадцать… Но всё будет серым для него – дома и деревья, небо, солнце, звёзды – всё одно, всё смешалось в серую глину привычного видения мира, где нет ничего, ни жизни, ни смерти, только работа, дом, дети, семья… И он, словно Назгул среди всего этого – ни жив, ни мёртв, лишь слепо выполняет волю своего Господина – Системы!

– Не бывать этому никогда! – воскликнул Джон, смахнув горячую слезу. Он стоял, подняв голову вверх и высоко воздев руки, обозревая бездонное небо. Как оно было прекрасно в тот короткий миг, показавшийся Джону вечностью! И всё что окружало его в тот момент – снега и волшебные деревья – пронизало всё его существо, вошло в сердце и поселилось там. Эта картина осталась с Джоном на всю жизнь, иногда приходя к нему яркими всполохами воспоминаний, искрящимися солнечными бликами и пахнущими морозным воздухом. Медленно побрёл Джон по нетронутому снежку, запорошившему парковую аллею за ночь. Горечь и отчаяние отступили, дышалось легко и свободно. Джон шёл, прикасаясь к стволам деревьев, поглаживая их вековую кору, внимательно разглядывая каждую складку и извилинку. Сколько неповторимого разнообразия можно было открыть в каждом, с виду самом обычном деревце, – стоило лишь прикоснуться к нему, попытаться почувствовать его. И деревья тоже радовались Джону, ему казалось, что от их холодных промёрзших стволов исходит какое-то внутреннее тепло. Где-то неподалёку хрустнула ветка. Чу! Да это же белка, вот она скачет среди деревьев совсем близко, и не боится ведь! «Жаль, нечем подкормить, – подумал Джон. – Красота, ведь ещё и белки тут есть, в такой близости от города!.. Придёт время, и я уйду навсегда в эти леса, подальше от шума ужасных городов, железных машин и бездушных людей». Джон воспрянул, эта мысль осветила его далёкой звездочкой во мраке ночи. Редкая улыбка тронула лицо его, дернулись уголки губ, глаза засветились радостью.

– Да, – проговорил он вслух, нарушая утреннюю тишину леса, – придёт день, настанет час. И мне не придётся больше спорить, доказывать что-то кому-то. Я воссоединюсь с природой, и перерождённый, постигну всю её красоту и изначальную мудрость. А пока…

«А пока у нас есть наш Союз», – продолжил он свои думы, но уже про себя, – «ведь я только начал свой Путь… а так много перемен за последние месяцы. Может подвести некие итоги, как раз Новый Год на носу? Мой любимый праздник, приятно осознавать, что ты что-то сделал, осмыслить свою деятельность и шаги в уходящем году, наметать план на следующий. Итак…». Джону захотелось затянуться сигаретой, но своих у него не было, он курил только вместе с Уолтером. «Жаль. Выпуская дымные колечки на морозе, думается легче… Вся моя жизнь до знакомства с Уолтером была подобна ползанью во мраке. Я что-то чувствовал, но не мог описать, не мог подобрать нужных слов для этого. Казалось, их и нет в языке. Как нет людей, которые могли бы понять меня. Боже мой! Я же думал, что схожу с ума! Ведь что я знал до Уолтера? Опираясь только на свои собственные мысли и мироощущения, я пропускал всё через себя, делая выводы непосредственно и только из этого, не строя никаких сложных концептуальных моделей бытия. В общем-то, я их и по сей день не строю. Это пускай всякие философы строят. Чтобы потом студенты это зубрили. Больше-то ни за чем это и не нужно. Мы же пойдём иным путём… Так что было до Уолтера? Ох, кажется, это было сто лет назад. Родители. Что я могу вспомнить из своего детства яркого, незабываемого? Ничего. Одно отчуждение. И серые маски на лицах родителей, немо говорящие о том, что всё идёт так, как и должно быть, и нет иного пути. Ан есть! А сами-то они хоть однажды, в самые светлые свои моменты, если таковые только могли у них случиться, – догадывались, что есть и совсем иная жизнь, кроме той, к которой они так привыкли? Ведь им много лет, особенно по сравнению со мной. Ведь всю жизнь прожили, знают положенный любому «культурному» человеку наборчик. Пара книжек классиков, пара картин, пара мелодий Баха или Бетховена. Чтобы не сплоховать уж совсем в своём ненаглядном обществе. А то, не приведи Единый, ещё белой вороной посчитают, начнут сторониться как больного, прокажённого. А больных в волчьей стае добивают, стае не нужны немощные, они всем мешают и вредят нормальной жизнедеятельности этого организма – добыче еды, размножению… Стало быть, страшновато вне стада-то оказаться!»

Джон прошёлся немного, смотря в небо. Уже вовсю пылало яркое солнышко, ползя к зениту. «Страшновато – да, но только до той поры, пока ты не узрел нечто, что будет посильнее всех этих стад в мире! Это называется вера, свет, путь. Как угодно. И вот когда это нечто исполински встаёт за твоей спиной, возвышаясь до самого неба, вот тогда уже стая начинает страшиться тебя одного. Верно! Не ты страшишься, а тебя страшатся. Потому что всё что у них есть – это стая, и её законы. А также целый мир всяких приспособлений, машин, законов, инстинктов, зомбирования и прочего навоза. А ты олицетворяешь собой нечто неземное, абсолютно чуждое пониманию этих недолюдей. Поэтому тебя стремятся во что бы то ни стало, кому бы то ни было, – выжать, выдавить из жизни, устранить угрозу для их ничтожных инстинктов, наподобие инстинкта самосохранения. Или там размножения. Но у них нет никаких шансов, они не знают, что за Силища поднимается за такими как мы. Они сознательно отмежевались от природы, от Создателя, если угодно, – думая, что их машины из металла и бетона защитят их от чего угодно и прокормят. Ха! Пускай себе думают. Лишь Избранным дано постигнуть самую суть вещей». Джон даже содрогнулся от этой мысли. «Но я не испытываю никакой ненависти к этим спящим. Наше дело помочь им, всего лишь подтолкнуть к тому, чтобы начали мыслить самостоятельно, ведь у каждого есть разум. Вопрос только в том, как это сделать. Неужели путь света закрыт для них всех?» И Джону неожиданно вспомнились высеченные на камне слова: «Путь закрыт. Этот путь проложен мёртвыми, и мёртвые хранят его до наступления времени. Путь закрыт»3737
  «The way is shut, It was made by those who are Dead, and the Dead keep it, until the time comes. The way is shut», – «Властелин Колец».


[Закрыть]. «Отвлёкся я что-то. Так значит, до знакомства с Уолтером у меня и были только отдельные фрагменты гигантской мозаики? Кусочки, обрывки, что чудом попались мне на моём жизненном пути? Я был одинок. А Уолтер приоткрыл передо мной целый мир. И я увидел, что были и есть люди, пытающиеся открыть глаза другим, живущие этим, отдающие свои жизни за это… Теперь и я чувствую себя таким человеком. И нет мне иного пути, кроме познавания мира через страдание, катарсис. Нет больше обычных житейских радостей, ни больших, ни маленьких. Нет ничего. Есть только вера и моя дорога. Я и должен пройти по ней достойно. Да, мне не нравится слово „должен“. Но для меня ничего другого уже быть не может. За эти месяцы я столько всего приоткрыл для себя, заглянул за горизонты дозволенного…»

Дальше Джон неспешно шествовал в молчании некоторое время. Короткий зимний день был уже почти в зените, на аллее стали попадаться первые прохожие – собачники да гуляющие пенсионеры. Ветра и мороза не было, погода сохраняла приятное сочетание прохладной свежести и разлившегося повсюду яркого солнечного света, от которого слепило глаза и хотелось крепко зажмуриться, давая глазам отдых. Но сердце Джона радовалось, оно требовало не отдыха – наоборот, оно жаждало в возвышенном полёте объять весь мир, увидеть с высоты и согреть каждого нуждающегося, дать каждому шанс на пробуждение, шанс поймать лучик света. И Джон в тот момент и был тем самым лучиком, он словно парил над землёй не касаясь нападавшего за ночь снежка, не ощущая ничего вокруг, унесшись мыслями прочь от земли, витал в далёких прекрасных мирах… На землю его вернуло совсем близкое воронье карканье.

– Что, Джонни, опять ворон считаем? И сколько их тут уже пролетело за сегодня?

Очнувшись, Джон увидел, что это не вороны, а его соседка Эмили со сворой дружков, все с пивом, наглые улыбающиеся рожи, бритые затылки, одежда вызывающе сера и одинакова на всех. Ничего не ответив, Джон поспешил пройти мимо, благо его путь лежал домой, а они двигались навстречу. «Вот мерзость, – подумал он, – даже в парке скоро не удастся побыть в одиночестве». Но Джон не сильно опечалился. Слишком мощный положительный заряд ему принесла его утренняя прогулка, чтобы быть омрачённой вот такими незначительными мелочами. «Ничего, у всех у них ещё есть шанс, всё изменится», – успел подумать он и тут же позабыл о случайной лесной встрече. Хотелось поскорее попасть домой, согреться чаем, перекусить. И он ускорил шаг.

Вечером, сидя у камина, Джон делал записи в дневнике, перемежая это с игрой на гитаре. Его уже начал смаривать сон, он подумал, что неплохо бы послушать на ночь что-нибудь серьёзное, закрепить сегодняшний день… как его прошибла мысль: ведь завтра же Новый Год! Тридцать первое число!.. Сон мгновенно слетел, Джон заволновался. Ведь он пробыл дома безвылазно все эти десять дней, ни с кем не общался, почти не созванивался с товарищами из «Союза». Что они, как они?! Стало даже как-то неловко перед всеми. Может, от него чего-то ждали, а он забыл, запамятовал в своих одиноких бдениях, прогулках среди снегов и деревьев… Но нет, вроде бы всё в порядке, завтра с утра, точнее в обед, сбор у тёти Дженни, нужно взять с собой гитару. К газете он ничего не приготовил, если что-то и есть, то оно пока в голове. «Как-то пустовато я провёл это время, другие наверно столько сделать успели», – подумал Джон. «Хотя, сочинил одну вещицу, мне нравится». После этого он расслабился, почувствовал непреодолимую дремоту и начал готовиться ко сну. «Обойдусь сегодня без музыки», – полусонно подумал он. «Но должен же я как-то подготовиться к такому важному дню! Хотя что я могу сделать сейчас? Раньше надо было думать!». Помучавшись пять минут, Джон решил, что завтра со свежей головой, с утра пораньше он непременно придумает что-нибудь стоящее. А сейчас – спать! Засыпая, он вспоминал, как отмечал Новый Год в семейном кругу будучи маленьким, когда ещё не было никакого разделения на «наших» и «не наших», когда ему казалось, что лица родителей светятся неподдельной радостью, и ёлка так волшебно переливается разноцветными огнями, будто специально созданными для него одного – чтобы он незабвенно радовался и не знал печалей… «Но ничего, отныне всё будет по-другому. Гораздо лучше, чем тогда, в далёком детстве». Эта последняя на сегодня мысль согрела Джона и он заснул улыбаясь.