Текст книги "Сквозь мрак забвения. Статьи, рецензии 2021 года"

Зауряд в экстремальных ситуациях

Дмитрий Данилов. Человек из Подольска и другие пьесы. М.: ИД «Городец» («Книжная полка Вадима Левенталя»), 2021. – 264 с.

Не раз я сетовал на то, что современные прозаики почти не обращают внимания на такой род словесности как драматургия. Словно услышав меня, Дмитрий Данилов, автор романов «Горизонтальное положение», «Есть вещи поважнее футбола», многих повестей и рассказов, а также оригинальных стихотворений, которые я не могу назвать ни верлибрами, ни тем более белым стихом, лет пять назад увлекся написанием пьес. И вот вышла книга его драматургических опытов.

Я, как мне кажется, был свидетелем рождения Данилова-драматурга. Это случилось в августе 2016 года на литературном фестивале в Канске, где проходили читки в том числе и наших рассказов. И наблюдая за Дмитрием, слушающим, как звучит со сцены его «путевой отчет» о поездке на поезде из Москвы во Владивосток под названием «146 часов», я заметил, что глаза его загорелись. Спросил: «Что, пьесу будешь писать?» Он ответил: «Да». Я думал, что Дмитрий превратит в пьесу именно этот свой рассказ, наделив персонажей – пассажиров поезда – репликами, но буквально через два месяца он прислал мне «Человека из Подольска», вещь совершенно не похожую на то, что шло в то время в наших театрах.

Во многих интервью Данилов признается, что этого никак не был связан с театром. Может, потому первая его пьеса оказалась по-настоящему новым словом в драматургии. (Хотя театральные специалисты наверняка возразят, найдут аналогии.)

Впрочем, «Человек из Подольска» немного напомнил мне фабулу фильма «Пыль», где подобный заурядный персонаж, ничем особенно не увлекающийся, сторонящийся окружающей жизни, попадает к экстремальную ситуацию. У Данилова героя задерживают полицейские и начинают мучить вопросами о его родном городе Подольске, о смысле жизни, заставляют повторять тарабарщину и танцевать, чтобы «развить мозг», а в «Пыли» во время опыта показывают дряблому, толстому Алёше его самого, но с красивым, мускулистым телом, тем самым выводя из почти растительного существования.

Дмитрий Данилов говорит, что фильм не видел. Тем интереснее и важнее совпадения. И писатели (в том числе сценаристы), и психологи, да что там – общество, – давно ищут, как разбудить квёлых, безразличных к своей собственной судьбе людей, которых становится всё больше и больше. Данилов обращался к этой проблеме и в прозе, но лучше получилось в пьесах. «Человек из Подольска», «Сережа очень тупой», «Свидетельские показания», «Что вы делали вчера вечером?», «Выбрать троих»… Все объединяет, по сути, одно – заурядный человек (зауряд, как говорили в позапрошлом веке) в экстремальных ситуациях. Несколько отдельно стоит последняя пьеса сборника – «Путь к сердцу». Это лирический монолог; впрочем, монолог не Отелло, не Гамлета, а тоже вполне обыкновенного персонажа.

«Человек из Подольска» и «Сережа очень тупой» стали настоящими хитами – постановки исчисляются десятками, о них пишут театральные, литературные и кинокритики («Человек из Подольска» экранизирован). Речь в основном идет о вторжении государства, некой системы в частную жизнь человека, его подавление. А мне кажется, что полицейские в первой пьесе, курьеры во второй – пытаются человека сделать лучше. Преобразить, что ли.

В пьесе «Сережа очень тупой» к герою приходят курьеры, чтобы передать «посылочку». Не один курьер, а три. До этого по телефону у Сергея спрашивают: «Мы у вас в течение часа будем, хорошо?» Обыкновенная вроде бы фраза, но оказалось, что понимать ее надо буквально – курьеры находятся у Сергея именно в течение часа. Садятся на диван. Сергей недоумевает: «Зачем вы сидите?»

«ВТОРОЙ КУРЬЕР. Ну как же? Ну ведь надо же каждому человеку, чтобы с ним кто-нибудь посидел! Поговорил! А то живем, как эти… Как чужие! Без души!

ПЕРВЫЙ КУРЬЕР. Как там у Достоевского было: надо ведь, чтобы каждому человеку было куда пойти. Вот так же и у нас. Надо ведь, чтобы с каждым человеком кто-нибудь побыл».

Постепенно они втягивают Сергея в разговор. Узнают, как он живет (в основном сидит дома, по профессии программист), выясняют, есть жена, а детей нет. Рассказывают о себе. Всех троих зовут Николаями, все из одного города, у всех, в сущности, одинаковая биография – отслужив в армии, устроились курьерами в «Службу Доставки». Работают бригадой. «У нас правила четкие. Получив отправление для доставки, бригада курьеров должна связаться по телефону с получателем, предложить ему время пребывания, получить согласие, после чего прибыть к получателю и пробыть у него оговоренное время».

На исходе часа возвращается с работы (дизайнер интерьеров) жена Сергея Маша и очень гостеприимно обходится с курьерами. Поит чаем, беседует. А когда курьеры уходят, запрещает Сергею открывать посылку, хотя внутри что-то шевелится. Велит отнести подальше и выбросить. Сергей выполняет ее требование, по дороге обратно покупает алкоголь, и супруги проводят вечер, сначала обсуждая странных курьеров, а потом сворачивая разговор на тему работы – как у Маши дела продвигаются, как у Сергея…

Автор не дает нам разгадку, что это были за гости, что именно находилось в посылке. Если верить Маше – а пока Сергей отсутствует, она произносит путаный монолог, о том, что Сережа хоть и умный, но очень тупой, – в посылке такое живое, что «костей не соберешь». Но, может, Маша испугалась перемен. Может, там ребенок, а курьеры с одинаковым именем – воплощение Николая Угодника? Но посылка выброшена (и, кстати, тут же кем-то подобрана), Маша сохраняет привычный уклад и образ жизни их бездетной пары.

Вообще во всех пьесах Дмитрия Данилова есть загадка, все можно трактовать по-разному. Это отлично. Но в двух случаях он оговаривается, что пьесы существуют в двух вариантах, и здесь я с автором хочу поспорить: по моему мнению, режиссеры и так слишком вольно обходятся с первоисточниками. Не стоит давать им лишнего повода.

Книга «Человек из Подольска…» вышла тиражом две тысячи экземпляров. Немало по нынешним временам, тем более для сборника пьес. К сожалению, люди отвыкли читать драматургию. Что ж, издательство «Городец» и Вадим Левенталь пошли на риск. Надеюсь, он оправдается. Пьесы Данилова, это не заготовки для спектаклей – это полноценные произведения словесности. Частью которой драматургия, в сущности, и является.

Апрель 2021

Ничего не надо даром…

Дмитрий Мурзин. Расходные материалы. Кемерово: ГАУК «Кузбасский центр искусств», 2021. – 84 с.

Хотел начать так: «Дмитрий Мурзин не нуждается в представлении», – но подумал и понял, что это не так. Нуждается. Поэты в современной России нуждаются в представлении, особенно те, что живут вдали от столиц, не появляющиеся на центральных телеканалах. Народная известность поэтов остановилась на шестидесятниках, следующие поколения, похоже, интересны очень узкому кругу.

Дмитрий Мурзин родился и живет в городе Кемерово. В начале 2000-х окончил Литературный институт. Автор нескольких книг, есть публикации периодике. Сотрудник журнала «Огни Кузбасса»… Его хорошо знают в поэтическом цехе, наверняка имеются читатели среди не-поэтов, правда, вряд ли их много, как и у абсолютного большинства тех, кто пришел в непоэтические нулевые.

Поэтому, пользуясь поводом – издана новая книга, и возможностью – полоса в «Литературной газете», приведу два стихотворения Дмитрия Мурзина. Может быть, тем самым для кого-то открою, на мой взгляд, замечательного поэта.

 
Двое спят, заснув на полуслове,
Не договорив, не дошептав,
Переутомлённые любовью,
Пере-пере-пере-перестав.
 
 
За стеною замолчала вьюга.
Снег идёт в кромешной тишине.
Спящие в объятиях друг друга
Мирно улыбаются во сне.
 
 
Ночь прошла, и посветлело небо,
На пол тень упала со стола.
Он проснулся и ушел за хлебом,
А она проснулась и ушла.
 

И еще одно, очень точно рисующее удел, да и психологию, современного стихотворца. Горьковатая самоирония здесь к месту – без нее можно запросто впасть в уныние.

 
Не давай мне, Боже, власти,
Чтоб тираном я не стал,
Да избави от напасти
Капиталить капитал.
 
 
Ниспошли смягченье нрава,
Всё, что будет, – будет пусть,
Но не дай отведать славы,
Потому что возгоржусь.
 
 
Ничего не надо даром,
Для других попридержи
И большие гонорары,
И большие тиражи.
 
 
Дай мне, Господи, остаться
Аутсайдером продаж
И блаженно улыбаться,
Раздаривши весь тираж.
 
 
Но дрожат от счастья пальцы,
В голове – мечтаний дым:
Сколько же сорву оваций
Я смирением своим.
 

Апрель 2021

До «Белой гвардии»

Октябрьская революция породила не только новый социально-политический строй, но и новую литературу. В самом начале 1920-х появились и совсем юные, но уже многое пережившие писатели – Гайдар, Шолохов, Платонов, и люди постарше, некоторые «из бывших» – Зазубрин, Борис Пильняк, Катаев. Одна из ярчайших фигур этой плеяды – Михаил Афанасьевич Булгаков, чье 130-летие со дня рождения мы сегодня отмечаем.

О Булгакове писать сложно. С одной стороны, его биография и творчество изучены до мельчайших подробностей, с другой, до сих пор остаются загадки, произведения зачастую трактуются полярно противоположно, по новому окрашиваются в контексте времени.

Судьба Михаила Булгакова и большинства его современников сплеталась из череды случайностей. Булгаков не застрелился студентом, хотя и был близок к этому, не погиб в Первой мировой (передовой помогло избежать медицинское образование), его не расстреляли ни петлюровцы, ни деникинцы, ни красные; его не утянул в могилу морфий. Тиф – к счастью или несчастью – помешал покинуть Россию в 1920-м, но не убил. Его не постигла участь Пильняка, Бабеля, Мандельштама…

Булгаков испытал короткий период славы, а потом почти пятнадцатилетний запрет на публикации своей прозы и постановок пьес в театре. Умер в марте 1940-го, не успев «привести в окончательный вид» роман «Мастер и Маргарита».

Если верить биографам, писательские способности проявились у него еще в студенческие годы – сохранились воспоминания о рассказе «Огненный змей», в котором алкоголик умирает во время приступа белой горячки. Через несколько лет, в 1917-м, Булгаков вернется к попыткам писать прозу. На этот раз темой стали ощущения человека, колющегося морфием. Позже эти заметки станут основой рассказа «Морфий».

В 1918–1919 годах Булгакову было явно не до писательства. Он находился в Киеве, который переходил из рук в руки (красные, гетман и немцы, петлюровцы, снова красные, белые), и его мобилизовали то в одну армию, то в другую (большевики, правда, мобилизовать не успели). Хотя по воспоминаниям первой жены, Татьяны Лаппы, «в Киеве он в это время уже мечтал печататься». Да, впечатлений хватало. Позже о Киеве той поры Булгаков напишет несколько рассказов и роман «Белая гвардия», который, по моему нынешнему мнению «взрослого человека», лучшее его произведение.

Осенью 1919 года Булгаков получил мобилизационный листок в Добровольческую армию, хотя есть свидетельства, что он поступил на службу по своей воле – монархические взгляды не очень скрывал… Его отправили на Кавказ. Лечил, оперировал, но и ходил «на задания», был контужен, после этого получил освобождение от воинской службы и наконец всерьез взялся за перо.

Правда, первыми опубликованными вещами стали не рассказы, а статьи, вернее, фельетоны, но в тогдашнем значении этого слова – вполне серьезные тексты, но с нотками беллетристики. Булгаковские фельетоны были пропагандистские, имеющие целью зажечь людей на борьбу с большевиками:

«Герои-добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю.

И все, все – и они, бестрепетно совершающие свой долг, и те, кто жмется сейчас по тыловым городам юга, в горьком заблуждении полагающие, что дело спасения страны обойдется без них, все ждут страстно освобождения страны.

И ее освободят».

Потом пошли и рассказы, их публиковали, но не сохранилось ни одного экземпляра газет с ними – бумага тогда была в большой цене, архивов не собирали…

В начале весны 1920-го, за несколько дней до прихода Красной Армии, Булгаков заболел тифом. Белые то ли бросили его, то ли пытались забрать с собой, но жена не позволила – Татьяна Лаппа вспоминала об этом по разному; так или иначе Михаил Александрович остался в Советской России.

Каким-то действительно чудом он избежал репрессий после прихода красных. На него прямо указывали: «Вон, белый идет. В газете ихней писал»; «Вот этот печатался в белогвардейских газетах». Но на него словно не обращали внимания. Может быть, потому, что Булгаков был истощен болезнью, ходил с палочкой? Объяснение, впрочем, неубедительное. Не иначе высшие силы оберегали, чтоб написал то, для чего был создан…

Он устроился в ЛИТО Наробраза: читал лекции по истории литературы, произносил «вступительные слова», писал пьесы, которые ставились на сцене. За несколько месяцев сделано было много, но сам Булгаков признавался: «Всё делаю наспех. Всё. В душе моей печаль».

Впрочем, отношения с советской властью во Владикавказе у Булгакова быстро стали портиться. В октябре 1920-го его уволили со службы, по неподтвержденным данным допрашивали в ЧК. В мае 1921-го Булгаков – декан театрального факультета Горского народного художественного института, а через несколько дней убегает из Владикавказа, видимо, боясь начавшихся в городе арестов «бывших».

Азербайджан, Грузия… В конце июня он в Батуми. Смотрит на уходящие из порта суда, узнает, что некоторые отправляются в Константинополь. Наверняка думает пробраться на одно из них, но всерьез не решается. Есть свидетельства, что эмигрировать Булгакова отговорил Осип Мандельштам.

Осенью 1921 года Булгаков переехал, а вернее, почти нелегально пробрался в Москву. Без связей, рекомендаций ему удалось поступить в ЛИТО Главполитпросвета Наркомпроса (расшифровывать аббревиатуру не берусь), где он проработал меньше двух месяцев; потом были газеты «Торгово-промышленный вестник», «Рабочий», а весной 1922-го Булгаков стал сотрудником знаменитого «Гудка», пошли публикации первых рассказов в литературном приложении к газете «Накануне». После письма жене Ленина Надежде Крупской получил московскую прописку и просторную комнату.

Днем Булгаков писал фельетоны и рассказы, а по ночам – «Белую гвардию», публикация которой (правда, не до конца, так как печатавший ее журнал закрылся) сразу ввела его в первый ряд советских писателей. И никакие силы позже этого места у Булгакова отнять не смогли…

Я не согласен с утверждением, что он несоветский, а то и антисоветский писатель. Нет, советскую действительность Булгаков принял, и она его приняла. Но именно та, первой половины 1920-х. Потом многое стало меняться, пресловутые гайки завинчивались туже и туже, творческую интеллигенцию всё жестче стали делить на «своих», «попутчиков» и «врагов». Кого-то уничтожили физически, кого-то, как Булгакова, перестали печатать. И тем самым вынудили – другого слова не нахожу – создать одно из самых мрачных и безысходных произведений русской литературы «Мастер и Маргарита».

Во всей полноте творчество Булгакова открылось нам во второй половине 1980-х, когда была опубликована повесть «Собачье сердце», до сих пор вызывающая горячие споры, разыскана часть ранних очерков и пьес, вышло собрание сочинений. Стало очевидно, что это писатель уникального и разнообразного таланта. Писатель с трагической, но и счастливой посмертной судьбой. Мало чьи книги так любят, так часто перечитывают, как булгаковские.

Май 2021

Проповедник полезного таланта

Тридцатилетний Александр Пушкин записал на клочке бумаги: «Литература y нас существует, но критики еще нет». Через пять лет недоучившийся студент со страниц газеты «Молва» объявил: «У нас нет литературы, я повторяю это с восторгом, с наслаждением, ибо в сей истине вижу залог наших будущих успехов…» И стал при помощи критики литературу создавать. Молодого человека звали Виссарион Белинский, чье 210-летие мы отмечаем сегодня.

Очень немного в нашей литературе, да и вообще культуре фигур, которые бы на протяжении почти двух веков вызывали такие горячие споры, имели бы столько сторонников и противников, как у Белинского. Одни убеждены, что именно с него начался золотой век русской литературы, другие видят в нем источник всех бед, обрушившихся на Россию, включая революции, Гражданскую войну, репрессии и даже перестройку. Всё это, дескать, натворили начитавшиеся Белинского.

По-моему, очень точно и ёмко обе точки зрения выразил в заметке о Белинском Василий Розанов за месяц до начала Первой мировой войны: «Белинский основал русскую мечту; но он же основал и русский нигилизм. Он совершенно столько же заслужил благословения, сколько заслужил и проклятия: увы, судьба и венец вообще множества замечательных личностей».

Да, это сложная и противоречивая фигура. Конечно, любой литератор не только может, но и должен быть сложным и противоречивым, но если беллетрист, поэт, драматург имеют возможность укрыться за лирического героя, сказать: это не мои мысли, а мысли моего героя (или антигероя), то критику и публицисту укрываться не за кого – они говорят именно от своего имени.

Белинский не раз менял свою точку зрения и на литературные, общественные, политические процессы, но высказывался всегда страстно, и еще в молодости получил эпитет «неистовый». Неистовый Виссарион.

Его дебютом (не считая мелких рецензий и переводных статей) стали «Литературные мечтания», имеющие важный подзаголовок – «Элегия в прозе». От элегии, правда, в этой большой работе почти ничего нет – «Литературные мечтания» настоящий манифест, а манифест и лиричность, по-моему, несовместимы, хотя размышления над сложными проблемами (важная составляющая элегии) там очевидны. Значимее слово «проза». Белинский едва ли не первый, кто стал писать статьи и рецензии языком прозы, причем местами прозы по-настоящему художественной.

Вот, например, из статьи «Русская литература в 1845 году»: «Старый год, в своем последнем месяце, бывает похож на начальника, который подал в отставку, но, за сдачею дел, еще не оставил своего места. Разница только в том, что о старом начальнике всегда жалеют, если не по сознанию, что он был хорош, то по боязни, что новый будет еще хуже; нового же года люди никогда не боятся: напротив, ждут его с нетерпением, как будто в условной цифре заключается талисман их счастия».

Но вернусь к дебюту… Белинский начал оглушительно, смело, по-юношески свободно, может быть, даже безрассудно. Заживо (в 1834-м) похоронил Пушкина: «Теперь мы не узнаём Пушкина: он умер или, может быть, только обмер на время. Может быть, его уже нет, а может быть, он и воскреснет; этот вопрос, это гамлетовское „быть или не быть“ скрывается во мгле будущего. По крайней мере, судя по его сказкам, по его поэме „Анжело“ и по другим произведениям, обретающимся в „Новоселье“ и „Библиотеке для чтения“, мы должны оплакивать горькую, невозвратную потерю», – после чего Пушкин стал искать возможность переманить столь «независимого» и «остроумного» автора в свой «Современник»… Белинский ниспроверг всех остальных писателей, пощадив разве что Гоголя. И заявил, что у нас нет литературы.

Это заявление он подкрепил объяснением: «…литературою называется собрание такого рода художественно-словесных произведений, которые суть плод свободного вдохновения и дружных (хотя и неусловленных) усилий людей, созданных для искусства, дышащих для одного его и уничтожающихся вне его, вполне выражающих и воспроизводящих в своих изящных созданиях дух того народа, среди которого они рождены и воспитаны, жизнию которого они живут и духом которого дышат, выражающих в своих творческих произведениях его внутреннюю жизнь до сокровеннейших глубин и биений».

Мысль вроде бы утопическая, но она стала реальностью по крайней мере однажды: в 1850 – 1890-х годах. Тогда соединились «дружные (хотя и неусловленные) усилия» Тургенева, Некрасова, Гончарова, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Писемского, Льва Толстого, Алексея Константиновича Толстого, Лескова, народников, Гаршина, Чехова… (Конечно, литературоведы могут вспомнить «Взбаламученное море» Писемского и «На ножах» Лескова и посмеяться над этим «дружное», но я имею в виду не заединство, а общую работу.)

Белинский участвовал лишь в начале этого периода, но вполне, проживи нормальный для человека век, мог застать и появление Горького, – в 1895 году ему было бы восемьдесят четыре года. Но век критика, как правило, короток…

Белинского все эти почти два века нещадно ругают и пытаются вытравить из русской литературы. В девяностые это почти удалось – тогда вспоминать его, а тем более цитировать считалось признаком мракобесия, «совком». «Вы еще Ленина поцитируйте», – возмущались редакторы. Это было понятно – Белинским нас в советское время перекормили. Теперь он, к счастью, возвращается. О нем пишут, учреждены по крайней мере две премии его имени; его читают и главное – есть молодые критики, которые пытаются писать в его ключе.

Что такое литературный (театральный, художественный) критик? По моему мнению, это не тот, кто просто оценивает произведение и выносит приговор: читать (смотреть) или нет. Критик, это исследователь, аналитик, мыслитель. Книга, спектакль, картина, кинофильм для него лишь повод поговорить вообще об искусстве, о жизни, устройстве общества, о мироздании наконец.

«Разбираемая книга, – писал Герцен, – служила ему по большей части материальной точкой отправления, на полдороге он бросал ее и впивался в какой-нибудь вопрос. Ему достаточен стих „Родные люди вот какие“ в „Онегине“, чтоб вызвать к суду семейную жизнь и разобрать до нитки отношения родства».

Статьи о конкретных произведениях интересны как правило конкретным людям – авторам произведений. Остальные в лучшем случае такие статьи пробегают глазами.

Белинский не любил слова «проповедь», «проповедовать». Но занимался именно этим. Он проповедовал «полезный талант»: «В наше время стихотворный талант нипочем – вещь слишком обыкновенная, чтобы он чего-нибудь стоил, ему нужно быть не просто талантом, но еще большим талантом, вооруженным самобытною мыслию, горячим сочувствием к жизни, способностию глубоко понимать ее». Конечно, эти слова Белинского обращены не только к стихотворцам.

Он не успел увидеть расцвет таких талантов, но создал условия для этого расцвета. И русская литература XIX века стала не только нашим, но и мировым достоянием.

Июнь 2021