Текст книги "Сквозь мрак забвения. Статьи, рецензии 2021 года"

В неводе памяти

Название новой книги Валерия Петкова «Убийство на закате» – обманчиво. Это ни в коем случае не детектив, хотя «криминальная» линия есть. Но куда от нее деться, если касаешься 90-х? Пресловутым криминалом тогда было пропитано всё – от быта и музыки, до бизнеса и политики. Герой романа, основная часть действия которого происходит в наши дни, уже старый, почти немощный, но в 90-х он навязал те узелки, за которые ему предстоит расплатиться…

Для меня же «Убийство на закате» в первую очередь очень лиричное и грустное произведение. Много пейзажей, которые написаны не столько для украшения текста, придания ему большей художественности, сколько для усиления психологизма, переживаний и воспоминаний героя.

Автор предисловия всегда находится в очень щекотливом положении. Ему нужно заинтересовать читателя книгой и в то же время не раскрыть сюжет, не сообщить, что «убийца – дворецкий». Впрочем, русская проза редко когда строилась на интриге, на тайне и ребусах. Наверняка все мы чуть ли не на генетическом уровне знаем, что Анна Каренина погибнет под поездом, Раскольников не разбогатеет, убив старуху-процентщицу, Обломов не станет резвым и деятельным, но тем не менее с увлечением читаем и перечитываем эти романы.

Русская проза сильна своим языком, теми нитями нервом, что цепляют наши глаза при чтении. И произведение начинает подрагивать, а вместе болезненно подрагиваем и мы…

Роман Валерия Петкова для меня из такого разряда книг, написанных русским языком. Мне было больно читать, но боль эта сообщала: книга живая, и я тоже живой, если мне больно.

Близка к роману и следующая за ним повесть «Морфология». Она, судя по всему, автобиографична, по крайней мере, повествование ведется от первого лица, есть пересечения с судьбой автора, насколько я могу судить, будучи с ним знаком.

Герои – двое мужчин, выросших на Визборе и Высоцком («романтика про горы, песни о войне и мужестве»), вынуждены в те же самые девяностые заниматься мутноватым, небезопасным бизнесом. У обоих есть мечта: один хочет заработать на яхту, чтобы путешествовать по морям и океанам, второй – стать писателем. Мечты их осуществились, но от этого почему-то не очень радостно. Может, потому, что лучшие годы они потратили на зарабатыванье денег… Впрочем, ни автор, ни я ответа дать не можем. Литература вообще редко дает ответы. В основном, задает вопросы, много-много вопросов, которые разрешать приходится читателю…

Дополняют роман и повесть короткие рассказы – россыпь разноцветных историй и ситуаций. От бытовых зарисовок до философских и мистических миниатюр…

Скорее всего, для многих, открывших эту книгу, имя автора неизвестно. Да, это относительно новое имя в нашей литературе; в России Валерий Петков стал публиковаться лишь несколько лет назад.

Он родился в 1950 году в Киеве, окончил Институт инженеров Гражданской авиации в Риге. В столице Латвии живет и сейчас. В советское время и во всё те же 90-е объездил почти весь Союз, и не как турист – работал, бывал в длительных командировках. Отсюда и такой разброс мест действия его произведений, знание деталей жизни в разных регионах страны.

В 1986-м участвовал в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской атомной электростанции, был заместителем командира роты радиационно-химической разведки. Об этой своей командировке Петков написал роман «Хибакуша».

Первые его книги вышли почему-то в Канаде, но на русском языке. Потом пошли публикации в России – в журналах «Юность», «Урал», «Нижний Новгород», «Сибирские огни», «Традиция amp;Авангард», «Нижний Новгород», «Наш современник»… Два года назад в издательстве «Городец» увидел свет роман «Хибакуша», который получил от наших не очень-то жадных на новые имена литературных критиков несколько очень благожелательных отзывов и множество слов благодарности от «простых читателей» – интернет дает возможность слышать читательский голос.

Самое сильное в «Хибакуше» – «взгляд из своего окопа», за который некогда так ругали многих писателей. Но о чём можно написать лучше и проникновеннее, как о пережитом и увиденном лично? В романе «Убийство на закате» тоже наиболее пронзительные страницы – явно из пережитого автором. Непридуманное.

Отлично, что и новый сборник прозы Валерия Петкова выходит в «Городце», издательстве, которое сейчас явно на подъеме, книги которого вызывают резонанс, попадают в финалы литературных премий и нередко становятся их победителями. Надеюсь, что и «Убийство на закате» не останется неотмеченным.

А в заключение две цитаты из книги. Быть может, кого-то они заинтересуют и подвигнут к тому, чтобы прочесть ее целиком.

Из романа «Убийство на закате»:

«Родители знали друг друга с детства, учились в одном классе и поженились рано, почти сразу после окончания школы. За два года до войны.

Село на Украине, на берегу Азовского моря. Белые домики, синие наличники, красная черепица крыш.

Стены внутри оштукатурены раствором с молотым ракушечником.

Он, делая ремонт, нашел очень похожие обои на кухню. Это напоминало им с женой беззаботное время отпусков и встреч с мамой».

А это фрагмент повести «Морфология»:

«Я перебираю невод памяти, ячейки размером не в один десяток лет. Там разные рыбы. Очень разные.

Какие-то уснули, какие-то сверкают чешуей, рвутся на свободу. Какие-то оказались в руках рыболова, но еще живут, трепещут.

Это мечты, они разные, потому что все мы очень разные.

Есть обычные рыбы. Есть летающие только в океане, наперегонки с птицами. Есть поющие, но кто их слышит? Одинокий, отчаянный человек на маленькой яхте посередине огромного, сколько видно глазу пространства мира, заполненного водой?»

Эти слова можно отнести к писательской манере и миросозерцанию их автора – Валерия Петкова.

Июнь 2021

Посмертная книга и парад критиков

Олег Павлов. Отсчет времени обратный. М.: «Время», 2020. – 672 с.

Эта книга вышла больше года назад, но я решился прочитать ее только сейчас – страшно открывать посмертные книги, тем более книги своих умерших сверстников…

Олег Павлов был старше меня всего на полтора года, но всегда казалось, что возрастная дистанция много больше. Да и сам он, отрицая поколенческое деление, был и по-человечески, и литературно близок к поколению предыдущему – поколению, которое Захар Прилепин назвал «бородатые предтечи». Впрочем, и публиковаться Олег Павлов стал еще в советское время, и первый успех, оглушительный для реалиста в разгар постмодернистского карнавала, испытал совсем молодым – в 1994-м в журнале «Новый мир» был опубликован его роман «Казённая сказка». Его сверстники тогда только пробовали писать или же пытались зарабатывать деньги в лабиринтах и тупиках «свободного рынка», наживая, конечно, не специально, материал для будущих книг. А Павлов, кажется, с ранней юности уже был писателем.

Рискну высказать такую мысль: он пришел в литературу не в свое время. Наверное, слишком рано. Да, его страшные произведения «Казённая сказка», «Митина каша», «Конец века», «Дело Матюшина» стали живым художественным документом 90-х; он был одним из тех совсем немногих, кто сохранил в то десятилетие русский реализм, а может, и больше – гуманистическую артерию русской литературы. Но 90-е Павлова измяли так, что он, по-моему, не сумел оправиться, и в следующие два десятилетия угасал. Вспыхивая новыми вещами, но редко и так, что эти вспышки только обостряли ощущение его угасания.

Да, наверное, не в свое время – тогда повсюду и чуть ли не все утверждали: «Писательство – частное дело. Писатель никому ничего не должен». Для Павлова же писательство было не просто общественным делом, а вопросом жизни и смерти. Не только своей, а народа, страны. Может, слова эти покажутся высокопарными, но стоит заглянуть, например, в книгу «Русский человек в ХХ веке», чтоб убедиться в их справедливости.

Павлова критиковали. Не только его вещи, а и самого – как человека. А критики тогда, двадцать с лишним лет назад, были серьезные, еще советского склада. Не ограничивались ловлей блох или навешиванием ярлыка «Дерьмо», а печатали большие, аргументированные работы. Вспоминаю статью Александра Агеева из журнала «Знамя» под названием «Самородок, или Один день Олега Олеговича». Едкая, безжалостная убийственная статья.

«Довольно долго я с недоумением наблюдал за его (Павлова – Р.С.) почти триумфальным путем и все надеялся – как-нибудь обойдется, рассосется само, займет свое скромное место по ведомству социально-психологической экзотики, каковая в богатой литературе тоже должна быть».

Олег Павлов, не желая занимать «скромное место», отвечал, а нередко первым шел в атаку. Увязал в полемиках, получал ранение за ранением, растрачивал себя. Многие его статьи о современной литературе злы и категоричны, оценки некоторых писателей оскорбительны, но в дневниковых записях, представленных в книге, мы видим Павлова сомневающимся, страдающим от своего характера, критически настроенного по отношению к собственным книгам. Вот, например: «Полистал свою книгу – там „Сказка“ и „Дело Матюшина“, – я очень тяжело пишу. Сам себя, наверное, не стал бы читать». Но вскоре следует такое признание: «…А как хорошо, что уже есть „Девятины“, „Казенная сказка“! Нет, я высоко поднялся, дальше поэтому и тяжело».

А эту, по моему мнению, ключевую запись хочется привести целиком:

«Я начинал писать дневник много раз и уничтожал его, так как мне казалось, что становлюсь неискренним. Раздражение на дневник начиналось с того, что я начинал в нем ругать людей, а после, когда успокаивался, находил эту ругань никчемной. Мысли мои, точней – чувства, очень изменчивы, особенно по отношению к людям. А еще, перечитывая по многу раз уже сделанные записи, я находил их сначала слишком поверхностными, красивенькими, а потом и фальшивыми. Хотя дневник мне вести очень хочется, чтобы заставить себя обрести известную свободу в мыслях, так как, во-первых, в литературных моих вещах уже немало скрывается всякого лицемерия из-за необходимости подстраиваться под современный поток и прочее, а во-вторых, во многом я просто ленюсь давать себе отчет, то есть вовсе этого не записываю или не делаю такого труда, чтобы обдумать. Дневник нужен как исповедь. Хоть и он не может быть до конца честным, но все же от него заводится и крепнет тот сокровенный мир, который многое о себе дает понять и очень многое – что мне и нужно – дает в себе хорошего утвердить. Одно только мешает, что направлений для дневника даже в один день оказывается так много, что писать возможно обо всем, о чем только подумается, а увлеченный одной мыслью, уже пропустишь все другие – и снова упустишь почти все, чем живешь. От этого ощущения, что когда пишешь одно, то упускаешь тут же что-то другое, и тошно становится в конце концов обращаться к дневнику. Получается, что играешься, заигрываешься, а это и тошно, когда ведь хочется вовсе не игры с самим собой в прятки, а как раз всей ясности хочется».

Рассуждения по поводу этой записи могут занять оставшееся пространство, отведенное мне, поэтому воздержусь. К тому же, думаю, трагедия автора понятна и без них…

И, собственно, о самой книге. Она состоит из нескольких разделов. «Совсем немного о нем…» – воспоминания друзей, учеников Олега Павлова по Литературному институту, вдовы Лилии. Есть два блока статей, блок записей, сюжетов, памяток, дневников и раздел под названием «Потерянные рассказы».

Сначала я подумал, что это рассказы, обнаруженные в шкафах толстых журналов или в архиве самого Павлова, но увидел среди них «Митину кашу», «Конец века», которые хорошо помню, и обратился к одному из составителей (наряду с Лилией Павловой) Владиславу Отрошенко за разъяснением. Он ответил, что «Потерянные рассказы» – авторское название, и предположил «что „потерянные“ здесь означает одновременно – рассказы одинокие, растерянные перед нашим временем, не нужные этому миру. Рассказы, согласные остаться не замеченными для современников, но несущие в себе сокровенное. Рассказы заведомо выпадающие из мейнстрима. Ну и, наконец, рассказы о которых как бы забыл сам автор, потерял их – и вдруг нашёл для себя – в процессе творческого пути, где вехами были большие романы».

Собрания сочинений современных писателей нынче издавать не принято. Исключением стал разве что Солженицын. Но увидеть собрание сочинений Олега Павлова бы хотелось. С хвалебными и ругательными отзывами на его произведения, ссылками на первые публикации, с обстоятельными комментариями. Его наследие, это важная веха в жизни нашей страны.

Неистовый Виссарион: сборник статей финалистов Всероссийской литературно-критической премии «Неистовый Виссарион» / Свердловская областная универсальная научная библиотека им. В. Г. Белинского; сост. Е. В. Соловьёва. – Екатеринбург. Выпуск 1. – 2020. – 130 с., Выпуск 2. – 2021. – 122 с.

Премия «Неистовый Виссарион», возникшая в 2019 году, стала, кажется, первой, отмечающей именно литературных критиков. Этим летом прошла третья церемония награждения лауреатов, наверняка появится и третий сборник статей и рецензий финалистов.

Премия эта важная. Критика у нас находится в удручающем состоянии. Больших статей почти не появляется, рецензии всё сильнее напоминают аннотации или рекламные слоганы; среди тех, кто обращается к этому роду литературы почти отсутствуют личности – авторы упорно прячутся, стараясь быть объективными, нейтральными, не обидеть, но и не выразить восторга. Почти всё, выходящее и в толстых журналах, и в газетах, и в интернет-изданиях абсолютно пресно.

На таком фоне возникла группа людей, назвавшихся «Новой критикой». Но это, скорее, не критика, а критиканство – ликовать, обнаружив неточность, ляп, грамматическую ошибку или опечатку не дело критики. Дело критики – опираясь на произведения литературы, менять саму литературу и общество. Этим, по сути, и занимались и Белинский, Константин Аксаков, Григорьев, Добролюбов, Чернышевский, Писарев, Михайловский, и почти наши современники Дедков, Кожинов, Лакшин, Рассадин… Есть такие критики и сегодня. Но их очень мало.

Критика, пожалуй, самый энергозатратный и трудоемкий род литературы. Прозаик, поэт, драматург могут положиться на чистое воображение – критику необходимо как минимум прочесть чужое произведение. Прозаик, поэт, драматург могут быть невеждами (природный талант выручит) – критик должен обладать солидным интеллектуальным багажом. При этом абсолютное большинство критиков если и получают вознаграждение за свои статьи и рецензии, то это в буквальном смысле сущие гроши. Да и читательского внимания, а тем более известности, пресловутой славы им почти не светит. Немудрено, что они уходят в другие сферы деятельности.

Премии подобные «Неистовому Виссариону» – проявление хоть какого-то внимания к критикам. Да, выбор жюри, как и в любой другой премии, вызывает у многих неудовольствие и протесты. Но что поделаешь – всем мил не будешь…

А сборники советую разыскать и почитать. Среди авторов Ирина Роднянская, Ольга Балла, Елена Погорелая, Валерия Пустовая, Михаил Хлебников, Илья Кукулин, Мария Галина, Андрей Пермяков, Александр Чанцев. Настоящий парад литературных критиков.

Июль 2021

Сквозь мрак забвения

Читают ли нынче детям русские народные сказки или сразу отправляют в мир «Диснея»? Раньше специальных детских каналов на ТВ не было, не говоря уж о разнообразных гаждетах, и старшим, чтобы занять или усыпить ребенка, оставалось или самим придумывать истории, или взять с полки книгу про Лисичку-сестричку, теремок, Царевну-лягушку. И мало кто задумывался, благодаря кому эти сказки сохранились – ну народные и народные… Сегодня мы отмечаем 195-летия со дня рождения собирателя и издателя русских сказок Александра Николаевича Афанасьева.

Мне, конечно, сказки читали, но открыл я для себя Афанасьева лет в двадцать. Зашел однажды в книжный магазин в родном городке и стал свидетелем скандала: молодая женщина кричала на продавцов, что купила книгу сказок, дала сынишке, а они оказались… неприличными, скажем так.

Это было в начале 90-х, когда можно было почти всё, и несколько издательств дружно выпустили «Русские заветные сказки», собранные Афанасьевым. Я, конечно, поскорее купил такую книгу. После ее прочтения прошлое для меня существенно изменилось.

Благодаря скандальному успеху «Заветных сказок» (удостоившихся, кстати сказать, академического издания в 1997 году) народ узнал имя того, кто собрал и сберег для него наследие предков. Тут же были переиздан трехтомник «Поэтические воззрения славян на природу», другие книги Афанасьева. На обложках «Народных русских сказок» появилось его имя, словно бы гарантируя качество содержания.

Да, о качестве здесь стоит сказать особо.

Вообще фольклору, да и многим авторским произведениям, которые специалисты посчитали полезными и интересными для детей, не везет. Их постоянно обрабатывают, адаптируют. Не знаю, как в других странах, но в нашей с зарубежными писателями не церемонились. Вспомним «пересказ» «Робинзона Крузо» Корнеем Чуковским, многочисленные книжки-малышки «Алиса в Стране Чудес», переписанные сказки Андерсена… Афанасьев публиковал сказки практически в том виде, в каком они передавались изустно. Со всей их абсурдностью, грубостью, простотой. Впрочем, он публиковал их не для детей. Да и в народе большинство сказок не предназначались для детского уха. Это сейчас мы почему-то считаем этот жанр «детским».

Правда, в конце жизни он издал книжку «Русских детских сказок», но это не адаптации, а тщательная выборка – шесть десятков из шести сотен собранных…

Александр Николаевич Афанасьев принадлежал к поколению шестидесятников XIX века. Шестидесятники были разные, но почти всех объединяло внимание к духовной и повседневной жизни простого народа. С конца 1850-х по Руси пошли с посохами и торбами интеллигенты описывать крестьянский быт, собирать песни, пословицы, сказки.

Сам Афанасьев «в поле» работал по случаю, но плодами народников пользовался с удовольствием и благодарностью; больше сотни сказок передал ему Владимир Даль.

Довольно долго Александр Николаевич относился к делу своей жизни как к увлечению, слабости, идущей из детства, когда дворовые женщины рассказывали ему «побасенки». На виду была его более серьезная деятельность, которая бы наверняка не оставила имя Афанасьева в истории, если бы не «слабость».

В 1848 году он окончил юридический факультет Московского университета и на следующий год поступил на службу в Московский главный архив Министерства иностранных дел, но душа лежала к литературе. Студентом Афанасьев стал публиковать в журналах «Современник» и «Отечественные записки» исторические и литературоведческие статьи, удостоился одобрительного отзыва Белинского.

После серии статей о народных мифах и поверьях, он в 1855 году приступил к изданию сказок. Работа эта растянулась на долгие годы, вышло восемь выпусков. «Это будет моя заслуга в русской литературе».

Тогда же Афанасьев написал воспоминания об учебе в университете, где есть очень важная мысль, которую затем повторит Герцен, предваряя публикацию «Былого и дум» в «Полярной звезде»: «Я убежден, что записки частного человека могут быть весьма любопытны, если он сумеет представить характеристичные черты того общества, какое в разное время окружало его детство, юность и старость».

А на следующий год случилось первое серьезное столкновение Афанасьева с властью – сборник «Русские народные легенды», в котором был представлен народный взгляд на жизнь Иисуса Христа и святых, запретили. Правда, запоздало – почти весь тираж оказался раскуплен. За год до этого сборник вышел в Лондоне у Герцена.

В 1862 году, вскоре после ареста Чернышевского, началась зачистка государственных структур от тех, кто общается с политическими эмигрантами, прибегает к услугам «тамиздата». Коснулось эта кампания и Афанасьева – он был привлечён по делу «О лицах, обвиняемых в сношениях с лондонскими пропагандистами» и уволен из архива с «волчьим билетом».

Больше двух лет Афанасьев не мог найти места. Чтобы не умереть с голоду, продавал редкие книги из своей библиотеки, холодный пол квартирки покрывали листы журнала «Библиографические записки», который он издавал совместно с сыном актера Щепкина.

В это время Афанасьев работал над своим главным трудом «Поэтические воззрения славян на природу». И хотя ученые сразу обозвали их «антинаучным сочинением», но поэзия слога, образов завораживает. Недаром «Воззрениями…» вдохновлялись Александр Островский, Ремизов, Хлебников, Есенин…

Некоторое время Афанасьев был помощником секретаря Московской городской думы, затем секретарём съезда мировых судей; за год до смерти стал чиновником Коммерческого банка. Всё это были должности с унизительно крошечным для бывшего надворного советника жалованьем. Гонорары тоже не приносили особого дохода, да и писать здоровья не было – обострилась чахотка. 5 октября 1871 года в возрасте сорока пяти лет Афанасьев умер. Остались вдова, неграмотная женщина, и то ли родная, то ли приемная девятилетняя дочь…

Пытаясь привлечь поэта Афанасия Фета к членству к Литературном фонде, Тургенев писал: «Недавно А. Н. Афанасьев умер буквально от голода – а его литературные заслуги будут помниться тогда, когда наши с Вашими, любезный друг, давно уже пожрутся мраком забвения. Вот на такие-то случаи и полезен наш бедный Вами столь презираемый Фонд».

Мраком забвения не пожрались пока, к счастью, ни Тургенев, ни Фет, ни Афанасьев. А вот от мрака забвения голос и предания русского народа Афанасьев спас бесспорно. И за это ему низкий поклон.

Июль 2021