Текст книги "Потомок Геракла"

III

Паммен и Агейптос удалились в сторону театра, а Филипп продолжил обозревать закат, ожидая, когда жара спадёт окончательно. Македонскому царевичу неожиданно вспомнилось, как он впервые оказался в доме Паммена.

Радушный и гостеприимный Пелопид настаивал на том, чтобы Филипп остановился в его просторном доме, но юноша не пожелал для себя льготных условий и повышенной комфортности проживания.

В качестве компромисса Филипп согласился поселиться в доме Паммена, который по своим размерам и богатому убранству уступал жилищам Эпаминонда и Пелопида. С первых же шагов по своему новому временному пристанищу македонский гость окунулся в череду бесконечного удивления, изумления и недоумения.

Жизнь каждого греческого полиса, в том числе и Фив Семивратных, начинался с восходом солнца. Первый раз фиванцы, как и прочие греки, завтракали сразу после пробуждения, употребляя несколько кусков хлеба и разбавленное водой вино. Второй завтрак происходил ближе к полудню.

По объёму еды и количеству блюд он больше соответствовал обильному обеду. Обедали греки ближе к вечеру, когда жара и зной начинали спадать. Беотийцы, как и прочие эллины, редко трапезничали в одиночестве, предпочитая превращать обедни в длительные и затяжные посиделки.

Наскоро перекусив, каждый гражданин – мужчина, достигший восемнадцати лет, в обязательном порядке приступал к исполнению своих профессиональных занятий и обязанностей. Ему надлежало принимать участие во всех общественных и религиозных мероприятиях.

В перерывах между делами греки обедали, устраивали игры и спортивные состязания, упражнялись на специальных гимнастических площадках. Вечером мужчины сбирались на совместные ужины, чтобы обсудить дела дня прошедшего. Ремесло считалось у эллинов уделом простолюдинов и людей, «озабоченных добыванием хлеба насущного».

Истинные и уважающие себя греки, прежде всего, стремились посвятить себя общественно-политической жизни своего полиса. Мужчины большую часть своего времени предпочитали проводить на Агоре – центральной рыночной площади Фив. Агора имелась в каждом греческом полисе.

Среди торговых рядов Агоры и в прилегающих к ней зданиях граждане фиванские занимались политическими дискуссиями и дебатами, одновременно участвуя в делах торговых, слушая речи ораторов или мудрствования, прогуливавшихся мимо философов.

Свой досуг фиванцы, как и прочие греки, проводили за трапезами. Нередко они перерастали в пышные пиры и попойки, где употреблялось креплёное и неразбавленное вино. Ежедневно беотийские мужчины посещали общественные бани и купальни, приглашая на совместные омовения местных жриц любви.

Культ красоты и гармонично развитого тела был одной из основ культуры Эллады. Греки почитали себя самыми красивыми и совершенными людьми тогдашней Ойкумены, о чём постоянно и громогласно заявляли повсюду. Мужчины ежедневно тренировались, формируя мускулатуру, занимаясь бегом, тяжёлой атлетикой, борьбой, кулачными боями, метанием копья или диска.

Огромное внимание греки уделяли своей одежде и причёске. И мужчины, и женщины несколько раз в неделю посещали парикмахерские, где уже в те времена применялись завивки, парики, наращивание волос, парфюмерия и косметика.

В отличие от простых македонцев, которые для одежды использовали шкуры животных и грубые ткани, греки, проживавшие в сухом и жарком климате, предпочитали облачаться в лёгкие просторные одеяния.

И мужчины, и женщины носили хитоны – короткие туники, закрепляющиеся на плечах застёжками и завязками. Облачались они и в гиматии – плащи в виде прямоугольного отреза шерсти, драпирующегося в свободной манере. К одному из плеч он прикреплялся при помощи застёжки.

Женская туника – пеплос изготовлялась из шерсти или льна, а к телу прилаживалась при помощи фибул или швов. Греки предпочитали ходить босиком. Лишь отправляясь в дальнюю дорогу, они надевали войлочную или соломенную шляпу с широкими полями и деревянные сандалии с кожаными ремешками.

IV

Однако более всего Филиппа поразили не обычаи или традиции, не нравы или обывательские устои греков, а их межличностные отношения. Македонский гость буквально был шокирован тем, что хозяин дома – Паммен этот зрелый и прославленный знатный муж фиванский не имел семьи, открыто сожительствуя с юношей, годившимся ему в сыновья.

Вскоре Филипп узнал ещё одну изумившую его подробность. Его лучший друг – Пелопид также был абсолютно равнодушен к женщинам. У него, достигшего пятидесятилетнего рубежа, не было ни жены, ни детей. Более того, с юных лет Пелопида и Эпаминонда связывала не только крепкая дружба, но и продолжительные интимные отношения.

Выяснилось, что и у Эпаминонда нет и никогда не было семьи. Свои самые глубокие и нежные чувства прославленный военачальник питал к представителям мужского пола. Много лет он имел любовную связь с Пелопидом, а затем разделял ложе с более юными фиванскими воинами.

После того, как в одной из битв со спартанцами погиб один из последних возлюбленных Эпаминонда, полководец длительное время пребывал в одиночестве и в подавленном состоянии духа. Ещё сильнее поразило Филиппа известие о том, что многие фиванские юноши и молодые воины всеми способами старались добиться взаимности от Эпаминонда.

Вообще близкие и недвусмысленные отношения между мужчинами Фив были заметны повсюду, поскольку однополые пары практически не скрывали свою привязанность друг к другу. Непроизвольное порицание и негодование вызвало у Филиппа наличие и процветание в греческих городах весьма востребованной профессии – мужской проституции.

Паммен довольно быстро заметил, что его македонского гостя шокируют общепринятые в греческом обществе любовные связи, царившие среди зрелых мужчин и совсем ещё юных граждан. Чтобы смягчить неприязненное отношение Филиппа к подобным однополым отношениям, являвшимися практически нормой в тогдашнем греческом обществе, Паммен решился на серьёзный разговор.

– Я вижу, что тебя, Филипп, крайне удивляют и часто возмущают частные особенности и подробности настоящей мужской дружбы, – осторожного заговорил Паммен, стараясь подбирать нужные слова для освещения столь деликатной темы: – Но в моих отношениях с Агейптосом нет ничего пошлого или постыдного!

– На моей родине за совращение юноши более старшим мужчиной непременно последует суровое наказание, – нахмурился македонский царевич. – Соблазнителя-развратника, скорее всего, побили бы камнями!

– Но в нашем союзе нет разврата или похоти, нет принуждения! – взволновано воскликнул Паммен, взмахнув руками. – Мы обрели друг друга по взаимному согласию и глубочайшей симпатии, которая зародилась между родственными сердцами!

– А родственники Агейптоса как относятся к вашему союзу? – подозрительно, но уже менее враждебно осведомился Филипп.

– С полным понимаем и радушием, – искренне и с оттенком тайной гордости заявил фиванский военачальник. – Хвастовство и самолюбование не красят истинного эллина, но я – вхожу в число десяти наиболее уважаемых и почитаемых граждан Фив. По этой причине моего расположения добиваются многие. Пойми, мой юный друг, меня и Агейптоса объединяет отнюдь не стремление к удовлетворению похоти. Прежде всего, наш союз спаян духовной связью.

– Это как? – в очередной раз усомнился Филипп.

– Во многих полисах Эллады издревле практикуется наставничество, – фиванский военачальник терпеливо и подробно принялся издали подводить своего недоверчивого собеседника к главной сути разговора. – В Македонии юноша вступает во взрослую жизнь убив своего первого вперяя на охоте и сразив врага в бою, а в Греции отрок становится на путь зрелого мужа по достижении двенадцати лет. В столь молодом возрасте юноше просто необходим наставник и учитель, который подготовил бы его ко вступлению в полноценную взрослую жизнь. Именно такой опытный наставник и должен со временем превратить несмышлёного отрока в полноценного гражданина.

– А нельзя воспитать из неоперившегося юнца полноценного воина и гражданина, не разделяя с ним ложе? – у Филиппа был очень большой запас внутреннего неприятия и отрицания гомосексуальных связей.

– Наставник, которого называют эрастисом, то есть любящим, никогда против воли своего воспитанника – эроменоса не вступит с ним с телесную близость, – горячо заверил Паммен. – Эроменос означает возлюбленный, но любовь необязательно бывает плотской. Это может быть и более высокая любовь, как отца к сыну, например. Наставник и его подопечный разделяют ложе исключительно по взаимному согласию, скрепляя таким образом свой духовный союз. Тех гнусных развратников, что совращают юношей ради насыщения похоти, наказывают самым строжайшим образом, вплоть до лишения гражданства и вечного изгнания из отечества!

– А как же мужчины, занимающиеся проституцией!? – с плохо скрываемым возмущением воскликнул Филипп. – Если достигший совершеннолетия юнец не стал воином или в крайнем случае ремесленником – это сурово порицается македонским обществом. На худой конец, лучше сделаться пастухом или землепашцем, чем продавать своё тело похотливым развратникам. Мужчину-проститутку, вне всякого сомнения, надо гнать прочь из родного отечества, а лучше забить его камнями или палками!

– В Греции каждый зарабатывает как может и как умеет, лишь бы заработок этот не был связан с нарушением законов, – ответил Паммен. – Мужчина, занимающийся проституцией, порицаем и многими презираем в нашем обществе. Такому человеку никогда не откроют двери в приличном доме, его никогда не признают полноправным гражданином и не привлекут ни к каким общественным делам.

– У нас – в Македонии молодежь воспитывают отцы, старшие братья, старейшины, а затем опытные воины и командиры, – горделиво заявил Филипп. – И без наставников, и без учителей, и без эрастисов македонцы вырастают надёжными товарищами, верными помощниками царя и отважными воинами!

– Не в обиду будет сказано, но пока воины македонские по степени выучки своей и достижениям на полях сражений значительно уступают фиванцам, – осторожно заметил Паммен. – Ещё заметнее превосходство над македонскими бойцами воинов Спарты, а ведь к каждому истинному спартанцу в обязательном порядке ещё с отроческой поры прикрепляется наставник.

– Вот тут ты совершено прав, благородный Паммен, – неохотно, но открыто и искренне признался македонский царевич. – Мои земляки сильно отстают в своей боевой выучке от эллинов. Уже убедился я окончательно, что и войско македонское намного слабее греческих армий, и способы ведения войны наши куда менее эффективные, чем у фессалийцев и беотийцев. Но ведь не зря же жребий судьбы привёл меня в Фивы! Мне выпала уникальная возможность обучиться воинскому искусству и ремеслу у тебя, Пелопида и самого Эпаминонда! А что касается обычаев и нравов, то не мне – заложнику из дальней державы, которую некоторые эллины считают варварской, судить моральный облик людей, у которых нашёл я достойное пристанище, почётное обхождение и столь радушный приём.

Глава III. Азы воинского ремесла и полководческой науки.

I

Слова Филиппа, касающиеся его большого желания обучаться у Пелопида и Эпаминонда, не были пустой бравадой или сиюминутным порывом юношеского максимализма. В уме царевича уже давно созревал план превращения македонской армии в сильную военную организацию равную по своей мощи фиванскому, афинскому или спартанскому войску.

И начал реализацию своей масштабной реформы Филипп с самого себя. Любая армия зиждется на простых воинах. Вот и решил македонец прежде всего лично обучиться самому тем приёмам и манипуляциям, которыми владели все без исключения рядовые беотийские воины.

Желание обучаться наравне с фиванскими юношами-призывниками фехтованию мечом, метанию копья и кинжала, защите щитом, верховой езде и стрельбе из лука вызвали у Паммена и Пелопида бурное восхищение и уважительное одобрение.

На первой же совместной тренировке с фиванскими воинами Филиппа ждало неожиданное открытие. Копьё фиванское оказалось на локоть⁴⁰ длиннее всех прочих греческих копий, да и македонских тоже. Чтобы не ошибиться в своих промерах, Филипп тщательно измерил десяток боевых и учебных копий.

По строение своему фиванское копьё ничем не отличалось от прочих копий. На прочное, гибкое и довольно лёгкое ясеневое древко плотно нанизывалось железное или бронзовое остриё. Для более надёжной фиксации острия использовалось специальное скрепляющее кольцо.

На самом конце древка имелся специальный металлический наконечник, с помощью которого копьё надёжно вонзалось при необходимости в землю. Обычное греческое копьё весило не менее двух килограммов, а длина его превышала два с половиной метра. Длина фиванского копья, соответственно, составляла более трёх метров.

Македонский царевич тотчас хотел поделиться своим открытием и спросить Паммена, отчего так вышло. Однако внутренний голос подсказал Филиппу, что не стоит огласке придавать обнаруженный факт, поскольку честного ответа на свой вопрос услышать не придётся.

Довольно быстро Филипп и сам догадался, почему фиванцы и беотийцы увеличили длину древка. Внимательно наблюдая, и по возможности участвуя в тренировочных боях, македонский заложник сам ответил на возникшие у него закономерные вопросы.

Более длинное древко копья давало возможность первым нанести разящий удар по противнику, до того как тот в свою очередь достанет до тебя своим ответным выпадом. Фиванская фаланга, ощетинившаяся такими более длинными копьями способна сдерживать врага на безопасной для своих воинов дистанции, нанося противнику урон, оставаясь в относительной безопасности.

Удлиненное фиванское копьё весит больше, чем прочие греческие аналоги. На большую дистанцию фиванское копьё не метнёшь, зато при броске на короткой дистанции его убойная сила будет гораздо сильнее и разрушительнее.

Полностью пройдя курс «молодого фиванского бойца», Филипп выпросил уже у самого Эпаминонда разрешение присутствовать, а по возможности и участвовать в тренировках и занятиях «Священного отряда» – самого элитного подразделения Беотийского союза.

С момента появления первых профессиональных армий в полисах Древней Греции элитой эллинских войск считалась царская гвардия. В неё набирали наиболее прославленных, физически крепких, отважных бойцов-профессионалов, имевших богатый боевой опыт, а также внушительный «список славных ратных деяний и подвигов».

Уже много веков Фивы и Беотия не признавали над собой царской власти. Однако гвардейские традиции в беотийском войске сохранилась. Самое прославленное и элитное подразделение не только Фив, но и всей Беотии именовалось «Священным отрядом». Его численный состав равнялся трём сотням отборных всадников.

Воины отряда носили полный комплект бронзовых лат, мускульных кирас, наплечников, поножей, наручей и налокотников. Каждый боец в бою надевал специальный шлём из почерненной бронзы, увенчанный особым конским плюмажем, а также носил отличительный плащ.

Каждый воин «Священного отряда» превосходно владел мечом, копьём, кинжалом, щитом, а кроме того, неплохо стрелял из лука и метал дротики. От каждого беотийца, принятого в отряд, требовалось не только мастерски сражаться в пешем строю, но и умело действовать в конном строе.

На счету «Священного отряда» были славные и эпические победы над профессиональными армиями и подразделениями самых могущественных полисов и государств Эллады. Бойцы отряда внесли решающий вклад в победы над войсками Афин, Коринфа и даже легендарной Спарты, чья тогдашняя военная организация считалась эталоном всесокрушающей мощи и непобедимости.

Всё в выучке, организации, подготовке, экипировке «Священного отряда» было по душе Филиппу. Однако македонца смущали, а порой брезгливо вводили в недоумение и тайное порицание принципы его комплектования и обряд посвящения новобранцев.

Дело в том, что «Священный отряд» состоял из ста пятидесяти пар возлюбленных знатных фиванских мужей. А приносили новобранцы клятву верности отряду и соратникам на могиле Иолая – самого известного из всех многочисленных возлюбленных Геракла.

Первоначально эти особенности буквально шокировали Филиппа. Однако Паммен, сам длительное время состоявший в «Священном отряде», постарался наиболее доходчиво объяснить, почему всё сложилось именно таким образом.

– С незапамятных времён греки выходили на бой общинами. Однако дальние родичи, земляки-горожане и соплеменники никогда не станут сражаться столь отчаянно и неистово, как любящие друг друга мужи. У общинников полиса слишком разные заботы и чаяния даже на поле брани перед лицом общего врага. Мужи отряда ради спасения своего возлюбленного пожертвуют жизнью своей. Они никогда не выкажут трусости или недостойного поведения на глазах своего побратима, с которым делят ложе. Движимые любовью друг к другу, состязанием в мужестве и стойкости, подобно героям времён легендарной Трои, воины «Священного отряда» приложат все усилия к победе или достойной погибели!

Эти пламенные слова Паммена несколько обескураженный тогда Филипп запомнил хорошо. В конце концов, какая разница, в каких отношениях состоят бойцы отряда, и кто из них с кем делит своё ложе. Самое главное, что на поле боя эти фиванцы неистовы, монолитны и неустрашимо следуют путём личной славы и всеобщей победы беотийского войска.

Бойцы «Священного отряда» тренировались дважды в сутки вне зависимости от климатических особенностей, семейного положения, состояния здоровья, религиозных празднеств. Только две причины считались уважительными для пропуска занятий – смерть и тяжёлое ранение.

II

На первой вечерней тренировке, к участию в которой допустили македонского царевича, лично присутствовал сам Эпаминонд. Он носил титул архистратига – главнокомандующего объединенными силами всей Беотии. Кроме того, Эпаминонд являлся беотархом – высшим государственным должностным лицом полиса, избираемым сроком на год путём народного голосования.

Много раз Филипп ловил себя на мысли, что внешний облик Пелопида никак не вяжется с его ореолом непобедимого и легендарного полководца. Фиванец был невысок ростом, хоть и очень крепок в плечах. Он не имел атлетической фигуры, присущей олимпийским атлетам, увенчанных горами рельефных и утончёно очерченных мускулов.

Лицо Эпаминонда излучавшее добродушие, высокий интеллект и печальный оттенок военного жизненного опыта, более всего подошло бы философу или сочинителю. В больших карих глазах полководца, в его взгляде, лишенном каких-либо пороков и скрытых жестоких наклонностей, отражалась задумчивость и склонность к глубокому анализу происходящей действительности.

И Пелопид, и Эпаминонд слыли живыми легендами не только Фив и Беотии, но и всей Эллады. Более полувека сильнейшим государством Греции по праву считалась могучая Спарта. Власть её была настолько велика, а политическое влияние распространялось столь далеко, что в акрополе Кадмея на постоянной основе находился спартанский гарнизон.

Эпаминонд и Пелопид с верными соратниками не только изгнали спартанских воинов из акрополя и Фив, они подняли народ на борьбу с продажными олигархами. Спартанское наместничество было ликвидировано, а олигархический режим низложен. Фивы стали управляться по прогрессивным демократическим принципам.

Спартанцы не пожелали мириться с таким положением дел. Между Лакедемоном (именно так фиванцы называли чаще всего Спартанское государство) и Беотией вспыхнула многолетняя война.

Ровно десять лет назад во встречной битве близ города Тегира спешенный «Священный отряд», возглавляемый Пелопидом, при поддержке нескольких десятков всадников одержал победу над спартанцами, имевшими пятикратное преимущество.

Лакедемоняне были разбиты и обращены в бегство, а главные спартанские командиры погибли. Эта победа принесла всенародную славу Пелопиду и очень обозлила спартанцев. Прошло ещё четыре года и противоборствующие стороны сошлись в решающей и самой масштабной битве близ беотийского городка Левктры.

Объединенное войско Беотии возглавлял Эпаминонд. Он нашёл отличное средство для нейтрализации спартанской непобедимости. Фиванский стратег изменил привычное построение традиционной греческой фаланги – классического боевого построения эллинов.

Эпаминонд многократно усилил один из своих флангов, нанеся им решающий удар по наименее защищенному и стойкому участку спартанского строя. На острие решающего и сокрушительного удара находился «Священный отряд», вновь возглавляемый Пелопидом.

Войско Спарты было разбито, на поле боя среди тысячи павших оказались самые знатные мужи Лакедемона, в том числе и царь Клеомброт. Трёхвековой ореол непобедимости навсегда был утрачен спартанской армией.

Эпаминонд и Пелопид после совместного триумфа у Левктр стали национальными героями. Но намного раньше их боевая дружба переросла в длительную интимную связь, вызывавшую понимание и одобрение высших правящих фиванских кругов и местной аристократии.

А война тем временем продолжалась. Потерпевшая тяжелейшее поражение Спарта в отчаянии обратилась за помощью к своим давним и непримиримым врагам – Коринфу, Афинам и даже к персидскому царю. Ни Персия, ни прочие полисы Эллады не желали усиления Беотии и надвигающейся гегемонии Фив.

Именно по этой причине Эпаминонд на каждом собрании беотархов неизменно возвращался к настойчивому требованию не только не уменьшать объём средств, выделяемых на военные нужды, но и увеличить размер пошлин, взимаемых с фиванских граждан для выплаты жалования фиванским воинам и наёмникам.

– Зачем тратить лишнее серебро на уже выигранную войну!? – недоуменно пожимали плечами земляки и соратники полководца. – Не лучше ли употребить эти деньги на празднества, которые граждане Беотии заслужили сполна!?

– Спарта проиграла лишь битву, но не войну, – сокрушёно увещевал Эпаминонд своих недальновидных соплеменников, желавших променять поскорее тяготы войны на длительное хмельное веселье. – Пока хотя бы один лакедемонянин способен держать в руках своих оружие, Спарта не признает своего поражения!

Фиванцы в ответ беззаботно махали руками, намекая на то, что прославленный полководец плохо разбирается в большой политике. Однако очень мрачные прогнозы Эпаминонда сбылись.

Правящие круги Спарты, не имея возможности собственными силами на равных противостоять Беотийскому союзу, пошли на отчаянный, но сильный политический ход. Цари и старейшины Лакедемона отправили своих послов к самому могущественному из восточных правителей – персидскому владыке Артахшассе II.

В переводе с древнеперсидского языка имя Артахшасса переводилось как «властелин праведного царства». Для греков имя персидского монарха оказалось слишком трудным в плане произношения, поэтому они называли его на свой лад – Артаксеркс.

Те же самые эллины прозвали персидского царя Мнемоном – то есть «памятливым», отдавая дань феноменальной памяти Артаксеркса и его незаурядным интеллектуальным способностям.

Спартанцы возлагали большие надежды на союз с Артаксерксом Мнемоном, планируя получить от него если не военную помощь, то хотя бы солидные финансовые пожертвования и боевые корабли.

Владыка персидский в силу своего преклонного возраста не пожелал открыто ввязываться в затяжную войну против самых влиятельных полисов Эллады из-за амбиций Спарты. Артаксеркс предложил выступить посредником при заключении мира между враждующими греческими государствами.

Разумеется, эллины – истинные патриоты, излишне вольнолюбивые и высокомерные, все, как один, категорически отказались от какого-либо вмешательства персов в важнейшие политические вопросы отечества.

Артаксеркс, ожидавший подобного развития событий, ограничился тем, что оказал спартанцам «спонсорскую помощь». На персидское серебро правители Спарты наняли к себе на службу наёмников из удаленных уголков Греции и даже с далёкого острова Сицилия, на котором проживали потомки спартанских переселенцев-колонистов.

Конечно, наёмники не могли заменить вымуштрованных и отлично подготовленных спартанских гоплитов, но теперь Лакедемон мог полноценно продолжать войну, угрожая вторжением в Беотию.

– Что же нам теперь делать? – разводили руками и пожимали плечами растерянные фиванцы, по привычке обращаясь в трудную минуту за советом к Эпаминонду.

– Теперь наш черёд обратиться к Артаксерксу, – сурово заявил согражданам полководец. Увидев недоумение, изумление и даже озлобление на лицах соотечественников, Эпаминонд пояснил свою позицию: – Мы можем ещё десяток лет вести войну, окончательно разорив родные Фивы, а за одно и всю Беотию. К чему нам победа, если лучшие сыны беотийские полягут на полях сражений, а отчизна наша запустеет и обнищает? Мы направим своих послов к Артаксерксу, но не для получения унизительного подаяния. Пусть царь персидский дарует нам полномочия заключить окончательный и всеобщий мир, а гарантами его условий должны непременно стать Фивы!

Беотархам и простым гражданам фиванским идея пришлась по душе, но предложение Эпаминонда сулило огромные трудности и риск посольству, которому предстояло преодолеть огромное расстояние из центральной части Эллады до легендарного Вавилона.

– Кто же возглавит наше посольство? – понуро чесали затылки фиванские архонты и старейшины.

– Я, – тихо, спокойно и отчётливо произнёс Пелопид, ранивший до этого полное молчание. Теперь изумленные взоры беотийских властителей переместились на него. Пелопид поднялся со своего места, чтобы подтвердить свои слова. – Я готов завтра же отправиться к Артаксерксу, если уважаемые беотархи наделяя меня соответствующими полномочиями. Я не сомневаюсь, что благородный Эпаминонд сам превосходно справился бы с дипломатической миссией, но ему нельзя покидать пределы Беотии, ибо спартанская угроза слишком велика и реальна!

К счастью для фиванских беотархов и архонтов послов в далёкую Персию не пришлось назначать привычным методом жребия. Сопровождать отважного Пелопида добровольно согласились сразу два десятка местных патриотов, которых не пугали предстоящие многочисленные трудности и опасности дальнего путешествия.

III

Филиппу было жаль надолго расставаться с Пелопидом. Из всех фиванцев именно этот военачальник больше всего внушал македонскому царевичу наибольшее доверие, уважение и авторитет.

С Памменом у Филиппа также сложились хорошие и доверительные отношения. Однако Паммена более всего интересовали пирушки, театры, ежевечерние сборища болтунов-аристократов, всевозможные развлечения и увеселения, а не воинское ремесло.

К тому же фиванец, в доме которого проживал Филипп, практически никогда не расставался со своим «нежным птенчиком» Агейптосом, всюду появляясь с ним вместе. Неоднократно Филиппу приходилось с негодованием и плохо скрываемым отвращением поспешно покидать свои покои, чтобы не слышать эхо шумных постыдных игрищ Паммена и Агейптоса.

Однажды Филипп набрался смелости и попросил у самого Эпаминонда разрешение на регулярное посещение тренировок «Священного отряда». К величайшей радости царевича фиванский полководец охотно и одобрительно согласился, поддержав инициативу настойчивого чужеземного юноши.

Согласно своему царственному статусу Филиппа в будущем ожидала служба в царской иле, а после неё – командные должности в элитных частях. Однако царевич с упорством, которое часто граничило с упрямством, и лёгкой степенью одержимости решил, что сначала ему необходимо лично самому хотя бы поверхностно ознакомиться с самыми основными воинскими специальностями и родами войск.

Своё обучение Филипп начал в рядах лёгких пехотинцев. С давних времён во всех полисах Эллады легковооруженного воина называли «пельтастом». Это название произошло от слова «пельта» – лёгкого плетёного щита, которым обязательно защищался каждый пехотинец.

Такой щит изготовлялся из дерева, его обтягивали несколькими слоями сырой кожи. После полной просушки она намертво стягивала детали, предельно повышая его прочность. Если «пельту» пробивал вражеский меч или копьё, то оружие противника почти всегда застревало в щите.

Лёгкая пехота имела на вооружении луки, пращи, дротики, копья, облегчённые щиты, а вот доспехи могли позволить себе только командиры «пельтастии». Отдельными отрядами лёгкой пехоты являлись застрельщики – метатели дротиков, стрелки из лука и пращники.

Пращники метали камни или куски свинца весом от 30 до 70 грамм на расстояние до 300 метров или более. Лучники поражали цель на дистанции до 150 метров. Метатели дротиков могли поразить противника со ста шагов. Число лучников в греческих армиях было очень мало по сравнению с количеством пращников и метателей дротиков.

До последнего времени эллины пренебрежительно относились к пельтастам, считая их третьесортным родом войск. Однако благодаря новациям афинского стратега Ификрата (того самого, что неудачно осаждал Амфиполь) лёгкая пехота получила своё второе рождение.

Афинский полководец на полях сражений доказал, что хорошо обученная и экипированная лёгкая пехота при поддержке фалангистов и конницы способна наносить неприятелю существенный урон. Бывали случаи, когда успешные и напористые действия пельтастов заранее предрешали победный исход сражения.

Филипп довольно быстро обучился основным приёмам владения копьём и способам защиты при помощи «пельты». А вот чтобы овладеть первичными навыками метания камней из пращи, прицельной стрельбы из лука и метания дротика македонскому царевичу потребовалось несколько месяцев ежедневных многочасовых тренировок.

А вот проходить начальный курс обучения всадника Филиппу не пришлось. Юноша владел искусством верховой езды и конного боя практически на одном уровне с лучшими фиванскими конниками.

Дело в том, что кавалерия, как самостоятельный род войск, в Древней Греции так и не получила должного развития. Во-первых, достать хорошую боевую лошадь в исконных землях Эллады было весьма непросто, при этом для покупки её требовалась внушительная денежная сумма.

Во-вторых, содержание коня и в мирное, и в военное время также стоило немалых средств. В-третьих, те граждане, что могли позволить себе купить и содержать лошадь, чаще всего предпочитали сражаться в составе элитной пехоты. Конница обычно использовалась в ходе боевых действий греками в качестве разведки, а на поле боя для охраны флангов главного боевого построения – фаланги.

Классическая греческая фаланга – это монолитный и, соответственно, малоподвижный строй, в котором тяжеловооружённые воины – гоплиты сражались плечом к плечу. Именно о стальную мощь греческой фаланги разбились все многочисленные попытки персов подчинить своей воле полисы Эллады.

Греческие воины-профессионалы умели и могли держать строй, умели правильно наступать, оборонятся и отходить, а вот ополченцы такими способностями не обладали. Поэтому, чем выше была подготовка и выучка воина-фалангиста, тем надёжнее была фаланга. Надёжность эта в свою очередь и определяла конечный успех побоища.