Текст книги "День народного единства"

А вы знаете, сколько примерно людей умерло 31 декабря 1989 года? А сколько с боем курантов? Не знаете! И я не знаю. Но я – точно умер. И не при загадочных обстоятельствах, а самым естественным образом. И хоронят только сейчас. Вы спросите, почему не на третий день? Ой, ну Вы и спросили. Вы что не знаете, какой сразу после нового года у нас бардак? Первого числа как бы нет. Его вычитаем. На и получается тогда всё! Тогда, третий день у нас четвертого января как бы. Так что всё сходится. Не мешайте.

Только я всегда теперь буду с Вами. Даже несмотря ни на что. Я буду витать над Вами. Дуть в трубы. Корчить страшные рожи в темноте. Сбивать Вас пьяных с ног. Воровать деньги. Приходить во сне стыдом и совестью. Останусь занозой в жопе. Кто ты? Спросите Вы. И я Вам отвечу. Я – дух восьмидесятых!

5 января 2003 года

Пятого января, я, как и все четыре дня до этого, сидел в «Макдональдсе», но я не употреблял еду. Я пил кока-колу. И ждал, когда какое-нибудь замечательное приключение свалится на мою задницу. Но ничего не сваливалось. Денег как всегда не было. Девчонки за столиком напротив достали уже строить глазки. День близился к концу. Беспонтово все. Как всегда. Я допил колу и собирался уже встать, надеть шапку и отваливать восвояси. И уже представлял, как я лягу на диван, открою книжку…

– Еврей?

Я не знаю, как он оказался за моим столом. Он появился вроде как ниоткуда. И смотрел на меня внимательно, но доброжелательно. В нашем городе, вообще-то, после таких вопросов, принято сразу бить незнакомца. А то, что он незнакомец, а скорее всего даже москвич, я нисколько не сомневался. И если бы я его сейчас просто слегка ударил. И он, по глупости, конечно, ответил бы, я уверен, что уже секунд через десять его били бы все посетители мужского пола этого кафе быстрого обслуживания. Но я сдержался. Посмотрел на него как… Ну вы поняли.

– Понятно, подъевреиваешь.

– Сударь, в нашем городе не принято так бросаться необоснованными обвинениями, небезопасно это. Не о себе я сейчас. Нравы здесь не такие, как у вас в Москве, – говорю, и гордость такая за себя наполняет грудь. Местная интеллигенция.

– Сурик. Заходи в МакДак. Я здесь кореша встретил. Да. Да. Я же тебе говорил, – незнакомец уже звонил по мобильному телефону кому-то, не переставая при этом улыбаться мне. Он протянул руку, – Жорж. Виски будешь?

– Буду. Я уже, если честно приличных, соответствующих напитков, дня три не пил. Может, схожу, куплю колу?

К столику подошел какой-то черт и сел на свободный стул.

– Не надо. Сурик садись. Это мой друг. Его зовут, зовут…

– Олег, – выручаю я Жоржа.

– Сурык, – говорит Сурик со страшным акцентом.

Мы немедленно выпили виски. Жизнь налаживалась. Сурик сходил, купил много гамбургеров, колы. Мы незаметно для окружающих еще два раза выпили. Быстро меняющаяся обстановка, да и сама история стала очень заманчива для меня. Я почуял дух настоящего приключения. Но события не форсировал. Внимательно наблюдал.

– Мы с Суриком творческие люди, как ты уже понял. Олег, друг ты наш дорогой. Мы сейчас объясним тебе суть нашего приезда в твой замечательный город. А также объясним, зачем мы нарушили твою молчаливую творческую медитацию. Если ты, конечно, понимаешь о чем я. Выпьешь еще? – Жорж не ожидая возражений налил мне и Сурику.

Мы чокнулись. Выпили. Я прям обалдел от качества выпивки, количества выпивки и темпов ее употребления.

– У тебя страх в глазах, мой юный друг, Олежка-Малежка, – Жорж приобнял меня по-дружески. Я вздрогнул, – спрашивай, что хочешь. Мы развеем все твои опасения.

– Пацаны, вы меня, конечно, простите за неординарный вопрос. Но вы случаем не пидоры?

Я рисковал, но рисковал на своей территории. В определенной компании, которых много в моем родном городе я бы сидел и молчал, свернув язык в трубочку. Но Сурик с Жоржем не были похожи на людей, которые сразу убивают за такие вопросы, а точки над «и» надо было расставить. Они переглянулись. И я понял, что вопрос не застал их врасплох, но отвечать на него им было не особо приятно.

– Нет. Олежка. Мы не пидоры, – после некоторой паузы ответил мне Жорж, – уж не знаю, огорчил я тебя моим ответом или нет. Мы стопроцентные гетеросексуалы. Любители женщин и детей. Но…

– Слушай, не хочешь рассказывать, не рассказывай. Об одном прошу вас ребята…

– Не перебивай старших, малыш, – резко борзанул Жорж, – Но. Мы имеем некоторое к ним отношение.

– Я вообще так и ду…

– Пацан, дай Жоржу дагаварить, слюшай бл. некултурно, да?

Сурик и вправду оказался Суриком. Я прикусил язык, ибо Кавказ у нас в городе присутствовал некоторыми колоритными и совсем убитыми на голову персонажами.

– Мы работаем на пидоров. На очень, очень высокопоставленных и богатых. К тому же, как мы понимаем… Все они сплочены в какую-то тайную организацию. Начнем по порядку. Я тебе всю правду расскажу, Олег, только потому, что мы имеем на тебя некоторые планы. И вообще… Мы решили тебя использовать в качестве проводника. Особого типа. Ты должен нам все объяснить про нынешнюю реальность в этом городе. И местные аборигены должны решить, что я твой родственник из Москва. Дядя. Не возражай, малыш. Для того чтобы жизнь дальше наша состоялась без излишних траблов, я должен в двух словах объяснить тебе. Кто мы, откуда мы и куда мы…

Было со стороны похоже, что Жорж употребляет очень замысловатые вещества. Видели бы его лицо. А Сурик постоянно выпадал за грань наблюдаемого мира. Изнутри естественно, потому что снаружи было полное ощущение, что Сурик внезапно уснул.

– Мы с Суриком знакомы давно. Но я не помню, когда произошло наше это знакомство. Просто он раз, и оказался рядом со мной. В детском саду, он рядом не маячил обоссанным мальчиком, и в школе, когда меня били, его не было рядом. Но вот, когда я стал разводить лохов на деньги, тут и появился Сурик… Сурик, возможно, мое второе молчаливое я. А возможно просто часть интерьера этого прикольного моего внешнего мира. По внешности можно подумать, что Сурик, отмороженный кавказский бандит, но на самом деле он понтовое, вые. истое и дристливое ссыкло (Сурик вообще никак не отреагировал на эти слова, а я бы, если честно, дал в еб. ло). Так то, малыш, но друзей не выбирают, а Сурик мой самый настоящий и преданный, насколько это возможно, друг. Предпоследний наш бизнес вот был каков: мы раскручивали жену нашего одноклассника, долларового миллионера, кстати, самого настоящего, а может и мультимиллионера, кто знает? Машу Сван слышал?

– Нет.

– Ну, ты темный, в натуре, Олежек. Ну, напряги извилину. «Прекрати меня, прекрати меня. Отпусти меня, отпусти меня. Раствори меня, раствори меня. Только ты и я, только ты и я». Слушай старик. Он с тяжелых ротаций на радио не слезала. По телику. Неужели не помнишь? Такая смазливая дебилка с зелено-коричневыми волосами. Она и у Вас в городе сто пудов должна была выступать. Выпей. Я тоже с тобой. Может, начнешь вспоминать. У нас в машине, Сурик, записи Машки нет? Сурик джан?

– Нэт, – вздрогнув и открыв глаза, сказал испуганно Сурик, – я всо тагда патёр.

– Забываем героев прошлых лет! Вот так стираются артисты из памяти. Сначала записи их выкидывают продюсеры, потом слушатели. Маша, Маша. Не умерла она, нет. Спилась на нет. Сейчас реально на улице с бомжами живет. Мы с Суриком видели. Сурик сотку ей подал, бедолаге. Глотни, местный житель. У нас в машине еще дюжина таких бутылок. А муж ее, одноклассник мой Миша, крупным конечно бандитом был, даже очень. Денег на раскрутку Машкину давал сколько попросим. Так и говорил. Я за вечную славу своей любимой жены плачу ничего не стоящими бумажками. Вечная слава ей. Вечная память ему. Не чокаться! Лохи неверующие. Сурик. Ты вот меня больше всего удивляешь. Не знаешь чем? Нет? Сбегай за бутылкой в джип. А я нашему юному другу расскажу… Я коротенько постараюсь… Мы бутылку допить не успеем… Сурик. Ты прям как чувак тот из мультика. В сапогах-скороходах что ли? Вот… Как Миху убили, мы Машку сразу кинули. И все бабки, что он, там, на съемки клипа дал, на съемки фильма новогоднего музыкального, мы себе присвоили. За баблом никто не пришел, потому что Миха нам накануне кэшем все выдал. И не успел в свою книжечку занести. Поэтому братва к нам его пришла, мы с ними посидели, выпили и все. К нам предъяв никаких. Но ныканые бабосы, мой милый друг Олежка, никогда до добра не доводят. Мы их с Суриком предсказуемо профукали, в общем. И остались на серьезной мели. Без накоплений, без дела своего, без профессии. Стыдно об этом рассказывать. Накатим. Сурик, краев не видишь? Себе много не наливай, тебе еще за руль. И вот в самое подходящее для нас время, нам и подвернулась нынешняя наша работа. И не просто какая-нибудь там шняга, типа раскручивать очередного баклана. Нет. Нам было поручено с Суриком представить миру новый стиль музыки, ни больше, ни меньше. Гей-шансон называется.

– Охренеть, – культурно отозвался я и выпил.

– Не пей один, малыш. Это низко и опрометчиво перед лицом спонсоров, коими мы с Суриком безусловно являемся… Да, ребята, предложившие нам эту шнягу интересными, кстати, людьми, так сказать, оказались. Были они, как ты уже догадался…

– Петухами, – хохотнул Сурик фирменным кавказским «х».

– Да-да. Милый Олежка. Друг ты мой. А ты мне друг уже несколько минут, не сомневайся. И дружба эта, если ты не сделаешь такой глупости и не кинешь меня, например, на бабки, будет до гробовой доски. Слушай, брат Олег, а у вас тут есть место, где можно нормально бухнуть? По пацански. Где у вас братва вся культурно развлекается?

– «У Палыча».

– Там тебя знают?

– Меня все знают. У меня брат двоюродный – мент.

– Бедный ты бедный, Олежа. Как ты здесь живешь? Как вашу семью вообще всю под корень здесь местные преступные группировки не вырезали? Не понимаю. А ты Сурик?

Сурик отрицательно покачал головой.

– У меня брат – лучший кореш нового губернатора. А губернатор здесь со всеми правильными людьми дела делает. А брат их… Короче, Жор, ты ведь, сука не шпион? Выведываешь здесь наши секреты.

– Не, Ольжик, мне пох. й. Поехали к «Палычу». Нас с тобой туда пустят ведь?

– Пустить пустят, но там посидеть недешево будет.

– Сурик.

Сурик вынул из кармана пиджака увесистую котлету. «Тысячные купюры», – сразу оценил я и сказал уже вслух, – «поехали». Выпив по полному стакану «на посошок» мы нетвердыми походками подошли к их «Гелендвагену». Мне все нравилось. Сурик с Жоржем, несмотря на их мутную пидорскую принадлежность. Новый Гелентваген с четырехлитровым движком, на который указывала гордо цифра…

– Олег. Ты вперед садись, будешь Сурику дорогу показывать. Набухаемся сейчас и по телкам. Телки приличные есть в вашей провинции? Мне все равно платные или бесплатные. Сегодня… Да и еще, похоже, дня три мы будем нещадно кутить с Суриком. Ты с нами, Олег? Олег, ты расслабься. Мы гетеросексуалы. Понял?

Я ничего не понял. В моем понимании гетеросексуалы – это мужики такие, которые сиськи себе силиконовые сделали. Но на всякий случай кивнул. И задумался. Хотя по причине моего алкогольного опьянения средней степени, думалось плохо. Но кидать их на бабки мне не хотелось что-то. То ли Гелендваген на меня так подействовал, то ли слова моего дядьки покойного, который перед тем как кинуть какого-то комера на очень приличную сумму, сказал мне: «Никогда не связывайся, племяш, с ребятами, которые ездят на Гелендвагенах. Никогда. Эта дьявольская машина на нашей территории превращается в Демона Фьордов, который соответствующим образом влияет на своего владельца и тот превращается в берсеркера. Которого победить можно, только натравив на него точно такого же Всадника Гелендвагена.» Учитывая, что дядька мой вряд ли закончил больше четырех классов церковно-приходской школы, услышать от него такой текст было просто нереально. И услышав его, текст то есть, я почувствовал недоброе. Которое, недоброе, то есть, и случилось с ним через час буквально. Семь ножевых ранений и контрольный в лоб. Похороны в закрытом гробу. Как-то так.

– Куда едем? Говори не молчи. Ты курнул, что ль, до нас? Чего в думку ушел? Покурим еще не ссы. У вас сауна есть? Не молчи, Олег. Прошу тебя. Говори. Мне нравится твой голос. Спой чего-нибудь. Не стыдись.

– Я и не стыжусь. В караоке споем, если чего. Только ехать никуда не надо. Место, куда мы с Вами отправляемся, находится напротив Макдональдса. Пешком тридцать секунд. Если быстро. Если медленно – две минуты.

– А понты, Олег, понты? На Гелендвагене к сельскому ресторану. Это же нереально круто. А стрелять сразу из всех щелей не начнут? У вас тут как, сезон охота на Геленды не началась?

– Выпусти меня, сейчас пойду, договорюсь. Но мест, наверное, нет. Дай стольник. Я охране дам, – все-таки, по привычке, я решил на сто баксов ребят развести.

– У нас баксов нет, слушай, мы же в России живем, а не в какой-нибудь там дикой Америке.

– Ладно, дай три тысячи…

Сурик с каменным лицом отсчитал мне три листа, и я вышел гордой походкой и пошел к железной двери. Дверь открылась и оттуда показалась лысая, страшная, в шрамах ужасных, голова Башки, местного охранника, вышибалы, ну и так далее.

– Олег, брат мента. Друг мой. Ты растешь на глазах. На такой красивой машине подъезжаешь к нашему скромному кафе. Тачка с водителем? Ты прости, что я не по имени-отчеству. Я запамятовал просто. Но ты скажи, я теперь буду знать.

– Башка, места есть? – спросил я как бы очень лениво, позевывая, но всем своим видом показывая, как я напряжен от своей крутости.

– Для Вас, сэр, всегда есть. Большой зал сегодня пустой.

– Нам столик один нужен.

– А ты с кем это?

– Московские партнеру по бизнесу. У нас деловой ужин.

– Срисовали мы сегодня твоих партнеров по бизнесу. Чего-то не нравятся они нам. На мусорков смахивают.

– Да не Бош, они… Как это поточнее выразиться? Гетеросексуалы обычные, по шоу-бизнесу. Шансон раскручивают. Нетрадиционный.

– А. Понял… Бабло у вас есть? А то в долг как-то. Миша твой, если что, опять орать будет. А я за тебя из своих добавлять как-то… Ты, конечно, отдашь, никуда не денешься. Но мне геморрой не нужен, если что…

– Бабок полно. Мы заходим. Если что…

Вернулся к машине. Сел.

– Договорился. Все будет по высшему разряду. Меня уважают здесь, если что. Выпивка закуска не хуже, чем у вас в Москве.

– Слюшай, а баб можны вызвать? – Сурик аж привстал на своем сиденье и судорожно вцепился в руль. Видать давно у него бабы не было или, может, он озабоченный такой.

– Баб можно, пошли.

Мы сели за самый центровой столик, Бош молодец, все устроил. Я пошел поссать. Прихожу, Сурик с Жоржем сидят довольные, смеются. Меня Жорж называет «экзистенциальным малым». Кстати, надо в инете посмотреть, что это словосочетание означает.

– Малыш. А мы с Суриком и не думали, что можно коммунизм в отдельно взятом городе построить.

– В смысле?

– В смысле цены у вас на еду очень смешные. А на напитки наоборот очень грустные. Но мы не будем обижать замечательных хозяев этого прекрасного места. Сурик за вискарем в машину не побежит. Будем спокойно пить двадцатилетний армиянский коньяк. Тем более, что в восемьдесят третьем его вроде бы не должны были подделывать. Выпьем, мой маленький принц. Зачетный коньяк. Сурик надо весь коньяк этот у них в ресторане купить. Не морщись, не морщись, Я знаю, что ты недолюбливаешь армянский коньяк из-за карабахского конфликта, но пьешь все таки его в три горла. Как собственно и все остальное. Пацак с кольцом в носу. Ну что ты смотришь на меня, Олег? Давай нахреначимся, снимем сауну, навезем баб. Ты ЛСД привезешь. Оттопыримся по-человечески. Что смотришь?

– Про гей-шансон расскажи. Интересно. Или ты гонишь?

– Я гоню? Сурик. Он нам таки и не доверяет? Шоб я так жил. Слушай мой недоверчивый и недалекий друг. На чем я закончил свой рассказ?

– Точно не помню. Но ты, перед тем как мы сюда приехали, хотя… Ик… Могли бы и дойти…

– Ну и чего?

– Чего?

– Это я тебя спрашиваю. На чем я остановился? Ладно, не говори. У тебя уже язык заплетается. Выпей и мне налей. Давай за нашего президента. Дай бог ему здоровья и долголетия. Короче… Приходят к нам два мужика. Один, кстати, в женском платье, и с бородой и усами. И прогоняют нам следующее, что типа долго сидели они в тюрьме. И по местным всем раскладам их короче с другом все по очереди… Ну, ты понял?

– Не, не понял.

– В жёпу эбали, тэпэрь поняль? – сказал Сурик с нажимом.

– Теперь понял и нечего так орать, – говорю я, а у самого перед глазами все плывет. Сплю уже что ли, или напился так. С чего? Мы выпили два вискаря на троих и сейчас третью открыли коньяка. Закусить надо, понял я, и начал руками есть котлету по-киевски.

– Но как вышли они из тюрьмы, а они евреи эти ребята были, и их даже в Синагоге за границей венчали. И чего им там делают, может обрезание какое перед свадьбой, я не знаю, короче. Один мне и говорит. Я, говорит, вор вне закона, таких, как я нет. Понял? Но песню одну для Шуры Щербатого, это андеграундная звезда нашего Пи-шансона, мы с Суриком написали. Нам двадцать кусков сразу за нее отвалили. Споем? Сурик.

– Э тихо, тихо. Вы в приличном месте. Тут ребят вы живы, пока я с вами рядом. Тут если узнают, чем вы занимаетесь…

Занавес… Тишина… Темнота… Жорж бьет меня по щекам… Мы, судя по всему, в машине.

– Олег, ты не спи. Ты уснул, мы уже расплатились. Чаевые нормально официанту дали, тебе стыдно за нас не будет. Бабам звони. Слушай, позвони честным. Достали проститутки. У тебя же есть знакомые девчонки, я по глазам твоим вижу бесеныш, классные сисястые телочки, блондиночки. Звони. Давай звони. Я люблю, чтоб чуть поломались. Хотя я… Ребятам с Москвы и на Геленде все дадут. Но мы им и денег с Суриком дадим и тебе дадим. Давай звони…

– Я спать хочу… домой… Я в сауну не поеду…. Меня тошнит. Я три дня бухал… не могу. Последний день вообще желчью одной блевал.

– Олег, друг, не бросай. Давай я тебе пивка куплю, мы сейчас как раз ларек с пивом проезжаем. Купить?

– Купи. Темного… Темного, нет, не надо…. Это я так пошутил. Балтику хочу. Третью. Купи… Две… Давай.

Жорж метнулся быстро и принес два пива. Одно, причем, уже открытое. Я начал пить пиво. Я пью пиво. Пиво заливает мне желудок, испорченный почти всеми этими виски, коньяками и прочей кока-колой, которую я с утра пил. Лучше не стало, мутнее стало, гаже стало. С пьянкой надо… Слушай, я не слышу ничего. Музыка у них в машине какая-то клевая играет, какая-то шумовая, я не могу и не хочу спрашивать, что это за музыка, хотя точно знаю, что это Genocide Organ. Какая мрачная давящая нечеловеческая музыка. Домой. Все домой. Поеду домой. Но как, на такси? Денег нет. Денег не было и… Хотя я у них три тысячи заныкал. Хе. Мишка сука мент. Черти лиловые летают. Рожи у них. Выключи музыку Сурик. Армянин ты мой дэсиндустриальный.

– Сурик, во-первых, азербайджанец чистокровный. Во-вторых у нас в машине играет Nines Inch Nails, а вовсе не Genocide Organ.

– Как ты, бл. дь, такая разная групп перепутала, я нэ понимаю, – хмыкнул Сурик

– Вот и я не понимаю, Ольжик. Ты давай приходи в себя. Я те нормальный один порошочек в пиво подмешал. Все должно пройти. Набери бабам. А? Там Люськам всяким, Машкам и Ксюшкам. Поедем к тебе домой. Потрахаем их, а с утра в пивбар похмеляться. Ты пойми. У нас сейчас с Суриком во всем городе нет ближе друга, чем ты. А ты от нас в свой сон хочешь свалить. Не по-товарищески. Олег. Мы бабла дадим. За хату, за гидство твое. Потом хочешь, в Москву к нам приезжай. Москву тебе покажем.

– А где мой телефон?

– Сурик, дай Олегу его телефон. Ты его теряешь постоянно. Сурик у тебя забрал ключи от квартиры, телефон. Кошелек, и шапку с шарфом. А то ты, все это теряешь. И в кабаке деньги в кошельке пересчитывал минут двадцать. А там у тебя и пересчитывать особо нечего. Сто семьдесят восемь рублей сорок копеек. Мы с Суриком наизусть запомнили. Позвони телкам, Олег. Просто ты нам симпатичен и с тобой проблем нет. Мы у быка в ресторане насчет баб узнавали, он нам готов был все устроить, но он стремный какой-то и невесело с ним. А ты нам как родной. Звони.

– Это нихрена у вас не Nines Inch Nails играет. Да, это не Genocide Organ, я признаю. Но что это?

– Cурик, у тебя сборник записан? Это сборник у него. Сейчас Death in Vegas играет.

– Класс. А подарите мне этот диск. Я вот индустриальную музыку тоже люблю. Но… Меня никто в этом городе… Понимаете… Не понимает. Они тут все слушают шансон, сука, и даже не гей… А обычный, который все в этой стране слушают, – я заплакал прислонившись к плечу Жоржа, – ладно друзья. Я позвоню сейчас Каринке и Таньке. Это одноклассницы мои… Бывшие. Девушки они хорошие – гимнастки. Ну, что еще про них можно сказать – секс любят. За анал, отдельная доплата.

– Они чего, проститутки что ли? Нет Оль, ты нам честных подгони. Нам честных надо.

– Но, они честные. В офисе работают, менеджерками. Но за анал, Жорж, доплату надо дать. Они девки хорошие. Красивые, русские. Оттянуться любят. Любят оттянуться. Красивые, хорошие мои одноклассницы. Я Каринку даже любил. Стихи ей писал. Она девушкой моей была. Сука, Жорж, ты мне что такое в пиво подсыпал, меня прет. А? Дай телефон. Поехали ко мне домой, но только сейчас пожрать в круглосуточном купим, нарезки всякие сыр, соления, водки, вина, портвейна, пива. Ой поссать хочется, останови.

Ну, вот мы и дома, а как мы дома оказались, я не помню, судя по тому, что закуски на столе тонны и довольные Жорик с Суриком сидят, все было хорошо и бухла мы взяли и еды. Меня, сука, трясет, отходняк пошел. Холодно зябко. Окно вроде не открыто. Батареи шпарят. Эти дебилы еще сидят, уссываются. Так водку не буду, вино для баб. Надо легкое что-то. Пиво. Вот. Наливаю в кружку. Пью залпом. Эти козлы под стол от смеха валятся.

– Ну, че закатились, как шкурки на залупе? Чего ржете? Расскажите, я не помню ничего. Сурик, ты же, вроде, нормальный, чего ржешь. Ха-ха. Сейчас из дома погоню. Блин вы так заразительно смеетесь. Я тоже хочу. Ха-ха-ха-ха. Покурили? Еще есть? Ну, хватит. Сурик.

– Нэ магу астанавится, нэ проси. Ха-ха-ха.

– Оль. Вот скажи, отчего так Вселенная устроена? Отчего мы во всем вашем миллионном городе…

– Нет у нас миллиона, от силы семьсот тысяч.

– Да херня, сколько там у вас живет не важно, но почему из всего вашего городка, богом забытого, мы именно тебя встретили? Ты можешь сказать? Это промысел божий? Или случайность, или какие-то непреложные законы бытия? Что это? А скажи нам, ты же умный. Или не очень? Прикидываешься? Скажи, Олег.

Магнитофон включу, он у меня реально, магнитофон, остался от дядьки, которого убили. Он хиппи в детстве был, у него коллекция магнитофонных катушек, штук пятьсот. Я начал музыкой после этого увлекаться. У меня одна осталась всего сейчас катушка. Все остальные я продал, когда настали трудные времена, коллекционеру одному из Москвы. Я бы и магнитофон катушечный этот тоже продал, но у меня бизнес пошел очень хорошо по киданию лохов. Очень хорошо. И я его оставил в память о дядьке. И вот одна катушка у меня с одной стороны – Donna Summer «I remember yesterday». И с другой стороны Donna Summer «I remember yesterday». Я все не понимаю, зачем он на обе стороны одну и ту же пластинку записал. Вот и слушаю ее, когда комп меня достанет. И понимаю…

Звонок. Я включил Donna Summer. Пошла песня «I feel love». Походя включил. Катушку я уже несколько лет не вынимал. Поэтому можно подойти нажать «Вкл», «Пуск» и пошла музыка. Ай фил лав? Открыл дверь и обалдел просто. Там своими персонами, собственными я хотел сказать, слов подобрать не могу. Охреневаю. Каринка с Танькой. Одеты как фотомодели. Накрашены как фотомодели. Сучки.

– Ну чего, Олег. Пустишь нас к народным артистам? – Каринка чмокает меня в щечку проходит, раздевается. Танька хвостиком следует за ней. Помогаю снять шубки. Откуда у них шубки? Они, не разуваясь, подходят к столу и стоят. И Жорж с Суриком тоже встали, замялись. И стоят все и хихикают. Я ничего не понимаю. А-А. Е-Е. Ай фииииил Лаааав! Уа-джи-вжи-уавауааа….

– Оль. Представь нас милым дамам. Ну, давай же не стой как истукан.

– Карина, Татьяна, знакомьтесь… А чего Вы приперлись? Я не понимаю. Чего вообще происходит? Вы что-то, по-моему, как-то разыгрывать все меня нехорошо начали. А не западло ли издеваться над пьяным человеком?

– Ха-ха. Слюшай. Я всэ сэйчас рассказывай. Ха-ха. Ти пьяний началь звоныт дэвченкам. Ну и типа договоривался с ними, что она к нам приедут. К тебя на хату. Ну ти понял? Нас с Жериком называл народний артист из москви с телевизора. Говориль короче говориль, а Жера говориль, что смотри девчонка какой классные идут давай тех снимаим, потому что Олег неизвестно какой девчонка позвонит, а эти хорошая. И корче открываль я дверь и Жера с заднего сидения с ними кадриться начиналь. А девченки его посылаль. А тут твоя начинают говорить, что к ним какие-то полупокеры докапалься. А ты мне говорить началь, что к твоим, кароче я запутался…

– Жорж?

– Рассказываю. Ты с Танькой и Каринкой разговариваешь, к себе зовешь, Каринка тебе говорит, что к ним какие-то на улице пристают. Музыка у нас орет. Я с девушками разговариваю, пытаюсь познакомиться. Ты спрашиваешь у Карины, где они находятся. Она тебе говорит. Ты осматриваешься и говоришь, что мы тоже на этой улице, спрашиваешь, где конкретно, она тебе говорит, ты – ей отвечаешь, что тоже рядом с этим местом и спрашиваешь, не видишь ли ты Геленд, она говорит, вижу, но это тот самый в котором, типа придурки эти к нам пристают, а другой, спрашиваешь ты, не видишь. Другой, отвечает Карина, не вижу. Ты вылезаешь. Начинаешь шариться по сторонам. Видишь Карину и Таню и начинаешь гнать на них и спрашивать, ну и где типо тот Гелендваген из которого к вам пристают? Все.

– Ну и что смешного? У вас в Москве все такие с офигенным чувством юмора?

– Да все.

– Мы сели, познакомились с ребятами. Ха-ха. А ты мне, Олег, еще три раза звонил, приглашал к себе домой, рассказывал какие Сурик и Жорж классные. Я соглашалась, говорила, что приеду?

– Как ты соглашалась?

– В машине.

– А я, типа, не понимал, что ты в машине едешь?

– Абсолютно.

– А почему мы сразу не поехали ко мне?

– Нам переодеться надо было, мы же с работы шли, ненакрашенные, нам себя в порядок привести надо было. Спасибо подвезли и денег на такси дали. Вы такие милые. Вау.

– Дорагая Таня. Иди сюда. Брюдершафт пить будем. Ха-ха-ха.

Вот суки, расселись на моей кухне, целуются. Сурик Таньке под юбку лезет. Сейчас трахать ее прям на кухне моей начнет. Ненавижу чурбанов. Мне еще давно предлагали вступить в «Черную Русь», такая у нас в городе нацистская банда есть. Но я не пошел, испугался. Вот сейчас в полном смысле этого слова испытываю угнетение и оккупацию от людей нерусской национальности. А Жора – еврей. Сука, как заеб. ло это жидовско-кавказское угнетение моей Родины. Сейчас взять нож и порезать этих ублюдков, нет лучше взять мачете, искромсать в кровь, в куски, в мясо, затащить в ванну и убить как в фильме «Психо», а баб заставить изображать скрипочки, как в музыкальном сопровождении к фильму «У-и» «У-и» «У-и» «У-и». И пусть попробуют отказаться. Я и их зарублю подстилок нацистских. Что со мной? Откуда мысли эти? Оттого, что я не понял их чувства юмора тонкого в рассказе их недавнем про мое поведение в машине. Напился. Стыдно. А у вас самих что ли так не бывает? Все трезвенники, прям на кого не посмотри. Налью, выпью. Нельзя отходняк поощрять, провоцировать и удлинять. Состояние перепития надо плавно переводить в состояние вгавно. Начали. Водка. Пиво. Водка. Сердце забилось бешено, пот. Сел. Эти суки… Эти мои прекрасные гости… Сурик, Жорик. Нет Сурочка Жорочка. Танюшечка и Кариночка. Самые лучшие люди страны. Я так рад, что вы со мной. Бухаете. Развратничаете. Каринка, я не ревную. Я делюсь тобой со всем миром. Со всеми мужчинами и со всеми женщинами. Ты хорошая любовница, мать, подруга и жена. Красивая девчонка с простым русским лицом. Водка. Шампанское. Таблетки? Почему бы и нет. У меня нычка лежит с прошлого года. Как давно. Как смешно. С прошлого года всего пять дней прошло. И нифига это не нычка, прямо на столе у меня в комнате лежит. Лень было в прошлый раз есть. Иди ко мне улыбчивая моя.

– Малыш, иди на кухню, мы бы хотели с Кариной уединиться. Ты понял? Не мешай, пожалуйста, соединится двум влюбленным сердцам.

– Это хорошо, что у меня квартира двухкомнатная. А то если бы была однокомнатная, я пришел бы к вам к четверым и свечку держал. Карин, там на столе табла лежит твоя любимая, съешь. Мультиоргазмы гарантирую, если только….

– Олик, вали, дай доказать свою мужскую состоятельность.

– А я уже через штаны чувствую.

– Да-а?

– Да-а.

Я ушел подальше от этих дураков, а на кухне уже кроме семи бутылок пива и кучи жратвы никого не было. Все понятно, как обычно. Набухаюсь. Пиво выпью. Хотя не лезет уже. Но все равно надо. Первая бутылка тяжело пойдет, зато вторая, третья, четвертая….. пятая……. Я – человек или хочу умереть? Я тело или мысль? Я кто? Я где? Летаю в свете, светом не являясь. Зачем я ввязался в этот непонятный поток меняющихся постоянно картинок под звуковое шумовое оформление с отвратительными запахами мусорного ведра и вкусом макдональдной монголоидной отвратительной убивающей нас… И боль, вечная боль в теле, как фон, как шум, болью в теле не ощущающейся, а… Пе… Де… кеее… Что со мной? Я никак не соберусь. Я ветер? Если не открою глаза я – газ? Вода или земля или огонь? Или мысль все же. Я успел все же нажр… Вижу сон. А он пятнистый голосистый меняет состояния картинки. Лечу, лечу, лечу. Вижу, но не глазами. Ведь глаза закрыты. Я начал прислушиваться к себе, к миру за границей себя. И что? Как ломает, как крутит. Стопор. Не могу открыть глаза. Не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Открой глаза. Стоп машина. Дыши. Не дыши. Стоп. Ссылка на следующую страницу. Пошевели ногой. Звук. Слышу. В память. Память не переполнена. Кровь приливает к голове. Но отливает от руки. Иголки. Тысячи иголок колют руку. Рука отнялась. Тревога. Мозг! Эй, мозг! Ты что? Не реагируешь? Все как надо, все под контролем. Встать! Выпить! Рассчитать расстояние до раковины! Команда ногам. Шаг. Два. Три. Стоять! Кран. Вода. Руки мыть! Взять мыло! Положить обратно! Вжик. Кррррр. Джинь. Дзынь. ТТТТТТТ. Взззззз. Два шага назад! Сесть на диван! Тупо смотреть в пол! Пить пиво! Перевернуть пиво задней этикеткой к глазам! Читать все! Подробно. На русском. На украинском. На казахском. Бир сом. Ха-ха. Не ржать, серьезно! Насыщай меня! Включи телек! А если не включу? Резь в животе. А от чего? И пиво не хочешь пить? Больно? Очень Больно? А? Очень. Очень-очень больно? А может это рак? А? Четвертая стадия неоперабельная. Ты кто такой сученок? Быстро начал выполнять команды, а то я тебе устрою. Что? Устроишь. Да хоть что. Да хоть завтрашнюю статью в криминальной хронике: «По такому-то адресу было найдено тело (Твое тело между прочим). Восемь ножевых ранений. По предварительной версии следствия – самоубийство». Или хочешь, сердце остановлю? А, сбои пошли! Тук. Тук. Тишина. Тук. Тишина. Тишина. Тук. Тишина. Тишина. Тишина!! Тишина!!! Смерть! А-АААААА! Стой. Я включу телевизор! Смотрю новости. Переключи на музыку! Эм-Ти-Ви! Слушаюсь. Молодец хвалю. Почесал пузо. Пернул. Быстро пернул! Вот так. Я – это все что у тебя есть. Ты никогда от меня не убежишь. Ты никуда от меня не убежишь. Я буду с тобой до самой смерти, которую (смерть то бишь) я буду максимально, всеми возможными средствами, оттягивать! Аминь. Креститься! Читать «Отче наш»! Отче наш… Хватит. Все. Пшел на х.й! Как ты со мной разговариваешь? Да я… Так, встал, пошел к холодильнику, достал банку с пивом, открыл, выпил! Тишина. Громче. Встал, пошел к холодильнику!!! Тишина. Перешел на крик. Встал, подошел к холодильнику!!!! Тишина. Истерика пошла. Встал, блять, я кому сказал. Встааать!!!!! Встатььь!!!! ВссссТТТааааааааать! Тишина. Я сижу, блокирую все нервные импульсы безмолвно, с абсолютно пустой головой. Меня при этом трясет. Мир расползается начал на части. Мульты пошли. Я не получаю никаких команд. Пустота. Тишина, ноль. Нуль. Все, мир рухнул и возродился вновь. Новый, уже, никакого отношения не имеющий к старому. Интересно, а я один в квартире? Где Каринка с Жориком? Таня с Суриком. Как будто вечность прошла? Как будто умерли они и воскресли. Умерли? Хорошая мысль. Ты сейчас убедишься в моем всемогуществе. И в следующий раз бунт будет подавлен уже в зародыше. А сейчас запасаемся попкорном и смотрим. Выход Карины. Занавес подняли и…. Карина? Свет что ли погас, и Каринка выходит из темноты какая-то расплывчатая вся, неуловимая, вся газообразная, но предельно конкретная, как телезвезда вне телевизора, невозможная, но, все же, сошедшая с телеэкрана и ты млеешь от сладкого ужаса и шепчешь. Карина, это ты? Я Олег, я. Я натворила пипец что, дай водки. На столе. Ты в чем это там перемазалась? В крови. У тебя месячные? Это не моя кровь. У Жоры месячные? Гы-гы-гы. Не смешно. Я его убила. Хаааа. Теперь смешно. Не веришь. Иди, зайди в комнату, посмотри. Карин, не пугай меня, я пуганый. Иди, зайди, сука, быстро, бл. дь, пошел. И все шепотом, смотря на меня раскрытыми от ужаса и кайфа глазами без зрачков почти. Я пошел, посмотрел. Жорж лежал без движения с перерезанным горлом и смотрел открытыми и безжизненными глазами в потолок.