Текст книги "За чертой"

Столовая

В воздухе пахло росой и сырым мхом. Отдавшись течению реки, медленно уносившему лодку от беспокойного Тауна и его обитателей, я впервые за долгое время остался в полном одиночестве. Журчала вода, в лесу все громче пели птицы, а не винтовки и автоматы. Шорох и треск в кустарнике на берегу стал первым резким звуком, услышанным мной за долгое время. Я повернул голову и увидел, как горбатая, покрытая черно-бурым мехом тварь, скрылась в лесу. Течение реки к тому моменту заметно ускорилось, оно несло меня напротив монстра, который еще совсем недавно сам убивал оборотней. Ловкость и выносливость Сэта в новом обличии только преумножились, а ярость заставляла его бежать, игнорируя боль. Взрыв гранаты убил человека, но не зверя. Неистовая демоническая сила его не иссякала, а впереди по течению меня ждало крупное упавшее дерево, толстый ствол которого черной стеной лежал между двух берегов. Я с трудом удерживал равновесие, ярость Сэта словно заразила реку, течение которой разбушевалось, и лодку бросало на порогах из стороны в сторону. За бортом кипел, бурлил поток, готовый в любую секунду поглотить меня. Изо всех сил вцепившись в банку гребца, я сидел на дне разогнавшейся лодки, которая уже прилично набрала воды. Сморщившись, я ждал, когда мощь реки уничтожит меня. И тут течение будто бы сжалилось над старой рыбацкой посудиной, чудом прошедшей между двух скалистых камней, и та пошла спокойно, попав в колею относительно ровного, размеренного потока, который нес меня прямиком к оборотню, вцепившемуся в кору упавшего дерева мускулистыми лапами. Сэт ждал меня, застыв на месте и тяжело дыша. Он готовился подцепить меня лапой или ухватить зубами, как медведь хватает безмозглого лосося. Сразу несколько голосов внутри меня закричали: «Прыгай!» В тот же миг я перемахнул за борт, оставив в лодке все мысли о Тауне. Посудина с треском врезалась в ствол дерева-великана, грохот удара тут же был поглощен гулом бушующих вод, доски зажевало под корой, и все вернулось на круги своя, словно не было в реке ни лодки, ни пловца.

«Тепло! Даже слишком».

– Эй, Айро!

– Да?

– Я тогда не умер. На парковке. Слышишь?

– Э-м-м. Да.

– Альф тогда меня пощадил! – звучал где-то рядом голос бармена-гангстера. – Услышав этот бред про катышек в стволе, он засмеялся, и сказал: «Ну ты и кретин, Винсент!» А потом он сел в машину и уехал. Айро, я прожил долгую и счастливую жизнь, нарожал детей!

– Нарожал?

– Ну, жена помогла, ха-ха!

– Это круто, мужик, ты меня обрадовал! – сказал я Сэту напоследок, окруженный белизной, в которой блуждал его голос, и больше никогда его не слышал.

Я очнулся на пляже, на берегу моря. Рядом, удобно устроившись прямо на песочке, лежала Сильвия, совершенно обнаженная. Красный пылающий закат не мешал зажигаться первым звездам. «Вау!» – сказал я, не сводя глаз с Сильвии. Проведя рукой по ее великолепной бронзовой коже, я промычал в дыхательную маску: «Я люблю тебя!»

Сквозь голубоватую мутную жидкость виднелись очертания знакомого до боли места – кабинета рекомбинации. Приглушенный сигнал, как у микроволновки, в которой забыли кусок пиццы, означал, что мое восстановление завершено. Система была полностью автоматизирована. Никакого персонала, никаких угрызений совести, если те и оставались у бывалого суицидника. Выход из рекомбинатора после полного восстановления напоминал ситуацию, когда вы, к примеру, так расслабились в ванной, что заснули. Конечности были сильно онемевшими, но двигательная активность быстро восстанавливалась. Дождаться слива синей густой жидкости – формагеля, живительного раствора элементов, из которого рекомбинатор формировал пострадавшему новые кости и внутренности, – и все, драгоценный гражданин снова на ногах, готов дальше паразитировать на теле социума. Издевательски отдана честь вечной жизни, фундаментальному праву Вебера, тупицам-налогоплательщикам. Что-то святое все же промелькнуло в душе, нечто светлое, свободное от груза, который таскает за собой любой циник вроде меня: «Все-таки выпутался, все-таки дома!» Густой раствор медленно уходил в открывшиеся сливные отверстия, оставляя гражданина некоторое время совершенно голым в холодной прозрачной капсуле, и надо было подождать, когда капсула перейдет в вертикальное положение и включится душ.

Стоя под теплыми струями воды, я не стал дожидаться выученных наизусть команд системы, сорвал маску и, упершись спиной в заднюю стенку капсулы, выдавил ногами крышку рекомбинатора – все равно бы откупорилась немного позже. Оказавшись снаружи, я осмотрелся. Обстановка казалась привычной: ряды рекомбинаторов, три шеренги по двадцать пять машин в каждой. Я оказался в среднем ряду. Загробная встреча с Сильвией волновала фантазию – что же будет в реальности? Эти несколько секунд оказались настолько магическими, что по возвращении в нормальный мир я состоял… нет, не из кожи и костей, целиком из счастья и расслабона. Я вытирался белым полотенцем, которое ждало меня на небольшой тумбочке рядом с рекомбинатором, рядом, на вешалке – белоснежный халат. Я снова был в Эхо, снова бессмертен и материален, на ногах – невесомые белые тапочки, в голове – очередной неусвоенный урок. Так как я не до конца прошел процедуру омовения, на полотенце оставались частицы синего геля. В моей капсуле звучал приятный мужской голос, который давал запоздалые инструкции. «Ваше тело полностью восстановлено… если вы помните, как вас зовут, дату вашего рождения и возраст, можете покинуть камеру, если нет, оставайтесь внутри… вытирайтесь, надевайте халат и следуйте к розовому выходу, если по какой-то причине вам тяжело двигаться – дождитесь персонала». Я стал прочесывать помещение в поисках Сильвии, но не нашел ее ни в одном рекомбинаторе. Тогда да, розовый выход. За ним ждала комната отдыха – помещение, которое я прозвал «столовой», ведь там всегда угощали закусками и напитками. «Столовая» могла похвастаться панорамным видом на срединный Эхо, на озелененную платформу «Индиго-парка» – идеального места для обеденного перерыва, с красивыми дорожками из измельченного оранжевого камня и неудобными, но стильно выглядящими скамейками вокруг пруда в центре комплекса. Труженики и тунеядцы, богачи и лентяи, а в основном офисные труженики на обеде: все наслаждались дозами света нашего солнца – Лиасы, в областях парка, где его не воровали небоскребы. Вдалеке, между высотками, можно было рассмотреть мое первое место работы в Эхо, «Космопорт имени Маркуса Вебера» – гигантское яйцо цвета слоновой кости, вокруг которого роились космические корабли. Сама «столовая» будто бы пережила пейнтбольную битву – пол и потолок украшали кляксы мягких оттенков зеленого, желтого и оранжевого. Играла расслабляющая музыка. Восстановленного гражданина встречали несколько монолитных белых геометрически неправильных столиков, за которыми можно было отдохнуть на удобных диванах, восстановив силы перед выходом в шумный мир Эхо. Сразу после попадания в «столовую» меня догнало. Как ни привыкай к пострекомбинационным глюкам, они всегда случаются неожиданно. Оказавшись на шумной светской вечеринке, среди людей в шикарных нарядах, я готов был убить за глоток свежего воздуха. Найдя под золотыми сводами умопомрачительного дворца путь на балкон, я оказался объят теплым полумраком и, подойдя к перилам, смотрел на раскинувшийся вдалеке мегаполис, граничащий с черным ночным океаном. В лицо, принеся с собой аромат соленой воды, ударил сильный порыв ветра. Резко переменившись, он толкнул меня вперед, и знакомый голос сказал:

– Ну ты чё там, Айро?

– Вау.

– Ага. С пробуждением.

– Ну как тебе? Давно я так не ждал выживалки! – сказал я Сильвии, снова оказавшись в «столовой». – Мощно вштырило, правда?

– Да, – ответила она. – Нормально так.

Вместе

Сильвия в мало что скрывавшем белом халатике заняла небольшой диван, стоявший рядом с низким столиком. Развалившись на нем в позе морской звезды, она пила через трубочку цитрусовый фреш, ее влажные каштановые волосы переливались неожиданно яркими цветами в белом неоновом свету ламп «столовой», который смешивался с лучами Лиасы, слегка померкшей из-за гигантского облака. «Никого больше нет». Я осмотрелся и шлепнулся на искусственную кожу дивана своей вполне натуральной задницей. Сильвия подпрыгнула на месте, расплескав часть апельсинового фреша, капли которого теперь стекали по ее смуглой коже.

– Надо же! Тебя откупорили раньше! – удивился я.

– Ага.

Каждый раз по возвращении из крутого трипа мне сложно давалось снова привыкать к обыденным разговорам, ограниченным возможностями человеческого языка, который, будь он даже самым изящным и многогранным из всех, оставался практически полностью лишенным возможности передавать то, что чувствует душа.

В местах вроде Тауна все души также общались на обычном человеческом языке, причем было совершенно непонятно, как жители разных мест и эпох понимали друг друга. По этому поводу в среде суицидников ходило множество мнений. Фишка была в том, что все человеческие души, которые разговаривали со мной или друг с другом, делали это с моей точки зрения на базиксе – основном языке Квантума, изредка добавляя примеси других языков, загруженных мне в нимфу в рамках общей программы. Если очень сильно упростить загробную языковую теорию, то можно сказать, что каждый дух говорил на своем родном, прижизненном языке либо вообще просто передавал информацию, а другому духу она приходила в понятной форме, т. е. уже либо на его родном языке, либо на одном из известных. Бывали и моменты, когда информация была откровением и вообще не требовала представления в форме какого-либо шифра или описания. Так случалось у нас Сильвией во время контактов. Или когда мой маленький пылающий дух оказывался перед всем бесконечным величием Матери-Природы. Когда случалось такое, истина струилась сквозь все мое существо, она обволакивала меня, и сам я состоял из истины. Многократно пережив подобный опыт, начинаешь относиться к человеческим языкам как к чему-то примитивному. При всей сложности они практически бессильны в вопросе передачи глубинных чувств и эмоций, которые на самом-то деле и управляют существом каждого из нас.

– Суицидников, как мне сказали врачи, обычно не спешат восстанавливать, – сказала Сильвия.

– Как будто тут очередь. То есть это я врезался в стену на тачке? – сказал я.

– Ну, у меня послужной список по сравнению с твоим – ничтожен.

– Постой, ты уже была в палате?

Прикатил смешной робот на моноколесе и угостил меня стаканом цитрусового фреша.

– Ага. Меня уже и навещали, – сказала мне Сильвия, а я подумал: «Только бы не ее тупой бойфренд». – А к тебе, я смотрю, врачи не спешат.

– Я откупорился раньше времени.

– Мама приходила, – сказала Сильвия.

– Это хорошо!

– Да, такое в первый раз. Хоть я и не часто умираю.

– Можешь не повторять это все время.

– В общем, мамин визит стал для меня неожиданностью. Правда, она была подшофе. Изъяла вот у нее, сделала коктейль.

Сильвия достала из кармана халата блестящую маленькую флягу, откупорила ее и занесла над моим стаканом.

– Буш?

– Да! – сказал я, но, отказавшись от фляги, решил сперва разобраться с остатками напитка на бронзовой коже Сильвии.

После восстановления можно было пробыть в центре рекомбинации несколько дней, пить фреши и делать гимнастику под надзором сотрудников. Если у вас до того момента не было личного психолога – теперь он есть. Если вам не хватало прогулок по саду, отдыха, чтения или приятной музыки – наслаждайтесь! Но кому все это нужно, когда есть любовь! Любовь, которая недавно разбила дорогущий «турбовексмэн» лишь для того, чтобы отъехать со вкусом! После лекции доктора Урбанского на тему «умирать плохо», который, стоит отдать ему должное, был очень приятным и веселым малым, мы с Сильвией отправились тусоваться. «Вот это я понимаю, подруга!» – не мог нарадоваться я, когда мы с Сильвией закатили экскурсию по барам Эхо сразу после выхода из центра рекомбинации, устроив краш-тест для своих девственных печенок. Разбились-то всмятку, почти все органы у нас были новые. Позже мы в Базе нашли выпуск новостей, в котором фигурировала наша с Сильвией катастрофа, видео, где почти неуловимый для взгляда, переливающийся «турбовэксмен», словно серебряный метеорит, на невероятной скорости влетает в опору эстакады и взрывается синим пламенем.

– Охренеть, как красиво! – говорила Сильвия, раз за разом прокручивая запись на голограмме. – Не, ну ты только глянь! Смотри! Бды-ы-ы-жь!!!

– А это, кажется, твое обугленное тело вниз падает, вон, пережаренная картошка! – сказал я.

– Сам ты картошка! Откуда ты вообще понял, что это я?

– Даже сгоревшая в реактивном топливе, ты остаешься невероятно красивой.

– Невероятно красивой картошкой?

Мы сидели на пыльном диване в моей крохотной клонской комнатке. Стол со светящимся гало-кубом был совсем рядом, и не потому, что мы решили его придвинуть. Студию Сильвии оккупировала ее мать, которую дома доставали коллекторы.

Каким-то чудом мы с Сильвией умещались на том жутком диване, каким-то чудом умудрялись на нем трахаться. Обивка была выцветшей и ярко-рыжей, на полу валялись бутылки, носки и прочая холостяцкая дрянь. Знаете, в чем главная проблема стереотипов? В том, что они правдивы. Но Сильвия умудрялась оставаться какой-то непостижимой, она не делала вид, что ей плевать на бардак, ей было действительно плевать, при ней можно было оставаться совершенно свободным, даже подозрительно свободным.

– Круто было! – сказал я, переводя дыхание.

– Да. Наверное. То есть я уверена, что было бы круто, продлись это чуть дольше, – сказала Сильвия, лежавшая рядом.

– Ну извини, я по своей природе эгоист.

Я подскочил с дивана, решив немного размяться. Сильвия продолжала лежать с блаженно-похренистической улыбкой на лице. Она потянулась за пачкой сигарет. Я был охвачен радостью, такой сильной, что становилось не по себе, ведь всего этого не должно было происходить.

В дальнейшем секс после смерти стал для нас традиционным. Около трех месяцев мы с Сильвией стабильно отъезжали минимум раз в неделю.

Лежа в парке на зеленой густой травке вместе с любимой, я объедался мороженым вперемешку с ядовитыми ягодами.

– Когда я только попал в Эхо, – рассказывал я Сильвии, пока ягоды переваривались в желудке, – без лишней скромности скажу, что пахал я, как вол.

– А-а-а.

– Ты еще здесь?

– Ага. Боже, как красиво. Какое красивое небо!

– Я брался за любую работу, не жалел сил и плевал на клонский ТК. В свои тринадцать я был крепким малым. Клоны так запрограммированы. Расти быстрее, как куры-бройлеры. Правда, сначала вширь, так что выглядел я как мускулистый лысый ребенок. За три года, плюс пособие, я накопил на летное училище. Выбрал направление. Кому нужен гражданский флот? Комиксы про Норда подпирали ножку дивана. Мечту я под диван отправлять не спешил. Инфа до сих пор у меня в нимфе, налетал даже чуть-чуть. Медкомиссия? И разговоров не велось – был здоров, как бык.

– И что же с тобой стало?

– А ты не знаешь? Смотри, а то самой припишут в Базе зависимость от смерти. Как меня бесит эта дискриминация! Знаешь, как сложно найти работу с такой пометкой?

– А ты ищешь?

– Ни хрена.

– Да-а-а-а. В жопу работу! – воскликнула Сильвия. Я лечу! Да, я в невесомости!

– Ну тебя и штырит, мадам. Когда я поступил в училище, продолжал работать по ночам, – рассказывал я упоротой подруге. – Недосып стал моим вторым именем.

– Недосы-ы-ы-ы-ып. Приятно познакомиться!

– В один прекрасный вечер, я перепутал на тяжелом погрузчике газ с тормозом и въехал в бочки с топливом. Металл дал искру, дальше взрыв, и все. Добро пожаловать в мир иной.

Поведать Сильвии о первом трипе не дали судороги и наполнившая рот пена. Я серьезно подсел на смерть, что сказать. Многие становятся зависимыми после несчастного случая, и я не был исключением. Нетрудно догадаться, что учеба пошла под откос, особенно после крупного штрафа за халатность на работе. Уничтоженное мной имущество было застраховано, но закон есть закон. Спасибо дефициту рабсилы, что после увольнения из космопорта меня вообще брали на работу.

Чувства к Сильвии наполняли воздух, ее взгляд пронзал меня, стоило мне увидеть эту красотку – ветер жизни, ветер перемен словно нес меня куда-то. Этого не должно было происходить.

Меня мучали угрызения совести из-за наших частых трипов, ведь Сильвия серьезно подсела. С ней, по сути, происходило то, что в свое время случилось со мной – она все больше изолировалась от внешнего мира, на работе все шло лесом, но мы были счастливы. Трипы к моменту нашего знакомства потеряли для меня былую яркость. Но после «поцелуя» с опорой платформы мы с Сильвией получали контакт каждый раз! Таким не мог похвастаться никто из торчков Эхо, даже в край поехавшие шаманы. Никто бы мне не поверил, а я никому и не рассказывал. Сильвия заменила мне мир, всю чертову вселенную. Мама Сильвии продолжала занимать ее квартиру, поэтому мы ютились в моей дыре на нижних уровнях, компенсируя счастьем недостаток по квадратуре, освещая полумрак низины пламенем страсти.

Туман и радость

Штрафы за суицид поначалу были не очень большими, но росли, словно на дрожжах, так что нам с Сильвией пришлось сократить количество трипов. Можно было, конечно, обставить все как несчастный случай, но каждый раз заморачиваться было впадлу.

Угрозу штрафов подкрепил ультиматум, который поставил Сильвии ее босс, а по совместительству бывший бойфренд.

– Хватит делать мне мозги, Дват! Если ты забыл – между нами все кончено! – сказала Сильвия.

Тогда я приехал встретить ее после работы.

– Слушай, когда надоест трешевать со своим торчком, угадай, к кому ты прибежишь! – сказал Дват, демонстративно не обращая на меня внимания.

Он был загорелым парнем с черными кудрявыми волосами и крючковатым носом. Каждый раз, когда я его видел, Дват носил белый пиджак поверх белой футболки.

– Надоесть мне трешевать или нет, к тебе я точно не прибегу. Не обольщайся.

– А мои желания тут вовсе ни при чем! У тебя просто закончатся деньги из-за штрафов, и где ты их возьмешь? У Айро? – сказал Дват, посмотрев мне в глаза. – Он же торчок, сам последнее отдает на штрафы! Вам обоим надо лечиться.

– Не твоего ума дело! – с презрением сказала Сильвия.

Дват схватил ее за предплечье, из груди Сильвии вырвался стон. Стоя все это время в двух-трех шагах от Двата, я подошел к нему почти вплотную. Дват спросил:

– Ну и чё? Я должен бояться?

Внутри меня заиграла грязная и неразборчивая смесь страха и агрессии, а с языка слетело:

– Должен.

– И почему же?

– Потому что ты прав, Дват. Мне надо лечиться!

Безумная улыбка мелькнула на моем лице, словно двадцать пятый кадр, оставив после себя оскал и выпученные глаза, в которых читался ужас всех лет пребывания в заднице мира. Мне хотелось плакать и убивать.

– Спокойно, парень! – сказал Дват, отпустив Сильвию. – Я ничего против тебя не имею! Каждый сам себе хозяин. Но то, что происходит с Сильвией, меня касается напрямую! Сильвия, я твой начальник, так что, если не бросишь, будешь уволена! Даю тебе месяц.

И Дват ушел по направлению к бизнес-центру, в котором трудились они с Сильвией, одарив меня на прощание презрительным взглядом. Плевать мне было на высокомерные замашки Двата, как и на него самого, пусть только держит руки при себе. Существовала только Сильвия, рядом с которой я обретал спокойствие монаха в своей замусоренной клонской келье.

– Козел, откуда он только взялся! – говорила мне Сильвия, пока мы спускались в кабине лифта с одной платформы на другую.

– Откуда он взялся по пути на свою работу?

– Так все идут с работы! В этом весь Дват. После встречи нет чтобы домой, так он обратно в офис. Когда мы были вместе, только там, считай, и виделись. Долбаный трудоголик.

– Дват, конечно, козел, но в чем-то он прав, сладусь. Ты реально стала забивать на работу слишком сильно. Тут речь уже не о трудоголизме, а о профпригодности.

– П-ф-ф-ф. Давай хоть ты не будешь! Мне хватает Двата и доктора Урбанского. Что у нас там сегодня по плану? У меня куча всего вкусненького созрело в тепличке!

– Кстати, по поводу этого. В подвале были стражи и поломали теплицу.

– Что? Когда?

Наш громкий разговор сильно привлекал внимание пассажиров лифта, тесно набившихся в кабину. Все спешили домой с работы, но не прочь были погреть уши, а то и поучаствовать в разборке. Рамсы в лифтах, трамваях и поездах – бесплатные живые интерактивные представления. Включен наглый тон, на языке десятки заученных, как молитвы, предьяв. Подогревается цепная реакция. Нервы завязаны в узел боссом, переработками и общественным транспортом.

– Сегодня, сладуся. Мне рассказал Лавос. Только не кипятись.

– Да уж, блин. Тебе легко говорить! Не ты, блин, заказывал семена всякой отравы и занимался долбаным земледелием!

Мы наконец-то вышли на улицу и вдохнули чистого воздуха. Напряг в лифте, слава небесам, так и не перерос в мерзкую, бессмысленную ругань с клерками и менеджерами. Ничто так не унижает род человеческий, как разборки в общественном транспорте. Это вам не дуэли или рыцарские поединки, и даже не бойня варваров – это жалкое состязание неврастеников в том, кто из них более долбанутый и ничтожный.

Небо, облака, трава на газонах, блестящие окна небоскребов и их фасады – все играло в свету не спешившей сбавлять яркость, вечерней Лиасы пестрыми, теплыми, великолепными цветами. Мы с Сильвией следовали к трамвайной остановке в плотном потоке людей.

– Послушай, – говорил я, – это даже к лучшему. Нам обоим пора завязывать. Я работаю на погрузчике уже черт знает сколько, ты вообще пустилась в отрыв и остаешься на работе только потому, что твой босс по тебе сохнет.

– Ты же знаешь, у нас с Дватом все кончено.

– Знаю, блин, да я вообще не об этом! Ты не справляешься, Сильвия!

– Ты прав, – согласилась она, идя какое-то время молча. – Так больше продолжаться не может. Но как после того, что мы испытываем там, как можно снова вернуться к этой жизни? Айрик, ты же сам говорил, что наш случай уникальный. Все эти контакты, все эти невероятные ощущения! Я никогда такого не испытывала, никогда и ни с кем!

– Сам знаю, сладусь. Но надо завязывать. Эти чертовы штрафы все растут и растут.

– Ну, не сразу же надо взять и завязать? – сказала Сильвия.

– Конечно нет! Наверняка это даже вредно, – согласился я.

– Точно. Так чем мы займемся сегодня?

– Предлагаю старый добрый трах с удушением.

У каждого суицидника неизменно складывалось впечатление, что весь мир сплотился против него. Да, люди могут быть полными мудаками, но они не имеют против вас ничего личного. Им надо самоутвердиться за счет других, вот и все. В основном – всем плевать. Но торчок – он из другого теста, во-первых: он круче остальных, потому что смерть расширила его сознание. Во-вторых: окружающие просто рабы системы, созданной, чтобы смешать его, непонятого несчастного и свободолюбивого, с дерьмом и помоями. Обыватели и сами не отдают себе в этом отчета, ведь они просто пешки Вавилона. Так-то оно так, но торчки и сами лицемерят – каждый из них завидует «рабам» – их хорошему дому, нормальной одежде, приличной еде и походам в ресторан. Но кому интересно работать в офисе, когда можно охотиться на оборотней, усераясь от страха, а потом вспоминать об этом за стаканом отвертки, приготовленной из казенного фреша?

Попивая этот ставший традиционным напиток, мы с Сильвией расслаблялись в уютных халатах. Привычная «столовая» была совершенно пуста.

– Знаешь, наши контакты, это нереально круто, – говорил я своей возлюбленной, – но я последнее время чувствую, что и физическая жизнь преображается! И все благодаря тебе!

– Айрик, это просто супер, – сказала Сильвия. – Но я не могу тебя понять в этом плане. У меня в жизни полная жопа. Если не считать тебя конечно, сладусь.

– Ты конкретно сорвалась. Не опускайся на дно. Брось это дерьмо, пока не поздно, – сказал я Сильвии, любуясь ее блестящими карими глазами.

Нельзя было этому игривому взгляду погаснуть где-нибудь на нижних уровнях, затуманиться пеленой ничтожного существования.

– Блин, я постараюсь. Просто столько всего навалилось.

– Послушай, ты давно смотрела на траву? Обычную траву на газонах?

– Знаю, трава раньше была зеленее.

– Как раз нет! Сладусь, трава сейчас зеленее! Она зеленая, как никогда! Неужели ты не замечаешь этого?

– Не-а. В жопу эту траву.

Наши с Сильвией трипы по-прежнему были прекрасными, хоть иногда и пугающими. В конце все они непременно заканчивались торжеством неземного блаженства. Но по мере того, как нам приходилось сокращать их количество, Сильвию в материальном мире все больше захватывала глубокая депрессия.

Я же, когда мы начали подвязывать, поначалу чувствовал себя отлично. Для самого себя. На фоне большей части трудоспособного населения Эхо я напоминал окуренную дымом пчелу, случайно попавшую не в тот улей. Но тупая пчела была счастливой. До появления Сильвии, добравшись до точки невозврата, я откровенно поставил на своей жизни крест. И жизнь, со свойственным ей чувством юмора, даровала мне «счастье на отшибе». Ни о каком восстановлении в училище речи не шло, пилотирование кораблей куда менее важно и даже менее сложно, чем способность управлять самим собой. Но Сильвия дарила мне временами любовь, даже та Сильвия, которую ломало. Если отфильтровать безумие человеческой натуры, делающей все, чтобы не быть счастливой, отбросить весь жизненный мусор и оставить только любовь, то можно было бы никогда и не умирать. Но мусор брал верх.

Лицо любимой за огромными черными очками. Кайф от того, что все-таки есть любовь, есть это светлое чувство, которое течет сквозь меня само по себе, его не надо возбуждать или выдумывать, занимаясь самообманом. Не надо его колоть в вену или нюхать. Это энергия, пронзающая воздух. Эта сила, льющаяся через отупевший мозг. Я действительно любил взъерошенные волосы Сильвии, насколько бы она ни погрязла. Я любил мятую одежду и стаканчик крепкого до жути кофе у нее в руке, с которым она в то время не расставалась. Я любил Сильвию просто за то, что она существовала на свете. Если бы не она, я бы и дальше лениво слонялся по спирит-вечеринкам и раз за разом убивал себя, ожидая наступления финиша.

«Ему финиш, на финише, финишировало»… В бессмертном обществе Квантума нечасто употребляли слова, обозначавшие абсолютный конец. Тем не менее у суицидника конец был вполне конкретным. На излете своей «карьеры», суицидник попадал в череду ужасающих бэдтрипов. Так он получал сигнал, что финиш не за горами. Но суицидник чаще всего продолжал умирать, думая, что его время еще не пришло и что кайф вот-вот вернется. Если бедолага не внимал сигналам (что чаще всего и происходило), загробный и физический мир у такого человека сливались воедино и несчастный уже не отличал, что реально, а что нет, обычно полностью либо частично теряя при этом рассудок. Рекомбинация физического мозга не помогала, жуткие галлюцинации настигали торчка раз за разом, а так как смерть ему не грозила по законам Квантума, то от демонов некуда было деться.