Текст книги "Книготорговец из Флоренции"

Архиепископ заказал Веспасиано «Схоластическую историю» Петра Коместора – популярный компендиум библейских рассказов, составленный примерно в 1170 году для учеников школы при соборе Парижской Богоматери. «Коместор» – прозвище и по-латыни означает «обжора». Во Франции автора называли «Pierre le Mangeur», а в Италии – «Pietro Mangiadore», Петр Пожиратель, за ненасытный аппетит к книгам. Он был знаменит огромной эрудицией и тем, что проглотил и переварил не только Библию, но и умопомрачительное число других источников, включая множество текстов на древнееврейском.

Архиепископу Донати «Схоластическая история» была нужна для университета, который он собирался основать в Падуе, – Domus Sapientie, то есть Дом Учености, – где двадцать студентов будут изучать каноническое право. Неизвестно, нашел ему Веспасиано подержанную книгу или, купив пергамент и наняв переписчика, изготовил копию. Манускрипт Донати пропал – возможно, из-за обстоятельств его смерти, которые Веспасиано с большим прискорбием изложил в жизнеописании. Через несколько лет после заказа в Падуе началась чума, и архиепископ, у которого было «восхитительное имение» за городом, спешно уехал туда вместе со многими своими пожитками. Там, несмотря на все предосторожности, он все же заразился чумой. Покуда он лежал при смерти, домашние – многочисленные родственники и слуги – растащили все его имущество[211]211
  Vespasiano da Bisticci. Vite di Uomini Illustri. P. 145.


[Закрыть].

Подобно Коместору, Веспасиано тоже был mangiadore, пожирателем книг. Вскоре после архиепископского заказа у него появилась новая работа. В конце 1442 года он познакомился с другим выдающимся библиофилом, Уильямом Греем, двадцативосьмилетним выпускником Оксфорда, который незадолго до их встречи продолжил образование в Кёльне, где изучал логику, философию и теологию. Кёльнский университет специализировался на том, что один ученый позже назвал «силлогистическими уловками и диалектическим крючкотворством», другими словами, на Аристотелевой логике. Такими авторами, как Вергилий и Цицерон, писал он (на грубом антисемитском языке своего времени), там «брезгают, как еврей чурается свинины»[212]212
  Цит. по: Flood John L., Shaw David J. Johannes Sinapius (1505–1560): Hellenist and Physician in Germany and Italy. Geneva: Librairie Droz, 1997. P. 10–11.


[Закрыть]. Окончив в 1442-м Кёльнский университет, Грей решил приобщиться к гуманистическому знанию и отправился в Италию, «где, – писал Веспасиано, – было ему известно, лучше всего заниматься такими штудиями»[213]213
  Vespasiano da Bisticci. Vite di Uomini Illustri. P. 163. Все цитаты взяты из биографии, написанной Веспасиано (c. 163–164). Де ла Мар датирует первый визит Грея во Флоренцию 1442-м: De la Mare. Vespasiano da Bisticci and Gray // Journal of the Warburg and Courtauld Institutes. Vol. 20 (January—June 1957). P. 174.


[Закрыть].

Путешествие не обещало быть легким. Веспасиано писал, что Грей был «из королевского дома», то есть связан родством с Генрихом VI Английским. Мачехой его матери была Джоанна Бофорт, незаконная дочь Джона Гонта, прадеда Генриха VI. По материнской линии Грей происходил от графов Уэстерморлендов, одного из самых могущественных семейств на севере Англии, и герцогов Бекингемов, столь же влиятельных на юге. Семья отца, как было записано в папском реестре касательно дяди Уильяма Грея, епископа Лондонского, «вела род от благородных графов и баронов»[214]214
  Haines Roy Martin. Gray, William (c. 1388–1436) // Oxford Dictionary of National Biography. [Online edition.]


[Закрыть]. Знатность предков не спасла отца Грея, сэра Томаса, которого в 1415-м четвертовали за измену Генриху V. Позже в «Генрихе V» Шекспир изобразил, как сэр Томас горько оплакивает свой «план проклятый», когда его волокут на казнь.

Таким образом, Грей вырос без отца, но был сказочно богат. В 1437 году, двадцати двух лет от роду, он по окончании Оксфорда был рукоположен в священники епископом Солсбери (который тоже приходился ему дядей). За этим начались годы путешествий и учебы в Европе. В Кёльне он жил на широкую ногу, держал лошадей и множество слуг. Слухи о его богатстве – а возможно, и о родстве с английским королем – сулили большую опасность. Грей знал, что кёльнские разбойники только и ждут известия о его отъезде в Италию, чтобы подстеречь его на большой дороге и либо ограбить, либо захватить ради выкупа. Он составил хитрый план: сказался больным и пригласил врача посещать его на дому. Через несколько дней, когда известие о недуге богатого англичанина распространилось по городу, Грей с товарищем переоделись ирландскими паломниками, взяли посохи и в плащах вышли из города. Следующие восемь дней врач продолжал наносить визиты в опустевший дом, где Грей якобы лежал при смерти, а друзья тем временем успели уйти достаточно далеко от потенциальных грабителей. «И благодаря этому благоразумному плану, – писал Веспасиано, – Гульельмо Грайм сохранил себе жизнь».

Гульельмо Грайм – как называл его Веспасиано – лично пересказал все это молодому книготорговцу. Грей тоже был пожирателем книг. Еще студентом в Оксфорде он начал собирать манускрипты – покупал в книжных лавках монастырские кодексы двенадцатого-тринадцатого веков, попадавшие на рынок по каналам как законным, так и незаконным. В Кёльне он продолжал пополнять свое внушительное собрание, даже держал в доме писца по имени Ричард Боул, который копировал для него манускрипты. Во Флоренцию Грей прибыл с намерением купить книги, дабы взять их в Падую для своих гуманистических штудий. И он точно знал, как приступить к этому плану. «Приехав во Флоренцию, он послал за мной», – сообщает Веспасиано.

Грею, вероятно, рассказал про Веспасиано его соотечественник Эндрю Хоулс, дипломат и библиофил при дворе Евгения IV. Так или иначе, к 1442 году слава Веспасиано была такова, что даже англичанин, только что приехавший в Италию, о нем слышал. И благодаря этой славе он вскоре привлек внимание еще одного клиента, влиятельнее и богаче даже архиепископа Донати и Уильяма Грея.

Через семь лет после того, как Козимо Медичи обратился к папе Евгению по поводу своего богатства, «добытого сомнительными средствами», монастырь Сан-Марко, возводимый на деньги Козимо, был почти достроен. Новый монастырь освятили в январе 1443-го на праздник Богоявления. Торжество возглавил Евгений (который все еще не считал Рим безопасным, посему оставался во Флоренции). Присутствовало множество церковных и светских сановников. Доминиканцы уже не должны были ютиться в развалюхах, откуда выгнали сильвестринцев. Архитектор Микелоццо выстроил им красивую церковь, просторные клуатры, большой зал капитула и длинную трапезную. Было даже отдельное помещение, где цирюльник выбривал братии тонзуры. На втором этаже расположился дормиторий. В распоряжении монахов было более сорока келий для молитв, ученых занятий, сна и, в особых случаях, самобичевания.

Все расходы – в том числе на алтарь, изображавший Мадонну с Младенцем на золотом троне в окружении святых и ангелов, – оплачивал Козимо. Десятки фресок украсили зал капитула, клуатры, коридоры и кельи. Все эти дивные творения создал здешний монах Гвидо ди Пьетро, который, приняв постриг в двадцать один год, взял себе имя Фра Джованни. «Человек чрезвычайно скромный и благочестивый», как отозвался о нем один собрат, Фра Джованни, по легенде, рыдал, изображая Распятие Христа, как, например, в зале капитула[215]215
  Цит. по: Morçay Raoul. La Cronaca del Convento Fiorentino di San Marco: La parte più antica, dettata da Giuliano Lapaccini // Archivio Storico Italiano. Vol. 71 (1913). P. 14.


[Закрыть]. В истории Джованни более известен как «Ангелический брат», Фра Анджелико.

На тот день в начале 1443 года в Сан-Марко оставалось достроить только библиотеку. Два года назад душеприказчики Никколо Никколи согласились передать доминиканскому монастырю сотни его драгоценных латинских и греческих кодексов. Там книги должны были служить не только монахам, но и, во исполнение воли покойного, всем, кто хочет учиться. Как сказал Поджо в речи на похоронах Никколи, эти сотни манускриптов станут огромным благом, ибо «что может быть великолепнее, приятнее и пригоднее для гуманистических занятий, а также полезнее для общества, чем публичная библиотека, которая будет домом красноречия и всех прочих прекрасных искусств?»[216]216
  Цит. по: Terry-Fritsch Allie. Florentine Convent as Practiced Place: Cosimo de’ Medici, Fra Angelico, and the Public Library of San Marco // Bowling Green State University, Art History Faculty Publications. Vol. 1 (2012). P. 237.


[Закрыть]. Другими словами, библиотеке предстояло стать вместилищем древней премудрости – сокровищницей знаний, которая, как полагал Бруни, позволит Флоренции оставить позади все другие города.

Мечта создать библиотеку, которая вместила бы все прекраснейшие плоды человеческой мудрости, и сделать ее доступной для общества (или, по крайней мере, для мужской его части) родилась еще в древности. Козимо и его друзей вдохновляло то, что они читали об античных библиотеках. Из своих манускриптов Плутарха они знали, как в 66 году до н. э. любящий философию римский военачальник Лукулл, уйдя на покой, собрал множество прекрасных рукописей и открыл доступ в свое книгохранилище всем желающим, так что простые горожане, «разделавшись с другими делами… с радостью хаживали туда, словно в некую обитель Муз, и проводили время в совместных беседах»[217]217
  Plutarch. Lives. Vol. 2 / Trans. Bernadotte Perrin. (Loeb Classical Library 47). London: W. Heinemann, 1914. P. 605. Цит. в переводе С. С. Аверинцева.


[Закрыть]. У Светония они читали, как через десять–двадцать лет после Лукулла Юлий Цезарь захотел создать нечто подобное – поручил Варрону собрать греческие и римские тексты для общего пользования. Хотя ту библиотеку так и не построили, из «Естественной истории» Плиния Старшего Козимо и его друзья знали, что через пять лет после смерти Цезаря, в 39 году до н. э., историк и государственный муж Азиний Поллион наконец осуществил его мечту. Согласно Плинию, основав библиотеку в Атрии Свободы на Авентинском холме, Поллион «сделал общественным достоянием сокровища человеческих дарований»[218]218
  Pliny the Younger. Natural History. Vol. 10. Books 33–35. (Loeb Classical Library 394.) P. 267. Цит. в переводе С. А. Аннинского.


[Закрыть]. Именно об этом мечтали Козимо, Никколи и все их единомышленники.

В Древнем Риме под конец его истории насчитывалось более двадцати общественных библиотек. Они были рассыпаны по его холмам и форумам, помещались в храмах, дворцах и портиках, даже в банях. «Что мужи древности или современности задумали в своем ученом сердце, – писал поэт Овидий, – то ныне открыто для обозрения каждого, умеющего читать»[219]219
  Цит. по: Nicholls Matthew. Roman Libraries as Public Buildings in the Cities of the Empire // Ancient Libraries / Ed. Jason König, Katerina Oikonomopoulou, Greg Wolff. Cambridge: Cambridge University Press, 2013. P. 261.


[Закрыть]. Наверняка флорентийские гуманисты вздыхали от восторга или, может быть, скрежетали зубами от зависти, читая, как Марк Аврелий возлежал со свитком Катона, взятым в библиотеке Аполлонова храма на Палатинском холме, или встречая у Авла Геллия в «Аттических ночах» упоминания, как тот беседовал с друзьями в библиотеке, основанной Домицианом во дворце Тиберия, или нашел труд Луция Элия в библиотеке, которую Веспасиан основал в храме Мира.

Геллий рассказывает анекдот, из которого видно, как доступна была информация в Древнем Риме. Прогуливаясь среди холмов Тибура за городом, он встретил некоего человека, сказавшего ему, что пить воду из растопленного снега, как делал Геллий, вредно для здоровья. Геллий спросил, откуда такие сведения. Тогда этот человек просто зашел в библиотеку, которая располагалась в храме Геркулеса «и была достаточно хорошо снабжена книгами», взял там сочинение Аристотеля и показал Геллию отрывок, где ясно объяснялось, что талая вода губит здоровье людей. «Впоследствии я объявил снегу войну», – сообщает Геллий[220]220
  Aulus Gellius. Attic Nights. Vol. 3 / Trans. J. C. Rolfe. (Loeb Classical Library 212). Cambridge, MA: Harvard University Press, 1927. P. 363–365.


[Закрыть].

Флорентийцы вознамерились создать такую библиотеку у себя. Для этого Козимо вскоре после смерти Никколи перевез кодексы из его дома возле церкви Сан-Лоренцо к себе во дворец, а в 1441-м и выкупил их, согласившись оплатить долги Никколи, составлявшие огромную сумму в 700 флоринов. Пожертвовав это собрание Сан-Марко, Козимо обязался заплатить за переплеты для манускриптов, а также за строительство библиотеки, где они будут храниться.

И снова Микелоццо взялся за работу. К 1444-му был готов великолепный читальный зал примерно сорок пять метров длиной и десять шириной. Солнце светило в двадцать четыре окна с широкими подоконниками; те, что на западной стороне, выходили в сад, разбитый по проекту самого Козимо. Зеленый цвет стен имитировал каристийский мрамор, которым (как Козимо и его друзья знали из «Этимологий» Исидора Севильского) древние украшали стены своих библиотек, так как зелень освежает усталый взгляд. Мраморные таблички на стене сообщали, что новая библиотека Сан-Марко вмещает собрание Никколо Никколи, сохраненное благодаря исключительной щедрости Козимо Медичи. Каждый кодекс был аккуратно подписан: Ex hereditate doctissimi viri Nicolai de Nicholis Florentia – «Из наследия ученейшего мужа Никколо Никколи Флорентийского».

Манускрипты в монастырях и других учреждениях хранились не как сейчас, на полках вдоль стен, а в шкапчиках или поставцах, называемых armaria, либо на длинных столах или скамьях. Кодексы не ставили вертикально, а клали горизонтально (особо ценные еще и приковывали к столу цепями), и не книги приносили читателю на стол, а сам читатель переходил к нужной ему книге. К 1380-м годам в библиотеке францисканцев в Ассизи было одиннадцать скамей со 170 томами, как прикованными, так и неприкованными. Еще 520 манускриптов хранились в одиннадцати шкапчиках[221]221
  Clark John Willis. The Care of Books: An Essay on the Development of Libraries and Their Fittings, from the Earliest Times to the End of the Eighteenth Century. Cambridge: Cambridge University Press, 1901. P. 206–207.


[Закрыть].

Книги Никколи в Сан-Марко занимали два ряда столов (общим числом шестьдесят четыре), похожих на церковные скамьи. Вместе с центральным проходом и изящными каменными колоннами, которые венчались полукруглыми арками, это придавало библиотеке сходство с церковью. Для удобства чтения поверхность столов была наклонная, как у парт. Ниже располагались полки для тех томов, которые сейчас не читают, еще ниже – подставки для ног. Некоторые тома можно было взять на полгода, но, если какой-нибудь манускрипт пропадет, монахи должны были восполнить утрату в течение года. Если же монахи окажутся такими дурными хранителями, что в конкретный год утратят книг более чем на пятьдесят флоринов (два или три кодекса, в зависимости от их ценности), Козимо оставлял за собой право перенести библиотеку в другое место[222]222
  Об этих условиях см.: Ullman, Stadter. The Public Library of Renaissance Florence. P. 12–13. Столы и скамьи из Сан-Марко давно исчезли. Мое описание основано на сходной обстановке в библиотеке Малатестиане, несомненно созданной по образцу Сан-Марко.


[Закрыть].

В библиотеке Сан-Марко царил покой, слышался лишь шелест пергамента да скрип перьев. И еще там пахло деревом – столы делали из кипариса, как рекомендовалось для библиотек, чтобы благоухание перебивало неприятный запах кодексов, ведь каким бы изящным ни было письмо и какими бы красивыми – миниатюры и переплеты, страницы делались из кожи убитых животных.

Всего четыреста книг – половина собрания Никколи – попали в библиотеку при ее открытии в 1444-м. Многие тома по-прежнему были у друзей, которым Никколи их так щедро одалживал, да и душеприказчики в следующие годы давали книги знакомцам. Некоторые отослали по запросу в Рим, еще шестьдесят-семьдесят пришлось продать, чтобы обеспечить приданым племянницу и служанок Никколи, как указывалось в завещании[223]223
  Ullman, Stadter. The Public Library of Renaissance Florence. P. 61.


[Закрыть]. Козимо сверился с каталогом Никколи и постарался добыть недостающие тома, а если это не удавалось, то заказать их копии. Постепенно собрание Никколи было восполнено и заняло свое место на кипарисовых скамьях.

Впрочем, Козимо видел, что библиотеке многого не хватает – комментариев к Писанию, томов по каноническому праву, трудов Фомы Аквинского и других книг, которые Никколи не собирал. «Итак, Козимо решил, – писал Веспасиано, – добавить в библиотеку все недостающее»[224]224
  Vespasiano da Bisticci. Vite di Uomini Illustri. P. 412.


[Закрыть]. То есть Козимо вознамерился создать в Сан-Марко образцовую библиотеку по всем областям знания. Он обратился к своему другу Томмазо Парентучелли с просьбой составить перечень трудов, необходимых для такой библиотеки – которая служила бы не только доминиканцам, но и обществу в целом.

Парентучелли – еще одна блистательная звезда на небосводе учености – охотно согласился. Этот священник, получивший образование в Болонье, приехал во Флоренцию в 1420-х – учить детей богатых флорентийцев. Умный и обаятельный, он быстро привлек внимание начальства, так что его взял на службу сперва епископ Болоньи, а затем и папа Мартин V. В Риме Парентучелли и его друзья собирались на открытом воздухе неподалеку от Ватикана и вели литературные беседы. Когда он бывал во Флоренции, его часто видели едущим по улицам на муле, чтобы принять участие в дискуссиях с такими учеными, как Поджо и Леонардо Бруни, под Крышей Пизанцев или рядом с книжной лавкой Микеле Гвардуччи.

Эрудиция Парентучелли вошла в легенды. По словам Веспасиано, он помнил наизусть всю Библию. Он изучил творения всех Отцов Церкви, «и не было писателя, о котором бы он не имел сведений, так как он знал всех авторов, как латинских, так и греческих». Кроме того, Парентучелли был страстным библиофилом и привозил манускрипты из Англии, Франции, Германии и Швейцарии, куда отправляли его сперва Мартин V, затем Евгений. Его собственное собрание изумляло и обширностью, и качеством. Он «собрал множество книг по разнообразным предметам», – писал Веспасиано, отмечая, что Парентучелли нанимал лишь лучших писцов и иллюминаторов и всегда щедро им платил[225]225
  Ibid. P. 23, 27.


[Закрыть]. Еще он покупал подержанные книги. Его собрание включало манускрипт о средневековой философии, составленный в четырнадцатом веке и принадлежавший некогда Колюччо Салютати. На форзаце Парентучелли написал, что приобрел книгу у наследников Салютати per manum Vespasiani – «через руки Веспасиано»[226]226
  Цит. по: De la Mare. Vespasiano da Bisticci, Historian and Bookseller. Vol. 2. P. 399.


[Закрыть].

Парентучелли составил для Козимо перечень книг, которыми, по его мнению, должна была располагать великая библиотека. Козимо стало ясно, что для полноты библиотечного фонда ему потребуется купить еще много манускриптов. Итак, Веспасиано, уже зарекомендовавший себя «лучшим проводником» в поиске древних рукописей, в двадцать три года поступил на службу к Козимо Медичи.

В конце 1445 года, когда зима сковала Тосканские холмы, Веспасиано отправился в Лукку, в сорока пяти милях к западу от Флоренции. В его документах значилось, что он procuratore, то есть агент, Козимо Медичи[227]227
  Ibid. P. 298.


[Закрыть]. Это открывало любые двери, и его приняли в лучшем доме Лукки – у Микеле Гуиниджи. Сорокалетний Гуиниджи происходил из семьи богатых шелкоторговцев и банкиров, чья деятельность охватывала не только Италию, но и Фландрию, Францию и Англию. Помимо других богатств, он обладал солидной библиотекой. Многие книги достались ему по наследству от двоюродного брата Паоло, который правил Луккой с 1400-го по 1430-й и приобретал книги у местного торговца, по совместительству аптекаря[228]228
  Di Scipio Giuseppe Carlo. Giovanni Sercambi’s Novelle: Sources and Popular Traditions // Merveilles & contes. Vol. 2 (May 1988). P. 26.


[Закрыть]. Кроме прекрасного дворца и загородных имений, Микеле владел главной достопримечательностью Лукки – башней, на крыше которой растут дубы.

Поездка за книгами оказалась успешной. У францисканских монахов в местном монастыре Веспасиано купил сорок девять манускриптов за двести пятьдесят флоринов. В числе его приобретений были толкования и комментарии к Священному Писанию. Впрочем, не все книги отправились в библиотеку Сан-Марко; Веспасиано купил в Лукке полтора десятка книг для себя (без сомнения, чтобы продать в лавке Гвардуччи) – знак его новаторской коммерческой стратегии. По меньшей мере два манускрипта, труды Цицерона, он приобрел у самого Гуиниджи.

Помимо закупки книг для библиотеки Сан-Марко, Веспасиано получил от Козимо и другой заказ. Бо́льшую часть кодексов требовалось приковать цепями к железным перилам на столах, чтобы читатели не украли бесценные тома. Козимо поручил Веспасиано переплести книги и снабдить цепями. Работа была скорее физическая и ремесленная, чем интеллектуальная, но Веспасиано, судя по всему, нравилось делать роскошные переплеты и превращать книги в великолепные артефакты. Он не соглашался с Сенекой Младшим, осуждавшим коллекционеров, которые в книгах ценят больше вид, чем содержание, и для которых они «служат не средством для занятий, а украшением столовых». Петрарка тоже порицал людей, собирающих книги как предметы роскоши. «Есть те, кто украшает комнаты предназначенным для украшения умов, – возмущался он, – и для кого книги служат той же цели, что коринфские вазы»[229]229
  Seneca. De Tranquillitate Animi // Moral Essays. Vol. 2 / Trans. John W. Basore. (Loeb Classical Library 254.) Cambridge: Harvard University Press, 1932. P. 249. Цит. в переводе Н. Г. Ткаченко; Petrarch: Four Dialogues for Scholars / Ed., trans. Conrad H. Rawski. Cleveland: Press of Western Reserve University, 1967. P. 31.


[Закрыть]. По мнению же Веспасиано, прекрасный манускрипт мог быть и украшением ума, и частью убранства помещения.

Веспасиано наверняка нравилось рыться в библиотеке монастыря Святого Франциска в Лукке, выискивая манускрипты для покупки, или разглядывать тома Цицерона и других авторов в роскошной библиотеке Гуиниджи. Однако к тому времени у него появились и другие проекты, один из которых был не менее, если не более, интересным.

В 1444 году английский дипломат Эндрю Хоулс вернулся в Англию после двенадцати лет, проведенных в Италии. За это время он собрал столько манускриптов, что, по словам Веспасиано, книги пришлось отправлять в Англию морем. На посту представителя Генриха VI в Римской курии его сменил другой английский библиофил, Уильям Грей. После визита во Флоренцию в 1442-м Грей продолжил гуманистические штудии в Падуе и в сентябре 1445-го получил степень доктора богословия. Через несколько недель после этого он был назначен королевским представителем в курии и перебрался из Падуи в Рим, куда папа Евгений вернулся наконец в 1443-м. Однако по пути в Рим Грей заехал во Флоренцию по важному делу.

Как и Хоулс, Грей хотел получить копии Цицерона и заказал их Веспасиано еще при первом посещении Флоренции. Цицероном восхищались такие христианские авторы, как святой Иероним и святой Августин, а тысячу лет спустя Петрарка, ценивший его за блестящий литературный стиль, писал, что любит Цицерона «так же и даже больше», чем всех других авторов. Цицерон был видным римским деятелем, успешным юристом и плодовитым писателем, чьи интересы включали риторику, политику и философию. Его речи, письма и другие сочинения, заново обнаруженные в 1300-х и начале 1400-х, вдохновили несколько поколений ученых. Влияние Цицерона было особенно сильным во Флоренции, где Колюччо Салютати за попытки подражать его стилю прозвали Ciceronis simia («обезьяной Цицерона»). Прозвище было лестное, поскольку Салютати и его друзья считали Цицеронову латынь лучшим образцом[230]230
  См.: Albrecht Michael von. Cicero’s Style: A Synopsis, Followed by Selected Analytic Studies. Leiden: Brill, 2003. P. 156.


[Закрыть].

Марк Туллий Цицерон родился в 106 году до н. э. и семейное прозвание, согласно биографу Плутарху, получил от предка, у которого кончик носа был с бороздкой, как у гороха-нута (cicer по-латыни). Природными дарованиями он блистал уже в школе, так что даже взрослые приходили подивиться его понятливости на занятиях. Юношей Цицерон прибыл в Рим и учился там у двух знаменитых ораторов, защитников в суде, которым он помогал и которых слушал, когда те выступали на форуме или в сенате, а также писал стихи. В 91 году до н. э., пятнадцати лет, он поступил на военную службу и уже через десять лет командовал армией. Вернувшись в Рим, он вскоре прославился как блестящий оратор, однако политические события заставили его в двадцать семь лет прервать карьеру и провести два года вдали от Рима, в том числе шесть месяцев в Афинах (как все образованные римляне, он свободно говорил по-гречески). Наконец, в 75 году до н. э., тридцатиоднолетним, он получил должность квестора, которая гарантировала пожизненное членство в сенате. Быстрое восхождение по лестнице государственных должностей привело его к избранию консулом в 63 году до н. э.

Активное участие Цицерона в политике Римской республики принесло ему множество почестей, включая титул Pater Patriae, «отец Отечества». Еще он нажил себе кучу влиятельных врагов. Время от времени ему приходилось благоразумно удаляться от дел; в эти периоды он писал книги – например, на четвертом десятке, сбежав в Грецию, составил свое знаменитое творение «Об ораторе» (диалог об обучении ритора) и «О государстве». Десятилетием позже, во время другого вынужденного уединения перед убийством Юлия Цезаря в 44 году до н. э., он написал несколько трудов, включая «Брута» и «Оратора».

Цицерон не участвовал в заговоре против Цезаря и не присутствовал в сенате, когда произошло убийство. Тем не менее через два дня он выступил за прощение заговорщиков. Встав на защиту Республики, он поносил Марка Антония в серии из четырнадцати речей («Филиппики») и попытался привлечь на свою сторону девятнадцатилетнего Октавиана – будущего императора Августа. Впрочем, прославленное красноречие его не спасло. В ноябре 43 года до н. э. он был казнен по приказу Антония, а его голову и правую руку выставили на Форуме, где он так часто блистал. Жена Антония Фульвия отомстила особенно жестоко. «И Фульвия взяла его голову в руки, – сообщал историк Кассий Дион, – и, плюя на нее и всячески ее оскорбляя, положила себе на колени, открыла ей рот, вытащила язык и принялась тыкать в него своими шпильками для волос, отпуская при этом множество злых шуток»[231]231
  Cassius Dio. Roman History. Vol. 5: Books 46–50 / Trans. Earnest Cary, Herbert B. Foster. (Loeb Classical Library 82.) Cambridge, MA: Harvard University Press, 1917. P. 131–133.


[Закрыть].

Восприятие Цицерона через тысячу с лишним лет после смерти находилось в странном противоречии с той вовлеченностью в политику, которая стоила ему головы[232]232
  Об изменении отношения к Цицерону см.: Baron Hans. The Memory of Cicero’s Roman Civic Spirit in the Medieval Centuries and in the Florentine Renaissance // In Search of Florentine Civic Humanism. Vol. 1: Essays on the Transition from Medieval to Modern Thought. Princeton: Princeton University Press, 1998. P. 94–133.


[Закрыть]. Все Средневековье, когда были известны лишь несколько его работ, а рыцарей и монахов не особенно занимали трактаты о республиканской политике, Цицерона из-за превратного цитирования и неверного понимания считали человеком скорее созерцательной, чем деятельной жизни. Этот взгляд на Цицерона рассыпался в 1345 году, когда Петрарка обнаружил в Веронской библиотеке манускрипт с его письмами Аттику. Из этих частных писем стало ясно, что Цицерон вовсе не стремился вести тихую жизнь в деревне, размышляя о вечных истинах, а участвовал в «бессмысленных раздорах» (как уничижительно написал Петрарка) в погоне за «лживым великолепием» земной славы. «О, если бы ты никогда не стремился к консульским отличиям и триумфам!» – рыдал Петрарка, автор сочинения «Об уединенной жизни», который предпочитал сельскую тишину вдали от беснующейся толпы[233]233
  Ibid. P. 116.


[Закрыть].

Если Петрарку возмущала и огорчала активная жизнь Цицерона, то более поздние гуманисты, такие как Салютати и Леонардо Бруни (оба они были канцлерами Флоренции и постоянно участвовали в политике), находили похвальным его общественное служение и патриотический пыл. В 1415-м Бруни составил жизнеописание Цицерона, которое озаглавил «Cicero Novus» и в котором восславил «нового Цицерона» – ученого и в то же время деятельного политика. Через шесть лет в Лоди, в Северной Италии, нашелся полный список риторических творений Цицерона, включая «Брута», который много столетий считался утраченным. (Рукопись «Брута» загадочным образом исчезла в 1425-м, но к тому времени с нее успели снять множество копий, из которых по меньшей мере три сохранились до наших дней.) Почти через пятнадцать веков во Флорентийской республике Цицерон оказался созвучен новой эпохе, готовой внимать его советам о красноречии и гражданственности в городах, где решения принимаются в «собрании мужей».

Таков был Цицерон, которого Веспасиано копировал для заказчиков вроде Эндрю Хоулса и Уильяма Грея. (Грей, как одобрительно заметил Веспасиано, стремился собрать «весьма достойную библиотеку» древних трудов[234]234
  Vespasiano da Bisticci. Vite di Uomini Illustri. P. 165.


[Закрыть].) Такая библиотека не могла обойтись без Цицерона, потому-то Грей и заехал во Флоренцию – заглянуть на улицу Книготорговцев и узнать, как продвигается работа над его манускриптами. Картолайо с возможностями Веспасиано без труда нашел бы подержанные кодексы Цицерона, однако Грей, человек очень богатый, мог заказать совершенно новый манускрипт. И не только Цицерона – он также желал получить копию «Естественной истории» Плиния и другой важный для гуманистов трактат – Квинтилиановы «Риторические наставления».

К осени 1445-го Веспасиано закончил первый том, или два из будущего пятитомного собрания Цицерона. На последней странице одного из них, сочинений Цицерона о риторике, есть надпись мессера Антонио ди Марио, переписчика, которого Веспасиано нанял скопировать текст. Чередующимися красными и черными заглавными буквами мессер Антонио сообщал, что завершил работу во Флоренции 12 ноября 1445 года[235]235
  Balliol College, Oxford, MS 248E, folio 251r. Это первый датированный том из пятитомного собрания, хотя не обязательно первый законченный манускрипт. Каталожные номера этих пяти томов: Balliol MS 248A—E.


[Закрыть].

Поджо, друг Веспасиано, называл англичан «варварами», среди которых «очень мало ценителей словесности»[236]236
  Цит. по: Celenza Christopher. The Intellectual World of the Italian Renaissance: Language, Philosophy and the Search for Meaning. Cambridge: Cambridge University Press, 2018. P. 138.


[Закрыть]. Тем не менее два англичанина, Хоулс и Грей, обеспечили Веспасиано многими из его первых заказов, а книги, которые он для них приобрел или изготовил, помогли ему утвердить свою репутацию. Более того, они, судя по всему, вдохновили Веспасиано на его бизнес-модель – создавать шикарные манускрипты латинской классики для богатых и образованных клиентов.