Текст книги "Голубой молоточек"

Глава 25

Грузовой самолет набирал высоту, летя по прямой уже довольно долго. Слева под крылом протянулась широкая и засушливая мексиканская саванна. Справа на две тысячи метров поднималась стена нависавшей над Тьюксоном горы. По мере нашего продвижения к северу она медленно отодвигалась назад, словно дрейфующая пирамида.

Фред отвернулся от меня и осматривал простирающийся под нами пейзаж. Девушка, сидящая за кабиной пилота, казалась также задумчивой и отстраненной. На горизонте вырастала туманная цепочка скалистых склонов. Фред глянул на показавшиеся впереди горы так, словно это были стены темницы, в которой он будет заточен. Потом повернулся ко мне.

– Как вы думаете, что со мной сделают?

– Не знаю. Это зависит от двух вещей. Найдем ли мы картину и сможешь ли ты все рассказать.

– Я уже рассказал вам вчера вечером.

– Я размышлял над твоим рассказом и не уверен, что это правда. Думаю, ты опустил определенные существенные подробности…

– Ну и думайте себе!

– А я не прав?

Он отвернулся, глядя на огромный залитый солнцем мир, спрятавший его на день-два. Казалось, самолет нес его к прошлому. Перед нами росли скалистые стены и самолет, завывая все громче, полз вверх, чтобы пролететь над ними.

– Что пробудило в тебе такой интерес к судьбе Милдред Мид? – спросил я.

– Ничто. Я вообще ею не интересовался. Я даже не знал, кто она такая… мне только вчера сказал об этом мистер Лэшмэн.

– И ты не знаешь, что Милдред несколько месяцев назад перебралась в Санта-Терезу?

Он повернулся ко мне, был небрит, а потому казался старше и выглядел словно бы более закрытым. Но мне казалось, что его удивление искренне.

– Нет, конечно же! Что она там делает?

– Предположительно ищет места, где могла бы поселиться. Это старая больная женщина.

– Я не знал этого. Я ничего о ней не знаю.

– Ну, а что пробудило в тебе интерес к баймееровской картине?

– Я не могу этого сказать! – он потряс головой. – Меня всегда интересовало творчество Хантри. Влюбленность в картины – это не преступление!

– Пока их не крадут, Фред.

– Я не собирался ее красть! Я взял эту картину всего на одну ночь, а утром собирался вернуть ее.

Дорис повернулась в нашу сторону, свернулась на сидении и всматривалась в нас поверх ручки кресла.

– Это правда, – подтвердила она. – Фред сказал мне, что берет картину взаймы. Ведь он бы этого не делал, если бы собирался украсть ее, правда? «Разве что хотел украсть и тебя тоже», – подумалось мне.

– Да, это было бы нелогично, – ответил я, – но практически все можно логически объяснить, когда выяснены все подробности.

Она поглядела на меня долгим, холодным, оценивающим взглядом.

– Вы в самом деле верите, что все можно разгадать при помощи логики? – Во всяком случае, в моей профессии есть такой метод.

Она красноречиво подняла глаза к небу и улыбнулась. Впервые я увидел ее улыбку.

– Вы мне разрешите минутку посидеть рядом с Фредом? – спросила она.

Под пушистыми усами молодого человека мелькнула тонкая улыбка, он покраснел от радости.

– Разумеется, мисс Баймеер, – сказал я.

Я поменялся с ней местами и сделал вид, что засыпаю. Они беседовали спокойно и тихо, слишком тихо, чтобы я мог услышать их за шумом моторов. В конце концов я и впрямь заснул.

Когда я проснулся, мы совершали дугу над морем, направляясь в сторону аэродрома Санта-Терезы. Самолет мягко приземлился и подрулил к аэровокзалу, помещавшемуся в здании бывшей испанской миссии.

Джек Баймеер ждал у выхода. Когда мы вышли из самолета, из-за его спины выбежала жена и обхватила Дорис за шею.

– Ох, мама… – сказала явно смущенная девушка.

– Как я рада, что с тобой ничего не случилось!

Девушка поверх плеча матери поглядела на меня, будто узник, глядящий из-за стены.

Баймеер говорил с Фредом, постепенно его голос поднялся до крика, он обвинял молодого человека в изнасиловании и еще невесть каких преступлениях, орал, что добьется для него пожизненного заключения.

Глаза Фреда наполнились слезами, он чуть не плакал, закусив губу. Выходящие из аэропорта люди начинали на расстоянии всматриваться и вслушиваться в эту беседу.

Я боялся, как бы не случилось чего-нибудь серьезного. Распаленный собственными выдумками Баймеер мог применить силу или довести до этого перепуганного Фреда.

Я взял Фреда под руку, прошел с ним через здание аэропорта и вышел к автостоянке. Прежде чем я успел увезти его, к нам подъехала патрульная полицейская машина, из нее вышли двое полицейских и арестовали Фреда.

Их машина еще стояла у тротуара, когда из здания вышли Баймееры. Баймеер, словно пародируя арест Фреда, схватил дочь за локоть и грубо толкнул на переднее сидение своего «Мерседеса», потом велел садиться жене. Она отказалась, резко махнув рукой. Машина отъехала.

Рут Баймеер одиноко стояла у края проезжей части, парализованная стыдом и бледная от ярости. В первую минуту мне показалось, что она меня не узнает.

– Простите, миссис, что-нибудь случилось?

– Нет-нет… Просто муж уехал без меня… Как по-вашему, что мне теперь делать?

– Это зависит от того, чего вы хотели бы.

– Но я никогда не делаю того, чего хочу, – сказала она. – Собственно, никто не поступает так, как хочет…

Размышляя над тем, чего бы могла хотеть Рут Баймеер, я открыл правую дверцу машины.

– Я отвезу вас домой.

– Не хочу туда ехать! – заявила она, садясь в машину.

Ситуация была странной. Кажется, несмотря на усиленное изображение трагедии, Баймееры вовсе не хотели возвращения дочери, не знали, как вести себя с ней и что делать с Фредом. Что ж, я и сам был бессилен разрешить эту проблему, во всяком случае, до тех пор, пока не будет найден некий иной мир для тех, кто не вписывается в обычную нашу жизнь.

Я захлопнул дверцу со стороны Рут Баймеер и сел за руль. В машине, простоявшей на паркинге все это время, было жарко и душно. Я опустил стекло.

Мы стояли на унылой бесцветной площадке, втиснутой между аэродромом и шоссе и заставленной пустыми машинами. Вдали переливалась поверхность моря с легкими волнами.

– Какой странный наш мир, – заявила миссис Баймеер тоном девушки, пришедшей на первое свидание и подыскивающей тему для беседы.

– Он всегда был таким.

– Когда-то он казался мне иным. Не знаю, что станется с Дорис. Она и дома жить не может, и сама себя до ума не доведет… Понятия не имею, что я должна делать!

– А что вы уже сделали?

– Вышла замуж за Джека. Возможно, это не лучший мужчина в мире, но худо-бедно мы с ним прожили жизнь, – она говорила так, словно жизнь ее была уже кончена. – Я надеялась, что Дорис найдет себе какого-нибудь подходящего молодого человека…

– У нее есть Фред.

– Он не является подходящим кандидатом, – заявила она холодно.

– Но, по меньшей мере, является ее другом…

Она склонила голову, словно пораженная тем, что кто-то может подружиться с ее дочерью.

– Откуда вы знаете?

– Я говорил с ним и видел их вместе.

– Он просто-напросто использовал ее!

– Мне так не кажется. И я уверен в одном: взяв вашу картину, Фред наверняка не собирался продать ее и сделал это не с целью наживы. Не исключено, что он слегка свихнулся на этой картине, но это совсем другое дело. Хотел с помощью картины разгадать загадку Хантри.

– И вы в это верите? – спросила она, внимательно вглядываясь в меня. – В целом верю. Возможно, он не слишком уравновешенный человек, но каждый, кто вырос в подобной семье, имел бы на это право. Но он не является обычным преступником… да и необычным тоже.

– Так что же случилось с картиной?

– Он оставил ее на ночь в музее, и оттуда она была украдена.

– Откуда вы знаете?

– Он сам мне сказал. – И вы в это верите? – Не вполне. Я не знаю, что стало с картиной и сомневаюсь, что Фред это знает. Но, по-моему, он не заслужил тюрьмы.

Она подняла на меня глаза.

– А его отвезли туда?

– Да. Вы можете освободить его, если захотите.

– Зачем мне это нужно?

– Ну, насколько я понимаю, он – единственный друг вашей дочери. А Дорис, как мне кажется, такая же потерянная, как и Фред, если не больше. Она оглядела стоянку и окрестный плоский пейзаж. На горизонте виднелись стрельчатые башни университета на подмытом приливами мысу.

– С чего это ей быть потерянной? – спросила она. – Мы все ей дали. Лично я в ее возрасте училась в школе секретарей, в кроме того, работала на полставки, чтобы было на что жить. И мне это даже нравилось, – произнесла она с сожалением и удивлением. – Собственно, это было лучшее время в моей жизни…

– У Дорис сейчас далеко не лучшее время.

Она отодвинулась к окну и повернула голову в мою сторону.

– Я вас не понимаю. Странный вы детектив. Мне казалось, что люди вашей профессии преследуют преступников и сажают их за решетку…

– Собственно, это я и сделал.

– Но сейчас вы хотите все переменить. Зачем?

– Я уже объяснял вам. Фред Джонсон не преступник, несмотря на то, что он сделал. Он друг Дорис, а ей необходимо чье-то участие.

Миссис Баймеер отвернулась от меня, склонив голову. Светлые волосы упали, оттеняя ее стройную шею.

– Джек меня прибьет, если я вмешаюсь…

– Если вы говорите серьезно, то, возможно, именно Джеку место в тюрьме…

Она бросила на меня возмущенный взгляд, но постепенно он становился все мягче и естественней.

– Я знаю, что делать. Поговорим обо всем этом с моим адвокатом.

– Как его фамилия?

– Рой Лэкнер.

– Он специалист по уголовному праву?

– Он занимается всем. Какое-то время выступал защитником в суде.

– Является ли он также адвокатом вашего мужа?

Какое-то время она колебалась, потом глянула мне в глаза и отвела взгляд.

– Нет. Не является. Я обратилась к нему, чтобы узнать, на что я могу рассчитывать в случае развода с Джеком. Мы говорили также о Дорис.

– Когда это было?

– Вчера днем. Не знаю, зачем говорю все это вам…

– Вы правильно делаете.

– Надеюсь. Надеюсь, вы будете достаточно скромны.

– Стараюсь…

Мы поехали в центр, где находилась контора Лэкнера, по дороге я повторил ей все, что узнал от Фреда.

– Еще неизвестно, что из него вырастет, – таково было мое резюме.

Это относилось также и к Дорис, но я счел лишним говорить об этом.

Контора Лэкнера помещалась в перестроенном деревянном особнячке, находившемся на границе центра и квартала трущоб. Дверь нам открыл голубоглазый молодой человек со светлой бородкой и прямыми льняными волосами до плеч. Он обаятельно улыбнулся и крепко пожал мне руку.

Мне хотелось войти и поговорить с ним, но Рут Баймеер ясно дала мне понять, что мое присутствие для нее нежелательно. Она держалась солидно и холодно, и мне пришло в голову, нет ли между нею и молодым человеком более близкой связи.

Я сообщил ей название моей гостиницы и поехал в сторону набережной, чтобы вручить Паоле пятьдесят долларов, переданных ее матерью.

Глава 26

Гостиница «Монте Кристо» помещалась в четырехэтажном каменном здании, некогда бывшем чьим-то особняком. В сторонке висело объявление о «скидке для гостей, приезжающих на уик-энд». Несколько именно таких гостей как раз пили в холле пиво и бросали монетку, чтобы определить, кто будет за него платить. Администратор оказался крошечным человечком с искусственной улыбкой и внимательным взглядом, ставшим еще внимательнее при виде меня. Видимо, он принял меня за полицейского.

Я не стал развеивать его тревог, ибо и сам не всегда был уверен, что это не так. На вопрос о Паоле Граймс он глянул на меня, словно не понимая, о чем идет речь.

– Такая смуглая девушка, с длинными черными волосами и хорошей фигурой…

– А-а, ну конечно! Номер 312, – он посмотрел на щит, где висели ключи, – ее нет в номере.

Я не стал спрашивать у него, когда можно ожидать ее возвращения, он наверняка этого не знал. Пятьдесят долларов задержались в моем кошельке, а я лишь запомнил номер ее комнаты. Прежде чем выйти из здания, я заглянул в бар. Помещение явно помнило лучшие времена. Все ожидающие здесь кого-то девушки были блондинками. На расположенном рядом с гостиницей пляже было много женщин с длинными черными волосами, но Паолы я среди них не нашел.

Я доехал до здания редакции и поставил машину у тротуара, где можно было стоять минут пятнадцать. Бетти сидела в отделе новостей за пишущей машинкой, медленно перебирая пальцами клавиши. Под глазами ее залегли голубоватые круги, губы были ненакрашены. Она казалась унылой, и мой вид, судя по всему, не улучшил ее настроения.

– Что случилось, Бетти?

– Я ни на шаг не продвинулась в деле этой Милдред Мид. Практически ничего не могу о ней узнать.

– Ну, так повидайся с ней.

У нее сделалось такое лицо, будто я собирался ее ударить.

– Дурацкая шутка!

– Я вовсе не шучу. У Милдред Мид есть абонентский ящик на главпочтамте в Санта-Терезе, номер 121. Если же ты не сможешь добраться до нее этим путем, то наверняка найдешь ее в одном из местных учреждений для стариков и больных.

– Она больна?

– Больна и стара.

Взгляд и выражение лица Бетти стали значительно приветливей.

– Господи, да что же она делает тут, в Санта-Терезе?

– Спроси об этом у нее. А если она что-нибудь скажет, то перескажи мне.

– Но я же не знаю, в каком учреждении она находится.

– Позвони во все по очереди.

– А почему ты не сделаешь этого сам?

– Я должен поговорить с капитаном Маккендриком. Кроме того, тебе легче устроить это по телефону, ты знаешь людей в этом городе, а они знают тебя. Если найдешь ее, не говори ничего, что могло бы ее перепугать. На твоем месте я бы не упоминал, что ты журналист.

– А что же я должна говорить?

– Как можно меньше. Я попозже свяжусь с тобой.

Я пересек центр города, направляясь к полицейскому участку. Это было прямоугольное бетонное здание, стоящее, будто темный саркофаг, посреди заасфальтированной площадки. Мне удалось убедить привратницу в форме и при оружии, чтобы она проводила меня в темноватый кабинет Маккендрика. В комнате стоял большой конторский шкаф, письменный стол и три кресла, одно из которых занимал сам хозяин кабинета. Единственное окно было забрано решеткой.

Маккендрик всматривался в лежащий перед ним машинописный лист и голову поднял не сразу. Мне подумалось, а не старается ли он показать мне, что находится выше меня на общественной лестнице, именно потому, что его не удовлетворяет собственное положение. Наконец, он поднял на меня свои лишенные выражения глаза.

– Мистер Арчер? Мне казалось, вы уже покинули наш город.

– Я ездил в Аризону за дочкой Баймееров. Ее отец велел подбросить нас одним из грузовых самолетов фирмы.

Мое сообщение произвело на Маккендрика впечатление, даже слегка его изумило, чего я и добивался. Он потер ладонью свою мясистую щеку, словно желая удостовериться, что она находится на своем месте.

– Да, разумеется, – произнес он, – вы работаете на Баймееров, так?

– Так.

– Их интересует убийство Граймса?

– Граймс продал им тот портрет. Существуют сомнения, фальшивка это, или внезапно найденная неизвестная картина Хантри.

– Если с этим имел что-то общее Граймс, вряд ли картина была подлинной. Речь идет об украденной картине?

– Собственно, она не была украдена, – заявил я, – во всяком случае, не в первый раз. Ее взял Фред Джонсон, чтобы провести в музее определенные исследования картины. Кто-то украл ее оттуда.

– Это версия Джонсона?

– Да, и я ему верю, – однако, когда я повторял эту версию, она не показалась мне чересчур убедительной.

– А я нет. И Баймеер тоже. Я только что говорил с ним по телефону, – Маккендрик холодно и удовлетворенно улыбнулся, словно победив меня в бесконечной игре, называемой борьбой за сферы влияния, под знаком которой проходила его жизнь. – Если вы намерены и дальше работать на Баймеера, я бы вам советовал согласовывать с ним все эти мелкие подробности.

– Это не единственный мой источник информации. Я долго говорил с Фредом Джонсоном, и он не показался мне преступником.

– Таковым является почти каждый, – заявил Маккендрик, – необходимы только соответствующие условия. У Фреда Джонсона они были. Возможно, он действовал даже в сговоре с Граймсом. Неплохая штука – продать Баймеерам фальшивку Хантри, а потом украсть ее, прежде чем дело вышло на свет Божий! – Я думал о такой возможности, но сомневаюсь, что все было именно так. Фред Джонсон был не в состоянии ни запланировать такую акцию, ни реализовать ее, а Пол Граймс мертв. Маккендрик наклонился чуть вперед, упершись локтями в поверхность стола, и, обхватив левой ладонью правую, положил на них подбородок.

– В этом могли быть замешаны другие лица. Почти наверняка так оно и было. А возможно, мы имеем дело с группой преступников и спекулянтов картинами, состоящей из гомосексуалистов и наркоманов? Мы живем в сумасшедшем мире!

Он растопырил ладони и замахал пальцами перед лицом, словно тем самым иллюстрируя дикость этого мира.

– Вы знали, что Граймс был педиком?

– Да. Сегодня утром мне сказала об этом его жена.

Глаза Маккендрика широко раскрылись.

– Так у него была жена?

– Была. Я знаю от нее, что они давно уже были в разводе, но она держит в Копер-Сити магазинчик с художественными товарами под фамилией мужа.

Маккендрик что-то записал карандашом в желтом блокноте.

– А Фред Джонсон тоже педик?

– Вряд ли. У него есть девушка.

– Но вы только что сказали мне, что у Граймса была жена…

– Действительно, у Фреда могут быть бисексуальные наклонности. Хотя я провел с ним довольно много времени и не заметил ничего подобного. Но даже если и так, это еще не значит, что он преступник.

– Он украл картину.

– Он взял ее с ведома и согласия дочери владельца. Фред – начинающий искусствовед. Он хотел установить возраст и подлинность картины.

– Это он теперь так говорит.

– Я верю ему. И в самом деле уверен, что в тюрьме ему не место.

Руки Маккендрика снова сомкнулись, будто части какого-то механизма.

– Фред Джонсон платит вам за эту уверенность?

– Баймеер платит мне, чтобы я нашел его картину. Фред утверждает, что у него ее нет. Возможно, настало время поискать ее где-нибудь в другом месте? Собственно, этим я и занимался, более или менее сознательно. Маккендрик ждал. Я поделился с ним своими сведениями о жизни Граймса в Аризоне и о его связях с Ричардом Хантри. Также я рассказал ему о смерти Вильяма, внебрачного сына Милдред Мид, и о поспешном отъезде Ричарда Хантри из Аризоны летом 1943 года.

Маккендрик взял карандаш и принялся рисовать на желтой бумаге связанные между собой квадраты, складывавшиеся в неровную шахматную доску, поля которой могли символизировать округи, города или усилия его мысли.

– Я никогда ничего об этом не слыхал, – признался он в конце концов. – Вы уверены в достоверности этой информации?

– Большую часть сведений я получил от шерифа, проводившего расследование убийства Вильяма Мида. Вы можете получить у него подтверждение.

– Так я и сделаю. Когда Хантри приехал в Санта-Терезу и купил этот дом над океаном, я служил в армии. Демобилизовавшись, я с 1945 года начал работать в полиции и был одним из немногих людей, знавших его лично, – из слов Маккендрика я понял, что жизнь этого города он отождествляет с собственной жизнью. – Много лет, до получения сержантского звания, я патрулировал тот самый участок пляжа, так и познакомился с мистером Хантри. Он был тронутым по части безопасности, все время жаловался, что вокруг его дома крутятся какие-то люди. Вы же знаете, как пляж и океан всегда притягивают приезжих…

– Он был нервным человеком?

– Пожалуй, можно так сказать. Во всяком случае, был нелюдимым. Я никогда не слыхал, чтобы он устроил прием или хотя бы пригласил к себе друзей. Да и друзей у него, насколько я знаю, не было. Сидел дома с женой и типом по имени Рико, который был у них поваром. И работал. Я слышал, что он все время работал. Иногда работал целыми ночами, и когда я проезжал мимо их дома рано утром, там еще горели огни, – Маккендрик поднял на меня глаза, всматривавшиеся в прошлое и полные размышлений о настоящем. – Вы совершенно уверены, что он был педиком? Я никогда не видел, чтобы кто-то из них любил тяжелый труд.

Я не стал вспоминать о Леонардо да Винчи, чтобы не усложнять дела.

– Практически уверен. Вы можете спросить кого-нибудь другого.

Маккендрик внезапно покачал головой.

– В этом городе я не могу этого сделать! Санта-Тереза обязана ему своей известностью – он исчез двадцать пять лет назад, но до сих пор является одним из наших почетных жителей. Так что думайте о том, что говорите о нем, мистер.

– Это угроза?

– Это предостережение. И вы должны быть мне за него благодарны. Миссис Хантри может подать на вас в суд и не думайте, что она не станет этого делать. Она держит в руках редакцию газеты настолько, что они дают ей прочесть все статьи о муже, прежде чем те появятся в печати. Естественно, проблема его исчезновения должна трактоваться исключительно деликатно.

– А как вы думаете, капитан, что с ним случилось? Я вам сказал все, что знаю…

– И я ценю это. Если, как вы говорите, он был педиком, то у меня есть ответ. Жил с женой семь лет, и больше не мог этого выносить. Я заметил у людей такого сорта одну общую черту: их жизнь делится на фазы… они не выдерживают долгой дистанции, ведь движутся более трудным путем, чем большинство из нас.

Маккендрику удалось поразить меня – в его гранитной структуре было, однако, зерно терпимости.

– Это официальная теория, капитан? Будто Хантри ушел просто-напросто по собственной воле? Это не было убийство? Самоубийство? Шантаж?

Он глубоко втянул воздух носом и с тихим свистом выпустил его через губы.

– Я даже говорить вам не стану, сколько раз я уже слышал этот вопрос. Я уже даже полюбил его, – добавил он с иронией. – И всегда отвечаю на него одинаково. Мы ни разу не натыкались ни на одно доказательство того, что Хантри был убит или изгнан. В свете известных нам фактов получается, что он ушел, потому что желал начать новую жизнь. А то, что вы мне сказали о его сексуальных наклонностях, только подтверждает данную гипотезу.

– Я думаю, это его прощальное письмо было должным образом исследовано?

– Самым что ни на есть подробным образом. Письмо, отпечатки пальцев, бумага – все. Хантри писал его, он оставил на нем отпечатки, ему принадлежала бумага. И ничто не указывало на то, что он писал его по принуждению. В течение двадцати пяти лет, прошедших с тех пор, мы не натыкались ни на какие новые улики. Я с самого начала очень интересовался этим делом, потому что был знаком с Хантри, и вы можете не сомневаться ни в чем из того, что я вам сказал. По какой-то причине ему все надоело, он не пожелал жить в Санта-Терезе и убрался.

– Не исключено, что он появился вновь, капитан. Фред Джонсон уверен, что украденная картина была написана Хантри и притом недавно.

Маккендрик раздраженно махнул левой рукой.

– Уверенности Фреда Джонсона для меня слишком мало. И я не верю в эту его сказочку, что картину украли из музея. Думаю, он где-то ее припрятал. Если это и в самом деле Хантри, она стоит немалых денег. Вы знаете о том, что семья Фреда Джонсона живет в нищете? Его отец – безнадежный пьяница и уже много лет не работает, мать потеряла место в клинике, потому что ее подозревали в краже наркотиков. Да и в конце концов, Фред Джонсон отвечает за пропажу этой картины независимо от того, потерял он ее, продал или подарил кому-то.

– О его ответственности может судить только суд.

– Не начинайте говорить со мной таким тоном, мистер Арчер. Вы юрист? – Нет.

– Ну, так перестаньте играть в адвоката. Фред находится там, где ему и место, а вы встали на ложный путь. А у меня свидание с помощником коронера.

Я поблагодарил его за терпение без тени иронии. Он сообщил мне многое, о чем мне необходимо было знать.

Выходя из здания полицейского управления, я повстречал в дверях моего друга Пурвиса. Юный помощник коронера выглядел как солидный, полный собственного достоинства благодетель человечества, позирующий перед фоторепортерами. Минуя меня, он даже не замедлил шага.

Я подождал поблизости от его служебной машины. Полицейские автомобили подъезжали и отъезжали. Стайка грачей промелькнула по небу, словно кричащая туча, убегая от первого предвечернего сумрака. Я тревожился о судьбе сидящего в камере Фреда и жалел, что мне не удалось его вызволить. Наконец, Пурвис вышел из здания управления, теперь он шел медленней, как уверенный в себе человек.

– Что слышно? – спросил я.

– Помнишь того несчастного, что я тебе показал в морге вчера вечером? – Разумеется, художник по имени Джейкоб Витмор.

Пурвис подтвердил кивком головы.

– Оказалось, что он не утонул в океане. Сегодня днем мы провели весьма подробное вскрытие его тела. Витмор утонул в пресной воде.

– Это значит, что он был убит?